тебе — вчера и завтра - fandom Star Trek Universe 2024 (StarTrek_Universe), thesumofsuns - Star Trek: The Original Series [Archive of Our Own]

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 267
ДАТА ЗАПИСИ: Не определена

<фрагмент повреждён при записи>

…навигации вышла из строя. Согласно расчётам с погрешностью в пять процентов, до полного отказа системы жизнеобеспечения восемь часов и двенадцать минут. Этот шаттл никуда не годится, Джим, а мне пора признать свою неправоту в нашем давнем споре на предмет превосходства ромуланских технологий над достижениями миров Федерации.

Диспозиция не из лучших, однако страх смерти во мне смиренен и тих. Я обращаюсь к медитации: замедляю дыхание и сердцебиение, погружаюсь в глубины воспоминаний, намереваясь провести последние часы среди отголосков прошлого, которые берёг с особым тщанием. Вероятно, отдельные картины, воскрешаемые моим сознанием, чрезвычайно удивили бы тебя, старый друг, равно как и моя избыточная сентиментальность на склоне лет. Не говоря уже о том, что целый век вдали от сородичей необратимо изменил мою манеру изъясняться — некогда стройная речь практически уничтожена образными выражениями и коллоквиализмами.

Как и всегда, память приводит меня к тебе.

Я вспоминаю алые пески Вулкана и уголья кровавой ярости — моё первое прикосновение к твоему разуму, прежде закрытому, — и разрушительную скорбь от твоей смерти, и всепоглощающий восторг от осознания того, что она была лишь мнимой. Я вспоминаю первую одиссею «Энтерпрайза» и неясного качества ритуал, которому ты предавался в конце звёздного года, когда отдельные энтузиасты из научного подразделения предпринимали попытки наистраннейшим образом декорировать лаборатории и оранжерею. Ты взламывал репликатор в своей каюте, заставляя выдавать отвратительный на вид напиток, содержавший следы молока, яиц птицы подвида Gallus gallus domesticus и телларитского виски. И каждый раз уговаривал меня попробовать. Ты говорил: «Давай же, Спок, это в честь дня рождения божественного ребёнка с Земли». Я парировал: «Капитан, ни один из встреченных мной детей Терры не демонстрировал ни малейших признаков божественности, если таковые вовсе можно обозначить с научной точки зрения». Ты смеялся. Советовал мне никогда не меняться, а я выражал подобной концепции вполне оправданное недоумение.

Я так и не узнал вкуса вышеупомянутого напитка, хотя много позже изучил культурный контекст употребления. Я не остался прежним — время неумолимо и к тем, кому отведён, возможно, даже слишком долгий срок. В моей памяти ты навечно молод, но я, теперешний я — глубокий старик: тело ослабло, лицо испещрили морщины, волосы утратили естественный пигмент. Как и всякий, кто прожил длинную жизнь, я допустил немало ошибок. Бывал неразумен или, напротив, чересчур разумен — когда над доводами рассудка должно было восторжествовать чувство; бывал слеп, бывал жесток. Я познал вес вины: рационализировал её, превратил в энергию для непрерывного движения вперёд и увидел солнца десятков новых миров, совершил открытия, о каких тяжело было и помыслить.

Я сожалею лишь об одном, но эти сожаления запоздали почти на столетие, и мне следовало бы поберечь кислород.

Моя катра хранит отпечаток твоей. Pash tah [1], Джим.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
КРОСС-РЕФЕРЕНСЫ: [Ромуланские горнорудные суда], [«Нарада»]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 266
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

Нынешним своим положением я обязан удаче — одному из самых иррациональных явлений в предельной Вселенной. Вопреки ожидаемому исходу, я жив, нахожусь в относительном здравии и двигаюсь по направлению к Омеге Цигни на судне, чьё техническое состояние привело бы мистера Скотта в ярость. Тебя, Джим, сложившаяся ситуация скорее позабавила бы: почтенный старец нашёл приют на корабле контрабандистов.

Тем не менее куда как более значимо не то, где я нахожусь, а когда, и сейчас у меня достаточно информации, чтобы проанализировать результаты столкновения с темпоральной аномалией и прийти к хоть сколько-нибудь однозначным выводам. Удивительным и во многих смыслах трагичным.

Вспышка сверхновой, уничтожившей Ромулус, создала червоточину и отправила мой находившийся близ орбиты корабль и шахтёрское судно «Нарада» в иную линию реальности, на сто пятьдесят четыре года отставшую от известной нам. Капитан «Нарады» посчитал меня ответственным за случившееся, решив, что незамедлительное разрушение моей родной планеты в этом мире и моя смерть смягчат горечь утраты и утолят жажду отмщения. Как ты можешь догадаться, Джим, я не разделял его виденья. Будучи в плену на «Нараде», я сумел дистанционно запустить процесс детонации красной материи, ранее созданной для спасения Ромулуса, взломал коды доступа к шаттлам, но, к вящему сожалению, не смог сделать ровным счётом ничего для неизвестного терранского крейсера, оказавшегося, как принято говорить, между молотом и наковальней.

Я был убеждён, что не переживу взрыва — надеялся, эта участь постигнет и ромуланцев. Того, что образовавшаяся кротовая нора выбросит меня в противоположном секторе квадранта относительно невредимым и временно́е искажение при этом составит всего четырнадцать лет, а пространственного не случится вовсе, я не предвидел.

Моё спасение, впрочем, не было таким уж чудесным. Полагаю, первой мыслью мисс Башир, капитана «Вагранта IV» — у меня есть теория, что числительное указывает на количество перерождений, выпавших на долю корабля, — было отправить моё пребывающее в глубоком стазисе тело в последнее путешествие с погрузочной палубы. Но потенциальная выгода от продажи пусть и повреждённого ромуланского шаттла, доступ к бортовому компьютеру которого не получить без моего участия, перевесила прочие неудобства. После того, как я очнулся и сразу же изрядно повысил нервозность экипажа расспросами о текущей звёздной дате, мы пришли к взаимовыгодному соглашению.

Полёт к Омеге Цигни должен занять около двадцати суток. Условия на «Вагранте» далеки от приятных, а медицинское оснащение скудно, но я непривередлив и большую часть времени провожу погружённым в транс. Глубокая медитация — единственное, что помогает мне совладать с прежде незнакомыми эмоциями. Я необычайно далёк от всего, что когда-либо знал, Джим, и имею крайне поверхностное представление об окружающей реальности, а без доступа к сети и базам Федерации — при условии, что она существует в той форме, какая привычна нам обоим — ещё долго не смогу получить достоверных данных.

Ничто не связывает меня с этим миром, кроме нерелевантной теперь памяти. И тебя, друг мой, но ты давно уже существуешь только в моём сознании.

Нашему сотрудничеству с капитаном Башир суждено продлиться дольше, чем мы оба рассчитывали. Пусть мои слова прозвучат алогично — сомнительно, что чужой опыт можно передать таким образом, — но представь себя на моём месте. Как бы ты действовал, став тем, кого ранее не существовало, и более того — гражданским? Идентификационная карта, полётная лицензия, счёт с нужным числом кредитов — строгий минимум, обязательный для достижения самых простых целей. В настоящий момент я не обладаю ничем из перечисленного и, признаться, тоскую по привилегиям, которые давали моё происхождение и род деятельности.

Мисс Башир далеко не глупа — относится ко мне настороженно с тех пор, как меня подняли на борт «Вагранта». Подозреваю, что и в этом мире почтенные вулканские старцы редко попадают в положение, подобное моему, и, скорее всего, ещё реже проводят переговоры по продаже угнанного шаттла, а после — успешно калибруют знававшее лучшие времена капризное ядро устаревшего на три десятка лет грузового судна.

— А ты полон грёбаных сюрпризов, — вот что заявляет мне мисс Башир. Её лексика столь же груба, как некогда у доктора Маккоя, но отнюдь не столь изобретательна. — И что-то мне подсказывает, не говоришь ни слова правды.

В качестве компенсации за свою помощь я прошу сразу о нескольких услугах, и реакция мисс Башир предсказуема:

— Это немало, Сорек. Да и как по-твоему… — В её взгляде читается раздражение.

До сей поры с соблюдением темпоральных протоколов я справлялся неудовлетворительно. Пусть мне не под силу было уберечь от гибели столкнувшийся с «Нарадой» крейсер, передачу ромуланских технологий двадцать четвёртого века орионским пиратам едва ли можно счесть незначительным нарушением естественного хода здешней истории, и логика диктует — в дальнейшем я обязан придерживаться правил. Что же до имени, необходимость выбрать новое оправдана не столько протоколами, сколько отсутствием у меня сведений о статусе Неро. Могу ли я поверить, что угроза для моей планеты миновала?

— Капитан, — я придаю лицу наиболее благожелательное выражение. — Ваши услуги не останутся без оплаты, но вынужден предупредить: мои активы ограничены, а потому вознаграждение примет нетривиальную форму. Сумеет ли ваша команда наладить процесс добычи пергия [2]? Предупреждая вопросы, речь идёт о незарегистрированном месторождении.

— Каменюка редкая — полфлота мотается по квадранту и сканирует каждый завалящий астероид. Думаешь, они что-то проглядели?

Архея, Джим. Система Менкалинан, первый сектор разведки. Крохотная планета с небывалой для своего возраста магнитной активностью, надолго скрытая от радаров и сканеров гравитационным полем своей сестры Каллисты. Карстовые пещеры, не самый приятный уровень радиации, ставший ещё неприятнее, когда из-за землетрясения нас отрезало от группы, а твой защитный костюм оказался повреждён. Мы провели двенадцать часов в почти полной темноте — почти, ведь при значительном скоплении в породе пергий испускает лёгкое свечение. Я помню, как невидимый человеческому глазу свет ложился на стекло твоего шлема, золотил капли пота на лбу и щеках. Помню, как чувствовал удушающую беспомощность, впервые признавая, что возможность твоей смерти для меня — источник иррационального страха.

— Здесь нужна херова гора оборудования — вряд ли нам хватит кирки и упорства. И толковый геолог в придачу. А потом — куда сунуться с этим добром?
— Полагаю, что смогу предоставить помощь в организации сбыта.
— Дай угадаю — сейчас заломишь такой процент с продажи, что мне сразу разонравится твоё предложение.
— Процент будет сравнительно небольшим. Обогащение не является моей конечной целью.
— В чём тогда твоя цель, Сорек?
— Я всего лишь не самый удачливый путешественник, капитан. Оказавшись вдали от дома, я ищу способ вернуться.

Мисс Башир необязательно знать, что для истинного презрения ко лжи во мне недостаточно вулканской крови.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
КРОСС-РЕФЕРЕНСЫ: [USS «Кельвин», NCC-0514]
ПЕРСОНАЛИИ: [Джордж С. Кирк]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 269
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

Медитация не приносит успокоения, попытки упорядочить мысли и обуздать гнетущие эмоции одинаково безуспешны. Мой разум пребывает, если так можно выразиться, в беспорядке. Прошу прощения, старый друг.

Между мной и Террой шестьдесят пять суток пути, и я мог бы начать своё обращение к тебе с жалоб на медлительность гражданских судов и мелкие неурядицы, связанные с приобретением поддельной идентификационной карты, но не сегодня. Вероятно, я не успел сообщить, что направляюсь на Терру — за свою непоследовательность я прошу прощения ещё раз.

Главным вопросом, занимавшим меня с тех пор, как я справился с первичным целеполаганием, был характер различий, присущих этой линии реальности, и наконец в моём распоряжении сравнительно достоверные данные. Я очутился здесь четвёртого января две тысячи двести тридцать третьего года. Дата не покажется тебе примечательной, однако это день твоего рождения — события, при котором, если оперировать абстрактными физическими величинами, я присутствовал.

Ты родился в эвакуационном шаттле, принадлежавшем «Кельвину» — крейсеру класса «Эйнштейн». Твой отец — Джордж Сэмюэл Кирк, капитан корабля, погиб под огнём «Нарады», пришедшей в этот мир вслед за мной. Он спас множество жизней, включая твою.

В прошлом мне редко приходилось опираться на информацию из публичных источников, а потому я не имел возможности оценить, с каким извращённым вниманием терранцы относятся к значимым трагедиям. В общественной сети более сотни ресурсов, посвящённых различным спекулятивным теориям, связанным с катастрофой «Кельвина». Некоторые содержат транскрипции трансмиссий, зарегистрированных в те злосчастные сутки, некоторые — зашифрованные медиафайлы, чьё размещение в открытом доступе едва ли можно считать легальным. Разной длины, искажённые помехами, полные посторонних шумов — поверхностный аудитивный анализ не позволил с уверенностью отнести найденные мной фрагменты к бортовым записям спасательных шаттлов, но кое-что в них лишило меня равновесия на весьма продолжительный срок.

Звук младенческого плача не был мне привычен, но я не мог не узнать его даже среди какофонии голосов и гула ядра, готовящегося к уходу в варп. Резкий, отчаянный — твой крик, Джим. Сложно сказать, был ли в записи зафиксирован момент, когда твои лёгкие начали наполняться кислородом, или так ты выражал своё недовольство перегрузками, какие вряд ли должен испытывать младенец в первые часы жизни.

Признаюсь, мне не удаётся избежать путаницы. Ты в моём сознании, мой безмолвный и бесплотный собеседник на протяжении долгих, слишком долгих лет, и ты-ребёнок из этой реальности — несомненно, разные люди. Ваши пути не будут схожими. Ваши характеры, может статься, не окажутся близкими. Ментальная картина, образ мышления, опыт — между вами ляжет пропасть, границы которой я не берусь представить. Но хочу, Джим. Хочу узнать, кем ты станешь под звёздами этой вселенной.

Моё происхождение мешает обратиться к лишённым логики человеческим терминам для обозначения связи между обособленными явлениями. Ни один вулканец не определял своего пути тем, что вы зовёте судьбой. Мы используем иное слово. Kaiidth, Джим — то, что произошло.

Гибель ромуланского солнца — kaiidth. Моё путешествие через червоточину на сто пятьдесят четыре года назад — kaiidth. Неро и «Нарада», смерть твоего отца и твоё рождение, то, что я выжил после взрыва красной материи и потерял всего четырнадцать лет, моё спасение экипажем «Вагранта», моя цель и моё желание увидеть тебя и не тебя одновременно — kaiidth.

То, что есть.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
КРОСС-РЕФЕРЕНСЫ: [Земля, Терра, Сол III]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 268
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

Шестьдесят пять суток не такой долгий срок.

Если бы мне довелось дискутировать о течении времени на протяжении отдельно взятой жизни, я утверждал бы, что оно критически ускоряется после шестидесяти, а по достижении ста двадцати и далее — приобретает консистенцию смолы. Впрочем, мои сто двадцать случились треть человеческого века назад, так что и эти данные несколько устарели. Устарели, Джим. Ближе к пониманию такого феномена, как каламбур, мне уже не подобраться.

Мои дни бессобытийны. Пока «Леда» SV-1601 — гражданский транспортный шаттл, варп-фактор три — двигается к Терре, все свободные часы я посвящаю изучению истории этой реальности. Она минимально разнится с нашей: мой народ начал Пробуждение на десятилетие позже, терранцы раньше покорили атом, и, как следствие — обитаемая часть твоей родной планеты меньше, чем в нашем мире.

