you could cut ties with all the lies (that you've been living in)

— Господин Су, — произнес Цзинъянь, — простите меня, но не могу не чувствовать себя странно, обращаясь к вам таким образом после столь близкого знакомства.
— Ах, — сказал Линь Чэнь, резко выдернутый из посторгазменной неги, — нет, вашему высочеству придется поверить мне в этом вопросе на слово, если вы назовете меня Чансу, это убьет весь настрой.

Notes:

A translation of [Restricted Work] by Nemainofthewater (Log in to access.)

Название — строки из песни Jumper (1998) группы Third Eye Blind.
Прим.пер: Название можно перевести так: Ты мог бы порвать со всей той ложью (в которой жил).

Беты — Enot_XXX и замечательная masha_mf.
Все оставшиеся ошибки - мои.

(See the end of the work for more notes and other works inspired by this one.)

Work Text:

— Господин Су, — произнес Цзинъянь, — простите меня, но не могу не чувствовать себя странно, обращаясь к вам таким образом после столь близкого знакомства.

— Ах, — сказал Линь Чэнь, резко выдернутый из посторгазменной неги, — нет, вашему высочеству придется поверить мне в этом вопросе на слово, если вы назовете меня Чансу, это убьет весь настрой.

Вот как все началось.

Маленькая комната с плотно закрытыми ставнями и множеством зажженных жаровен, несмотря на середину лета. В воздухе стоял навязчивый сладкий аромат, едва перебивавший запах старого пота и болезни. На кровати под толстым слоем одеял лежал бледный молодой человек, такой бесплотный, что Линь Чэню мнилось: тот может истаять за краткий миг, нужный, чтобы моргнуть.

Линь Чэнь встал на колени у кровати и аккуратно извлек хрупкое запястье из-под одеял; вопреки его стараниям, Чансу вздрогнул от этого движения. Его кожа была расписана следами от темно-лилового до желто-зеленого; малейшее неосторожное прикосновение оставляло свой след.

Линь Чэнь прижал пальцы к запястью Чансу, облегченно вздохнул, когда нащупал знакомый пульс, вялое течение крови — доказательство, что его пациент был все еще жив.

— Ну что? — раздался едва слышимый шепот. Линь Чэнь не разобрал бы его, если бы не вслушивался напряженно в каждое движение Чансу. Иногда ему казалось, что вся его жизнь вращается вокруг здоровья друга, будто он стал цветком, всегда обращенным к Чансу, как к солнцу.

— Я выздоровел?

— Замолчи, — ответил Линь Чэнь, мягко убирая его запястье обратно под одеяла. — Ты был на пороге смерти всю неделю, Чансу, дай своему телу время восстановиться, прежде чем ты начнешь планировать, как снова убиться.

Чансу улыбнулся ему. Несмотря ни на что, его улыбка была светозарна, а меланхоличное смирение, пронизывавшее ее, делало ее лишь более прекрасной.

— Как я могу остановиться? — сказал Чансу, его слова звучали так мягко, что Линь Чэню хотелось плакать. — Благородные души семидесяти тысяч верных солдат кричат о справедливости, у предков семьи Линь нет ни поминальных табличек, ни дома.

Линь Чэнь не стал возражать, что есть дюжины людей, переживших побоище, что любой из них — здоровый телом, или по крайней мере, более здоровый, чем их глава, — мог бы добиться справедливости для благородных погибших.

Им обоим было виднее.

— Если ты не остановишься, то умрешь, — сказал он вместо этого. — Это обострение болезни… Оно почти убило тебя, Чансу. Ты понимаешь это? К какому концу придут все твои возвышенные цели, если ты умрешь до того, как достигнешь их? Возведение не пользующегося популярностью Шестого принца Северной Янь…

— …было необходимо, — ответил Чансу. — Как еще доказать, что я способен на это? Как еще взрастить мою репутацию, удостовериться, что слава Гения цилиня распространится за край рек и озер?

— Но вот ты слег, — сказал Линь Чэнь. Если бы Чансу был менее болен, то в голосе Линь Чэня звучали бы гневные ноты; но в сложившихся обстоятельствах он смягчил интонации, так что остались лишь слабые следы эмоции.

— Но вот я слег, — согласился Чансу. Он закрыл глаза, его голос стал еще слабее. — К счастью для меня, — выдохнул он, — на моей стороне великий лекарь.

Повозка Су Чжэ въехала в город, не привлекая к себе особого внимания, ее пассажир спрятался за плотно задернутыми занавесями. За ней катилась телега, охраняемая людьми союза Цзянцзо, но это было больше для вида — в конце концов, человек, планирующий переехать в столицу на неопределенное время, должен был захватить с собой определенное количество хозяйственного скарба. На самом деле большая часть его вещей была перевезена в город несколько месяцев назад и размещена на ближайшем укромном складе.

Среди тех вещей были несколько клеток с голубями с оперением невзрачного серого цвета, спрятавших голову под крыло. Им снилось открытое небо.

Как и человек, зовущий себя Су Чжэ, они были далеко от дома.

Левая рука Линь Чэня касалась струн циня, легкая, как стрекоза, целующая поверхность озера. Правой рукой он легко пощипывал струны; первую томно, а затем вторую и третью чуть быстрее. 良宵引, Вступление к Чудной ночи, была нетрудной в исполнении песней: в самом деле, это была одна из первых песен, которую он разучил ребенком, до того, как достаточно вырос, чтобы высказывать мнение о том, что он хотел учить, и сбегать с уроков, если это мнение не принимали во внимание.

Повзрослев, Линь Чэнь снова взялся за цинь, но только потому что Чансу объявил, что если ему нужно осваивать новый инструмент, то и Линь Чэню тоже, и вообще постыдно не поддерживать свои навыки. Протесты Линь Чэня, что причины, по которым он заставлял Чансу освоить дицзы, были исключительно медицинскими — для укрепления его легких — и что он едва ли видел практическую необходимость в своем умении играть на цине, не были услышаны.

Но на самом деле слышать перестал он сам, потому что этот поганец Чансу быстро выработал раздражающую привычку играть громкую и неблагозвучную ноту на своей дицзы каждый раз, когда Линь Чэнь говорил что-то, с чем тот был не согласен. А так как Чансу решил, что он был единственным человеком, кто имел достаточный уровень для обучения Линь Чэня, эти неблагозвучные ноты стали совершенно обыденным делом.

Когда Чансу поправился достаточно, чтобы вынести сидение на коленях дольше, чем несколько минут за раз, он тоже заново научился игре на цине. Струны впивались в его нежную кожу, прежде чем кончики пальцев достаточно загрубели, но Чансу упорствовал, хотя ему пришлось отказаться от исполнения прежде любимой песни, 流水 (Бегущие воды), так как она была слишком длинной и к тому же слишком тяжело давалась его телу. Вместо этого Линь Чэнь уговорил его играть дуэты, иногда оба они на цинях, иногда он на цине, а Чансу на дицзы или сяо, каждый отвечал на мелодию другого, внимательно прислушиваясь друг к другу, чтобы играть в безупречной гармонии.

Когда состояние Чансу ухудшилось, Линь Чэнь работал над безупречностью исполнения “Бегущих вод и Высоких гор” в надежде удивить того доказательством его учительского мастерства.

Он так и не получил возможности сыграть для него.

Игра Линь Чэня сбилась; он убрал руки с инструмента, чтобы не поддаться искушению и не пробить кулаком деку. Он не Боя, чтобы рвать струны даже до того, как узнал, что его Цзыци¹ умер.

— Брат Су? — раздался возглас от двери. — Брат Су, ты еще хочешь пойти на турнир? Нам скоро выходить; черед Цзинжуя в стражу змеи, и я не хочу опоздать.

Линь Чэнь встал, позволяя спокойной маске Су Чжэ спрятать свое лицо.

— Конечно, хочу, Юйцзинь, — ответил он, вставая и отворачиваясь от циня. — Не могу дождаться.

Цзинъянь не знал, что влекло его взгляд к мужчине, тихо сидящему в ложе семьи Се. Возможно, это была простота его одежд — кипенно-белых, напоминающих траурные, — или, возможно, это была его прическа: волосы, распущенные по моде цзянху, но совершенно неуместные в столице империи.

Возможно, это был призрак юноши, тоже одетого в белое и с растрепанными волосами.

— Кто это? — спросил Цзинъянь. Он говорил негромко; хотя последнюю дюжину лет он бывал в Цзиньлине краткими наездами, но все еще помнил, каково тут. У него не было никакого желания попадаться самому — или подставлять кого-то еще — в этот змеиный клубок.

— Су Чжэ, — пробормотал на ухо Чжаньин. — Ученый из цзянху, гость Сяо Цзинжуя.

— Что он делает в Цзиньлине?

— Не знаю, — ответил Чжаньин, — но могу выяснить.

