Archive of Our Own ^beta

Chapter Text

Хиджиката несся по замку в наспех наброшенной на плечи мантии и гадал, зачем его вызвали посреди ночи. Отосе быстрым шагом — слишком быстрым для женщины ее лет — шла впереди и периодически оглядывалась, будто проверяла, не сбежал ли новоиспеченный староста ее факультета от внезапного «вызова на ковер». Наконец, она резко остановилась у гигантской статуи грифона и взмахнула пальцами:

— Бог разрушения! — сказала она пароль, и статуя сдвинулась, освобождая проход.

Ступени вырастали прямо из каменного пола и взмывали винтом вверх, словно волшебный эскалатор. Терпкий запах табака почувствовался уже на лестнице. Хиджиката глубоко втянул его ноздрями: сейчас бы, после отбоя, сидеть у открытого окна и тайком потягивать запрещенную в школе сигарету… о нет! Неужели, кто-то заметил, что он курит, и теперь его отчислят из-за такой ерунды? Мысль была бредовой, но ладони мгновенно вспотели. «Если я выйду из этой двери по-прежнему студентом Хогвартса, точно брошу!» — дал себе обещание Хиджиката, прекрасно зная, что после непременно его нарушит.

Кабинет директора находился на вершине башни, в круглом просторном помещении с множеством окон. Хиджиката был здесь впервые. В ночном мраке это место жутко напоминало атмосферный бар, оформленный под библиотеку: на полках вместе в книгами пылились бутыли с выдержанным вином и крепкими солидными напитками, затхлый воздух провонял табаком, да и освещение было весьма тусклым. Десятки магических приборов, поблескивавших серебряными боками в лунном свете, казались здесь неуместными, словно дети в борделе.

А вот сам директор Мацудайра вписывался в атмосферу своего кабинета идеально, будто был частью интерьера. Он сидел за массивным деревянным столом, уставленным неровными кипами бумаг, заворотив ноги на одну из них и безжалостно придавив листы грязными сапогами. Под его хмурым взглядом из-под темных очков у любого нормального человека возникало желание вжаться в стену. Ему куда больше была бы к лицу должность смотрителя Азкабана, но министерство распорядилось иначе.

— Тошиии, — нараспев произнес Мацудайра и выдохнул огромное облако дыма, серым туманом расползшееся по кабинету. — Разбудили тебя?

— Нет, профессор, я еще не спал, — заверил Хиджиката. — Что-то произошло?

— Дааа, кое-что, — Мацудайра повернул голову, и Хиджиката заметил, что ухо у него было перевязано.

Одна мысль о том, что кто-то мог ранить такого сильного мага, вызывала дрожь — куда привычней и спокойней было думать, что тот напился и упал с лестницы.

— Тоши, у меня к тебе просьба, — Мацудайра кивнул в сторону одной из лестниц у книжных полок. Хиджиката подошел ближе и уловил взглядом в тени шевеление размытого светлого пятна.

«Это призрак», — тут же понял он. Страх мгновенно сковал тело, скрутил желудок, скользнул каплей холодного пота по спине. За четыре с лишним года в Хогвартсе он так и не победил свою боязнь перед привидениями: вместо этого он лишь привык скрывать свои эмоции и вести себя как обычно, чтобы другие ученики не сочли его трусом. Вот и сейчас — он лишь слегка дернулся, побледнел, но устоял на месте, стараясь дышать ровно.

— Познакомься с нашим новым студентом, Тоши, — сказал Мацудайра и поманил «призрака» пальцем.

В узкую полосу лунного света вышел всклоченный сутулый парень. Его светлая мантия, наброшенная только на одно плечо, была грязной и истерзанной настолько, будто его волоком тащили по земле не один километр. Черные брюки были разорваны на коленях и обнажали содранную кожу. Руки были сплошь в царапинах, пальцы и ладони перевязаны, на шее из-под воротника виднелся компресс. Щеку украшал синяк, а переносицу — широкий пластырь. Взлохмаченные, покрытые землей и сажей волосы в свете луны тускло отливали серебром.

— Саката Гинтоки, — представил его Мацудайра, и парень поднял на Хиджикату взгляд — мутный и безжизненный, словно у привидения, однако, без всяких сомнений, это был живой человек. — С завтрашнего дня он будет учиться с вами. Шляпа только что определила его в твой факультет, так что покажи ему тут все.