Первая резолюция темпоральных протоколов предупреждает меня об опасности визитов на Вулкан, но я сумел собрать некоторое количество информации о своей семье. Мой отец носит то же имя и избрал тот же путь, равно как и мать, а я сам — я из этой вселенной — родился в тот же день, что и тот, кто записывает это совершенно необязательное сообщение. Мне должно быть семнадцать. Вернее, ему. Практически уверен, всё, что сейчас занимает С’чн Т’гаи Спока — это коммутативная алгебра, нейтринная астрономия и усмирение духа, процесс, который, если мы похожи, дастся непросто и потребует многих жертв.

Каким ты был в юношестве, Джим? Мы редко тревожили прошлое — очевидно, не желая погружаться в воспоминания о Тарсусе, ты избегал подобных материй. Мне так и не довелось узнать, как ты оказался среди колонистов, хотя эти обстоятельства долго питали моё иррациональное любопытство. В те годы я был жаден до всего, что касалось тебя, и здесь нечем гордиться. Ещё меньший повод для гордости — с возрастом снизилась моя нетерпимость к размышлениям в поле modus conditionalis, так что порой я позволяю себе самые безумные и алогичные концепции.

Припоминаю, в ту пору я стремился минимизировать в себе любые проявления человеческой природы и всё ещё находил неудовлетворительными труды генных инженеров, сделавших возможным моё рождение. Чертам моего лица недоставало остроты, присущей чистокровным вулканцам, а волосы в сезон дождей начинали виться — совсем как у матери. Я был не менее одинок, чем в раннем детстве, когда обществу сверстников, принимавших меня враждебно, предпочитал компанию одомашненного сехлата, принадлежавшего отцу. Сехлаты — верные существа и признают лишь одного хозяина, так что мои тщательно скрываемые от родителей попытки сблизиться с гордым созданием, как правило, завершались неудачно. Мои руки были вечно изранены — шрамы сошли только через год после смерти Ай-Чайи, но я ни о чём не жалел и втайне жаждал отправиться на Кровавую равнину, чтобы приручить своего собственного зверя.

Иногда я гадаю, Джим, что случилось бы, встреться мы раньше — вероятность такого совпадения мала, но не равна нолю. На Терре, не решись моя мать улететь вслед за отцом и сочти она, что умеренная гравитация и мягкий климат были бы ко мне милосерднее иссушающего зноя и песчаных бурь. На Вулкане, окажись твой отец с семьёй в числе немногочисленных постоянных поселенцев посольского корпуса Федерации. На молодой планете-колонии. Стал бы ты моим другом? А я — твоим?

Я не знаю ответов на эти вопросы, но разрешаю себе представлять. Твою протянутую ладонь — почти все терранцы, независимо от уровня информированности о культурных и нейрофизиологических различиях между нашими расами, допускают эту ошибку. Своё вежливое негодование: такого рода контакт лишён всяких приличий. Как бы ты переступил с ноги на ногу и задумчиво потёр затылок — выражение лица озадаченное. Как бы медленно, точно нехотя, я сложил пальцы в приветствии. Как бы ты улыбнулся, светло и свободно.

Как и много лет спустя.

Я не был до конца убеждён, что георазведка на Архее оправдана — даже координаты планеты, которые я передал мисс Башир, могли содержать критичные погрешности. Однако эскапада увенчалась успехом, и теперь время от времени я позволяю себе отвлекаться от непрерывной каталогизации и сопоставления исторических фактов двух реальностей посредством изучения излишне подробных и перенасыщенных ругательствами описаний будней «Вагранта» в неравной борьбе с архейской фауной.

У мисс Башир специфичный стиль изложения — подозреваю, ты нашёл бы его занимательным. Только послушай:

«Надеюсь, сообщение найдёт тебя в добром здравии, Сорек. Нам с тобой, конечно, ещё дела вести, но всем твоим потомкам я желаю неизлечимых орионских половых болезней и других злоебучих неприятностей. Какого хрена лысого ты не счёл нужным упомянуть, что клятая планета кишит плюющимися кислотой ящерицами, смахивающими на плод горячей межвидовой любви горна и моего папаши? Геолог, которого мы подхватили на Омикроне-Си, напоролся на этих сукиных детей в день высадки, слёг в лазарет и потратил больше половины нашего запаса дермальных регенераторов. Ладно, я утрирую. Срать бы на регенераторы, но вдобавок у него развилась хитровыебанная реакция на ящеричную слюну, и он галлюцинирует, так что результатов проб мы дождёмся нескоро. А значит, уже завтра начнём продалбывать сроки, о которых мы условились — держу в курсе.

P. S. На твоём счету прибавилось кредитов на карманные расходы, но не подумай, что это войдёт у меня в привычку.

2 247.424. Алана С. Башир»

К сожалению или к счастью, проклятьям капитана «Вагранта» не суждено достичь упомянутых адресатов. Что же касается архейских рептилий, то предугадать их у меня бы не вышло — наша копия планеты была необитаема. Делиться этой информацией я не стану, но предприму попытку наполнить ответное письмо благодарностями и пожеланиями скорейшего выздоровления наименее удачливым членам экипажа.

Если же избавиться от иронии, то до Терры пять суток пути, а моё ментальное состояние по-прежнему нестабильно.

Я снова вижу сны.

Для большинства гуманоидных рас сновидения естественны. Они всего лишь следствие эмоциональной регуляции и консолидации памяти, не более того, но для меня их появление — досадный симптом возрастающей лабильности. Ребёнком я часто страдал от того, что принято называть кошмарами — яркие, громкие и невозможные образы пробивались сквозь мои ментальные щиты по ночам, будоражили, пугали. Я избавился от них, едва выучился как следует контролировать псионику, и больше века мой сон, за редким исключением, был тих и пуст. Картины, которые продемонстрировало моё подсознание намедни, можно было бы принять за воспоминания, если бы происходящее и вправду имело место, а это в корне не так. Я смею надеяться, что гибридная генетика убережёт меня от развития возрастных нейродегенеративных заболеваний и сетовать на слабеющую память не придётся.

Сны иррациональны. Они — случайная флуктуация, а все приписываемые им пророческие качества не более чем глорифицированная мифологема. Я не должен ни анализировать их, ни пытаться определить паттерн возникновения, но продолжаю — наперекор себе и логике.

Сначала — планета-океан. Мы бывали в дюжине схожих миров, зачастую ненаселённых ввиду особенностей климатической системы: вода в фазе сверхкритической жидкости, отсутствие поверхностного натяжения, иные препятствующие развитию разумной и нет жизни неудобства. Мир из моего сна был другим. Расчерченное алыми шлейфами комет низкое небо, гигантский рукотворный монолит посреди бушующих графитовых волн — полагаю, своего рода посадочная площадка, — и ни следа корабля.

— Неплохое местечко для рыбалки, — вот что ты сказал мне. — И это до чёрта странно, ведь я её терпеть не могу.

Ты был хмур. Я не успел ответить.

После — Кровавая равнина в закатных лучах Behr’ak, Czar’ak и Alam’ak [3], трёх жгучих глаз Вулкана. Длинные тени на иссечённой трещинами земле; усталость и жажда. У горизонта сгущались облака, ветер усиливался. Начиналась буря, а мои шаги были тяжелы и медлительны.

И наконец — усыпанное звёздами ночное небо, терранское, судя и по их положению. Стрёкот насекомых, шелест листьев и лунный свет. Я бежал через поле. Не берусь предположить, в каком направлении или от чего.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
КРОСС-РЕФЕРЕНСЫ: [Век возвращения 2 053 — 2 153], [Проект «Эдем»]
ПЕРСОНАЛИИ: [Леонард Г. Маккой]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 267
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

В годы, проведённые в Академии в Сан-Франциско, я посвятил немало времени изучению непростого периода терранской истории — Века возвращения. Ты знаешь, о чём пойдёт речь. Проект «Эдем» — реинтродукция, репопуляция, восстановление: вторая попытка твоей расы вернуть Терре жизнь спустя двадцать семь лет после ядерной войны, уничтожившей большинство крупных городов, сорок процентов человеческого населения и без счёта различных организмов. Отчаянная мечта, воплощённая в реальность ценой многих жизней, пора значимых открытий Такеши Нишимуры — первопроходца в области кросс-видовой генной инженерии и номинального основателя научного подразделения Звёздного флота.

С одним из ключевых исследований доктора Нишимуры, положивших начало масштабным экспериментам по изменению геномов растений и животных, предназначенных для реинтродукции на Терре, связан алогичный, но по-своему занятный миф. Вряд ли тебе хоть раз приходилось задумываться, отчего цвет форменных рубашек научного подразделения таков, однако у моих сокурсников и нескольких поколений кадетов, им предшествовавших, были соображения на этот счёт. Видишь ли, в молодости доктор Нишимура увлекался лепидоптерологией — в частности, специфическим подвидом нимфалид из рода Morpho. Странная привязанность и послужила тому, что первыми чешуекрылыми, заселившими Терру, стали именно Morpho peleides, с крыльями особого оттенка лазурной синевы, каким обладает безмятежное терранское небо.

Я никогда не питал ностальгических чувств к Терре. Мой дом — Вулкан, с его яростными солнцами, кипящими чёрным океанами и буйными пустынными ветрами. Мой народ — вулканцы, с их подчас самоненавистнической аскезой. Человечество даже после стольких лет, даже после того, что открыла дружба с тобой, остаётся для меня сложноорганизованным и далеко не всегда понятным конструктом. Но, оказавшись на этой Терре, одновременно знакомой и нет, в этом Сан-Франциско, я испытываю тоску и вместе с тем необъяснимое облегчение.

Город похож на сохранившийся в моей памяти: тихая морская гладь, сплавленная у горизонта с небесной, красные башни моста, запечатлённого на эмблеме Академии, серебристые полосы проносящихся над головой монорельсов, шум ховеркаров. В прошлом, теперь превратившемся в несбывшееся будущее, я не посещал Терру долгие десятилетия. Последним человеком, который мог так или иначе вынудить меня на подобный шаг, был доктор Маккой, позднее перебравшийся на Цербер ради финальной попытки восстановления родственных отношений с дочерью. Мы встречались в две тысячи триста девятнадцатом, за два года до его смерти — пили саурианский бренди и вели неторопливую беседу, в которой было достаточно пауз.

— Чёрт тебя побери, Спок, — сказал Леонард, не глядя на меня, — когда уже и ты начнёшь стареть?
— Гибридная генетика, доктор, — поправил я.
— Да-да, — отмахнулся он. — За столько лет можно было научиться отличать риторические вопросы от прочих, проклятый ты засранец.

Мы не говорили ни о тебе, ни о других членах экипажа, отказываясь признавать, что тех, с кем мы делили лучшее время своих жизней, давно уже нет.

И не этим ли я занят до сих пор? Не этим ли я занимаюсь, арендуя ховеркар и задавая координаты города — Айова, округ Линн — всего в шестистах километрах от силовой границы, отделяющей радиоактивные руины на востоке континента.

Возможно, я совершаю большую ошибку.

Вполне вероятно.

Мой перелёт из Калифорнии в Айову небогат на события, но сорок две минуты назад я вынужден был приземлиться в ненаселенной локации у истока Нью-Де-Мойна. На информационном табло ховеркара застыло предупреждение о риске возникновения торнадо, за окнами бушует весенний шторм. Дождь с грохотом рушится на лобовое стекло, а порывы бокового ветра так сильны, что кабина кренится даже при включённом грави-тормозе. Погодные условия Сан-Франциско вызывали больше приязни — навряд ли удивительно, учитывая мою генетически обусловленную неустойчивость к холоду и самостоятельно выработанную привычку избегать влажных сред и длительного пребывания в воде.

Третий год экспедиции, Джим: неудачная высадка на пока ещё безымянной ледяной планете класса D [4], ионная буря, сделавшая возвращение на корабль временно невозможным. Семнадцать часов на открытой местности при двадцати градусах по Кельвину, что чуть выше абсолютного ноля. Наши скафандры, поначалу превосходно справлявшиеся, не были рассчитаны на столь длительное воздействие близких к критическим температур, и я начал проявлять симптомы гипотермии первым. Как ты знаешь, эта едва ли не единственная вулканская слабость вызвана низкой экспрессией определённых глобулярных белков.

Стараясь удержать меня в сознании, ты без конца задавал беспардонные вопросы о тщательно оберегаемых от иноземцев культурных особенностях моей расы и строил сомнительные прожекты отпуска экипажа в одном из райзианских курортных миров.

— К твоему сведению, Спок, пляжный отдых — целая философская концепция, а я — её верный адепт. — Такими были твои слова.
— Если в основе этой так называемой концепции не лежит ничего, кроме безудержного гедонизма, капитан, мне придётся отказаться от вашего предложения. — А таким — мой ответ.

Ты, впрочем, не сдавался, рассказывая о согретых ласковыми лучами двух солнц лазурных бухтах, разнообразной морской биоте и местных обычаях гостеприимства, которые в иной день, вполне возможно, вызвали бы у меня лишь плохо прикрытое негодование. Звук твоего голоса — тихого, увещевающего, — закрепился в моей памяти надолго, и я не испытывал ровным счётом никаких сожалений на тот случай, если он окажется последним, что я услышу.

Нам не довелось побывать вместе ни на Райзе, ни на других планетах сектора, но однажды за партией в шахматы я объяснил тебе, отчего нахожу традиционный пляжный отдых не слишком приятным. Дело в усиленной сенсорике — моя кожа чувствительнее человеческой, а давление водных масс вызывает весьма дискомфортные ощущения. После этого откровения ты провёл мастерский королевский гамбит, взглянул на меня с прищуром и заявил: «Кто бы мог подумать, что у тебя так много общего с терранскими кошачьими, дружище». Я ничем не удостоил провокацию, но поставил тебе линейный мат в два раза быстрее, чем планировал.

Этот условный вечер между бета- и гамма-сменами много лет назад, а теперь — никогда, я помню столь отчётливо, будто он едва завершился. Моя эйдетическая память, безжалостная и скрупулёзная, опаснее всякой фантазии, ведь она знает только истину. То, что было и есть.

Представители псионических рас, наделённые высокой телепатией, существуют в постоянном контакте с другими. Несмотря на эмоциональную отрешённость и аскетичный образ жизни, вулканцы редко бывают одиноки: младенцы формируют телепатические связи с родителями и ближайшими родственниками, дети устанавливают первые робкие линки со сверстниками, взрослые связывают себя узами с будущими спутниками и супругами. Эти связи не одинаковы, но, как правило, неразрывны — окрепнув, они пребывают с нами всегда. Не исчезают, даже если не находят отклика, какого жаждут.

Моя связь с тобой, хранимая в секрете из малодушия и уязвлённой гордости, не мертва и поныне. Несомненно, она бесплодна — всего лишь вероятность, отголосок чего-то, к чему я прикоснулся, но так и не сумел сделать своим. Несомненно, она увечна, ослаблена твоей смертью, по прошествии стольких лет почти фантомна. Того разума, которого она тщится коснуться, который непрестанно ищет, нет ни в одной из известных мне вселенных. Но она всё ещё живёт.

И чем меньше расстояние между моим ховеркаром и городом Ред Рокс в округе Линн, тем отчётливее я чувствую её.

Возможно, я прозвучу совсем как человек и не стану сожалеть о сказанном. Это пугает меня, Джим.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
ПЕРСОНАЛИИ: [Джеймс Т. Кирк]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 268
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

С высоты полёта ховеркара Ред Рокс — километры безбрежных полей, фермерские хозяйства и частные постройки, несколько объектов, чьё назначение я затрудняюсь определить, и башни зернохранилищ, возвышающиеся над утопающей в молодой зелени равниной. Мирное уединённое место, если не приближаться к пустошам на востоке.