В этот момент человек в белом — Су Чжэ — повернул голову, и их глаза встретились. Цзинъянь на краткий миг поймал смеющийся взгляд…

…а затем Су Чжэ отвернулся.

— Нет, — сказал Цзинъянь, надеясь, что голос не выдал ощущение, словно его сердце пронзили кинжалом, — нет нужды.

Цзинъянь встал. Достаточное количество людей видело его на турнире, так что можно было считать эту обязанность исполненной; не было смысла оставаться дольше. Он вернется, когда огласят финалистов, и будет наблюдать, как еще одного его друга детства — пусть они и отдалились друг от друга — принудят к несчастливой жизни.

Несмотря ни на что, он надеялся, что Су Чжэ покинет столицу как можно быстрее. Ему будет ненавистно видеть, как она разрушит очередного человека.

Кусок бумаги, тонкой, как крыло бабочки.

Линь Чэнь развернул его и улыбнулся при виде знакомого почерка, твердая безупречность которого свидетельствовала о контроле, требовавшемся автору, чтобы справиться с дрожью руки.

Собери свои волосы должным образом, ты разрушаешь мою репутацию.

Линь Чэнь засмеялся. И если несколько минут спустя его смех больше походил на всхлипы, то свидетелем тому был лишь Чжэнь Пин, стоявший за дверью.

Здравый смысл диктовал, что каждое сообщение, полученное голубиной почтой, следовало сжечь.

Но домочадцы молчали, когда Линь Чэнь вместо этого убирал записки в шкатулку, а ее прятал под балками крыши.

Главнокомандующий Мэн Чжи был великолепен в бою: каждый его прием был аккуратно продуманным и идеально своевременным, уникальное сочетание силы и изящества. Также в его действиях чувствовался задор; он был человеком, в каждом движении которого был очевиден чистый восторг. Он был достоин возглавлять² Список бойцов Архива Ланъя.

Линь Чэнь — который и был тем, кто оценивал Мэн Чжи, когда тот достиг сих впечатляющих высот, — был доволен; не только потому что это значило, что репутация его Архива оставалась незапятнанной, но и потому что люди, дерущиеся ради наслаждения самой борьбой, встречались все реже. Мэн Чжи занимал первое место последние семь лет; один из самых долгих сроков с основания Списка. Во многом это было благодаря тому, что он никогда не чурался многочисленных вызовов от тех, кто пытался побить его результат.

Линь Чэню было жаль, что сам он не мог рискнуть и сразиться с Мэн Чжи. Как молодой господин Архива Ланъя он, разумеется, был вне Списков — помимо вопроса беспристрастности, открыть потенциальным врагам истинный размах своего боевого мастерства не было бы мудро — а это значило, что ему остро не хватало новых противников.

В качестве Мэй Чансу он не должен был сражаться вовсе.

Смазанным вихрем Мэн Чжи поднырнул под кулаки соперников и одной подножкой уронил обоих на землю. Один остался лежать, но второй, полный молодого задора, вскочил на ноги. Он снова рванул вперед, но не рассчитал, оставив левый бок открытым. Еще одно движение — и все было кончено, парня отбросили на землю к его другу.

Мэн Чжи рассмеялся.

— Славный бой, хорошо! — воскликнул он, помогая мальчишкам подняться и дружески хлопая каждого по спине. — А-Бао, ты продержался против меня на два удара дольше, чем в прошлый раз. А-Лин, следи за правой ногой!

— Да, главнокомандующий! — хором ответили парни, смотря на него с восторгом. Мэн Чжи снова рассмеялся и взмахом руки отправил их прочь, велев приходить, когда они улучшат свои навыки.

Его смех сошел на нет, когда Линь Чэнь сделал шаг вперед, нацепив свою самую загадочную улыбку.

— Главнокомандующий Мэн, — поздоровался Линь Чэнь, — очень впечатляющий бой.

Мэн Чжи склонился в знак благодарности.

— Вы льстите мне! — сказал он. Мэн Чжи бросил взгляд вверх, на его прическу и, полагал Линь Чэнь, в частности на его деревянную шпильку. Совершенно в духе Чансу, дарить подарки с несколькими подтекстами.

— Вы, должно быть, господин Су! — пророкотал Мэн Чжи. — Много о вас слышал!

Линь Чэнь едва не закатил глаза.

— Наконец-то познакомиться с прославленным главнокомандующим Мэном — честь для меня, — ответил он вместо этого, кланяясь в свой черед. — Этот скромный ученый в самом деле Су Чжэ.

— Конечно, конечно, — сказал Мэн Чжи. — Тоже рад наконец-то встретиться с вами. Э, конечно, я никогда ничего не слышал о вас до этого. Как вам в столице?

На взгляд Линь Чэня, Мэн Чжи был весьма похож на щенка, который только что сделал свои делишки на ценный ковер или, возможно, в пару домашних туфель. Раскаивающийся, но рвущийся загладить вину.

— Так, как я и ожидал, — ответил Линь Чэнь. Он остро осознавал наличие ходящих туда-сюда по двору гвардейцев и спешащих по делам слуг. — Главнокомандующий Мэн, был рад с вами познакомиться, — сказал он. — Очень жаль, что наша беседа столь коротка; я бы не хотел заставлять Цзинжуя ждать меня; я гощу в доме его отца и не хотел бы показаться грубым.

— А, да, — ответил Мэн Чжи.

— Снежный павильон стоит несколько отдельно, но, впрочем, я нечасто выхожу после наступления темноты, — продолжил Линь Чэнь. — Я так благодарен Цзинжую и его семье за гостеприимство.

Он замолк на минуту. У Мэн Чжи было исключительно выразительное лицо; было легко увидеть, когда именно он понял сообщение.

— Повторюсь, главнокомандующий, познакомиться с вами было честью для меня, — попрощался Линь Чэнь. — Надеюсь увидеться с вами в будущем.

— Глава, — сказал Чжэнь Пин с едва заметной запинкой перед обращением, — вы уверены, что это хорошая идея?

Через его руку был перекинут меховой плащ; как только Линь Чэнь вошел в относительное уединение Снежного павильона, то скинул его, едва сдерживая дрожь.

— Когда это мои идеи не были хорошими? — ответил Линь Чэнь, но затем: — Не отвечай. В любом случае, у меня достаточно поводов для беспокойства и без того, чтобы один из людей Чансу шпынял меня, как старая бабка. Тебе больше нечем заняться?

— Глава, то есть другой глава, велел мне присматривать за вами, — ответил Чжэнь Пин.

Линь Чэнь фыркнул.

— Не думай, что я не знаю, что ты докладываешь о каждом моем шаге, — сказал он. — Ты и все, до кого он может дотянуться. Чансу ужасно любит вмешиваться в чужие дела, даже находясь за тысячу ли и со строгим наказом не делать ничего, кроме как отдыхать. Что ж, он потерял право высказываться касательно моих действий в Цзиньлине в тот момент, когда почти буквально доработался до смерти. Я выполняю порученное. Ради него я даже присматриваю за его друзьями детства. Разве я не могу попросить о некотором доверии в ответ?

Чжэнь Пин моргнул.

— …Глава, — сказал он мгновение спустя, — конечно, глава Мэй доверяет вам. Иначе он бы не послал вас сюда. Он просто беспокоится…

— Конечно, беспокоится, — ответил Линь Чэнь. — Вообще, пожалуй, это полезный воспитательный момент для него: осознать, что он не может контролировать все варианты развития событий, но, честно говоря, ничему он не научится. Он просто придумает еще больше запасных планов, у него такой странный защитный механизм от реальности.

— Глава, — сказал Чжэнь Пин, — он беспокоится о вас. Мы все знаем, как тут опасно, и что больше всего пострадаете вы, если что-то пойдет не так.

— …О, — произнес Линь Чэнь. А затем: — А, — он был не совсем уверен, как на это реагировать, так что решил просто игнорировать, сочтя за лучшее вернуть свое внимание лекарству в плошке, стоящей у его локтя. Оно было темным, вязким и ужасно пахло.

— Если бы я попросил тебя принести мне это на улицу ради уловки, которую мы разыгрываем, ты бы выполнил? — спросил Линь Чэнь.

— …нет, — ответил Чжэнь Пин. — Простите, но не могу.

— Почему нет? — спросил Линь Чэнь. — Это пойдет на пользу всем нам. Еще одно свидетельство, что Су Чжэ — это Мэй Чансу, Гений цилиня, о чьей болезни широко известно. И это повод для меня заказывать различные травы и снадобья, чтобы я мог продолжать работать над лекарством для Чансу. Все, что тебе придется сделать, это немного подыграть.

— Молодой господин, — взмолился Чжэнь Пин, забывая об обращении в своей настойчивости, — это яд. Не понимаю, как вы по своему желанию можете принять его…

— Все лекарства ядовиты, — сказал Линь Чэнь. — Значение имеет доза. И будь спокоен, Чжэнь Пин, я ее тщательно рассчитал.