— Перевод студента? После начала учебного года? — осторожно выразил сомнения Хиджиката.

— Вроде того, — уклончиво ответил Мацудайра, почесал седую щетину и вяло махнул рукой. — А теперь валите отсюда и дайте старику спокойно выпить на ночь, — он отвернулся к портретам предыдущих директоров Хогвартса, неодобрительно взирающих на него сверху. — Ээээх, и какого черта тут одни бородатые хрычи, почему за столько веков среди вас не было ни одной симпатичной женщины…

— Пойдемте, — Отосе приобняла за плечи обоих студентов и вывела их из кабинета.

Хиджиката спускался молча, в растерянности — на его памяти еще ни разу ученика не переводили в Хогвартс. Тем более в октябре. Тем более посреди ночи. Еще подозрительнее был вид нового студента — парня будто только что вытащили из окопа. Дело точно было нечисто, но взрослые очевидно не собирались посвящать Хиджикату в подробности.

— Будь добр, проводи Сакату в спальню Гриффиндора, — попросила его Отосе, когда они оказались в коридоре. — Он наверняка устал с дороги и валится с ног.

— Профессор! — позвал Хиджиката, быстро соображая как бы лучше сформулировать вопрос, но плюнул и решил спросить в лоб. — Вы точно не хотите уведомить меня о деталях? Из какой школы его перевели к нам? Почему так внезапно? На какой курс он определен?

— На пятый, он твой ровесник, — ответила Отосе на самый простой из заданных вопросов и замолчала. Хиджиката тоже ничего не говорил, ожидая дальнейших объяснений.

— Послушай, мальчик мой, — наконец, устало выдохнула она. — Не забивай голову лишней информацией, — она грубо потрепала его по волосам, выбивая пряди из хвоста. — Так распорядился директор Мацудайра, и это все, что тебе нужно знать. А теперь, как декан Гриффиндора, я прошу тебя отвести Сакату в комнаты факультета и помочь ему освоиться в новом месте. Его форму и учебники доставят в спальню к утру. Спокойной ночи.

Четко дав понять, что разговор окончен, она резко отвернулась и двинулась по коридору к своей башне. Хиджиката вздохнул и направился в сторону гостиной Гриффиндора.

Саката молча шел за ним. Он двигался тихо, ступая по каменному полу, будто по перине, и первые минуты пути Хиджиката невольно оглядывался — проверял, не растворился ли тот в воздухе, будто призрак. Новый студент молчал и все так же безжизненно смотрел ему в спину — и это напрягало. Любой нормальный человек, впервые оказавшись в Хогвартсе, непременно будет осматриваться — взгляд сам цепляется за живые картины, волшебные светильники, заколдованные лестницы и прочие причудливые детали интерьера. Но Сакате, казалось, было интереснее разглядывать спину провожатого. Он был словно старик, повидавший все на своем веку, и больше ничему не удивляющийся.

Хиджиката несколько раз порывался спросить его о чем-нибудь: вопросы туманом клубились в голове, давили на череп изнутри. Хотелось применить на новичке Петрификус Тоталус, пустить ослепительный свет в глаза и подробно допросить: кто он, откуда и почему так подозрительно выглядит. Хиджиката, конечно, понимал, что это желание вряд ли можно назвать вполне здоровым. От этого он злился на себя, злился на директора, на декана и, конечно, злился на неблагонадежного молчаливого студента, с которым предстояло теперь спать в одной комнате. Он еле сдерживал гнев и считал шаги до пункта назначения.

Наконец, они добрались до портрета Полной Дамы.

— Это гостиная Гриффиндора, — как можно спокойнее пояснил Хиджиката. — Чтобы попасть внутрь, нужно назвать пароль. Запомни его. Колючая слива! — обратился он к стражу на портрете.

— Верно, — сонно подтвердила Полная Дама и, широко зевая, открыла проход.

В гостиной стоял полумрак. Просторная комната с высокими сводами освещалась лишь догорающим огнем в камине. Хиджиката обернулся — Саката по-прежнему смотрел на него безжизненно: между тяжелыми веками и белесыми бровями пролегла обширная пустошь. Под этим взглядом Хиджиката внезапно почувствовал себя смертельно уставшим. Очень захотелось покончить со своими обязанностями и поскорее лечь в постель.