В мой бортовой компьютер и приобретённый ещё в Сан-Франциско голопад — модель гражданская, громоздкая, с оставляющим желать куда большей утилитарности интерфейсом — загружен адрес единственного пансиона в округе. Это важный адрес, Джим — в том числе ради него я взломал базу данных департамента здравоохранения Айовы, добавив к своим будущим экономическим преступлениям против Федерации уголовно-наказуемое правонарушение на Терре.

Несложно догадаться, какую цель я преследовал.

Джеймс Тиберий Кирк: дата рождения — четвёртое января две тысячи двести тридцать третьего года, четырнадцать полных лет. Проживает в Ред Рокс под частичной опекой дяди — Джона С. Кирка — с пятилетнего возраста. Медицинские файлы содержат информацию о рекуррентных приступах пищевой аллергии различного генеза, лапароскопической операции по удалению appendix vermiformis, двух процедурах костной регенерации. Медицинские файлы также содержат фотографию, изрядно устаревшую. Я изучал её, пожалуй, чересчур пристально и решил, что обнаружить сходство между вами сложно, хотя моё мнение не может быть полностью объективным.

Оно не становится объективнее и после того, как я встречаю Джеймса Кирка во плоти.

Это происходит, когда, оставив припаркованный ховеркар, я направляюсь к «Гостевому дому Кирка и сыновей» — малопримечательному строению в архитектурном стиле докосмической эпохи, вслед за владельцем. Джон Кирк — высокий светловолосый терранец, чей возраст я не берусь определить. Он носит короткую бороду. Его речь, быструю, отрывистую, оттеняет региональный акцент.

— Вы не указали точных сроков пребывания, мистер Сорек, — напоминает он после сухого приветствия, не очень-то вежливого для того, чьё финансовое благополучие зависит от довольства постояльцев. — Не подумайте, что я вас в чём-то ограничиваю.
— Сиюминутные выводы, основанные на эмоциональной реакции, едва ли логичны, мистер Кирк. — Мой голос остаётся бесстрастным. Я готов и ко лжи, и к тому, что потребуется казаться куда большим вулканцем, нежели я теперь являюсь. — Мой визит должен продлиться не более двадцати суток. Если обстоятельства изменятся, я уведомлю вас заблаговременно.

Мистер Кирк кивает, одной рукой поправляя головной убор, а другой перехватывая на ходу мой скромных размеров багаж. И замирает. Мне приходится тоже замедлить шаг.

— Джим, чёрт тебя дери. Пошевеливайся там с треклятой жестянкой!

В первый раз я вижу его сидящим на неровно подстриженном газоне у переднего крыльца — разглядывающим интерактивную схему энергетических узлов незнакомого мне, но, судя по всему, достаточно примитивного устройства.

— Джим! — повторяет мистер Кирк.
— Да-а, капитан, — тянет тот, не отрываясь от голопада. Тон скучающий и слегка ядовитый. Верхняя одежда ему велика. — Так точно, капитан, сэр.

Когда он наконец поднимает глаза — взгляд скользит по мне не задерживаясь, — они синие, как крылья Morpho peleides.

Он нисколько на тебя не похож. Он не знает, кто я, и никогда не узнает, но моя катра откликается ему, будто заслышав зов твоей.

10.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
КРОСС-РЕФЕРЕНСЫ: [Риверсайдская корабельная верфь], [USS «Энтерпрайз» NCC-1701]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 267
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

При умеренной облачности из окна моего модуля — комната сносно оборудована, индивидуальный репликатор настроен в соответствии с предпочтениями среднестатистического представителя моей расы — видны далёкие очертания защитных куполов верфи, где, как я знаю, завершает предполётные испытания корабль, определивший твой и мой жизненные пути. Согласно публичной информации, запуск тяжёлого крейсера «Энтерпрайз» — первого в классе «Конститьюшн» — запланирован на две тысячи двести сорок девятый. Прости мне излишнюю сентиментальность, но я нахожу тот факт, что в этой вселенной Джеймс Кирк растёт в метафорической тени предполагаемой судьбы, поэтичным.

В остальном — я привыкаю к новой рутине, хотя и не устаю напоминать себе: в том нет необходимости. Я не собираюсь задерживаться в Ред Рокс дольше, чем требует временная заминка в реализации моего плана… И я солгал тебе, а если быть точным, себе.

Последние вести, полученные от капитана Башир, обнадёживают. Мистеру Марковичу — теперь мне известно имя злополучного геолога — удалось справиться с неприятными последствиями контакта с архейскими земноводными и локализовать наиболее перспективные залежи пергиевой руды. Пусть содержание пергия в породе ниже, чем я рассчитывал — всего сорок процентов, — и времени на очистку уйдёт немало, у меня есть все основания приступить к проектированию корабля.

Но вместо того, чтобы заняться не терпящим отлагательств делом, я пребываю в неестественном для себя замешательстве: словно жду чего-то. Разумеется, Джим, я знаю, в чём причина — ведь я сам загнал себя в ловушку. Чего я хотел на самом деле, почему позволил укрепиться мысли, утверждающей, что мимолётного контакта с твоим двойником окажется достаточно? Я не имею права на иное. Даже если отбросить требования темпоральных протоколов, коим я намерен следовать с минимальными допустимыми отклонениям, в этой реальности я всего лишь наблюдатель.

Не считая меня, в доме пятеро постояльцев: орионец, юная аэнарианка и трое неотличимых друг от друга телларитов, вероятно, из одного кластера. Все они — инженеры и учёные флота, занятые в Риверсайде и по специфическим поводам решившие пренебречь казёнными жилыми помещениями. Вид красных и синих форменных рубашек мне даже приятен, но я стараюсь избегать общественной гостиной и отчего-то не упразднённой кухни в попытке привлекать как можно меньше внимания. Согласно легенде, я изучаю терранскую историю, и окажись рядом истинный вулканец, эта ложь не продержалась бы и пары минут.

Джон Кирк настроен не менее скептично.

— На кой ляд вам понадобилось тащиться в глушь, вместо того чтобы потрошить архивы в Де-Мойне, Миннеаполисе или на худой конец Джефферсон-Сити?

Сходство между ним и Джеймсом не так заметно на первый взгляд, но со временем я начинаю угадывать роднящие их черты. И довольно быстро выясняю, что коммуникация с мистером Кирком-старшим едва ли приносит положительные впечатления.

— Предметный подход логичен. И я не обязан согласовывать с вами свой маршрут, — вот и всё, что я отвечаю.

Мистер Кирк продолжает осторожно следить за мной несколько дней кряду, а затем решает, что я всё же не являюсь поводом для беспокойства. Или же его отвлекает иной, куда более насущный повод.

Мне недостаёт сведений о конвенциональных паттернах поведения терранских подростков, но я уверен, что они не включают отсутствие в родительском доме в тёмное время суток и появление на следующий день в состоянии лёгкого алкогольного опьянения. Последовавшие за этим события сложно описать иначе, чем безобразный скандал, чьё эхо я улавливаю на лестнице по пути к модулю. Очевидно, Джон Кирк предпринимает попытку воззвать к разуму племянника, выбрав заведомо проигрышную стратегию, и по прошествии нескольких минут диалог превращается в поток обсценной лексики.

Слышны звон и грохот, среди которых срывающийся голос Джеймса звучит особенно отчаянно:

— В задницу и тебя, и Вайнону!

За этими словами — хлопок, стук шагов по ступеням, тишина.

Терранские внутрисемейные отношения — донельзя обескураживающий конструкт, Джим, и пока мне больше нечего добавить.

11.

За прошедшую неделю мне удалось добиться существенных успехов в стабилизации своего эмоционального состояния. Если прибегнуть к упрощению, я бросил «валять дурака» и принялся за проектирование, задачу достаточно сложную и занимающую большую часть моего времени. За стенами гостевого дома подходит к концу весна — температура воздуха постепенно растёт, но ночи ещё холодны, и я чаще провожу их бодрствуя: так не приходится сталкиваться с неурядицами в виде навязчивых сновидений, избавиться от которых по-прежнему не удаётся.

Оказывается, из меня вышел бы весьма посредственный инженер-конструктор. Расчёты не вызывают сложностей, но мои архитектурные воззрения удручающе несамостоятельны. Рискну предположить, ты пришёл бы к выводу, что мне не хватает воображения, и, возможно, именно поэтому я так или иначе возвращаюсь к округлым формам «Медузы», некогда ставшей моим домом почти на полвека.

Новая идея имеет ко всему, что представляла собой «Медуза», опосредованное отношение. Сохранённый на моём голопаде проект носит имя Arev — так зовётся пустынный ветер, посещающий на исходе лета каньоны близ священной горы Селейя и приносящий затяжные бури. Я равнодушен к вулканскому мистицизму, но моё сознание откликается приятными ассоциациями: нечто изменчивое, подвижное. Не грозное по натуре, но сильное. Насколько мне известно, терранцы тоже имеют привычку давать местным ветрам имена, и наиболее близким стал бы Гармсиль — суховей южных предгорий азиатского континента.

Геометрией фюзеляжа я недоволен. В данный момент моё творение походит скорее на «хищную птицу» [5], о чём и сообщает Джеймс Кирк из-за приоткрытых дверей модуля одним поздним вечером. Вид у него настороженный, словно он подозревает во мне по меньшей мере шпиона.

Я успел составить о нём мнение, Джим. Не исключено, что мои выводы скороспелы, однако с уверенностью могу отметить следующее. Он не посещает ни одно из учебных заведений в Ред Рокс или Риверсайде, обучаясь на дому. Его отношения с Джоном Кирком нестабильны и, по-видимому, осложнены давними разногласиями. У него острый ум, отменные пространственное мышление и зрительная память — сходство между моей черновой моделью и клингонским штурмовиком не самоочевидно.

— Слыхал, вы историк. Прилетели с Вулкана. — Он стоит на пороге, покачиваясь на пятках. В голубоватом мерцании голограммы его кожа выглядит неестественно бледной.
— Одно из этих утверждений ошибочно, мистер Кирк. — Приходится прилагать немало усилий, но мой голос звучит ровно. — Я прибыл с Тримарки. Это…
— Вулканская колония в созвездии Дракона. И меня зовут Джим.
— Моё имя Сорек.

Он кивает.

— Я не помешаю? Врать вы вроде не умеете и должны ценить прямоту и вежливость.
— Наряду со многими другими качествами. Можете войти.

Прежде я не оставался с ним наедине и никогда не был так к нему близко. У него средний для возраста рост, субтильное телосложение, и он носитель гена, встречающегося лишь у десяти процентов человеческой популяции. На внешнем завитке его правого уха небольшое утолщение, рудимент [6], придающий ушной раковине едва заметную остроту.

— Ваше хобби? Странное дело для историка. — Голограммы он не касается, держит руки в карманах, но чертёж разглядывает с недюжинным интересом. — Никогда такого не видел.
— В каком-то смысле, — отвечаю я. — И вы верно определили проблему.
— Что он смахивает на клингонскую «птаху»? Немного. Но это не боевой корабль, так же?
— Увлекаетесь судовой архитектурой?
— Удеру отсюда и вступлю во флот сразу, как стукнет восемнадцать. Не говорите старику, у него аневризма лопнет.
— Я не был осведомлён, что ваш отец страдает от недуга. — Это неосмотрительное заявление с моей стороны, и ложь впоследствии может оказаться вреднее правды.
— Джон не мой отец.
— Прошу прощения за ошибку.
— Бросьте, — Джеймс пожимает плечами, всё ещё не сводя глаз с модели. — Вы хотите его построить? Кто станет вбухивать столько сил просто так.
— Если обстоятельства сложатся удачно.
— Когда мне было двенадцать, я собрал простенький импульсный двигатель. Он славно рванул и спалил заброшенный амбар по соседству.
— Достижение похвальное, но полагаю, последствия были не самыми приятными.
— Ребятам из полиции не понравилось. Ладно, никому не понравилось, даже мне. У вас есть дети? Чёрт, или внуки — вам, должно быть, лет двести.
— Нет.
— Почему? Ладно-ладно. Это точно было невежливо с моей стороны, мистер Сорек. Бывайте.

У двери Джеймс оглядывается на голограмму и, возможно, меня, хранящего молчание, но не произносит ни слова.

В те сутки мне не удаётся существенно продвинуться в работе, но я не жалею об этом. Ночь проходит в медитации, в сон я погружаюсь с рассветом. Он беспокоен и длится тридцать восемь минут.

12.

Теоретизируя о взаимодействии с юным Джеймсом, я не принимал во внимание свойство человеческой психики, которое, если так позволительно выразиться, одновременно благоволит мне и потенциально сулит неудобства. Как я мог забыть, Джим, что в конечном итоге к звёздам твою расу вывело неуёмное любопытство? И, само собой, ресурсный голод.

Я никогда не был способен испытывать скуку, с трудом понимаю концепцию этого чувства и сейчас, но с точки зрения терранского подростка жизнь в Ред Рокс едва ли разнообразна. И, возможно, нет ничего необычного в том, что одним из объектов интереса Джеймса Кирка со временем становится новый постоялец пансиона — неизвестная переменная.

В своей любознательности он осторожен — проходит четыре дня, прежде чем я снова вижу его у дверей модуля с голопадом в руках. Губа у него разбита, и я успеваю заметить повреждения на проксимальных фалангах пальцев. Проследив мой взгляд и спрятав израненную руку за спину, он говорит, что хочет узнать, как идёт работа над кораблём.

— Удовлетворительно, мистер Кирк, — отзываюсь я из-за стола. Неприятным новостям от мисс Башир придётся подождать.
— Джим. — И он улыбается.

Чтобы привыкнуть называть тебя по имени, мне потребовалось двести сорок два дня. Ты поправлял меня бесчисленное количество раз, повторяя: «Хватит, Спок, поверить не могу, что в твоей чертовски умной голове не может закрепиться что-то настолько простое».

Похоже, мне не удаётся совладать с мимикой.

— Вы как призрака увидели. Побелели. Или позеленели? Вам плохо?
— Нет, — ровным тоном произношу я, — вовсе нет.

И принимаюсь разъяснять, почему вероятность существования именуемых призраками созданий сводится к нолю целых и одной десятой тысячных процента. На мои аргументы Джеймс реагирует эмоционально, и я впервые слышу его смех.

— Пришёл спросить совета, — продолжает он. — Рейла говорит, вы должны соображать даже лучше компьютера. Сама она мне подсказывать не станет, иначе я её сделаю. Рейла — это…
— Мисс Джавем, аэнарианка. Проживает в противоположном крыле.
— Ага. Старина Джон специально расселил вас подальше друг от друга.
— Последний значимый конфликт между Вулканом и Андорией разрешился девяносто три года назад, мистер Кирк.
— Ну мало ли, мистер Сорек. Мне обязательно добавлять «мистер»? Вам вообще есть до этого дело?
— Не слишком.
— Станете звать меня Джимом?
— Откажусь.
— Хотя бы полным именем? Надоедает же: мистер, мистер.

Джеймс снова улыбается и кладёт передо мной голопад. На экране — разделённое на секторы тёмное поле, светящиеся фигуры кораблей: штурмовики и крейсеры Федерации в плачевном состоянии, андорианские истребители и дредноуты — во множестве.

