Август Стриндберг

Мы в Швеции говорим просто Андерсен, без инициалов, ибо знаем лишь одного Андерсена. Он принадлежит нам и нашим родителям, он — наше детство и наша зрелость, наша старость. <…>
Сейчас я понимаю, что Андерсен похож на Орфея, правда, он пел прозой, в его мире <…> даже школьные учебники, наводящие тоску, становятся поэтичными. Да, только Андерсен смог уместить географию целой Дании на четырёх страницах. — перевод: К. Е. Мурадян^[2]

… мне доводилось с ужасом наблюдать, как даже выдающиеся актёры извлекали свою роль из пьесы, а все прочее оставляли на произвол судьбы, нисколько им не интересуясь. Наблюдал я и последствия этого: такие артисты неверно понимали свою роль, неверно играли своего героя, поскольку не знали, что говорят о нём другие персонажи в его отсутствие на сцене, следовательно, не знали и того, что же он из себя представляет. <…>
Если актёр однажды нашёл удачный способ выражения самых обыкновенных чувств и его находка была хорошо принята, то обычно он склонен пользоваться им когда надо и когда не надо: с одной стороны, ему так удобней, с другой стороны, прием уже снискал успех. Но это всего лишь манерность, а не игра. Публика сама толкает на это своих любимцев, но критике со временем это надоедает, она-то и произносит роковой приговор. — перевод: Н. Мамонтова^[2]

Стриндбергу всегда недоставало гордости художника, взыскательности. Он никогда не обладал жаждой совершенства и не стремился к нему и к окрыляющей красоте, в его сочинениях не найдёшь золотой чеканки и инкрустации драгоценными камнями. Какой же тогда смысл эстетически оценивать искусство, в котором выражено только страдание, и главным образом страдание самого автора, такое искусство не послужит вдохновению, оно подвластно лишь сухому анализу.
Все же редко великий писатель так незначительно поднимался над самим собой, как Стриндберг, редко крупный сатирик обладал таким слабым чувством юмора по отношению к самому себе. Произведения Стриндберга — один непрерывный рассказ о том, как он жертвует всё и вся Молоху «самоутверждения». В костёр — все воспоминания и реликвии, в костёр — всех живых и мёртвых, для того чтобы удивительная: птица Феникс, его я, возродилась из пепла в новом оперении. <…> Август Стриндберг изучает и комментирует Августа Стриндберга с. глубочайшей серьёзностью, с хитроумным искусством и фанатически ревностно. Он сам себе богослов, сам себе толкователь, который неустанно указывает на бездонную глубину своей натуры. <…>
Нет ничего удивительного в том, что поколение сбивается с пути, раз такой человек, как Стриндберг, предстаёт в столь противоположных и быстро сменяющихся проявлениях — как высший триумф позитивного объяснения мира и стихия возрождённой мистики.^[3] — перевод: Е. Викторова^[2]

В твои полвека <…>
Спокойно в изгнанье
Снимаешь доспехи —
Героя успехи
Не знают признанья.
Ты словом без лести.
Снискал много чести
И яростной мести
С обидами вместе.
Но в странах заката
Нет выше награды.
Чем в юные годы
Судьба и свобода
Надеть, не робея,
Венок из репея.
И, преданный славе
В колючей оправе,
Ты, горечь не пряча,
Не снимешь, седея,
Венок из репея
В угоду удаче. — перевод: Л. Фоменко^[4]

Простые читатели были потрясены всем, что он совершил, учёные посмеивались над его идеями, а собратья по перу в большинстве случаев одобряли его — хотя бы за его огромную творческую продуктивность. Обилие противоречий во взглядах не позволило ему объединить вокруг себя многочисленных сторонников или создать школу в обычном понимании этого слова <…>.
Он гуманный бунтарь, борющийся против злых сил бытия. <…> Раз уж развитие общества поставило существование человечества под угрозу, значит, необходимо немедля повернуть ход истории вспять и вернуться к естественным началам. Повернув вспять, человечество снова возвратится к природе, от которой его увела культура.
<…> Стриндберг — едва ли не единственный скандинавский писатель, серьёзно попытавшийся создать современную психологию.^[2]

О творчестве Августа Стриндберга написаны сотни статей, полные глубоких знаний и учёных рассуждений. Писали обо всём, одно лишь почти всегда упускали из виду — сатиру писателя. <…>
Я считаю его ярким, единственным крупным шведским сатириком.
<…> как могло случиться, что исследователи игнорировали именно эту сторону его творчества?.. <…>
Во-первых, шведское литературоведение не принимает всерьёз юмор в литературе <…>.
Разумеется, это типично не для одной только Швеции. У гуманитариев всегда с большей лёгкостью выступают слёзы на глазах, чем улыбка на устах.
Но главная причина, как мне кажется, в другом. А именно в том, что юмор и сатира Стриндберга подчас носили слишком полемический характер… <…>
Стриндберг не был безобидным юмористом. Он не писал светских мини-новелл про старых тётушек, собачек и цветочки. Он нападал на больное общество, и сегодня страдающее теми же недугами, и до сих пор расплачивается за это. Вот почему он не получил признания как крупнейший шведский юморист.^[5] — перевод: Н. Мамонтова («Стриндберг-сатирик»)^[2]

… язык, своеобразие которого столь же легко заметить, как и трудно описать: дело в том, что это язык не вчерашнего и не сегодняшнего, а завтрашнего дня. Вот почему Стриндберг кажется таким современным: даже и сегодня никто не пишет на нашем родном языке так хорошо, как он. Тот факт, что мы забыли множество хороших слов и гибких форм, доказывает не то, что Стриндберг устарел, а лишь то, что мы обеднели…^[5] — перевод: Н. Мамонтова^[2]

— Главное в Стриндберге — не его так называемый демократизм и даже не его искусство, хоть оно и гениально. <…> Главное — это то, что он представляет новый человеческий тип. Ведь нынешняя культура находится на грани гибели и, как любое гибнущее существо, делает отчаянные попытки выжить, порождая в алхимических лабораториях духа странных гомункулусов. Сверхчеловек — вовсе не то, что думал Ницше. Природа сама ещё этого не знает и делает тысячи попыток, в разных пропорциях смешивая мужественность и женственность — заметь, не просто мужское и женское. Если хочешь, Стриндберг — просто ступень, этап. И здесь мы опять приходим к Шпенглеру…

Особенно страстным последователем алхимиков был шведский романист и драматург Август Стриндберг (1849-1912), проводивший любительские эксперименты, чтобы, кроме прочего, получить золото. <...> Вершиной поиска золота, осуществленных Стриндбергом, стало получение пирита, известного как «кошачье золото» и «золото дураков», из железа и серы. Он считал это золото настоящим. Эксцентричный писатель, увлекшийся бестолковыми идеями, хотел войти в историю не как литератор, а как естествоиспытатель.^[6]