— Здесь мы учимся и отдыхаем. Пароль никому из других факультетов не сообщать. Расписание высвечивается на этой доске, вход в мужскую спальню там, — Хиджиката скупыми жестами сопровождал свои слова, указывая нужные направления. — К девчонкам не суйся, их лестница заколдована, и Шимура с тебя шкуру сдерет. Все ясно? — он мельком взглянул на Сакату. — Советую перед сном принять ванну.

— Как-нибудь проживу без твоих советов, мамочка.

Хиджиката удивленно моргнул. Он впервые услышал голос нового студента, поэтому на какой-то миг даже не поверил, точно ли сейчас говорил он. Но в гостиной больше никого не было, да и самоубийц в Гриффиндоре не водилось.

— Что ты сказал? — уточнил Хиджиката.

— А, прости, что тихо говорю, у меня был тяжелый день, — не меняя выражения лица произнес Саката. — Я сказал: если только такая красотка, как ты, составит мне компанию и потрет спинку, то я бы предпочел сначала принять ванну. Или ты сразу хочешь в постель?

Хиджиката опешил. На мгновение он подумал, что, возможно, новый студент из-за длинных волос принял его за девушку, но тут же отбросил эту мысль — по его низкому голосу спутать было просто невозможно. Саката словно прочитал его мысли: хитро прищурился и расплылся в мерзкой ухмылке.

Ублюдок издевался.

Ярость моментально полыхнула в груди, заставила все мышцы напрячься, мелькнула перед глазами ослепительной вспышкой. В следующую секунду Хиджиката уже держал Сакату за грудки и прижимал спиной к перилам лестницы.

— Слушай сюда, ублюдок, — прорычал он ему в лицо, прожигая взглядом насквозь. — Я понятия не имею, из какой дыры тебя к нам перевели — Дурмстранга, Шармбатона, да хоть из самого ада, мне плевать! Но только попробуй создать проблемы Гриффиндору или нашей школе — я тебя голыми руками намотаю на древко метлы и вышвырну в Запретный лес. Посмотрим, как ты будешь выпендриваться после того, как тебя вздрючит целое стадо кентавров!

Саката смотрел на него и впервые за все время выглядел заинтересованным.

— Ооо, какие мы дерзкие, — новый студент впился взглядом в его глаза и быстрым змеиным движением облизал губы. — А вблизи ты еще симпатичнее.

Хиджиката услышал скрип собственных зубов. Кровь стучала в висках, кулаки сжимались, вдавливали Сакату в перила. Но тот как будто не чувствовал никакого дискомфорта и продолжал азартно смотреть на Хиджикату своими ненормальными багряными глазами. В этот момент они сияли так ярко, словно это не слабый огонь камина подсвечивал их, а наоборот — пламя внутри Сакаты было настолько мощным, что могло поддерживать и его жизнь, и жар очага.

Хиджиката не был трусом, но всего на секунду ему стало не по себе. В голове пронеслась дурацкая мысль: а что если этого студента действительно перевели к ним из ада? Он натужно сглотнул и с силой отбросил противника в сторону подальше от себя. Тот рухнул на пол, тихо посмеиваясь.

— Ты меня слышал, — сквозь зубы процедил Хиджиката, смотря на Сакату сверху вниз. — Доставишь нам проблемы — и вылетишь отсюда быстрее, чем снитч!

И он широким шагом направился в мужскую спальню, ни разу не оглянувшись.

Chapter Text

— Кто этот кучерявый? — отрешенно спросил Окита Сого, совершенно не заботясь о том, что объект обсуждения наверняка его слышит.

— Саката Гинтоки, наш новый студент, — пояснил Хиджиката, тоже не утруждая себя говорить тише.

— Эээ, ни разу его не видел.

— Он прибыл сегодня ночью.

— Из какой школы его перевели?

— Не знаю.

— А почему ночью и в октябре?

— Не знаю.

— А почему он носит мантию только на одном плече?

— Не знаю. Но, скорее всего, потому, что он придурок, — чуть повысил голос Хиджиката и покосился на новичка недобрым взглядом.