— Играли когда-нибудь? «Галактический рубеж» — может, и до Тримарки дошёл.
— Не могу этого подтвердить.
— Вулканцы что, не играют?
— Предпочитают консервативные форматы логических игр.
— В шахматы — точно, я читал. Кэл-тоу? Или вроде того.
— Kal-toh [7], — автоматически исправляю я. — Имеет такое же отношение к известным вам шахматам, как ваш взорвавшийся кустарный двигатель к полноценному дилитиевому реактору.

— И плевать, — отмахивается Джеймс. — Лучше подскажите, как мне надрать Рейле задницу. Она блокирует меня здесь и во-от здесь. Если я пожертвую группой на правом фланге и прорву осаду, то смогу…

Стратегия ошибочна, излишне рискованна, и не стану лгать, что её грамотность меня занимает. За чем я слежу в действительности, неотрывно и пристально — это за его оживлённой жестикуляцией и мимикой. Как он запускает руку в волосы и принимается приглаживать вихор на макушке, хмурится, поджимает губы. Сверх привычки потирать лоб в раздумьях, тебе не были присущи аналогичные жесты.

— Ну, что скажете?
— Такое решение будет стоить шестидесяти шести процентов боеспособных единиц. Затем уцелевший дредноут мисс Джавем контратакует и сократит вашу флотилию ещё на тридцать. Поражение практически неизбежно, однако…

Добавлю, что он спорит со мной не менее отчаянно, чем ты когда-то.

13.

Я мог бы сказать, что корректировки в мои и так достаточно туманные планы вносит последнее письмо мисс Башир, но это не до конца верно. Изначально я собирался провести в Ред Рокс не больше трёх недель, а затем вернуться в Сан-Франциско, дабы начать подготовку к путешествию на Мерак, ближайший к Архее обитаемый мир, но всё складывается иначе.

Мисс Башир пишет следующее: «Недобрые вести, Сорек, приятель. Стоило немного, совсем немного отпраздновать… Уверяю тебя, попойка приключилась ради подъёма морали, потому что мои ребята ой как не привыкли месяцами торчать посреди ёбаного ничего, а бунт в условиях георазработки никому не понравится. Так вот, стоило отпраздновать приближение к безбедному будущему, как эта треклятая планета снова подложила нам свинью. Делай ставки: радиоактивный дождь или внеочередное нашествие ящериц? Ни то и ни другое. Сраные бури — такие, что носу наружу не высунуть, а подниматься на орбиту смерти подобно, и в итоге мы сидим по пещерам, дожидаясь, пока мать-природа перестанет гневаться и можно будет снова запустить загребущие ручонки в её славные-славные недра. Это первая новость. Вторая ничуть не лучше. По прогнозу Микки, если только он не галлюцинирует, такое блядство на Архее будет твориться на протяжении всего „лета“, так что за работу мы принялись то ли рано, то ли поздно, и первую партию в размере, что ты установил, так быстро не наберём. Кто ж знал? Разве что ты, хренов любитель сюрпризов. Ладно, я несправедлива, ты всё-таки привёл нас сюда и, смею надеяться, не кинешь, пока я держу тебя на довольствии. Возможно, у меня уже крыша потихоньку отъезжает, но чем ты там вообще занимаешься на старой Терре? А, чёрт с тобой, всё равно не расскажешь.

P. S. Как ты и хотел, порасспрашивала, не слышно ли чего подозрительного в тридцатом секторе. Тишь да гладь. P. P. S. Однажды я из тебя вытрясу, как ты увёл шаттл у хреновых ромуланцев, попомни моё слово.

2 247.612. Алана С. Башир»

Я заверил мисс Башир, что не намереваюсь преступать наши договорённости, а заминка, хоть и нежелательна, не критична — дополнительное время позволит основательнее спланировать стратегию сбыта, к созданию которой я приступил, но пока не достиг впечатляющих результатов. Разумеется, я не сообщаю, чем занят на Терре. И информация о тишине в тридцатом секторе, даже будь она достоверной, нисколько не обнадёживает.

Я испытываю иррациональную потребность обсудить с тобой свои действия, Джим. Счёл бы ты моё решение следовать темпоральным протоколам верным? Или изобрёл принципиально иной план? Попытался бы связаться с теми, кому доверял в нашем общем настоящем — возникни такая возможность, — не задумываясь, что тебе нечем подкрепить твои слова, твоё имя для истории ещё не имеет веса, а встреча с агентами некоего официально несуществующего подразделения флота может оказаться весьма и весьма малоприятной?

К слову об именах в истории — минувшей ночью я не без труда заглянул в базы Федерации и выяснил, что за четырнадцать лет истинные обстоятельства гибели «Кельвина» не обрели чётких формулировок. «Нарада» фигурирует в засекреченных материалах как «неидентифицированный боевой корабль», и, судя по всему, среди выживших не оказалось тех, кто мог присутствовать на мостике. Я не располагаю сведениями, предпринимал ли Неро попытку установить связь с действующим капитаном или же атака была произведена без предупреждения. В конце концов ромуланский кодекс чести толкует такие действия двояко и не накладывает запрета.

Всем этим размышлениям я предаюсь в полётах. Я изрядно к ним пристрастился, хотя ранее пилотирование маломощных терранских летательных средств не вызывало у меня интереса. Мой ховеркар не отличается манёвренностью, но его возможностей более чем хватает для праздных прогулок, которым я предаюсь, когда нахождение в стенах модуля перестаёт казаться приемлемым.

Я возвращаюсь поздними вечерами и нередко застаю Джеймса на крыльце в компании мисс Джавем — за беседами или игрой в «Галактический рубеж». Обычно он реагирует на моё присутствие улыбкой или сдержанным кивком, но сегодня меня встретил сносно выполненный вулканский салют.

Я ответил тем же.

Смутная тревога во мне немедленно улеглась.

14.

<фрагмент повреждён при дешифровке>

…е сновидения, в которых я вижу тебя, и нужно ли уточнять, что я вижу тебя в подавляющем большинстве своих сновидений, объединяет одно занятное качество. В каких бы условиях мой разум ни воссоздавал твой образ, ты молчалив, а если обращаешься ко мне, не называешь по имени. Его оригинальное звучание не было тебе знакомо — слишком много непривычных стандарту фонетических сочетаний, заставивших бы взмолиться о пощаде иного даровитого ксенолингвиста, и даже в моём воображении твои попытки воспроизвести его скорее комичны. Впрочем, с упрощённой формой ты справлялся превосходно.

В моей памяти зафиксированы тысячи моментов, когда ты произносил моё имя, и чуть меньше — тех, когда я произносил твоё. Ты повторял одни и те же фонемы, уступая и отказывая, оповещая, предупреждая, споря и уговаривая, и всякий раз они отзывались во мне, будто звучали на уникальной частоте, доступной лишь моему уху. Терранская идиома, популярная в докосмический век, утверждает, что имя — кратчайшее заклинание, и отчасти, только отчасти и с грандиозными допущениями, я склонен с ней согласиться.

На исходе нашей первой совместной экспедиции ты неожиданно начал демонстрировать интерес к изучению вулканского — базовые познания у тебя наличествовали, но произношение оставляло желать лучшего, и постепенно наши поздние вечера за партиями в шахматы стали превращаться в неструктурированные уроки фонетики. Подозреваю, они были в равной степени мучительны для нас обоих, потому как ты варварски уничтожал аффрикаты, безобразно удлинял вибранты и творил что-то немыслимое с гласными, обладающими просодическими признаками [8], а затем жаловался, что испытываешь болевые ощущения в тех частях речевого аппарата, о существовании которых прежде не подозревал. Ты не добился значимых успехов — на это требовалось куда больше сил, но я обучил тебя сносно выговаривать ругательства, хоть и не представлял, для чего они когда-либо могли понадобиться.

— Скрытые оскорбления — искусство, — уверял меня ты. — Как там было? «Сосед из тех, кого предпочитаешь видеть под землёй, а не ступающим по ней»?
— Tviokh, — кивнул я. — И это серьёзное оскорбление. Настоятельно не рекомендую использовать его без особой причины.

Ты повторил за мной, заговорщицки улыбаясь. Глухая велярная аффриката в окончании звучала чудовищно, и я почувствовал, как уголки губ у меня невольно приподнимаются.

Может статься, я любил тебя уже тогда. Уже тогда наша связь исподволь крепла, копила силы, уже тогда я подавлял её с огромным трудом, был жесток к ней, как не бывал жесток ни к чему, ни к кому больше, и спустя столько лет признавать ошибку легко, ведь в том нет ровным счётом никакого смысла. Того, что сделано, не вернуть и не поправить, но если все мы определены в чистилища, сотворённые нашими же руками, моё — не хуже прочих, едва ли от них отлично. И ты мёртв так давно и необратимо, а я всё ещё обращаюсь к тебе; называю по имени, даю новые имена: имена-обещания, имена-клятвы. Те, что по-прежнему стыжусь произносить вслух. Те, что принадлежат тебе по праву и не будут вверены другим.

Я не зову Джеймса твоим именем. А он не знает моего.

15.

Когда я информирую мистера Кирка-старшего, что срок моего пребывания в гостевом доме увеличится предположительно до конца летнего сезона и соразмерный платёж уже направлен, тот кивает и желает мне хорошего отдыха. А затем отмечает: погода в июле «позволит почувствовать себя почти как дома и перестать уже измываться над системой климат-контроля».

Вопиющую бестактность я игнорирую. Если мне и случалось увеличивать температуру по ночам, то было обусловлено необходимостью.

— И ещё кое-что, — добавляет он, оторвавшись от голопада, в экран которого щурится, то приближая, то удаляя устройство. — На четыре дня над округом установлена бесполётная зона. Шторма двигаются от Канзаса и Небраски — будут торнадо, как пить дать. Воздержитесь от променадов на ховеркаре, мистер Сорек.

Его опасения подтверждает и Джеймс, теперь возникающий на пороге моего модуля, едва вечереет.

— На Тримарке бывали торнадо? — живо интересуется он, и стоит мне отрицательно качнуть головой, продолжает. — Тогда вас ждёт то ещё шоу. Если повезёт, с меня билеты в первый ряд.

Я рассказал бы, что терранским торнадо не сравниться ни с песчаными огнями Вулкана на исходе лета, ни с ураганами Рема, ни с тайфунами телларитского Варагаса, но глаза у Джеймса светятся от плохо скрываемого восторга, и я не считаю нужным его разочаровывать. Припоминаю, Джим, ты тоже находил нечто особенное в бурях и иных масштабных природных явлениях, объясняя мне эту зачарованность древней философемой о противопоставлении человеческой натуры стихии. Обыкновенно такого рода разговоры ты вёл, вглядываясь в глухой мрак с обзорной палубы «Энтерпрайза» или сонно уставившись в бокал виски.

Джеймс сообщает, что несколько лет назад торнадо категории F4 уничтожил поселение к западу от Риверсайда, и с тех пор у Джона Кирка «развилась паранойя».

— Городские щиты иногда сбоят, — повествует Джеймс, расположившись на полу и сосредоточенно наблюдая за моими чрезвычайно замедлившимися в его присутствии пространственными манипуляциями с голочертежом. — Да и старик не верит ни в космос, ни в бога, ни в чёрта и уж тем более ни в правительство, так что мы с ним полгода потратили, чтобы собрать автономные силовые блоки. Они вышли тяжеленные и уродливые. Стоили целое состояние.

Рекомые блоки я имею удовольствие видеть, едва небо над Ред Рокс заволакивают облака и от разыгравшихся ветров массивная Carya tomentosa [9] у моего окна начинает угрожающе крениться. Джеймс вместе с мистером Кирком-старшим водружают по периметру прилегающей к дому территории угрожающего вида кубические конструкции. Полагаю, внушительными размерами и весом те обладают в первую очередь из-за не самых эргономичных источников питания, но, впрочем, исправно работают: мерный гул защитного поля отрезает все звуки снаружи, и это положительно сказывается на качестве моих ночных медитативных сессий.

Торнадо приходит на рассвете следующего дня.

Чтобы сопроводить на обещанное шоу, Джеймс врывается ко мне без стука, и вдвоём мы следуем через спящий дом к фронтальному крыльцу. Свет сер и сумрачен, дорога и дикий луг по ту сторону силового купола обманчиво покойны — скорость ветра можно определить только по гнущимся деревьям вдали и волнующемуся травяному морю. Мы останавливаемся в полуметре от мерцающей стены.

— Ещё пара минут, — сообщает Джеймс. В оглушительной тишине его частое взбудораженное дыхание особенно отчётливо. — Я всё просчитал.

Его глаза ни на минуту не покидают свинцового горизонта, и в этот миг, Джим, вы делаетесь похожи. В этот миг я вижу в нём тебя, обозревающего ландшафт незнакомой планеты, готовящегося сделать первый шаг навстречу чужому миру.

— Твою-то мать, — восхищённо выдыхает Джеймс. Его рука совершает короткое оборванное движение, точно он собирается было схватиться за моё предплечье, но всё же не решается. — Вот он, смотрите!

И я смотрю.

Сизая воронка спускается с небес, соприкасается с землёй. Увеличившись в диаметре, она мгновенно раскручивается и на внушительной скорости движется сквозь луг. Силовое поле гудит всё громче, наэлектризованный воздух сгущается.

— Ну? Видели что-то грандиознее? Красивее? Страшнее?

Я думаю о вспышках сверхновых и чёрных провалах коллапсаров, об огненных вихрях и планетарных цунами. О мягкой улыбке, которая появлялась на твоём лице, стоило тебе занять своё место на мостике. О могильной плите, под которой нет и не будет тела, о Нексусе и идее вечного рая, чем бы тот ни оказался.

— Быть может, — отвечаю я.

16.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
ПЕРСОНАЛИИ: [Вайнона Л. Кирк]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 268
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

Любопытство Джеймса вынуждает меня регулярно упражняться во лжи, и со временем я начинаю, как ты бы выразился, входить во вкус. Необходимость переизобретать самого себя увлекает, пусть моя биография и получается пресной. С’элев Т’мир Сорек — таково полное имя в поддельной идентификационной карте — родился в удалённой провинции Гоан на Тримарке, со второго раза добился места в локальной Академии Наук и посвятил себя изучению вулканской, а затем и терранской истории. Он так и не завёл семьи, и в возрасте ста пятидесяти семи лет привычное течение его жизни нарушила внезапно открывшаяся тяга к межпланетным путешествиям, удачно совпавшая с давним эксцентричным желанием посетить Терру.

По завершении повествования я не упускаю возможности умеренно ядовито напомнить, что мой возраст Джеймс определил неверно.

— Погодите-ка. — Мой тон вызывает у него чересчур яркие эмоции. — Вы меня подкололи? Нет, правда. Вы это сделали! Я прошерстил с десяток ксенокультурологических справочников, и все они сосут задницу — вулканцы ещё как умеют шутить.
— Не понимаю, о чём вы, — бесстрастно отзываюсь я.

И добавляю: излишне эмоциональная реакция явно свидетельствует, что его истинный возраст должен колебаться между девятью и одиннадцатью терранскими годами. Джеймс смеётся, и Джон Кирк, занятый неподалёку от крыльца починкой безнадёжно устаревшего бота для ухода за газонами, бросает на нас хмурый взгляд.

Чужое любопытство — удобный инструмент. За ложь Джеймс платит мне правдой.