Он поднял плошку, слегка качнув ее, чтобы едкий запах наполнил комнату. А затем одним быстрым движением проглотил содержимое, проигнорировав вскрик Чжэнь Пина и то, как он прыгнул вперед, словно чтобы выбить посуду из рук.

— Глава, — сказал Чжэнь Пин, — вы не можете просто притворяться больным? Почему вам нужно прибегать к… — он беспомощно указал на пустую плошку.

Линь Чэнь провел языком по зубам, убирая последние остатки мерзкого вкуса.

— Думаешь, я буду помнить притворяться больным каждый миг на протяжении дня, подавлять свои реакции, если меня застанут врасплох, держаться начеку даже без посторонних? — спросил он. — Ты больше веришь в мои актерские способности, чем я! — он помолчал. — Ну, может, я и смог бы, — добавил он, — но для этого потребовалось бы больше времени, чем те несколько месяцев на подготовку, что у меня были.

— Глава, — грустно протянул Чжэнь Пин.

Линь Чэнь протянул руку и похлопал его по плечу.

— Ну что ты. А я-то думал, что люди союза Цзянцзо будут более безжалостными! — легко заметил он. — И это всего лишь небольшое неудобство для меня. Не путай меня со своим настоящим главой; этот фарс самопожертвования нужен, только пока задание не будет выполнено. Затем я со всем этим покончу.

Линь Чэнь аккуратно встал, учитывая непривычное ощущение ослабевших ног, внезапное головокружение и небольшой хрип в груди.

— Выйду в сад, — сообщил он. — Не сомневаюсь, что шпионы и принца Сяня, и принца Юя будут счастливы подтвердить слухи, что Су Чжэ в самом деле болезненный Мэй Чансу. Запомни мои слова, мы потонем в дарах, содержащих тысячелетний корень женьшеня, к утру!

Он запнулся, когда сделал первые шаги, и Чжэнь Пин бросился к нему, поддерживая под руку, чтобы помочь обрести равновесие, и укутывая его в скинутый меховой плащ.

— И ни слова Чансу об этом, — сказал Линь Чэнь прямо перед тем, как они вышли из относительной безопасности Павильона. — Если бы он хоть на миг об этом задумался, то сообразил бы, что мне придется так поступить. То, что он еще не отправил мне голубя с выговором за это, значит, что он об этом не подумал или что смирился с необходимостью. В любом случае, сообщать ему бесполезно. Я хочу, чтобы он был в порядке. Все мы. Нет смысла давать ему еще один повод для беспокойства.

— Сестра Нихуан! — воскликнул Юйцзинь, вскакивая на ноги. — Что ты здесь делаешь?

Нихуан рассмеялась.

— Садись и не смотри так обеспокоенно, Юйцзинь! — ответила она. — Я здесь не для того, чтобы сразиться с тобой — хотя не думай, что можешь прекратить тренировки, — строго продолжила она, когда он воспрял и радостно налил ей чаю. — Когда я смотрела твои поединки на турнире, то заметила, что у тебя слабая левая сторона; кто-нибудь воспользуется этим, если ты не поработаешь над ней.

— Сестра Нихуан, — сказал Юйцзинь, передавая ей чашку, — может быть, ты бы этим и воспользовалась, но ты слишком хороша для меня! Не ты ли побила того непобедимого монстра Байли Ци всего за тридцать ударов?

— Если бы ты больше тренировался, то и сам продержался бы больше десятка против него, — сурово ответила она.

— Это нечестно! — пожаловался Юйцзинь. — Посмотри на Цзинжуя: он продержался немногим дольше меня, а он куда более прилежно тренируется.

— Ай, не вовлекайте меня! — попросил Цзинжуй. Затем повернулся к Нихуан и пообещал ей: — Не волнуйся, я прослежу, чтобы Юйцзинь больше упражнялся. То, как легко Байли Ци победил меня… это показало мне, как много еще предстоит освоить.

— Он не может быть настолько хорош, — заметил Юйцзинь. — Сестра Нихуан смогла с ним справиться.

— Да, — согласилась Нихуан. — Смогла.

Она посмотрела на третьего человека за столом, который до этого момента молча созерцал свой чай.

— Цзинжуй, Юйцзинь, — произнесла Нихуан, — вы не представили меня вашему гостю.

Мужчина, о котором шла речь, слабо улыбнулся и с трудом поднялся на ноги.

— Истинное непотребство, княжна Му, — сказал он. — Хотя, конечно, я вас знаю, меня милостиво пригласили посмотреть ваш впечатляющий поединок на турнире.

— Сестра Нихуан, — сказал Цзинжуй, — это мой друг Су Чжэ, господин Су из цзянху. Его здоровье ухудшалось в последнее время, так что я пригласил его к себе в гости в столицу отдохнуть. Брат Су, это Му Нихуан, княжна Му.

Су Чжэ вежливо поклонился.

— Честь для меня, — сказал он.

Нихуан поклонилась в ответ, не отводя от него взгляда.

— Мальчики, — произнесла она, — почему бы вам не пойти размяться на тренировочное поле? Я передумала; пожалуй, дружеский поединок пойдет нам всем на пользу.

Цзинжуй перевел взгляд с Нихуан на Су Чжэ и затем обратно.

— Сестра Нихуан, — начал он, — господин Су — мой почетный гость и правда совершенно никак не связан со столичными интригами…

— Иди, — велела Нихуан. На миг она повернулась и улыбнулась Цзинжую. — Не беспокойся, — сказал она, — я не причиню зла твоему другу.

— Конечно, не причинит! — воскликнул Юйцзинь. — Давай, идем, Цзинжуй. Если мы поторопимся, ты сможешь попрактиковать новый прием, о котором рассказывал раньше. Может, если мы нанесем достаточное количество ударов, то сестра Нихуан не будет так насмехаться над нами…

Цзинжуй бросил последний взгляд на Су Чжэ, но по незаметному взмаху руки позволил утащить себя.

— Цзинжуй — хороший мальчик, — непринужденно начала Нихуан. — Немного наивный, но это благословение, что ему позволили вырасти таким. Я надеюсь, что он сможет сохранить свой невинный взгляд на мир, — она встала. — Господин Су не окажет мне любезность показать сад? — спросила она. — Я не была в усадьбе хоу Нина несколько лет, но даже тогда я была больше заинтересована в тренировочных полях. Мне рассказывали, где-то здесь есть прелестный сад камней.

— Княжна очень прямолинейна, — заметил Су Чжэ. — Мы только что встретились, а вы уже приглашаете меня на прогулку без сопровождающих.

Нихуан откинула голову и рассмеялась.

— Господин Су, — сказала она, — как показали последние события, я отрубаю руку тем, кто посмеет непристойно коснуться меня. Император и весь двор прекрасно осведомлены об этом.

Су Чжэ встал.

— Тода этому скромному ученому остается лишь надеяться на милость княжны, — ответил он, — ведь я весьма привязан к своим кистям.

Нихуан предложила ему руку, и после недолгого колебания Су Чжэ принял ее, тяжело опершись. Сквозь его одежды она чувствовала жилистые мускулы человека, привыкшего сражаться.

Некоторое время они бродили по саду камней, порой кто-то прерывал дружелюбное молчание замечанием о форме того или иного камня; они оба согласились, что образец, подаренный хоу Нину принцем Юем, был особенно хорош.

Наконец, когда Нихуан решила, что они достаточно отдалились от павильона, она мягко остановилась у маленького декоративного ручейка и сказала:

— Я наслышана о вашей репутации талантливого ученого, который в иной жизни мог бы возглавить Список Архива Ланъя; возможно, вы согласитесь дать мне совет?

— Конечно, — ответил Су Чжэ.

— Несколько дней назад главнокомандующий Мэн пришел ко мне со срочным разговором, — произнесла Нихуан. — Это было в день происшествия. Он посоветовал мне быть осторожной с едой или питьем.

— Главнокомандующий Мэн — мудрый человек, — заметил Су Чжэ. — Я слышал, он возглавляет Список бойцов Архива Ланъя; таких высот нельзя достичь, не обладая мастерством и удачей в равной мере. Княжна поступила разумно, решив прислушаться к его предупреждению.

— Да, — согласилась Нихуан. — И когда императрица предложила мне еды и вина, я из осторожности отказалась. Я думала, что опасность миновала. Затем супруга Юэ пригласила меня в свой дворец угоститься юньнаньским вином и обменяться новостями из нашего родного города. Вместе с чашей вина один из слуг передал мне это.

Она вытащила маленький клочок бумаги. На нем были написаны слова: “Опасность из родных мест”.

— Любопытно, — сказал Су Чжэ. — Но, возможно, это означает, что у княжны больше союзников, чем она думала.