— Ничего не знаешь о таком подозрительном студенте своего факультета, — гадко протянул Сого. — Тебе не стыдно все еще занимать должность старосты?

— Захлопнись и сдохни, Окита.

— Сам сдохни.

Хиджиката вздохнул и тяжело подпер щеку кулаком, продолжая ковырять вилкой щедро политый майонезом омлет. Любимый завтрак встал поперек горла, и даже привычная пикировка с Сого совершенно не бодрила.

После странного ночного знакомства Хиджиката промаялся без сна почти до утра, прислушиваясь к каждому шороху. Конечно, он не боялся — много чести! — но волнение щекотало под сердцем, гоняло в голове беспокойные мысли. Почему директор Мацудайра так доверчиво впустил в школу подозрительного чужака? Что если этот парень сумасшедший? Что если он навредит кому-то из младших учеников?

В результате Хиджиката, конечно, не выспался, а в Хогвартсе ничего не произошло — к утру никто не был убит, ограблен или изнасилован, ни на ком не применили даже безобидных заклятий, да и на кошмары никто не жаловался. Новичок, по всей видимости, провел ночь на диване в гостиной и все-таки внял совету посетить ванную — по крайней мере, его лохматые светлые патлы и безжизненное лицо выглядели чище, но от этого отнюдь не лучше.

Хиджиката бросил в его сторону неприязненный взгляд. Белобрысый всего в нескольких метрах от него доедал пятую порцию шоколадного пудинга. Он вальяжно расселся за столом Гриффиндора в форме Гриффиндора, надетой кощунственно неряшливо, и выглядел при этом настолько скучающим, будто это не ему предоставили огромную честь стать студентом лучшего факультета прославленной школы магии и волшебства. То, что ублюдок этого не заслуживал, Хиджиката не сомневался ни на миг. Видимо, дурная шляпа впала в старческий маразм или спилась в компании директора, не иначе.

— Ого! — громогласно воскликнул Кондо, нарушив тяжелое молчание, и встряхнул в руках свежую газету. — Вчера вечером мракоборцы предотвратили ограбление Гринготтса и почти поймали преступника!

— Что значит «почти»? — нахмурился Хиджиката.

— Вчера днем в Министерство магии из надежного источника поступил донос о предстоящем ограблении волшебного банка «Гринготтс», — Кондо пробегал глазами по строчкам. — Благодаря этой информации мракоборцы вовремя организовали засаду и смогли предотвратить преступление, — он отложил газету и присвистнул.

— Неужели Отдел тайн в кои-то веки сделал что-то полезное. Или его сдал кто-то из своих. — задумчиво сказал Хиджиката и поднял глаза к волшебному потолку, на котором раздражающе ярко сияло солнце. — Ну и? Кто преступник?

— Хмм, странно, но тут не сказано… — Кондо зашуршал газетой, перелистывая первую полосу, и несколько раз осматривая страницу с обеих сторон. На фотографии лениво двигался владелец банка — неприятной внешности гоблин с крючковатым носом — а на заднем плане работали несколько мракоборцев. Не самая интересная фотография после подобного происшествия.

— Написано, что ведется опознание по снимку, — Кондо разочарованно отложил газету. — Но при этом фото к статье не прикрепили? Вот же газетчики схалтурили! Долго же они его искать будут такими темпами.

— Это не вина прессы, — выдохнул Хиджиката, отодвигая в сторону тарелку с нетронутым завтраком. — Думаю, на них надавили, чтобы скрыть информацию. Наверняка все куда серьезнее.

— Эээ? Почему, Тоши? — Кондо вперился в него внимательным взглядом.

Хиджиката посмотрел на него и едва сдержал улыбку. Пока Кондо, как и на первом курсе, продолжает с таким же искренним детским интересом ожидать его логических умозаключений, мир уж как-нибудь выстоит.

— Мракоборцы ждали преступника, но тому удалось сбежать. Должно быть, он дьявольски силен, — объяснил Хиджиката. — Думаю, Министерству уже известно, кто запланировал этот налет, но они понятия не имеют, как его ловить. Возможно, это известный рецидивист, который сейчас разгуливает на свободе. И чтобы избежать паники, Министерство пустило в медиа такую пространную формулировку — они не знают, что сказать общественности и просто тянут время. И отсутствие фотографии это лишь подтверждает.