— Моя ма служит во флоте, так что… — Он замолкает. — Вы правда не знаете, кто я такой? «Дитя Кельвина» и тому подобная срань. Слыхали про «Кельвин»?
— Боюсь, что нет. Мои исследования сосредоточены главным образом на докосмической эре терранской истории. Первой половине двадцатого века, если быть точным.
— Я сказал старику, что вы ни сном ни духом, а он не поверил. Но я верю, вы же раньше носа с Тримарки не показывали и никогда не служили, так что…

Рассказ Джеймса сух и короток. Слова звучат отчётливо, но моё сознание регистрирует их будто издали — сквозь монотонный гул ядра, нараставший по мере того, как спасательный шаттл готовился к прыжку. Сквозь младенческий плач.

— Она паршиво переживала смерть отца. Не могла справиться, а я был тот ещё подарочек. Принято считать, матери всегда знают, как быть с детьми, но это чушь. Я дорос до шести, и она вернулась на службу. Старший инженер в ранге капитан-лейтенанта на «Мюллере». Тот же класс, что у «Кельвина»: большой исследовательский крейсер, который может годами торчать на границе квадранта.
— Полагаю, с тех пор вы проживаете с мистером Кирком?
— Джон мой дядя. Па был младше и обожал космос, а он ненавидел. Или возненавидел, когда тот погиб. Говорить об этом, как и об отце, он не любитель.

Джеймс откровенен, и мне сложно судить, в чём причина — в том ли, что он юн, а в юности стремление быть узнанным довлеет над представителями гуманоидных рас с одинаковой силой? В том ли, что он определяет меня случайным попутчиком? В чём-то ещё? Я беззастенчиво пользуюсь этой откровенностью, Джим.

— Ерунда. — Когда я спрашиваю, отчего его руки снова разбиты, он отводит глаза. — Я, бывает, злюсь на весь свет, и это приводит к проблемкам, но не таким, с какими нельзя справиться.

— Я соврал. Или нет. Не знаю. — Когда интересуюсь, действительно ли он планирует вступить во флот, как только достигнет совершеннолетия. — Может, останусь здесь: возиться в земле и растить кукурузу. И, совсем как старик, буду бояться сесть в шаттл.

— Это ещё почему? — Когда отмечаю, что он не производит впечатление того, кто удовольствуется земледелием.

Я примешиваю ко лжи толику правды. Говорю, что много лет назад был знаком с терранским офицером, похожим на него.

17.

Чтобы убедить меня в строгой обязательности такого культурного опыта, как игра в «Галактический рубеж», Джеймс предпринимает несколько попыток и затрачивает суммарно четыре часа и шесть минут. Я мог бы позволить ему упражняться в красноречии и дольше, но, вероятно, во всех возможных вселенных, Джим, я обречён так или иначе тебе поддаваться.

В своё оправдание добавлю, что это занятие — бесспорно не несущее иной функции, кроме развлекательной, — не так уж бесхитростно, и для поддержания серии непрерывных побед мне приходится прикладывать некоторые усилия. Опять же — не стану скрывать, процесс совершенствования боевой флотилии меня увлекает, а вулканские скауты класса «Т’Плана» весьма и весьма эффективны.

На поражения Джеймс реагирует преимущественно зрело.

— Мать вашу, Сорек! Не в прямом смысле — не хотел говорить ничего дурного о ваших славных предках.
— Я не единожды обращал ваше внимание на непоследовательность принимаемых решений. Вы предпочли игнорировать мои доводы.
— Доводы-хреноводы, — бормочет он еле слышно. — Может, вы просто читаете мои мысли?

Над ответом я раздумываю исключительно для того, чтобы его поддразнить. А после заявляю, что нахожу предположение грубым и во многих смыслах оскорбительным.

— Но ведь вы можете? — упорствует Джеймс. — Как аэнар и бетазоиды. Вы все телепаты. Рейла…

Природа его тесной дружбы с мисс Джавем, о чьей личности мне известно немногое и с которой я сталкиваюсь крайне редко ввиду особенностей распорядка, занимательна. Джеймс легко и охотно устанавливает социальные контакты — возраст и непосредственность, как я подозреваю, играют не последнюю роль, — однако нельзя утверждать, что гости пансиона интересуют его в равной степени. С телларитами он дружелюбен, но не более того, орионца сторонится, а к тем, кто задерживается ненадолго, и вовсе равнодушен. Мисс Джавем — нечто иное: он упоминает её чаще прочих, и при этом выражение лица у него нередко становится неуверенным, будто смущённым.

— …говорила, вы ещё сильнее, и ваш Эспер должен в потолок упираться.
— Термин «сила» слишком неконкретен в качестве характеристики псионики, а рейтинг Эспера — всего лишь условный коэффициент. Я не стал бы сопоставлять наши способности.
— Расскажите больше, — требует Джеймс.
— Мои ксенобиологические познания не так обширны.
— Да ладно. Расскажите.

Мне приходится пуститься в пространные объяснения, охватывающие биологические отличия аэнар и вулканцев, а также разницу между контактной и абсолютной телепатией.

— То есть мои мысли вы сейчас прочитать не смогли бы? — Буду честен, Джим, порой его мышление удручающе монополярно.
— Вы снова прибегаете к упрощению, — отвечаю я.
— Это вы всё запутываете. Да или нет?
— Только при соблюдении условий: вашего согласия на подобное действие и физического контакта.
— А Рейла?
— Находясь среди сородичей, аэнар полагаются на эмпатию и телепатию в качестве основного метода коммуникации, но с пси-нулевыми созданиями, как и большинство прочих псиоников, вынуждены сдерживаться, дабы не нарушать чужую приватность. Это правило непреложно и для представителей моей расы.

— То есть нет? — раздражённо выдыхает Джим.
— Почему бы вам не поинтересоваться непосредственно у мисс Джавем?
— В отличие от вас, она умеет лгать.
— Отчего бы ей лгать вам?
— Чтобы не обидеть, — на щеках у него проступает румянец. — Или ещё для чего.
— Вынужден признать, я теряю нить беседы, мистер Кирк.
— Забейте, — отмахивается он. — Но было здорово узнать, что вы разносите меня в пух и прах без всяких уловок.
— Спешу сообщить — в отдельных ситуациях мне не нужно прибегать к телепатии, чтобы знать, о чём вы думаете.
— То-очно. И о чём я думаю прямо сейчас?
— О реванше. Но скажу прямо: ваши надежды тщетны.
— Это мы ещё посмотрим.

В этом матче Джеймс бьётся так яростно, что в какой-то момент у меня возникает иррациональное желание всё же отдать ему победу.

Само собой, я этого не делаю.

18.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
КРОСС-РЕФЕРЕНСЫ: [Тарсус IV], [Тарсианский кризис — 2 248]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 268
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

Эффект Розенталя [10], Джим, самосбывающееся пророчество. Ловушка неопределённости модального реализма [11], в какую попадает каждый путешественник во времени, не являясь, строго говоря, путешественником в одном лишь времени. Альтернативные вселенные, будь они параллельными или зеркальными, бесконечно вариативны, и не важно, сколь точны познания индивида об исходном мире, прогнозировать события мира иного — заведомо неблагодарное занятие. Уяснив константы данной реальности и смирившись с практической и этической необходимостью следовать краеугольным положениям темпоральных протоколов, я дал себе обещание не пытаться влиять на естественный ход вещей. И практически сразу его нарушил и, возможно, нарушу ещё не раз, если дело будет касаться тебя, а вернее, Джеймса.

Всё начинается с разногласий относительно качества реплицированной пищи, и несмотря на то, что мой интерес к терранской кулинарной традиции крайне невелик, Джеймсу удаётся уговорить меня на совместный вояж в небольшое заведение в центре Ред Рокс. Он обещает незабываемые ощущения. Я настроен скептично, и уровень скепсиса нисколько не снижается при виде стопки изделий из теста, облитых сладко пахнущей субстанцией.

— Настоящий кленовый сироп, — информирует меня Джеймс. Подбородок и руки у него перепачканы рекомым сиропом. — Как вам?
— Приведите себя в порядок, — отзываюсь я, отодвигая тарелку. — Уверен, такое количество моносахаридов не может быть полезным.
— Кто говорил о полезности. Что едят на Тримарке, Сорек? Галеты? Вулканскую капусту?

Я не успеваю объяснить, сколь мало значение вкуса еды в вулканской культуре — моё внимание привлекает видео на голоэкране у Джеймса за спиной. Проследив мой взгляд, он тоже оборачивается.

— Тарсус — жутко популярное местечко. Квоты, подъёмные для переселенцев. Они платят больше семьям с детьми, потому что колония молодая…

В своё время я изучил всю доступную информацию о течении Тарсианского кризиса, включая материалы судебных дел: стенограммы допросов подчинённых губернатора Кодоса, показания членов экипажей спасательной миссии и немногочисленных выживших. Как ты знаешь, Джим, наиболее близкого мне свидетеля катастрофы я опрашивать не решился.

— …забавная фишка с небом. Для ролика ему подправили цвет, и оно кажется голубым, совсем как наше, но на самом деле фиолетовое. Что может дать атмосфере фиолетовый цвет?
— Перманганаты. И различные микроскопические частицы, приводящие к возникновению рэлеевского рассеяния, — автоматически отвечаю я.
— Ага. Я едва туда не поехал, кстати. На Тарсусе до чёрта школ-интернатов и есть программы от флота, так что ма предлагала Джону сплавить меня на время, когда у того приключились траблы со здоровьем. Но он заартачился, мол, перелёты опасны, новые колонии опасны, и вот он я перед вами. В самом занюханном городе на самой скучной планете.

Вот о какой ловушке я говорю, Джим. Будущее не предопределено: угроза для колонистов Тарсуса одновременно реальна и нет. Могу ли я пренебречь ей?

— Мистер Кирк, — вероятно, мой тон настораживает Джеймса, потому как он бросает топить остатки завтрака в сиропе. — Пообещайте мне кое-что?
— Звучит стремновато.
— Вы ни при каких обстоятельствах не станете посещать колонию на Тарсусе IV.

Он хмыкает.

— Не думал, что вы хоть в чём-то согласитесь со стариной Джоном.
— Вы не ответили.
— А вы не объяснили, почему я должен обещать.
— Без причины.
— Да ладно. Вы же вулканец — это нелогично.
— В первую очередь я старик и прожил достаточно долго. Обещайте.

Я ожидаю конфронтации — она вполне обусловлена: я ничем не мотивировал своё требование, а Джеймсу хватит упрямства, чтобы попытаться этой мотивации добиться. Пат.

— Срань господня, — выговаривает он. — Окей? Не полечу, даже если там обнаружат грёбаный древний портал в Дельта-квадрант.

Я киваю. На обратном пути мы почти не говорим.

Как видишь, Джим, разлад в мои мысли вносит вовсе не эхо прошлого, уже не случившегося, а заведомая тщетность моих попыток уберечь его от того, что может ждать в будущем. И даже на эти жалкие попытки я не имею права.

19.

К концу июля Ред Рокс замирает, окончательно сдаваясь теплу, на терранский манер именуемому жарой и зноем. Штиль, ни облака в небе, газоны у гостевого дома начинают желтеть без ежедневного полива. Повышение температуры комфортно только для меня, и на протяжении двух последних недель я не без удовольствия наблюдаю, как мистер Кирк-старший упорно скандалит с телларитами, очевидно, излишне перегружающими систему кондиционирования. Их имена Вав, Тав и Нув, а в характерах нашли отражение все гиперболизировано карикатурные черты, приписываемые телларитской расе: буйный нрав, неуступчивость и пристрастие к сквернословию.

Мои дни мелькают калейдоскопически быстро, до странности насыщенные. И хотя нельзя сказать, что рутина претерпела существенные изменения, за работой над «Пустынным ветром», оживлённой корреспонденцией с мисс Башир — климатические условия на Архее несколько улучшились, но добыча и очистка пергия двигаются медленно, — и общением с Джеймсом я теряю им счёт.

Он впускает меня в свою жизнь слишком легко.

Пусть Джон Кирк встречает предложение прохладно и требует не позволять Джеймсу притрагиваться к управлению, я всё же обретаю компаньона в своих променадах на ховеркаре. Мы облетаем Ред Рокс, Риверсайд, Фэрфилд и Маунт-Плезант, добираемся до ближайшего крупного притока Нью-Де-Мойна, и от меня не ускользает, с каким вниманием Джеймс следит за мной в процессе маневрирования. Полагаю, уговоры активировать вторую консоль не заставят себя долго ждать.

Мы предпринимаем и пешие прогулки. Окрестные фермы, уходящие за горизонт поля со стройными рядами бобовых и Zea mays, громады агротехники, бликующие на свету климатические купола. Земля пружинит под ногами, мягкая, воздух над асфальтовым покрытием дрожит. Джеймс сообщает мне десятки значимых и нет фактов, осыпает вопросами: «Здесь ферма за поворотом, а за ней тот самый амбар, который я спалил». «Ещё километра четыре, и мы на границе округа». «Вам что, совсем не жарко?» «Поля-поля-поля, ни черта больше — половина штата такая. Спорим, двести лет назад было то же самое? Может, и до Большой войны было то же самое?»

Я изъявляю желание изучить место происшествия двухлетней давности, и мы обозреваем утопающие в растительности развалины — не особенно полезный опыт, и сложно сказать, что подтолкнуло меня к подобному решению. Я добавляю, что сведения Джеймса неточны и до границы округа Линн ровно шесть километров и двести сорок пять метров. Уверяю: для вулканца медианные летние температуры в большинстве регионов Терры не могут считаться жаркими. Рассказываю: во времена войны этот участок континента пострадал незначительно.

В один из ничем не примечательных дней он вдруг заявляет, что хочет показать мне нечто важное, и к моему тщательно скрываемому удивлению «важным» оказывается деформированный кусок покрытого оксидной плёнкой металла, спрятанный под тарпаулином в мастерской Джона Кирка. Габариты и наличие колёсных осей наводят на мысли о терранском наземном транспорте двадцатого-двадцать первого веков.

— Шевроле «Корвет-Стингрей», — хмуро информирует меня Джеймс. — Одна тысяча девятьсот пятьдесят шестой год.
— Что случилось с этим аппаратом?
— Я.

Он объясняет, что антикварный автомобиль, некогда доставшийся по наследству, был подарком Джона Кирка младшему брату и что в возрасте одиннадцати лет Джеймс сел за руль и «обучил» неприспособленный к такого рода испытаниям агрегат полёту.

— Думал, старик меня убьёт. Придушит своими руками. И он правда отвесил мне пощёчину. А потом заплакал. Не знаю, на кой я вам это говорю. Иногда у меня появляется дурацкое чувство — как будто мы давно знакомы.

Я не отвечаю ему, Джим. Молчу, сохраняя выражение вежливой заинтересованности, не более того. Искалеченная, полумёртвая нить в моём сознании обретает объём и вес. Воспроизводит тончайшую вибрацию. Поёт.

20.

В отличие от большинства знакомых мне терранцев и иных представителей пси-нулевых рас, как правило, относившихся к ментальному взаимодействию любого толка настороженно, если не враждебно, ты проявлял недюжинную заинтересованность и ни в коей мере не ограничивал свою жажду познания. Чаще всего тебе хотелось понять, каков телепатический опыт сам по себе — что я вижу, касаясь чужого разума. Твои формулировки были увёртливыми, обтекаемыми, и мне потребовалось немало времени, чтобы догадаться: в действительности тебя не интересовали абстрактные описания ментальных ландшафтов. Тебе необходимо было узнать, как я воспринимаю весьма конкретный — твой. Очаровательное тщеславие.