— Я прислушалась к предостережению, несмотря на его сомнительный источник, — продолжила Нихуан. — И я притворилась, что выпила вино. Довольно скоро супруга Юэ пригласила своего сына и Сыма Лэя присоединиться к нам. Все трое выжидающе наблюдали за мной, и в конце концов Сыма Лэй попытался прикоснуться ко мне…

— В ответ на что вы отрубили ему обе кисти.

Нихуан улыбнулась.

— Полагаете, я сделала неверный выбор? — спросила она. Конечно, многие именно так и считали. Супруга Юэ закричала, наследный принц упал в обморок. Даже император — когда она рассказала свою историю — побледнел, хотя когда принц Юй выступил вперед, чтобы поддержать ее, то государь согласился с ее доводами, что человек без чести не заслуживает места при дворе. Несказанные слова “или рук” были услышаны.

Император постановил, что по окончании турнира княжне Му будет вынесен официальный выговор и ей придется отложить свадьбу. Когда она победила Байли Ци, о выговоре молча решили не вспоминать.

Позже Нихуан услышала, что Сыма Лэй умер от кровопотери.

Она посчитала это более чем справедливым воздаянием.

— Думаю, княжна поступила так, как она посчитала правильным, — сказал Су Чжэ.

— Как дипломатично сформулировано! — отозвалась Нихуан. — Безусловно, мои действия обеспечили передышку от тех, кто хочет сначала жениться на мне, а затем подчинить меня. И император утверждает, что питает слабость ко мне; после такого гнусного поступка одного из своих министров он дал мне еще несколько лет, прежде чем наступит момент, когда он будет особо настойчиво ожидать моей свадьбы.

— Уверен, княжна воспользуется этими годами, — заметил Су Чжэ.

— О, разумеется, — произнесла Нихуан. — Конечно же, господин Су понимает, что это ставит меня в несколько неловкое положение; в конце концов, без помощи моего безымянного благодетеля я уже была бы насильно выдана замуж за жабу в человеческом обличии и подконтрольна наследному принцу.

— Несомненно, благодарить стоит главнокомандующего Мэна, — мягко сказал Су Чжэ. — В конце концов, именно он предупредил княжну.

— Хм-м-м, — протянула Нихуан. — Главнокомандующий Мэн — великий человек, как вы сказали. Также он очень честный человек. Когда я спросила его, откуда он узнал об опасности, он рассказал, что получил неподписанное сообщение с просьбой передать мне предупреждение. А затем я решила расспросить слугу, подсунувшего мне второе сообщение, и выяснила, что никто с такой внешностью не служит во дворце супруги Юэ.

— Как необычно, — произнес Су Чжэ.

— Я не люблю быть должной кому бы то ни было, не понимая, почему мне помогли, — сказала Нихуан, повернувшись, чтобы посмотреть Су Чжэ в глаза. — Здесь и сейчас я спрашиваю господина Су, почему он приехал в Цзиньлин и почему приложил столько усилий, чтобы помочь мне, — она замолчала, а затем, внимательно следя за выражением его лица, продолжила: — В конце концов, подсадить ложного соперника в турнир должно было быть нелегко, впрочем, я благодарна вам за это.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, тишину нарушал лишь ручей рядом. Наконец Су Чжэ отвел глаза и рассмеялся, его рука дернулась, словно потянувшись за чем-то, но быстро вернулась на место.

— Я слышал, что мы с княжной разделяем определенные политические взгляды, — сказал Су Чжэ. — Как верный подданный Великой Лян, я заинтересован в будущем страны.

— И я, и Юньнань, разумеется, верны императору.

— Разумеется, — согласился Су Чжэ. — Но двор — это не император, а будущее всегда изменчиво. Я надеялся, что княжна сможет представить меня некоторым людям тех же убеждений. Боюсь, мой статус недостаточен, чтобы обратиться к столь уважаемым личностям.

— Однако же господин Су, насколько мне известно, уже знаком и с наследным принцем, и с принцем Юем, — заметила Нихуан.

— Как я сказал, — ответил Су Чжэ, — я испытываю затруднения, пытаясь наладить контакты с людьми тех же мнений.

— Боюсь, я не могу помочь господину Су в этом начинании, — сказала Нихуан. — К сожалению, я отсутствовала при дворе последние несколько лет, — она замолкла в размышлении и продолжила: — Однако я бы посоветовала господину Су обратить свое внимание на Скрытый двор. Там есть один мальчик, Тиншэн. Полагаю, если господин Су решит проявить к нему интерес, то это будет благоприятной рекомендацией.

Су Чжэ глубоко ей поклонился.

— Я последую совету княжны, — сказал он.

— А я оставлю господина Су отдыхать, — произнесла Нихуан. Она глубоко склонилась перед Су Чжэ, Мэй Чансу, который спас ее два года назад в столкновении с Южной Чу и который снова спас ее несколько дней назад. — У меня еще два младших брата и поединок с ними, а я и так заняла много вашего времени. Господин Су, еще раз спасибо вам за ваш совет; в прошлом я положилась на вас и не прогадала, и я рада, что это по-прежнему так. Уверена, мы еще встретимся.

Сообщение в Цзиньлин:

Какой кровожадный выбор ты сделал.

И ответ на это, выписанный особо витиевато:

Можно ли назвать это убийством, если он заслужил?

Тайно проникнуть на Скрытый двор было детской игрой для такого умельца, как Линь Чэнь, который прогуливался по самым разным дворцам (и иным труднодоступным местам) в поисках интересной информации с тех пор, как был ровесником Тиншэна.

Используя плохое здоровье Су Чжэ как предлог для того, чтобы не появляться на публике, Линь Чэнь провел несколько дней, прячась на балках дворца, оценивая расположение детских спален и — если его посещало такое настроение, что случалось частенько, — смахивая мелкие камушки или фруктовые косточки на тех евнухов, которые находили удовольствие в измывательстве над своими юными подопечными.

Понять, кто из детей ему нужен, было несколько сложнее; ребят было много — и мальчиков, и девочек, — и все они были одеты в простые синие халаты, все они сутулились в попытке спрятаться от мира, объявившего их меньше, чем людьми, за преступления, которые они даже не совершали.

По мнению Линь Чэня, дети были громкие, липкие существа, которых было весело дразнить и изводить, но которых в конце дня лучше сдавать обратно тем, кто о них заботится. Если эти люди его раздражали, то перед тем, как вернуть детей, он кормил их неразумным количеством сладостей.

Эти же дети выглядели так, словно нормально не ели годами, что уж говорить о злоупотреблении сладким.

Линь Чэнь хорошо осознавал, что жизнь — вещь несправедливая, и был сторонником идеи, что люди — особенно люди, у которых денег было больше, чем ума, которые считали, что они имеют право требовать что-то с его Архива только из-за случайности происхождения или богатства, — должны выучить этот урок как можно скорее.

Однако он не был чудовищем.

На третий день он оделся в облегающие одежды и повязал плотную тканевую повязку на нижнюю половину лица. Составив представление о расписании детей-рабов, он дождался, пока мальчик, которого он определил как Тиншэна, оказался один, и тогда бесшумно спрыгнул перед ним с крыши.

Вместо того чтобы закричать, атаковать или расплакаться, — все эти реакции Линь Чэнь вызывал за годы участия в тайных операциях, — Тиншэн бросился на землю, закрывая голову руками.

— Не бойся, я не причиню тебе боли, — сказал Линь Чэнь и поморщился. Даже самые наивные дети будут опасаться незнакомца в маске, чьими первыми словами были “Я не причиню тебе боли”.

Однако Тиншэн не был обычным ребенком. Он медленно приподнялся с настороженным выражением лица и напряженными мускулами.

— Кто вы? — спросил он, когда Линь Чэнь не среагировал на его движение.

— Друг, — ответил Линь Чэнь. Медленно он присел на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с Тиншэном, держа руки перед собой и в поле зрения мальчика. — Я пришел задать тебе важный вопрос. Если бы я сказал тебе, что у меня есть способ вызволить тебя отсюда, чтобы ты мог начать новую жизнь свободного человека, ты бы пошел со мной?

Выражение лица Тиншэна постепенно сменилось с крайнего ужаса на слабую надежду.

— Вы правда хотите это сделать?

— Да, — сказал Линь Чэнь. — Я бы не стал разговаривать с тобой, если бы не был готов пойти на крайние меры.

— А… за мое спасение что мне надо будет сделать? Я хорошо убираюсь, и я учусь готовить у тетушек на кухне…

— Я прекрасно могу сам о себе позаботиться, — прервал его Линь Чэнь. — Ты прав, конечно, что мне нужна от тебя услуга, но обещаю тебе, ничего изнурительного. Мне просто будет нужно, чтобы ты с одним моим другом на час-другой навестил другого знакомого, чтобы тот убедился, что ты жив.

Тиншэн помолчал.

— …этот ваш друг, — сказал он, — мне же не надо будет делать с ним ничего такого?