— Либо преступнику повезло, — предположил Сого, с безразличным видом дожевывая свой завтрак. — Они могли просто недооценить его.

— Вряд ли, — с сомнением в голосе ответил Хиджиката. — Но если так, то это фатальная недоработка мракоборческого центра… Хотя это их ответственность в любом случае — у них были все карты на руках, а они умудрились упустить преступника. Черт, когда я стану мракоборцем, то не допущу таких ошибок!

— А ты на редкость самоуверенный парень, Тоши.

Голос прозвучал чуть громче, чем мерный гул утренних разговоров, но этого хватило, чтобы все студенты, которые еще оставались в Большом зале, мигом замолчали. Беловолосый обладатель голоса невозмутимо облизал ложку от пудинга, будто вовсе не обращая внимания на прилипшие к нему взгляды, и ехидно посмотрел на Хиджикату. Тот на секунду опешил, но тут же поднялся с места.

— Что ты сказал? — медленно спросил он.

— Ты всегда плохо слышишь или только мою речь не воспринимаешь? — поинтересовался в ответ Саката, тоже вставая с места и насмешливо глядя на Хиджикату.

Все в зале уставились на них в ожидании чего-то интересного.

— Я знаю только человеческий язык, — ответил тот, неспешно подходя к новичку и сжимая в кулаках вспыхнувшую злость. — А ты видимо говоришь на гоббледуке. Или это мермиш? Поэтому у тебя глаза дохлой рыбы?

— А ты свои глаза видел? — новичок дерзко вскинул подбородок. — У тебя зрачки расширены. Употребляешь что-то запрещенное? Или они такие потому, что ты сейчас смотришь на то, что тебе нравится, Тоши? — он произносил его имя с таким же смакованием, с каким только что уплетал пудинг.

Хиджикату это бесило до дрожи. Хотелось как следует размахнуться и вмазать по этой обнаглевшей роже, но староста факультета не имеет права так просто срываться на эмоции, тем более при других студентах. Слова и грозный голос были единственным его оружием.

— Кого ты назвал «Тоши»? Я Хиджиката Тоширо, староста факультета Гриффиндор, — с достоинством произнес он.

В этот момент произошло что-то странное. Саката удивленно моргнул, его взгляд вдруг прояснился, подбородок дрогнул.

— Хи… Хиджиката, ты сказал? — тихо произнес он. Его напускная развязность вмиг куда-то исчезла, плечи напряглись. Он внимательно всматривался в лицо Хиджикаты и будто не верил тому, что видит. Под его взглядом было неуютно, он будто проникал под одежду, под кожу, ощупывал, как рентгеновский луч.

Хиджиката не выдержал и открыл было рот, чтобы задать один из десятка вопросов, спутанным клубком вертевшихся в голове, но не успел.

В один момент глаза заволокло серое облако. Хиджиката почувствовал, как его окутал плотный туман, пробирающий холодом до костей.

— У-ху-ху-хууу! — загудело в ушах.

Все закончилось так же быстро, как и началось. Мир вернулся в норму, и Хиджиката обнаружил себя стоящим в прежней позе — оцепеневшим от ужаса. Холодная испарина мерзкой пленкой облепила сплошь покрытую мурашками кожу. От всплеска адреналина сердце колотилось в груди, как бешеное. Еще бы секунда — и он бы наверняка спятил от страха.

Шумно выдохнув, он медленно повернул голову — призрак Толстого монаха, только что выплывший из пола и пролетевший сквозь тело Хиджикаты, неуклюже разворачивался под потолком. Монаху явно показалось забавным это развлечение — пролетать через студентов — и он неспешно заходил на второй круг.

Хиджиката несдержанно выругался, судорожно соображая, как бы быстро покинуть зал, чтобы никто из присутствующих не принял это за побег. Самым подходящим было сейчас бросить короткое оскорбление Сакате и быстрым шагом уйти. Он обернулся к новичку, подбирая нужное слово и внезапно столкнулся с полными ужаса багровыми глазами.