— Дай угадаю, дружище. Это плохо освещённая комната, посреди которой сидит игрушечная обезьяна и бьёт в литавры.

Признаюсь, эта картина дезориентирует меня до сих пор, а все твои былые попытки передать её комическую составляющую пропали втуне. Равно как и мои потуги объять необъятное.

— Но что всё-таки? Образ? Ощущение?

Ни то и ни другое, Джим. Нечто самостоятельное. Я не мог облечь в слова текучую динамику твоих эмоций, тонко окрашенных, подвижных; передать их оттенки — переливы ярчайших вуалей межзвёздных сред. Не мог описать изящную структуру мыслительных паттернов и никогда не сумел бы объяснить, что испытывал при контакте. Благоговение. Восторг. Куда менее возвышенные чувства, постыдные, подавляемые особенно рьяно. Стремление к обладанию. Желание.

Ты спросил однажды: «Разве это не упростило бы всё донельзя? Разве возможность читать другого как открытую книгу не стёрла бы разногласия между такими далёкими и непохожими видами? Страх, неприятие, отторжение — будь мы предельно откровенны, стены и границы сделались бы ненужными». Продолжая давний диалог, совсем не обязательно, друг мой. Подтверждением тому служит увечная, отторгаемая многие годы связь в самом центре моего сознания. Нынче она терзает меня с той же силой, с какой прежде я калечил её, так что в некотором смысле мы пришли к равновесию.

Впрочем, я лукавлю. Жизнь взамен смерти, почти осязаемое присутствие там, где царила пустота — едва ли мучительны, но отдаваясь её зову, я оказываясь опасно близко к тому, что не может принадлежать мне ни в каком из качеств. Наши с Джеймсом пути не должны были пересечься, и даже после встречи мы обязаны следовать ими порознь. Я должен его оставить, Джим. Через неделю, месяц, на исходе лета или осени — итог одинаков: век золотой нити короток, и её песня будет недолгой.

21.

Моделирование и финальные расчёты я заканчиваю в первой трети августа, сухого и солнечного. До смены сезонов ещё порядочно, но в предрассветные часы уже чувствуется прохлада, яркая зелень полей темнеет, крепчают ветра. Последние несколько дней Джеймс — непривычно задумчивый, до крайности погружённый в себя — посещает мой модуль реже обычного, однако обещает присутствовать при импровизированном запуске, к которому я готовлюсь столь тщательно, будто мне вновь восемнадцать, а результаты моих трудов должны предстать перед высшим советом Вулканской Академии Наук.

Впрочем, Джеймс не менее строгий судья. Моя голографическая карта — безумная, но не лишённая изящества: с красочными эмиссионными туманностями, магнетарами и квазарами — его не впечатляет, и, небрежно смахнув рукой лишнее, он сразу же перемещается к созвездию Дракона, где «Пустынный ветер» дрейфует близ Тримарки.

— Срань господня, совсем как настоящий. — Он приближает модель, разглядывает детали корпуса. — Вы что-то поменяли, но никак не пойму, что именно.
— Ничего существенного. Возьмите.

Я протягиваю ему голопад.

— Запрограммировали всамделишный старт? — Глаза у него всё же загораются. — Могу задать любые координаты?
— В разумных пределах.
— Тогда… Долгота восходящего узла три, четыре, восемь… — Он отчего-то торопится. — Аргумент перицентра один, четыре…
— Один, один, четыре.
— Догадались. — И Джеймс отправляет «Пустынный ветер» в первый полёт.

Я успеваю пожалеть, что не предусмотрел сложной анимации, но, похоже, этот досадный факт его мало волнует. Голограмма стабилизируется относительно оси движения, и крохотная модель корабля, обогнув орбиту, устремляется вперёд. Пункт назначения — Сол III, Терра.

— Я увижу его однажды? — помолчав, спрашивает Джеймс.

Я не отвечаю.

— На постройку уйдут годы, и даже если на вашем счету миллионы кредитов…

Ему об этом знать не нужно, но я намерен управиться за два.

— …работать в одиночку не так продуктивно, как сообща. Что, если я выберу инженерное направление? Закончу Академию и, чёрт знает, навещу вас на Тримарке?
— Мистер Кирк, послушайте…
— Не берите в голову, — он осекается. Столкнув голопад с коленей, поднимается на ноги, пересекает голографические скопления звёзд и мерцающие туманности, скорым шагом направляясь к двери.

Это верный момент, чтобы дать расцвести обиде, и я должен воспользоваться им, но не могу. К тому же, смею надеяться, я успел превратиться в отменного лжеца.

— Полагаю, вам знакома концепция мечты, — произношу я достаточно громко, чтобы он обернулся. — Далеко не всем нашим желаниям суждено воплотиться в жизнь, неважно, насколько они сильны.
— Знаю. Знаю, я не ребёнок.
— Я не умаляю вашего возраста.
— Что тогда?
— Всего лишь хочу добавить, что не прочь разделить мечту с вами.

Джеймс задерживается у меня до позднего вечера. Его планы на будущее грандиозны, и я позволяю их ему, позволяю их себе ненадолго.

22.

Причина смятенного состояния Джеймса, а также временного сокращения периодов наших совместных активностей обнаруживается сравнительно скоро. Признаюсь, у меня были некоторые гипотезы, но к его откровениям я оказываюсь не готов. Очевидно, я по-прежнему огорчительно безыскусен во всём, что касается межличностных отношений.

В тот день за игрой Джеймс несобран: не взвешивает ходы, упускает очевидные тактические преимущества, и даже поражения — одно за другим — его не огорчают. На моё предложение совершить краткую прогулку над городом он соглашается нехотя, и его настроение не меняется даже в воздухе, когда ховеркар поднимается к нижней границе облаков.

— Вы нетипично молчаливы сегодня, — отмечаю я, включив автопилот. — Ещё немного, и я решу, с вами что-то неладно.

Джеймс хмыкает и принимается ёрзать на сиденье. Глаз он не поднимает.

— Может, это вы нетипично разговорчивы. С вами всё ладно? — Его голос звучит раздосадованно. Не исключено, что интонации Джона Кирка мне мерещатся.
— Мои биологические функции в норме. Как насчёт ваших?
— Порядок с моими биологическими функциями.
— Вы явно обеспокоены.
— Ещё как, — выплёвывает он и отворачивается к иллюминатору. — Я стану ругаться.
— Ругательства присутствуют в вашей речи в шестидесяти пяти процентах случаев из ста. Прибегая к расхожей терранской формулировке, мистер Кирк, я привык.
— Срань, срань и ещё раз срань!
— Вам придётся выражаться точнее.
— Дело в Рейле. Вернее, не в ней, а во мне. Я сделал кое-что и облажался по всем фронтам. Ясно?
— Отнюдь.
— Окей. — Он выпрямляется. Выдыхает шумно, через нос. — Она мне нравится. В том самом смысле. И я не придумал ничего умнее, чем сказать ей об этом.
— Вот как, — осторожно выговариваю я. — Но мисс Джавем…
— Ей двадцать, а не сто двадцать.
— Тем не менее.
— Могли бы и помягче сообщить, что я сопляк для таких дел.
— Вы действительно молоды.
— Она того же мнения. Сказала, я отличный друг. И что будет скучать. Её переводят на Йорктаун. Здоровенная звёздная база в далёкой космической заднице. А потом…

Румянец проступает на его коже резко. Точно вспышка.

— Напоминаю, что в данный момент не способен поддерживать невербальную коммуникацию.
— Она меня поцеловала, ладно? И не то чтобы это мой первый поцелуй, но все остальные по сравнению с ним — полный отстой. Понимаете теперь, как я облажался?
— Придерживаюсь иного мнения.
— Почему это?
— Вы не получили того, чего хотели, — с этими словами я перевожу ховеркар в мануальный режим, — однако были честны. — И активирую консоль второго пилота. — Не скажу, что в вашем возрасте я интересовался схожего рода материями, но когда пришла пора, мне не хватило смелости и на это.

Вполне возможно, моей финальной реплики он не слышит или же полностью её игнорирует, заворожённо изучая элементы управления.

— Старик вам башку оторвёт, если узнает.
— Маловероятно, — сухо отзываюсь я. — Раз уж вы неуспешны в любви, можете перенаправить энергию в более продуктивное русло.
— Сорек, — выдыхает он. — Вы лучше всех.

Я не способен испытывать зависть и тем более не способен завидовать юности — нынче эта пора столь далека, что её недостатки очевиднее достоинств. Чувство, которое я обнаруживаю в себе, отлично по природе. Я отчаянно желаю Джеймсу жизни без пустых сожалений, больших и малых.

23.

Из-за недавних чувственных перипетий Джеймса наши беседы всё чаще касаются неудобных для меня сфер. Он с особым рвением берётся выяснять, отчего я одинок на склоне жизни, а затем, похоже, приходит к выводу, что любовные неудачи тенденциозны и аналогичное будущее может ждать каждого. Само собой, я нахожу такой подход неконсистентным, а избыточно мрачный фатализм — в лучшем случае анекдотичным.

Поскольку я не могу позволить себе правду, то стараюсь по мере возможностей направлять наши диалоги в обобщённо-философское русло. Опровергаю популярный миф, утверждающий, что союзы представителей моей расы сугубо утилитарны и обусловлены исключительно необходимостью продолжения рода; развеиваю заблуждения на предмет мнимой вулканской гаптофобии [12]. Когда вопросы становятся опасно конкретными, стараюсь укрыться за цитированием аналектов Сурака, обыкновенно нагоняющих на Джеймса тоску, но от самого очевидного и предательского меня не берегут и они.

Однажды он спрашивает, любил ли я, и я отвечаю утвердительно. Однажды он спрашивает, было ли это мучительно, и я вновь соглашаюсь. Однажды он спрашивает, хотелось ли мне хоть раз, чтобы эта участь меня миновала, и я отказываюсь от ответа.

Мог ли я жалеть о тебе?

Когда корабельные ночи делались невыносимо длинными, медитация не приносила облегчения, и мой разум наполнял асинхронный его привычному ритму шум: тонкая вибрация, зов. Когда я терял контроль над сознанием и телом, обращался к постыдным образам — столь ярким, что они казались реальностью, столь точным, что они мнились провиденьем. Когда представлял тебя в своей постели, нас двоих, единое целое: ты — это я, я — это ты. Парадокс. Твоё сознание откликается моему, твои слова — архаичный высокий вулканский. Моё сознание откликается твоему, мои слова — изменчивый и неточный федеративный стандарт. Ты встречаешь рассвет в пустошах и гадаешь, не станет ли он последним из-за яда le-matya в твоих венах; кто-то зовёт тебя издали, и твоё имя звучит иначе. Я любуюсь противостоянием Марса в сумерках, лёжа на влажной от росы траве; кто-то зовёт меня издали, и моё имя звучит иначе. Ты заносишь кулак для удара, бьёшь и бьёшь, не желая останавливаться; ты пока не выучился усмирять ярость, но скоро у тебя не останется иного выхода. Я наблюдаю, как пламя расцветает на пшеничных полях, и дым пятнает безмятежное небо; я пока не знаю голода, но вскоре познакомлюсь с ним ближе, чем когда-либо хотел. Ты уворачиваешься от прикосновения — твоя мать, понимающе улыбаясь, прячет руки за спину. Я просыпаюсь от кошмара — моя мать проводит подле меня всю ночь. Тебе к лицу синий. Я примеряю золото. Вспышки фазеров на нижней палубе. Пустая оранжерея между бета- и гамма-сменами. Шахматная доска: чёрный рыцарь, белый король. Эхо голосов на мостике. Твои ладони смыкаются на моём горле — они нестерпимо горячие. Мои ладони прижимаются к прозрачной переборке в отсеке реактора — я чувствую твоё тепло через пятидесятимиллиметровый слой армированного поликарбоната. Твоя катра возвращается телу в вихре огня. Моя душа растворяется в потоке Нексуса. Где бы мы ни встретились после, я узнаю тебя. Что тебя задержало, ashaya? Я ждал так долго.

Мог ли я жалеть о тебе? Едва ли. Только о будущем, которое не разделил с тобой, не важно, в каком из качеств.

Далеко не всегда, достигая поставленных целей и становясь, по нашему мнению, лучшими версиями себя, мы обнаруживаем, что способны сосуществовать с этими версиями и более того — хотя бы переносить их. Мне неизвестно, чем ты терзал себя в поздние годы, приходилась ли даже мизерная часть твоих сожалений на личную неустроенность, но известно другое — ты не терпел одиночества, а твои истории с мисс Маркус, многими до неё и многими после имели обыкновение завершаться не лучшим образом.

Иногда я представляю их завершение иначе и вижу тебя в окружении семьи — картина достаточно зыбкая, но не лишённая привлекательности, пусть я в ней всего лишь свидетель. Иногда в моих смутных фантазиях ты погружён в работу: в штаб-квартире в Сан-Франциско, на звёздной базе или новом форпосте в удалённом секторе, и я навещаю тебя время от времени. Иногда ты со мной: в фамильном поместье в ШиКаре, под солнцами десятков миров. В кресле навигатора «Медузы» — прокладываешь курс к отдалённой планете, чей народ готовится стать частью Федерации. Ты говоришь мне: «Спок, приятель, прокатимся с ветерком?»

Я не комментирую алогичное высказывание, но улыбаюсь тебе.

24.

В разгаре августа я получаю воодушевляющие вести с Археи: мисс Башир выражает обеспокоенность заминками в коммуникации, делится прогрессом наблюдений за местной фауной и заодно информирует меня о локализации нового месторождения неподалёку от лагеря «Вагранта».

Письмо звучит так: «Мать честная, Сорек! Ты, видать, здорово увлёкся своими терранскими каникулами. Ещё чуть-чуть, и я сочту тебя нашей с ребятками коллективной галлюцинацией, а Микки и вовсе убеждён, что мы ездим ему по ушам, рассказывая про старика-вулканца, одаривающего средней руки контрабандистов координатами пергиевых залежей, точно Пэр-Ноэль — детишек конфетами под докосмическое Рождество. У этого параноика — поживи на Омикроне с его, может, развил бы такой же гадский характер — есть и вторая теория: мол, ты ещё помаринуешь нас в песках, дождёшься, пока наберём одну-две чистых партии, а потом заявишься со своим кланом во всеоружии и пустишь нас на корм ящерицам. Станешь тормозить с ответами, и я могу внезапно решить, что эти бредни не такие уж бредовые. Шутка. Или нет? Кто знает.

К слову, о ящерицах: на днях у них начался брачный сезон, и мало того, что сукины дети, вопя на всю округу, гнездятся где попало, они стали в разы агрессивнее. Но есть и приятные новости. Наш геолог горазд не только трепать языком. В крайнюю вылазку на Мерак он заставил меня потратиться на пару апгрейдов для геосканера, и угадай что? Всего в двадцати километрах от нас лежит любопытная система пещер. Радиация зашкаливает, и подозрительные биосигнатуры мне тоже не нравятся — нисколько не удивлюсь, если там водится неведомая ксеносрань похлеще моих нежно любимых рептилий, — но пергия столько, что нам хватит на сто лет весёлой жизни на одной из лун Райзы, а тебе — на все мутные делишки.

P. S. Чем бы ты ни был занят на Терре, настоятельно рекомендую закругляться. P. P. S. Извести меня о дате прибытия сразу, как достанешь голову из задницы.