Линь Чэню потребовалось внушительное усилие воли, чтобы не отшатнуться в отвращении. Только осознание, что это еще сильнее напугает мальчика, удержало его.

— Нет, — произнес он, когда был уверен, что его голос прозвучит ровно, — тебе не надо будет делать ничего такого. Это я могу тебе обещать.

Тиншэн смотрел на него взглядом, который был слишком взрослым для его лица. Линь Чэнь сохранял открытое и расслабленное выражение. Хотя он сожалел о том, в каких обстоятельствах ему пришлось узнать об этом, в тот момент он был рад, что у него имелся опыт взаимодействия с травмированными детьми.

Наконец Тиншэн решительно сказал:

— Да, я пойду с вами.

— Хорошо, — ответил Линь Чэнь. — Спасибо, что поверил мне.

Тиншэн, решив доверять ему, прекратил сдерживаться; он широко улыбнулся, и радость необыкновенно преобразила его лицо.

Если бы Линь Чэня спросили, есть ли у него сердце, он бы утверждал, что нет, что оно давным-давно усохло в труху, оставив вместо себя холодную рассудительность.

— Кстати, Тиншэн, — произнес он, — а сколько других детей ты сможешь уговорить уйти со мной?

Ночью в детских спальнях на Скрытом дворе вспыхнул пожар.

Огонь бушевал две стражи, пламя было настолько сильным и так тяжело было его погасить, что в последовавшем расследовании пришли к выводу, что дети, должно быть, стащили масло из дворцовых запасов, чтобы согреться, и случайно подожгли себя и своих товарищей.

Ужасная смерть, пришли к выводу следователи, но, несомненно, воры получили по заслугам, а остальным урок: вот что будет, если осмелиться обокрасть Сына Неба.

Было, конечно, жаль, что они потеряли всю юную рабочую силу, но это было всего лишь незначительное неудобство.

Детей всегда хватало.

Цзинъянь стоял спиной к двери старой усадьбы Линей, ожидая. Он был одет в простые солдатские одежды неброских цветов, с ним был только Чжаньин для охраны, вопреки рьяным протестам последнего.

В обычных обстоятельствах Цзинъянь не был бы столь опрометчив, встречаясь с человеком, подобным Су Чжэ — точнее, Мэй Чансу. Он испытывал омерзение к стратегам — тому виду людей, которые таились в тенях и были готовы пожертвовать кем и чем угодно ради своих целей — или целей тех, кому они выбрали служить. То, что в жертву зачастую предназначались источники существования и сами жизни других людей, имевших несчастье оказаться вовлеченными в их сети, а не что-то, могущее причинить неудобства самому стратегу, не стоило и упоминать. Путем горького опыта Цзинъянь выяснил, что не мог изменить ни двор, ни то, как борющиеся друг с другом принцы опирались на своих стратегов. Все, что он мог сделать, — это не стоять на пути и помогать тем, кому мог.

Но этот раз был другим.

В этот раз это Нихуан попросила его встретиться со стратегом. Это она организовала их встречу и выбрала это место, что было явным знаком, что она все еще сердится на него.

Так как и он все еще сердился на нее, Цзинъянь не мог винить ее, хотя и хотел бы, чтобы она была менее жестокой.

И все же, несмотря на их отстраненность, Цзинъянь достаточно доверял Нихуан, чтобы прислушаться, когда она попросила его встретиться с Су Чжэ.

Наблюдая, как неукрашенная повозка громыхает по улице, как выходит этот человек, Цзинъянь размышлял, не допустил ли он ужасную ошибку.

Мэй Чансу изменился с тех пор, как он последний раз его видел; его волосы были должным образом расчесаны и убраны в пучок на макушке, скрепленный простым деревянным гуанем. Шпилька в нем была изящно вырезана в форме цветка сливы, из-за чего Цзинъянь внутренне закатил глаза; этот человек совершенно не прятал свою личность. Он также выглядел более болезненным: тяжело опирался на руку своего слуги, пока они пересекали улицу, подходя к тому месту, где стоял Цзинъянь. Возможно, в слухах о его слабом здоровье было больше правды, чем Цзинъянь ожидал. Однако Мэй Чансу все еще был одет в кипенно-белые одежды, качество и цвет ткани разоблачали любые его утверждения, что он всего лишь “скромный ученый”.

— Господин Су, — поклоном поприветствовал его Цзинъянь.

— Ваше высочество принц Цзин, — ответил Мэй Чансу. — Спасибо, что согласились встретиться со мной.

— Княжна сказала, что у вас есть важная информация, которой вы хотели поделиться, — сухо сказал Цзинъянь.

Мэй Чансу улыбнулся.

— Верно, — согласился он. — Как любезно со стороны княжны было передать мое послание. И как любезно со стороны принца Цзина было принять мое приглашение.

Цзинъянь напрягся еще сильнее. Он все больше сожалел об этом, но уже согласившись встретиться с этим человеком, не желал уходить. Какой бы план ни разрабатывал Мэй Чансу, он не хотел неожиданно оказаться втянутым в него.

— Что вы хотели сообщить мне? — спросил Цзинъянь. — Я сразу предупрежу господина Су: я ничем не примечательный принц с невысоким статусом и без положения при дворе. На какого бы из моих царственных братьев вы ни работали, я ничем не пригожусь в планах господина Су.

— Что ж, я всегда ценил людей, которые сразу переходят к сути, — сказал Мэй Чансу. — Возможно, вы измените свое мнение, когда услышите, что я хочу сказать. Во-первых, — он сделал широкий жест в сторону своей повозки, — если принц Цзин соблаговолит присоединиться ко мне, мы сможем поговорить в большей уединенности.

Цзинъянь, торопясь поскорее закончить с этим, пошел вперед. Чжаньин позади него издал приглушенный протестующий звук.

— Ах, ваш стражник, конечно, тоже может присоединиться, — сказал Мэй Чансу. — Он вместе с моим слугой может посидеть на козлах и проследить, чтобы нас никто не подслушал. Уверен, что такой опытный воин, как вы, без опасений проведет несколько минут в непосредственной близости от меня.

— Ваше высочество, — начал Чжаньин, но Цзинъянь качнул головой.

— Я буду в порядке, — ответил он, кладя ладонь на рукоять меча. Не тратя больше слов, широким шагом он подошел к повозке и открыл дверцу, оглядывая пространство внутри, чтобы убедиться в отсутствии каких-либо неприятных сюрпризов.

— Увидели, что хотели? — спросил Мэй Чансу позади. Когда Цзинъянь не ответил, тот обошел принца и уселся на свое место. — Надеюсь, ваше высочество не будет против, если я сяду по ходу движения, — сказал Мэй Чансу. — Меня всегда укачивало, и я не хочу, чтобы ваш доблестный страж проткнул меня, если меня на вас вырвет.

Не дожидаясь ответа, едва принц Цзин сел в повозку, Мэй Чансу стукнул в стенку, и экипаж тронулся.

— Ваше высочество, должно быть, не заметили, но я отчаянно желал встретиться с вами с момента моего приезда в Цзиньлин, — доверительно сообщил Мэй Чансу. — Осуществление этого желания, стоит признать, было поначалу сорвано отсутствием вашего высочества в городе, но к счастью, ваше возвращение разрешило эту проблему.

— Мое отсутствие не помешало вам продолжать претворять ваши планы в жизнь, — ответил Цзинъянь. — Хотя я не слежу за тем, что происходит при дворе, весь Цзиньлин видел дары, которые мои братья послали вам. Полагаю, вы наконец сделали свой выбор и хотите привлечь меня на вашу сторону. Повторю еще раз, что я буду совершенно бесполезен вам. Я не желаю поддерживать ни одного из моих братьев.

— О да, я сделал мой выбор, — подтвердил Мэй Чансу. — И, к сожалению для меня, этот человек кажется весьма упрямым.

Цзинъянь ждал, что тот продолжит. Молчание затянулось, нарушаемое лишь приглушенными звуками снаружи повозки. Наконец, он больше не мог этого выносить.

— Господин Су, — произнес Цзинъянь, — если вы хотите что-то у меня спросить, то спрашивайте, и покончим с этим. Я не желаю продлевать эту встречу дольше необходимого.

Мэй Чансу улыбнулся и сказал:

— В этом случае, я спрошу ваше высочество вот о чем: ваше высочество в курсе, что в Великой Лян множество нечистых на руку чиновников, которые стремятся лишь к роскоши и легко берут взятки для поддержания такой жизни; что страна заражена наместниками провинций, которые предпочитают наполнять собственные карманы императорскими средствами, а не помогать людям, находящимся под их опекой; переполнена мертвыми телами невинных и тех, кто попытался противостоять этим продажным чиновникам?

Видения сяо Шу и его семьи, воспоминания о возвращении в Цзиньлин, когда он узнал, что его старшего брата заключили в тюрьму, а затем казнили, горе от того, что остался только он… Знание, что он даже не смог сохранить невредимым последнее, остававшееся от старшего брата… Все это нахлынуло на Цзинъяня, он сжал челюсти, борясь с атакующими образами, и выдавил из себя:

— Да.