2 247.816. Алана С. Башир»

Я медлю с ответом. Принимаюсь просчитывать давно построенный маршрут: пять часов в воздухе до Сан-Франциско, не более двух на шаттле до транспортного хаба на ближайшем спутнике Терры и не менее тридцати одного дня до Мерака при условии, что мне удастся зарезервировать место на судне с варп-фактором не ниже четырёх. У меня нет ни одной объективной причины отдалять отъезд, но хватает совершенно необъективных.

Вряд ли мой уровень аргументации можно счесть достаточным, но навыки пилотирования Джеймса всё ещё слабы, и было бы неверно оставить их таковыми, раз уж я взял на себя роль наставника. К тому же после прощания с мисс Джавем — скрыть расстройство по поводу её отъезда ему не удаётся, — всё своё внимание он переключает на меня, и я прихожу к выводу, что не желаю оставлять его в момент эмоциональной нестабильности.

В остальном никаких значимых событий, кроме того, что к завершению лета пансион делается непривычно тих. Джеймс утверждает — это связано с наступлением некоего «мёртвого сезона».

— Есть такое время каждый год, — отмечает он, разглядывая ярко освещённое луной небо и сверяя положение звёзд с интерактивной картой на голопаде.

Который день мы задерживаемся позднее полуночи. Совсем скоро над Ред Рокс можно будет увидеть метеорный поток из созвездия Персея — явление заурядное, но отчего-то наполняющее Джеймса энтузиазмом.

— Указательное местоимение не содержит характеристики, мистер Кирк, — укоряю я.
— Народ разъезжается, дом пустеет, и мы со стариком остаёмся почти наедине, — усмехается он. — Сложно объяснить. Конец лета — что-то типа вехи, и когда оно впрямь заканчивается, всё ненадолго застывает. А я чувствую себя мухой в янтаре. Сечёте?
— Испытываю трудности с установлением связи между сменой сезона, вашим состоянием и подвергшимися минерализации ископаемыми останками насекомого.
— Опять подкалываете. Знаете, вам это не идёт.
— Уточните.
— Прикидываться, что вы компьютер. И раньше у вас получалось лу… Да вот же они! Прямо над вами.

Тонкие росчерки в небе — слабый метеоритный дождь. Его лицо в лунном свете. Шелест ветра в листве. Моя собственная янтарная капсула с каждым днём всё тоньше, а за её пределами время стремительно ускоряет ток.

Я отвожу себе пятьдесят шесть суток, чтобы добраться до Мерака.

25.

ОБЪЕКТ(Ы): Некатегоризированные голодиски
УРОВЕНЬ ДОСТУПА: Альфа
СУБЪЕКТ/ПРИНАДЛЕЖНОСТЬ: С’чн Т’гаи Спок
СТАТУС СУБЪЕКТА: Публичные данные доступны в следующих разделах базы Федерации — [Новый Вулкан], [Послы и официальные лица Нового Вулкана]
ПЕРСОНАЛИИ: [C’чн Т’гаи Спок]
ДАТА РАСШИФРОВКИ: 2 268
ДАТА ЗАПИСИ: 2 247

Надо полагать, прежде я находился во власти ретроспективного искажения относительно качества реакции на ситуации, обусловленные моим шатким положением в системе координат пространства-времени. Выражаясь проще, Джим, я не был подготовлен к встрече с самим собой, пусть и глубоко опосредованной.

Это происходит во время вынужденной остановки у автоматизированной зарядной станции на окраине Риверсайда: день ярок и светел, и пока силовой модуль ховеркара восполняет энергию, Джеймс занят тем же самым. Устроившись на земле скрестив ноги, он поглощает подозрительного качества реплицированное изделие, именуемое «горячей собакой», по обыкновению совмещая принятие пищи с потреблением информации.

— Охренеть, — возвещает он. — Гляньте. Самый юный кадет вулканского происхождения в истории, бла-бла… гений, бла-бла… чёрт, выглядит не старше меня.

Изображение на экране голопада, очевидно, принадлежащее статье некоего цифрового издания, не лучшего разрешения, однако мне несложно узнать себя и не себя одновременно. «С’чн Т’гаи Спок, семнадцатилетний сын вулканского посла, на зачислении в Академию флота в Сан-Франциско…» — утверждает краткая заметка. Вместо того, чтобы продолжить чтение, я разглядываю бесстрастное лицо мистера Спока. Что вынудило его покинуть дом так рано? Я внимательно выискиваю разнящие нас детали: был ли я столь же худ, казался ли столь же потерянным? Отчего-то моё сознание воскрешает навряд ли релевантное воспоминание: полутёмное помещение прачечной в кампусе, которое на первом году обучения я избрал местом для ночной медитации, избегая длительного контакта с соседом по комнате, чей ненормированный график и общая эмоциональная нестабильность дурно сказывались на моём контроле за псионикой. Мне хотелось бы выяснить, пишет ли мистер Спок матери и если да, то как часто. Не совершает ли он тех же ошибок, что и я когда-то?

— Вы его знаете? Так уставились, даже…
— Беспочвенное предположение, — я приподнимаю бровь, и Джеймс, издав неопределённый глухой звук, заходится кашлем.
— Не делайте так без предупреждения, — возмущается он, отдышавшись. — Я же чуть не помер. Кто этот чувак?
— Определённо — сын посла и наследник клана Т’гаи. О личности мистера Спока мне известно не больше вашего.
— Окей-окей. Но скажите, вид у него надменный.
— Скорее нейтральный.
— Мне не нравится.
— Мистер Кирк…
— Да-да, личная оценка необъективна. Но как засранец попал в Академию в семнадцать?

Я вновь приподнимаю бровь и бессильно развожу руками. Джеймс смеётся, распыляя частицы «горячей собаки», что видится мне не самой достойной привычкой.

На подлёте к пансиону его приподнятое настроение сменяется вдруг меланхолией, крайне вредной во время управления ховеркаром, и у меня несколько раз мелькает мысль активировать автопилот во избежание неприятных последствий.

— Как вы поняли, — он морщится, — кто вы? В широком смысле. Чего хотите и всё такое прочее.
— Со временем, — уклоняюсь я.
— Да бро-осьте…

Он обладает исключительной способностью задавать, пожалуй, самые неудобные вопросы. Как я понял, Джим — некогда раздираемый противоречиями гибридного начала, мучимый сомнениями? Как догадался, что моё место не на Вулкане и не на Терре? Ответ тебе известен.

26.

В последние дни внимание Джеймса поглощено поиском лазеек в правилах приёма в Академию и прохождением базового квалификационного теста, размещённого на официальном ресурсе сан-францисского филиала. Судя по всему, поверхностное «знакомство» с моей юной версией неким образом подстегнуло соревновательный интерес, и теперь его не отвлекают ни полёты, ни жажда реванша после череды сокрушительных поражений в «Галактическом рубеже». Впрочем, учитывая, что результатами теста должны стать некий сомнительной показательности усреднённый балл и список рекомендуемых к рассмотрению дисциплин, его усилия я нахожу по большей части бессмысленными.

— Астронавигация или элементарная темпоральная механика? — Когда он поднимает глаза на меня, вид у него несчастный, словно от сиюминутного выбора между разрозненными областями научного знания зависит нечто критически важное. — Или экзохимия… Теория варп-технологий? Статистическая механика будет попроще, как думаете?
— Если прибегнуть к популярному терранскому коллоквиализму, считаю, вы заняты ерундой.
— Поддержка бы не помешала, Сорек. У меня мозги кипят.

Стоит ли объяснять, что к процессу он подходит со всей серьёзностью и, сочтя мою вовлечённость недостаточной, удаляется, пренебрежительно сообщив, что от меня «никакого толку»? Остаток вечера проходит без происшествий, ночь тиха, а поутру моё медитативное сосредоточение нарушает шум на нижних этажах. Признаюсь, я успел отвыкнуть от ссор между Джеймсом и мистером Кирком-старшим.

Я не стараюсь уловить нюансы диалога, которому не должен был стать свидетелем, но не могу остаться к нему глухим. Тон Джона Кирка отрывистый и резкий. Джеймс отвечает ядовито и зло. Едва в разговоре мелькает имя его отца, он теряет терпение. Я слышу звон — некий керамический предмет разлетается на осколки, — грохот шагов, удар двери. С этими звуками я хорошо знаком, равно как и с методологией, которую Джеймс применяет: будучи изрядно его младше, я пользовался ею столь же успешно, пусть и с меньшей демонстративностью. Что, как не уединение, способствует укрощению гнева?

Он возвращается в глубоких сумерках — проскальзывает в мой модуль без стука. Прижав палец к губам в универсальном жесте, призывающем сохранять тишину, нетвёрдо проходит к кровати, извлекает из-под куртки голопад и падает на спину. Я чувствую запах алкоголя, но успеваю отметить, что его лицо и руки не носят очевидных следов насилия и разрушений.

— Как ваши делишки? — интересуется Джеймс, широко зевая. — Мои так себе. Хотите узнать, сколько баллов я набрал?
— Если вы расстроены результатами, спешу заверить…
— Не-а, это ни при чём. У меня сто семьдесят два из двухсот. И эта штуковина, — он хлопает ладонью по голопаду, — говорит, что мне подойдёт почти любая специальность. Круто, скажите?
— Соглашусь.
— А вот старик иного мнения. Сегодня мы с ним в кои-то веки завтракали вместе — ну вроде как семья. — Он нарочито расслабленно потягивается. — У него чертовски паршивое зрение, но он умудрился разглядеть лого Академии на экране, и пошло-поехало.
— Вам придётся уточнить, поскольку…
— Всё из-за отца. Раз он взорвался в космосе за тысячи световых лет от Земли, то и я сделаю то же самое. — Улыбка Джеймса кажется неестественной. Надломленной, если такая характеристика применима. — Но вот что по-настоящему забавно: я спорил со стариной Джоном просто из принципа и даже не знаю, нужно ли мне всё это. Академия. Звёздный флот. Нехилая возможность взорваться в космосе за тысячи световых лет от Земли. Иногда, — он запинается. — Иногда я не хочу быть сыном Джорджа Кирка. Понимаете?
— Вас пугает вес чужих ожиданий.
— «Пугает» не то слово, — он поворачивает голову в мою сторону, досадливо морщится. — Вы не могли бы пересесть поближе, а? Всё кружится.
— Здесь я вам сочувствовать не стану, — отвечаю я, но исполняю его просьбу.

Он выглядит утомлённым. Отросшие волосы намокли от пота, точно дистанцию между неизвестным мне убежищем и домом он преодолевал бегом, куртка в пыли, на коленях пятна травяного сока. Даже на почтенном расстоянии я ощущаю мятущийся хаос в его сознании.

Какое-то время мы оба молчим. Я ожидаю продолжения дискуссии, Джеймс — по всей видимости, собирается с силами: глаза прикрыты, дыхание размеренное. Спустя ровно двенадцать минут я понимаю, что он пребывает между бодрствованием и засыпанием.

— Мистер Кирк, — когда я зову его, мой голос звучит незнакомо.

Его веки вздрагивают, губы чуть приоткрываются. Он вздыхает и затихает снова.

По прошествии получаса — к тому моменту Джеймс уже находится в фазе медленноволнового сна, — я осторожно поднимаю его на руки, прилагая все возможные усилия, чтобы не коснуться кожи. Он не просыпается, но автоматически обхватывает мои плечи, словно привычный к подобному способу перемещения.

В его личном модуле горит ночник. Комната пребывает в беспорядке, постель не прибрана. Я опускаю его на простыни и раздумываю было избавить от верхней одежды, но не решаюсь.

Pash tah, Джеймс.

27.

Осень подступает неспешно: густеют утренние туманы, холодеют росы, на приглушённую зелень полей ложится тень. Чем ближе отъезд, тем беспокойнее для меня тёмное время суток — мои медитативные сессии коротки и малоэффективны. Без сна я всё чаще покидаю модуль и обосновываюсь на крыльце, где часами предаюсь ресурсному планированию, рассчитывая, сколько — при всех возможных неурядицах — займут поиск и приобретение материалов, необходимых на начальном этапе постройки «Пустынного ветра». Одной из особенно глухих ночей облюбованный мной пост оказывается занят Джоном Кирком, коротающим время с бутылью алкоголя.

Так я получаю объяснение происхождению отдельных адаптационных механизмов Джеймса и своеобразное напутствие.

— Не спится, мистер Сорек? — Тон нейтрален, и тем не менее я регистрирую подспудную враждебность. — Выходит, и ваше племя эта беда не обошла.
— Мои циркадные ритмы отличны от присущих терранцам, — ответствую я, намереваясь ретироваться. Любое взаимодействие с мистером Кирком-старшим моё сознание воспринимает как крайне обременительное.
— Вот оно что. Всё ещё учите моего племянника летать, а?

Я не даю ему шанса уличить меня во лжи.

— Ваш племянник демонстрирует незаурядные способности к пилотированию маломощных аппаратов.
— Не сомневаюсь.

Крыльцо освещено слабо, но болезненная гримаса, искажающая его лицо, от меня не укрывается.

— И без вас знаю, из какого теста сделан Джимми, — нетвёрдо сообщает мистер Кирк, прикладывая к губам бутылку. Медного оттенка жидкость в ней плещется на самом дне. — Не забудьте рассказать мальцу, как приземляться.

По прошествии пары суток его слова, какой бы подтекст ни крылся за ними изначально, я вынужден буду счесть в некоторой мере пророческими.

Когда я назначаю условный лётный экзамен, Джеймс окрылён первой и единственной победой в череде наших виртуальных сражений и, вероятно, убеждён, что ему покровительствует удача — любое испытание, выпавшее на его долю, завершится успешно. До поры настрой мнится мне подходящим.

Он справляется с ховеркаром уверенно. Строго придерживается заданной высоты — «не более трёхсот метров, мистер Кирк, и никаких возражений», — сохраняет крейсерскую скорость на всём пути к Фэрфилду, филигранно заходит на посадку.

— Ну? — Его руки на штурвале слегка подрагивают. Пальцы барабанят по гладкому пластику.
— Удовлетворительно, — резюмирую я.
— С вами не загордишься, — бормочет Джеймс без всякого чувства, но в его глазах вспыхивают искры азарта. — Теперь домой?
— Если вы не слишком утомились.
— Издеваетесь? Я бы сейчас весь штат облетел. Может, до границы и обратно?
— Исключено.

Стоит под нами промелькнуть узкой полосе Ракун-Ривер, Джеймс откидывается в кресле, нетерпеливо выдохнув.

— Поднимемся повыше и разгонимся немного? — Голос у него комично умоляющий. — Вы же сейчас зевать начнёте, да и я тоже.

Оглядываясь назад, я должен был понимать, что его недавние успехи не гарантируют стабильность навыка в экстренной ситуации.

На подлёте к Ред Рокс погодные условия ухудшаются. Джеймс следует вдоль облачной границы, и, несмотря на усиливающиеся порывы, наше положение стабильно, пока он не допускает грубейшую ошибку, решив пойти на снижение. Сдвиг ветра подобен боковому удару, а слабая аэродинамика ховеркара не позволяет компенсировать знакопеременную нагрузку. Панель освещается красным, тряска нарастает, и я перехватываю управление, не успев отключить дополнительную консоль. Джеймс дёргает штурвал вправо, кабина кренится, теряя равновесие.

Его паника осязаема — точно бурная приливная волна против моих ментальных щитов.

— Отпустите штурвал, мистер Кирк.