— Зная это, разве не хочет ваше высочество изменить ситуацию? Создать империю, служащую своим подданным, а не ту, что стоит на их согбенных спинах? Действовать, а не стоять праздно в стороне, сетуя на то, что ничего изменить нельзя?

— Господин Су, — произнес Цзинъянь, — вы заходите слишком далеко.

— Нет, — возразил Мэй Чансу. — Думаю, я захожу ровно настолько, насколько надо. Если бы я выбирал новую лошадь, мне бы надлежало проверить все ее особенности; выбирая следующего императора, как я могу быть менее тщательным?

— …что? — спросил Цзинъянь.

— Сяо Цзинъянь, принц Цзин, — сказал Мэй Чансу, склоняясь вперед. Он пристально смотрел в глаза Цзинъяню; вопреки своему недоверию, Цзинъянь почувствовал, как разряд молнии прошил его позвоночник, будто вес истории давил на него, пойманного взглядом Мэй Чансу. — Я выбираю вас.

Давление усилилось, а затем исчезло; Цзинъянь не смог удержать саркастичный смех.

Выражение лица Мэй Чансу не дрогнуло, таинственная улыбка не покинула его губ.

— Нелепость, — сказал Цзинъянь.

Повозка остановилась. Дверца открылась, и слуга Мэй Чансу жестом предложил ему выйти. Цзинъянь не стал тратить время и задерживаться в компании человека, однозначно сошедшего с ума. Он ни за что не будет рисковать тем малым, что у него осталось, особенно ради бредовых идей какого-то стратега.

— Подумайте об этом, ваше высочество, — произнес Мэй Чансу. — А когда решите принять мое предложение, дайте княжне знать — она передаст мне сообщение. Тем временем, надеюсь, вы оцените подарок, который я подготовил для вас.

Дверца повозки захлопнулась, Чжэнь Пин забрался обратно на козлы, экипаж двинулся прочь.

Занавеси раскрылись, Мэй Чансу высунул голову.

— Оглянитесь назад, принц Цзин, — сказал он.

Цзинъянь моргнул, но он недолго оставался в недоумении.

— Старший братик принц Цзин! — раздался радостный вопль, и Цзинъянь почувствовал, как распахнулись его глаза.

— Тиншэн?

— Иди с братом У, — сказал Линь Чэнь. — Делай точно как он говорит, и все будет в порядке.

— Да, братец Су, — ответил Тиншэн. Когда мальчик назвал его так в первый раз, с Линь Чэнем чуть удар не случился. И каждый следующий раз, когда ребенок так его называл, Линь Чэня посещало острое чувство неправильности. Оно усилило ощущение, что на него натянута кожа не по размеру, сделало злее зуд, пока у него не осталось иного желания, кроме как расцарапывать и расцарапывать и расцарапывать ее, пока не обнажит себя из-под этой кожи.

Тиншэн выглядел таким довольным, что может обращаться к нему вот так, без церемоний, что у Линь Чэня не хватило духа что-то ему сказать.

— Когда прибудешь в Архив Ланъя, мне надо, чтобы ты нашел Фэйлю и передал ему это, — продолжил Линь Чэнь, вытаскивая кусочек бумаги и вкладывая его в ладони мальчика. В письме не было ничего секретного, по крайней мере, ничего, что непосвященные приняли бы за большее, чем пустые любезности. — Если ты спросишь любого послушника Архива, они укажут тебе нужное направление. Когда найдешь Фэйлю, скажешь ему, что это для его братца Су.

Тиншэн состроил недоуменную рожицу.

— Разве это не… ты? — спросил он.

Линь Чэнь улыбнулся ему, бессознательно потянувшись рукой, чтобы мягко погладить ребенка по голове.

— Он поймет, кого ты имеешь в виду, — ответил он. — Поверь мне.

— Верю! — воскликнул Тиншэн, прижимая письмо к груди. — Обещаю, я защищу письмо ценой моей жизни!

— Ну, нет нужды заходить так далеко, — сказал Линь Чэнь. — Не сможешь доставить, ну и ладно; не жертвуй своей жизнью ради чего-то столь незначительного, — он поколебался. — Эм, еще, Тиншэн, если ты захочешь продолжить учиться, то стоит попросить того братца Су. Он очень образованный ученый и будет рад помочь тебе. Но не будь навязчив; он сильно болел недавно, и его нельзя утомлять. Даже если он скажет, что чувствует себя достаточно хорошо, чтобы продолжать, не слушай его — у него ужасная привычка переоценивать собственную выносливость.

— Ты беспокоишься о нем, — заметил Тиншэн.

— …да, — признал Линь Чэнь. — Беспокоюсь. Так что если ты ради меня присмотришь за ним, я буду вечно благодарен тебе. Что ж! Я достаточно тебя задержал. Тебе пора отправляться, пока день не прошел.

Тиншэн кивнул, пряча послание в рукав. Он повернулся, чтобы пойти к своим спутникам… и заколебался.

— Братец Су, я увижу тебя еще? — спросил он. — Не хочу, чтобы ты был в опасности…

— Ах, Тиншэн, ну что ты обо мне беспокоишься, у тебя есть дела поинтереснее, — сказал Линь Чэнь.

Тиншэн нахмурился.

— Ты спас меня, — просто ответил он. — Ты спас всех нас.

Линь Чэнь замер. Насколько мальчик должен был знать, случайный герой, спасший его, и Су Чжэ были разными людьми, связанными лишь опосредованно.

— Не беспокойся, братец Су, — сказал Тиншэн, бросив хитрый взгляд. — Я никому не расскажу твой секрет.

— Ценю это, — рассеянно ответил Линь Чэнь. Он полагал, что с детьми всегда было так, они всегда удивляли. И были раздражающе наблюдательны. Он откашлялся. Тиншэн все еще смотрел на него в ожидании. — Конечно, я увижу тебя снова, — сказал Линь Чэнь. — Но, скорее всего, через несколько лет. Мне нужно сначала закончить некоторые дела здесь.

Тиншэн тщательно обдумал его слова и затем серьезно кивнул. Набравшись храбрости, он бросился вперед и обнял Линь Чэня, потом побежал к своим друзьям. Вся их компания разделялась на группы по два-три человека, и они покидали город со своими “родителями”, служащими Архива Ланъя. Среди груза, который они везли обратно на гору были еще несколько голубей и дюжины новых лекарственных рецептов, которые, надеялся Линь Чэнь, помогут Чансу восстановиться.

Он желал уйти с ними всеми фибрами своей души, оставить эти смехотворные интриги и принцев позади и вернуться на свою гору, к своим книгам и к своему выводящему из себя другу.

Он остался стоять на месте.

В его ладони была смятая записка, в которой твердым солдатским почерком было написано два слова: Я согласен.

Как любезно с твоей стороны.

Линь Чэнь довольно отметил, что к почерку возвращалась его обычная изящность.

Любезность не имеет к этому совершенно никакого отношения. Нужно, чтобы ты был чем-то занят во время выздоровления, и если несколько детей не займут твоего внимания, то уже ничто с этим не справится.

Третий подосланный убийца рухнул, и в Снежном павильоне вновь воцарилась тишина.

— Они становятся все хуже и хуже, — непринужденно заметил Линь Чэнь, спокойно оттирая кровь со своего меча. Он тяжело дышал; это никуда не годилось. Хотя использовать яд было необходимо, чтобы поддерживать образ Мэй Чансу, он не мог позволить на самом деле вывести себя из строя.

Надо будет найти время — и какое-то укромное место — и потренироваться с учетом новых ограниченных возможностей. Быть может, если поэкспериментировать с дозой и частотой приема, более слабый настой, но принимаемый чаще... Еще было несколько стимуляторов, которые, по его мнению, могли бы дать ему временные приливы энергии при необходимости…

Чжэнь Пин рядом выглядел так, словно вот-вот разрыдается.

— Глава, пожалуйста, мы можем переехать уже в новую усадьбу?

Линь Чэнь мало общался с Мэн Чжи один на один после их первых двух встреч — хотя знал, что Чансу все еще переписывался с ним, — но должен был признать, что тот умел подбирать хорошие дома.

Не в общепринятом смысле, конечно же.

Нет, над усадьбой надо было значительно потрудиться (в том числе получше утеплить все наружные стены), сады были просто позорны, а о декоративном пруду и бессчетных поколениях (необычайно шумных) лягушек в нем лучше было вовсе не говорить. Лучшее, что можно было сказать об участке, это то, что там не было буквальных скелетов (хотя метафорические скелеты все еще могли обнаружиться), в отличие от некоторых других усадеб, которые Линь Чэнь осмотрел за прошедшие месяцы. Еще она была несколько в отдалении от главной улицы, это означало, что любым поставщикам придется тащить свои телеги несколько чи по немощеной дороге, пытаясь обогнуть множество луж на своем пути.

Причины, по которым эта усадьба столько времени простояла пустой, были очевидны.

Но ее преимущества, однако, значительно перевешивали эти мелкие недостатки.

Во-первых, конечно же, она тесно соседствовала с усадьбой принца Цзина. Если спросить обычного жителя Цзиньлина, он бы ответил, что потребуется полстражи или около того, чтобы доехать верхом от дверей усадьбы принца Цзина до дверей усадьбы Су, а повозкой еще дольше. Но для знающих — и любящих на досуге попрыгать по крышам — две усадьбы граничили по задней стене, разделенные только водосточной канавой. Немного слаженной работы — замаскированной ремонтом, в котором усадьба Су явно нуждалась, чтобы стать пригодной для обитания, — и можно было достаточно легко проложить туннель между двумя усадьбами, особенно со всей мощью и знаниями союза Цзянцзо и Архива Ланъя в их распоряжении.

Еще усадьба Су была расположена довольно близко к одной из множества голубятен Архива Ланъя, устроенных в Цзиньлине, а это значило, что если молодой хозяин Архива был не против прогуляться по крышам, то он мог бы с легкостью справляться с немалым количеством бумажной работы, что требовала его внимания, по переписке.

Самым важным преимуществом усадьбы, однако, было то, что она находилась недалеко от того района Цзиньлина, где шарлатаны, лекари и аптекари расставляли свои прилавки и где Линь Чэнь тщательно рылся в их товаре каждый раз, когда находил для этого время.

С этими загадочными покупками — вместе с более обычными поставками снадобий и лекарственных трав — для жителей Цзиньлина стало совершенно обыденным наблюдать за постоянным потоком телег, везущих заказы в усадьбу Су вопреки разбитым дорогам.

Важное послание исполняющему обязанности молодого господина Архива Ланъя, ведь, я знаю, он все равно сует нос в мои архивы. Как можно избавиться от гнили в потолочных балках?

Никаких запросов вне очереди, даже от друзей. Прошения подаются только лично.

— Глава, — позвал Чжэнь Пин, неловко переминаясь с ноги на ногу в дверях. Линь Чэнь едва удостоил его взглядом: он был занят тем, что пытался так обустроить свою комнату, чтобы несмотря на вход в секретный туннель позади шкафа, в ней не было слишком сильного сквозняка. С какой бы неохотой он это ни признавал, но чертежи Чансу — присланные утром с голубем и включавшие секретную комнату перед входом в секретный туннель, — пусть и придуманные словно для театральных подмостков, могли оказаться лучшим способом уменьшить сквозняк.

— Что такое? — резко спросил он, когда Чжэнь Пин продолжил стоять, ничего не говоря. — Чжэнь Пин, как ты можешь видеть, я несколько занят тем, что пытаюсь сделать так, чтобы не тратить огромных средств на уголь и при этом не замерзнуть до смерти. Или переходи к сути, или проваливай.

Чжэнь Пин ступил в комнату. В руках он держал маленькую деревянную шкатулку.

— Глава, глава Мэй прислал это вам. Мы только что получили с курьером, — сказал он.

— Курьером? Каким курьером? — спросил Линь Чэнь. — Почему он разговаривает с курьером? Стой, он что, опять подкупил официальных поставщиков Архива Ланъя? Я что, вернусь в свой Архив и обнаружу, что он подготовил какой-нибудь заговор за моей спиной?

Чжэнь Пин промолчал.

— Нет, ты прав, — продолжил Линь Чэнь. — Нет никакого смысла волноваться сейчас. Без сомнений, он уже посадил своих людей на нужные места. Зная его, он над этим работал не меньше десятка лет; Чансу никогда не скрывал своего мнения о рабочих процедурах Архива. Он вообще ни о чем не скрывает своего мнения…

Чжэнь Пин впихнул шкатулку в руки Линь Чэня. К ее крышке была прикреплена записка: Поздравляю с падением министра Лоу. Почему тебе потребовалось столько времени?

— Вот несносный, — ласково сказал Линь Чэнь и открыл шкатулку.

И уставился внутрь.

Внутри была дюжина деревянных табличек, на каждой из которых было написано имя того или иного министра. В качестве табличек была заметная разница: шершавые уголки тут и там, порой не совсем идеальный прямоугольник.

Линь Чэнь с первого взгляда опознал мастера — в конце концов, это он предложил только что переименованному Мэй Чансу заняться резьбой по дереву, чтобы занять руки, пока тот прикован к постели — это помогло бы пальцам восстановить силу и ловкость. За последние десять лет Чансу — чью соревновательную натуру не могла подавить даже заурядность задачи — стал вполне неплохим мастером по дереву, продвинувшись от изготовления простых плашек до вырезания затейливых деревянных подарков, таких как игрушки для Фэйлю. Или шпильки для Линь Чэня.

— …как долго Чансу делал их? — спросил Линь Чэнь. — Нет, не отвечай, я не хочу знать. Не сомневаюсь, он был занят заговорами за моей спиной, даже когда я велел ему отдыхать. Лучше скажи мне вот что: и что именно я должен с ними делать?

— Эм, глава Мэй сказал, что вы должны их сжигать. Когда падет тот или иной министр.

Линь Чэнь уставился на него.

— Ты хочешь, чтобы я хранил эту шкатулку с исключительно компрометирующим содержимым в доме, чтобы пафосно сжигать по табличке каждый раз, когда воплотится какой-либо из планов Чансу?

— Да, — ответил Чжэнь Пин.

Линь Чэнь посмотрел на него еще раз. А затем нашел табличку с именем Лоу Чжицзина и бросил ее на жаровню.

Молча они наблюдали, как языки пламени трепещут по краям таблички, поначалу медленно, а затем сразу со всех сторон, обугливая и поглощая дерево, пока не осталось ничего, кроме пепла.

— Вообще, — сказал Линь Чэнь, — это приносит много удовлетворения.

Цзинъяню пришлось признать, что туннель был гениальным инженерным решением, особенно с учетом того, что вся работа была проведена в строжайшей секретности и всего за несколько месяцев. Там даже был маленький кабинет с ковром, столом и несколькими подушками, а также несколько книг для развлечения, если кому-то придется ждать в туннеле.

Все было очень культурно.

Однако температура была не очень комфортна: при каждом выдохе Цзинъянь видел белые облачка пара, вырывавшиеся изо рта, а воздух был достаточно холодным, чтобы каждый вдох грозился обратиться кашлем.

Обычно Цзинъяню было бы все равно — он привык держать свои покои лишь немногим более теплыми, чем туннель, и носил подбитый мехом плащ — но он хорошо осознавал, что Мэй Чансу крайне легко заболевал.

Казалось, что каждые несколько дней Цзинъянь получал сообщение, что принцу Юю было отказано от усадьбы Су из-за вернувшегося нездоровья ее хозяина, и эта ситуация — сколько бы баснословно дорогих лекарств ни посылал его брат — не изменится в ближайшем будущем, судя по всему.

Цзинъянь встречался с Мэй Чансу всего несколько раз с тех пор, как согласился на его условия, — чаще всего обмен информацией происходил через незаметные записки, появлявшиеся в неожиданных местах в подозрительно подходящий момент, — но вопреки тому, что Мэй Чансу был стратегом, Цзинъянь проникся к нему невольным уважением. Он не желал тому заболеть.

Чжэнь Пин, помощник Мэй Чансу, очевидно чувствовал нечто похожее. Он укутал своего господина в плащ несмотря на то, что тот закатил глаза, и — когда все нужные расшаркивания были соблюдены, а туннелем достаточно повосхищались — предложил, чтобы они без задержек переместились в гораздо более теплую усадьбу Су.

После краткой битвы сил воли — которую Цзинъянь распознал благодаря собственному общению с глазу на глаз с Чжаньином — Мэй Чансу сдался, и они четверо быстро расположились в кабинете Мэй Чансу в его усадьбе, где температура была куда приятнее. По незаметному жесту Чжэнь Пин и Чжаньин удалились, без сомнения, чтобы поискать чем перекусить и пожаловаться друг другу на своих начальников.

Мэй Чансу уселся за стол и жестом предложил Цзинъяню занять место напротив. Для кажущегося столь дотошным человека его стол выглядел так, словно на нем что-то взорвалось, повсюду лежали обрывки и куски бумаги, исписанные мелким, убористым почерком. С такого близкого расстояния Цзинъянь мог видеть, что руки Мэй Чансу тоже были забрызганы тушью — пара пятнышек была даже на его белых рукавах.

Однако его улыбка быстро исчезла, когда Мэй Чансу заговорил.

— Теперь, когда мы совершенно одни, ваше высочество, я полагаю, подходящее время поговорить с вами начистоту о том, что я хочу в качестве вознаграждения за свою помощь.