Гравитация к нам немилосердна. При аварийной посадке на поле носовая часть ховеркара задирается кверху, грави-тормоз отказывает, и мы продолжаем движение сквозь ряды кукурузы ещё двадцать восемь секунд, пока не замираем в клубах пыли.

Вжатый в кресло страховочными ремнями, Джеймс дышит часто и резко. Его глаза зажмурены, из уголка рта на подбородок медленно скользит капля крови. Я чувствую знакомый железистый запах.

— Мистер Кирк? Немедленно оцените своё состояние.
— Сорек, простите, — хрипит Джеймс, утираясь. — Я всё запорол.
— Ваше состояние, — впервые за всю историю нашего знакомства я повышаю голос, что, возможно, пугает его ещё больше.
— Голова на месте. Вроде бы. Только я прокусил язык. А у вас что-то с лицом.
— Оставьте моё лицо в покое и выбирайтесь.

На ногах Джеймс держится твёрдо, и я не отмечаю ни нарушения координации, ни иных симптомов перегрузки, но, отойдя от ховеркара, он поспешно садится среди раздавленных стеблей и початков, словно стремится оказаться как можно ближе к земле.

— Вы в порядке? — Его голос тихий. Несмелый. — Старик с меня три шкуры спустит, но всё возместит.
— Материальный ущерб меня не заботит.
— О, — выдыхает он. — Вы так на меня прикрикнули.
— Мимолётная потеря контроля над эмоциями.
— О, — повторяет Джеймс.

Он запрокидывает голову и смотрит на меня с прищуром, улыбаясь окровавленным ртом.

— Давайте уже. Знаю, вам хочется.

Я вздыхаю.

— Как пожелаете. Перечислите все ошибки, приведшие к текущему положению вещей.

Джеймс улыбается шире.

Чтобы перезапустить бортовой компьютер и провести рекалибровку активных систем ховеркара, мне требуется сорок минут. На пути к пансиону Джеймс не сводит глаз с консоли, но не притрагивается к штурвалу. Джон Кирк в свою очередь воздерживается от комментариев на предмет удручающей кондиции моего транспортного средства.

28.

Ты не раз убеждал меня, что не терпишь чрезмерно затянутых прощаний, но в день, когда наши пути надолго разошлись, всё же медлил. Сборы, последние распоряжения, ярко освещённый силуэт «Энтерпрайза» в сан-францисском доке и ты, одетый в гражданское — малоприятная ситуативная аберрация.

— Пять лет промелькнули как пять часов, — ты усмехнулся, а я не удостоил реплику ответом, сочтя гиперболу избыточной.

Ты стоял непозволительно близко, Джим. Глаза не покидали моего лица, внимательные, ищущие. Пауза затягивалась, и я сложил пальцы в та’ал.

— Ну уж нет, приятель, — вот что ты сказал, прежде чем хлопнуть меня по плечам и обнять. — Увидимся через пару недель, так ведь?

Я кивнул.

Спустя пятнадцать лет доктор Маккой разъяснил, сколь дурно ты перенёс моё тогдашнее предательство.

— Кипел от злости, но по-своему. Как обычно: делал вид, что всё в ажуре и скрежетал зубами, пока никто не видит. Потом, конечно, впал в растерянность. К твоему сведению, этот этап сильно затянулся и стоил мне трети домашнего запаса саурианского бренди.
— Я согласен, что поступил неосмотрительно.
— Подло, — Леонард скривился. — Хоть сейчас имей смелость назвать вещи своими именами. Что тебе стоило сказать ему правду? Пока-пока, мой капитан, я вынужден взять карьерную паузу и отбыть на Вулкан, чтобы помедитировать вдали от надоедливых людишек.

В нашу встречу в начале В’герского кризиса и многие после ты не упрекнул меня ни словом, ни делом. Отчего? Не оттого ли, что всегда относился к чужим ошибкам снисходительнее? И как бы я ответил, если бы пришлось?

Пожалуй, так. Не было ночей длиннее тех, что я провёл в Т’Карате. Kolinahr нельзя назвать дисциплиной для слабых духом, а я был взвешен адептами святилища на весах и найден лёгким: моё сознание — средоточие хаоса, мои мысли — как никогда далеки от строгой логики. Целители, касавшиеся моего разума, не выдерживали долговременного контакта, но в попытках изгнать не поддающиеся контролю эмоции я истязал себя с недюжинным упорством. Золотая нить, ведущая к тебе, слабела, её тихая вибрация постепенно затухала. В иные моменты я жалел её, точно мне приходилось причинять боль живому существу, обладающему самосознанием и волей, в иные — малодушно ненавидел.

— Спок, сын Сарека. — Лицо старейшины Т’Карата — изваяние, маска, подобная тем, что украшают монументы в хранилищах катр. — Твоё положение опасно. Неконсумированная связь приведёт к сокращению жизни. Совет целителей настаивает на искусственной сепарации. Тебе следует известить терранца.

Моя мать неоднократно повторяла: «Упрямство родилось вперёд тебя», и это верное утверждение, Джим, ведь я не открыл тебе истину даже в свете угрозы, следуя логике, что некогда диктовала — смерть в огне лихорадки пон-фарра будет предпочтительнее унижения.

В юности мы удивительно непоследовательны. Глупы. И напрасно не признаём долгих прощаний.

29.

О своём скором отъезде я сообщаю Джеймсу во время очередного матча, и поначалу у меня складывается впечатление, что, чрезвычайно увлечённый игрой, мои слова он игнорирует. Если сей факт меня и уязвляет, я никак этого не показываю. И грозящее поражение тоже нисколько не выводит меня из равновесия.

— Глядите-ка, — неожиданно сухо замечает Джеймс. — Похоже, я загнал вас в угол.

Моё положение и вправду плачевно: скауты уничтожены, щиты последнего тяжёлого крейсера ниже восьми процентов.

— Сегодня вы исключительно безжалостны, — отвечаю я и объявляю о капитуляции.

Вместо того чтобы принять её, Джеймс направляет на мой крейсер огонь из всех орудий. Игровая сессия завершается во вспышках фазеров. Дать какую бы то ни было оценку его действиям я не успеваю.

— Я знал ещё в августе, — его голос звучит ровно. — Старина Джон любит подзабить на занесение данных в букинговую систему, а это сильно не нравится налоговой, так что иногда я за ним перепроверяю. Видел, когда вы провели платёж и добавили дату. И делал ставки, когда же проговоритесь.
— Спешу сообщить, что не утаивал эти сведения намеренно.
— Возможно. Но могли сказать и пораньше.
— Мистер Кирк…
— Я не в обиде, — он усмехается. — Но теперь вы мне должны.
— Ваши манипуляции…
— И не отвертитесь.

В ходе сдержанной перепалки мне приходится капитулировать повторно. Условия Джеймса просты: я обязан провести с ним два оставшихся дня в Ред Рокс, не отвлекаясь на иные заботы. Разумеется, у меня нет ровным счётом никаких оснований противиться такому исходу.

Полвека назад, Джим, на одной из андорианских лун мне в руки попал носитель информации, по своим функциям схожий с архаическими терранскими проекционными аппаратами для демонстрации слайдов. Щелчок. Смена кадра. Щелчок. Эти два дня проходят быстро.

Мы снова предпринимаем долгие пешие прогулки по окрестностям Ред Рокс — желтизна проступает в зелени полей всё отчётливее, и гигантские агротехнические машины приходят в движение. Мы посещаем заведение, где подают блюдо из теста, к которому Джеймс питает слабость. В последнюю ночь — надолго задерживаемся на крыльце после того, как на небосклоне проглянут звёзды, и ведём отвлечённые беседы обо всём и ни о чём в частности. Джеймс расспрашивает о Тримарке, и мне приходится бесконечно лгать. Ночь поёт, наши голоса тонут в её песни — шуме листвы, дыхании ветра, едва различимом гудении защитных куполов риверсайдской верфи.

Я запоминаю его со всей точностью, на какую способен. Мимику. Жесты. Речевые паттерны. С лёгким удивлением осознаю, что за краткий период нашего взаимодействия он прибавил в росте — приблизительно ноль целых и восемь десятых сантиметра.

Когда я информирую Джеймса об этом, он смеётся.

— Может, потом я и вас обгоню.
— Крайне маловероятно.

Я не увижу, как он вырастет. Превратится из подростка в юношу, молодого мужчину. Станет ли он больше походить на тебя в одном из этих периодов? Сложатся ли события так, что через несколько десятилетий я узнаю его на голоэкране — облачённого в золото, с эмблемой флота над сердцем? Встретит ли он меня снова, иного меня?

— Мистер Кирк.

Над полями вдали проявляется полоса рассвета. Джеймс зевает, но делает вид, что нисколько не утомлён.

— Ещё немного.
— Вы засыпаете.
— Вздремну, пока будете собираться.

Вышеозначенные сборы весьма коротки — в багаже несколько смен одежды, базовые бытовые принадлежности, голопад. Джеймс погружается в поверхностный сон на моей постели, и, наблюдая за его неподвижной фигурой, я вспоминаю, что в терранской культуре присутствует традиция поднесения символических даров перед расставанием. Если я помню верно, эти памятные мелочи не должны иметь материальной ценности, и мой подарок не особенно изобретателен, но, надо полагать, отвечает заданным параметрам.

Мы прощаемся сумрачным утром восьмого сентября две тысячи двести сорок седьмого года. Мистер Кирк-старший неожиданно любезно желает мне лёгкой дороги, Джеймс — следует за мной по пятам к ховеркару. Его волосы сильно взъерошены. На щеке — отпечаток воротника куртки. Его ладонь, когда я опускаю в неё голочип, чуть влажная.

— Чёрт, Сорек, что это?
— Активируйте и узнаете — гадать ни к чему.

На создание голограммы у меня было пятьдесят восемь минут, и эта модель «Пустынного ветра» проработана отнюдь не столь скрупулёзно, как интерактивная версия, однако она достаточно точна.

Глаза Джеймса вспыхивают — синева совершенно бездонна. Он улыбается мне, отчего-то несмело.

Я желаю ему долгой жизни, Джим. И не нахожу в себе сил обернуться, садясь в ховеркар.

30.

В первые недели пути моё сознание непрестанно фокусируется на тишине, сопровождающей изменившуюся рутину. Прежде я находил успокоение в долгих перелётах, но теперь — слишком явно осведомлён о своём одиночестве и, привыкая к нему, подолгу плутаю в лабиринтах памяти. Что бы ты сказал, узнав: мне хватило всего нескольких месяцев, чтобы поместить рядом с наиболее лелеемыми воспоминаниями о тебе отдельные картины, связанные с Джеймсом?

Стараясь унять желание вновь и вновь мысленно возвращаться в Ред Рокс, я принимаюсь за любые задачи. Составляю чересчур подробное письмо мисс Башир, излагая детали стратегии по сбыту пергия, и меня нисколько не заботит, что оно, по всей видимости, достигнет Археи даже позже, чем я доберусь до Мерака. Подвергаю многоступенчатому критическому анализу конструкцию «Пустынного ветра» и без устали ищу погрешности в своих инженерных расчётах. Отчего-то их отсутствие меня скорее обескураживает. Исчерпав все варианты непраздного времяпрепровождения, несколько дней подряд я отвлекаю себя посещениями ресторационного блока. Терранский джин, саурианский бренди, телларитский виски. Впрочем, эффективность подобной тактики невелика.

Моя последняя мера — ставшее привычным виртуальное развлечение, но я слишком быстро выясняю, что игра, которой совсем недавно я охотно посвящал свободные часы, в отсутствие весьма конкретного противника безынтересна. И тем не менее, если бы я не обратился к ней, то не получил бы крайне важного послания.

По завершении матча на экране голопада появляется небольшое диалоговое окно. Заголовок гласит: «Нажмите на меня, мистер Сорек» — и как только я касаюсь экрана, открывается текстовый файл, чьё содержание я привожу дословно.

«Сейчас вы удивляетесь и как обычно делаете вид, что ничего эдакого не происходит. Сто процентов. Тысяча процентов. Может, миллион процентов. Глупо было оставлять меня наедине с ПАДДом, но шифрование у вас — с ума сойти, так что куда не нужно я не лез, потому что не смог. Просто скопировал ваш адрес, привязал свой, а потом залил кое-что. Какой-то хренов умник явно затачивал эту штуковину, чтобы передавать данные по забитым гражданским каналам на огроменные расстояния, но, кстати, с огроменной задержкой. Не тяните с этим делом — ваш ход дотелепает до Земли только через месяц-другой.

P. S. Жутко мудрёные вулканские шахматы — жутко мудрёные.
P. P. S. Но я вас сделаю однажды — это неизбежно.

2 247.824, Джим»

Я знаю, что увижу, запустив программу. Расчерченное на квадраты однотонное поле, восемьдесят четыре фигуры kal-toh. Лёгкие: серебряные птицы, сехлаты. Тяжёлые: башня, колесница, жрец. Отдельно — воины, матриархи.

Я закрываю глаза, и моё сознание заполняет мягкий вечерний свет. В твоей каюте тихо, но я слышу отзвуки голосов через переборку — начинается гамма-смена. Ты прищёлкиваешь пальцами, перемещаешь ладью на четыре клетки, лишая меня королевы. Говоришь: «Ну давай, Спок. Поглядим, как ты выкрутишься теперь».

Я делаю ход.

Notes:

1. Доброй ночи [⬆]
2. Руда, источник энергии для пергиевых реакторов [⬆]
3. Три солнца Вулкана, весьма логично прозванные красным, блуждающим и белым глазами [⬆]
4. Необитаемые планеты, планетоиды и луны, подходящие для терраформирования [⬆]
5. Малый клингонский боевой корабль [⬆]
6. Речь, конечно, о дарвиновом бугорке [⬆]
7. Вулканские «шахматы» — как утверждается, в разы сложнее обычных терранских [⬆]
8. Дополнительные фонетические элементы, с помощью которых изменяются высота, длительность, тон, напряжённость и другие акустические характеристики звука при артикуляции [⬆]
9. Кария войлочная — вид деревьев из рода Гикори (Кария) семейства Ореховые [⬆]
10. Феномен, утверждающий, что ожидание реализации некоего «пророчества» и провоцирует его самоосуществление [⬆]
11. В гипотезе модального реализма Льюиса фактический мир рассматривается как один из бесконечного множества возможных. В контексте важны только два основных положения: возможные миры существуют, и они такие же реальные, как и наш; возможные миры такого же вида, как и наш, отличаются по содержанию, но не по виду [⬆]
12. Боязнь прикосновений [⬆]
Текст может быть, а может и не быть тематически связан с командной работой долгий, долгий хайвей (разрешение автора получено).

Series this work belongs to:

Part 1 of FK 2024: Макси и иллюстрации fandom Star Trek Universe 2024 Next Work →

Works inspired by this one:

Actions

Kudos

Medoch, Ursibling, tsepesh, NotkaTan, Mariyana, SunnyTime, MMagg, Kollega, Playing_on_shakuhachi, RossZetta, Elefwin, Kaellig, linthel, nebezkota, toleranza_zero, vedrofilina, Canus, omicron_octopi, light_oscillations, mbtyz, Amori295, yanek, AliciaRaven, tushkann, rrrNightingale, Archie_Wynne, and Gevion as well as 16 guests left kudos on this work!

Comments

Sorry, this work doesn't allow non-Archive users to comment. You can however still leave Kudos!

Archive of Our Own^beta

Actions

Work Header