— Вознаграждения? — переспросил Цзинъянь, холодея. Было глупо чувствовать себя преданным из-за этих слов; разве он не знал, что стратеги, по самой сути своего дела, всегда думали о собственной выгоде? Он слишком расслабился. — Разве господин Су не заявлял, что хотел выбрать меня ради помощи народу Великой Лян?

— Да, — согласился Мэй Чансу, — но принц Цзин должен хорошо знать, что люди редко действуют исходя лишь из одного мотива и нечасто из чистого человеколюбия, какую бы ложь они ни говорили своим товарищам. Или самим себе.

— И что же тогда хочет господин Су? — спросил Цзинъянь. — Земель? Титулов? Позиции при дворе? Я не могу предложить вам дочь замуж; если господин Су жаждет подобной награды, то ему лучше служить кому-то другому.

Мэй Чансу мрачно улыбнулся.

— Слишком поздно для нас обоих, ваше высочество, — сказал он. — Хотя вы не осознавали этого в то время, но было слишком поздно еще до нашей встречи. Нет, я не хочу подобных мимолетных удовольствий — я хочу справедливости. Я хочу заново открыть дело армии Чиянь.

Должен быть, подумал Цзинъянь, предел тому, сколько раз мир человека может переворачиваться с ног на голову за один разговор.

— Значит, вы поэтому хотите, чтобы я стал императором? — уточнил он. — Потому что вы не думаете, что другие принцы будут вам потакать?

— О, все еще хуже, — ответил Мэй Чансу. — Я хочу заново открыть и пересмотреть дело Чиянь, пока ваш отец все еще жив и на троне. Я хочу очистить имя семьи Линь, я хочу, чтобы Великая Лян признала, что ее наследного принца несправедливо осудили и что ни что иное, как бушующая паранойя, привела к смерти тысяч невинных людей. И я хочу, чтобы это признал именно текущий император.

Цзинъянь… Цзинъянь не понимал, что и чувствовать по поводу этой просьбы. Дело Чиянь… та бойня привела к потрясению всего его мира, это был определяющий момент в жизни, когда его бесцеремонно выкинуло из блаженной юности в невыносимое одиночество его нынешнего существования… Это была жесточайшая просьба, потому что выполнить ее он жаждал каждым фибром своей души, но думать, что это возможно, было величайшей блажью.

Его отец никогда не дозволит этого.

— Кто вы? — спросил Цзинъянь. — Вы из приближенных принца Ци? Член армии Чиянь?

— Ни то, ни другое, — ответил Мэй Чансу. — И если быть совсем откровенным, ваше высочество, мне безразлично это дело. Жизни невинных были потеряны, люди несправедливо обвинены, сильные пожирали слабых и были повержены в свой черед… исторические записи пестрят подобными событиями, и я не жду, что что-то изменится. Нет, причина, по которой я делаю это, куда более личная: я делаю это, чтобы выполнить данное другу обещание.

— И все же вы решились на столь сложное дело, — сказал Цзинъянь. Он чувствовал себя оцепеневшим, как будто вне тела. Мэй Чансу бесстрастно наблюдал за ним, словно ждал, что он сделает неверный шаг и покажет себя недостойным. — Даже я не знаю, что случилось тогда. Я покинул столицу, чтобы сражаться в Дунхае, а вернувшись, обнаружил город перевёрнутым с ног на голову.

— Несомненно, это спасло вам жизнь, — заметил Мэй Чансу. — Если бы не тот удачный поход, вы были бы в соседней камере с вашим братом. Но этого не случилось. Вы избежали смерти. Разве вы не хотите найти правду?

— Конечно, хочу! — рыкнул Цзинъянь. — Как вы можете в этом сомневаться? Я годами противостоял отцу, борясь за правду… и все, что получил — это изгнание на границы и страдания матушки. Вы говорите, вам безразлично это дело, ну а мне нет! И мне безразличны ваши обвинения.

Мэй Чансу ничего не ответил, лишь продолжил смотреть в лицо Цзинъяню, острым взглядом пронзая его душу до самого дна.

— Знайте, — наконец произнес он, — что мне наплевать на ваши мелочные истерики. Мне наплевать на благополучие вашей матери; мне наплевать, какие оскорбления вы перенесли в жизни. На что мне не наплевать, так это на выполнение моего обещания другу. И я пожертвую всем ради этого, в том числе вашей жизнью, если потребуется.

Настал черед Цзинъяня горько улыбаться.

— Моей жизнью? — повторил он. — О, полагаю, это малая цена, чтобы заплатить за столь великого мужа, как вы.

— Не поймите меня неправильно, выше высочество, — ответил Мэй Чансу. — Я с радостью пожертвую и своей. Нет ничего, что я бы не отдал ради этого дела.

Он встал удивительно текучим движением, повернулся спиной к Цзинъяню и прошел к книжным полкам.

— К счастью, ваше высочество, — сказал он, — я сомневаюсь, что дело дойдет до такого. Если только что-то не пойдет катастрофически не так, обе наши жизни в безопасности.

Он взял несколько документов с полки и положил их перед Цзинъянем.

— Все данные, что у меня есть о взяточничестве при дворе, — пояснил он. — И особенно о хоу Нине. Ваши предыдущие попытки найти справедливость были безуспешны — в то время у вас не было меня, — еще две книги бухнулись рядом с заметками. — Книги по управлению и политике, — продолжил Мэй Чансу. — Если вы воспользуетесь шансом стать наследным принцем — не говоря уже о возможности стать императором, — то вам понадобятся обе. Достичь справедливости в этом конкретном деле — это одно, добиться, чтобы ваша империя процветала, — другое.

Цзинъянь протянул руку и, взяв заметки, пролистал их. Казалось, они были написаны двумя разными почерками, некоторые предложения были вычеркнуты, на полях задавались вопросы и давались ответы.

— Надеюсь, туннель соответствует вашим стандартам, ваше высочество, — сказал Мэй Чансу, снова садясь за стол. — Мы будем часто его использовать.

Только покинув усадьбу Су, Цзинъянь сообразил, что не спросил о личности таинственного друга Мэй Чансу.

Ты описывал его Водяным Буйволом — это еще очень мягко сказано. Надеюсь, этот твой принц стоит того.

Будет стоить.

Линь Чэнь понюхал свои руки.

— Хм, — произнес он. — Чжэнь Пин, где, ты сказал, ты взял эти мандарины?

— Их принес на новый год молодой господин Янь, глава, — ответил Чжэнь Пин. “Вы присутствовали при этом”, — не сказал он. Было вполне возможно, что прожив так долго рядом с Фэйлю, Линь Чэнь отвык от того, что фрукты съедались дольше, чем за пару дней.

Линь Чэнь взял в руки неочищенный мандарин и лизнул его.

…впрочем, было столь же вероятно, что Линь Чэнь опять надышался парами в своей лаборатории. Чжэнь Пин отчаялся вывести всевозможные лекарские, алхимические и прочие запахи из обивки.

— Хм-м-м, — протянул Линь Чэнь. Он бросил мандарин Чжэнь Пину, который смог поймать его, не прикасаясь к облизанной части шкурки. Были границы, которые он предпочел бы не пересекать, и взаимодействие с телесными жидкостями Линь Чэня было одной из них.

— Перенеси всю партию в мою лабораторию, — приказал Линь Чэнь, — на них порох. Я прогуляюсь ненадолго — на пару палочек или около того. Не жди меня.

— …порох? — спросил Чжэнь Пин, но было слишком поздно. Линь Чэнь уже ушел.

Черный силуэт опирался на стену его кабинета.

Янь Цюэ пережил последние бурные годы не благодаря расслабленности. К его предплечью был прикреплен набор игл, каждая покрыта тонким слоем яда. Он сам изобрел этот яд, предназначенный обездвижить, а не убить противника. За годы он выработал устойчивость к этому яду, а другие — например, Юйцзинь — нет.

Янь Цюэ шагнул вперед.

— Я не ждал гостей, — сказал он, сохраняя голос ровным и спокойным, а руки держа по бокам. — Чем могу вам помочь?

Силуэт отлепился от стены.

— Вы можете мне помочь, если откажетесь от вашего идиотского плана, — сказал человек. — Ну правда, хоу Янь, я был о вас лучшего мнения. Вы, может быть, и хотите покинуть этот мир в сиянии славы, но вы вообще подумали о вашем сыне? О ваших домочадцах? Наказанием за измену служит истребление родичей в девяти поколениях, и хотя я не чиновник, я точно отнес бы взрыв, приведший к смерти императора и придворных, к измене.

Человек постарался скрыть черты лица — но вопреки этому, Янь Цюэ не мог избавиться от ощущения, что манера речи, драматические жесты, наклон головы, менторский тон очень хорошо ему знакомы…

— …Чэнь-эр? — спросил хоу Янь. — Что ты здесь делаешь?