Саката напрочь забыл про Хиджикату — его взгляд был устремлен на приближающегося призрака. Он в немом крике распахнул рот, сделал несколько неуверенных шагов назад — затем быстро развернулся и бросился прочь.

Хиджиката в смятении смотрел в его спину несколько мгновений. Ему и в голову не могло прийти, что кто-то настолько наглый и заносчивый может страдать от такой же фобии, что и он сам. И уж точно он никогда не задумывался о том, что можно просто взять и вот так позорно сбежать. Но это то, что ему всегда — ВСЕГДА! — хотелось сделать в такие моменты. И сейчас — тоже.

— С… стой! Нельзя бегать по коридорам! — крикнул Хиджиката и рванул следом за новичком.

Саката, конечно, его не послушал. Он бежал по коридорам с сумасшедшей скоростью. Поначалу Хиджиката подумал, что он несется, не разбирая дороги — заблудиться в Хогвартсе в первый день было обычным делом. Но довольно быстро Саката добрался до башни Гриффиндора, ринулся по последней лестнице вверх, перепрыгивая через несколько ступеней сразу, и с разбегу врезался в портрет Полной Дамы.

— Впусти меня! — заорал он.

— Нахал! — вскрикнула страж гостиной Гриффиндора и вжалась в раму, стискивая платье на груди. — Убери руки от моего гобелена, негодник!

— Извини! — он вцепился в раму, в панике оглядываясь. — Пожалуйста, впусти меня!

— Пароль? — строго спросила Полная Дама.

— Па… пароль? — глупо моргнул новичок. — Это… кажется, терновая клубника?

— Пароль неверный!

— Неееет! Умоляю, впусти меня! — он снова заелозил пальцами по полотну, заставляя Полную Даму визжать и хвататься за платье.

К этому моменту Хиджиката уже нагнал его и схватил за локоть, отдергивая от картины:

— Что ты творишь, приду…

Но договорить он не успел: портрет Полной Дамы поплыл, будто в знойном мареве, и из гобелена по пояс выскользнуло факультетское привидение Гриффиндора.

— Что за шум в столь ранний час? — спросил Почти Безголовый Ник, глядя на студентов перед собой.

Саката обмер, пялясь на призрака широко распахнутыми глазами. Его губы задрожали, как у ребенка, готового вот-вот заплакать.

— Хиджиката, почему вы докучаете Даме? — буднично поинтересовался призрак и вдруг склонился ниже, уставившись на Сакату. — А ты кто, в форме Гриффиндора? Я тебя раньше не видел.

Тот в ужасе отшатнулся, плотно прижался к Хиджикате, пытаясь спрятаться за его спину. Дрожь Сакаты передавалась через кончики пальцев, через порывистое дыхание, перебиваемое тихими всхлипами. За столько лет в Хогвартсе Хиджиката свыкся с необходимостью прятать свой страх и даже научился иногда говорить с Ником. Но сейчас он заразился чужими эмоциями, словно не полностью выздоровевший человек, внезапно оказавшийся в лепрозории. Его колотило от ужаса, и он не мог вымолвить ни слова.

— Ты новенький? — спросил призрак. — Тогда позволь мне представиться. Сэр Николас де Мимси-Дельфингтон, к вашим услугам. Проживаю в башне Гриффиндора, — он учтиво склонился ниже и манерным жестом, каким обычно снимают шляпу, отвел голову в бок. В неровном срезе шеи зияли кроваво-серые пульсирующие внутренности.

— АААААААА!!! — Саката дернулся назад, оступился, кувырнулся с лестницы, жестко приземлившись на площадку. Но тут же, словно большой кот, суматошно вскочил на ноги и рванул вниз.

— Стоооой! — отмер Хиджиката и бросился за ним. — Эти лестницы заколдованы, ты расшибешься!

Он и сам не до конца верил себе, что бежал не от привидения, а за новичком, чтобы помочь тому не убиться. Не мог же он — староста и пятикурсник — бегать от призраков, как при первом знакомстве с ними в 11 лет! Он же не ребенок или трус какой-то, в самом деле! Конечно, он лишь выполняет свои обязанности! Поэтому он продолжал кричать в след Сакате:

— Да остановись ты уже! Никто тебя не тронет!

— Заткнись! — крикнул тот в ответ и чуть не рухнул вниз, когда лестница неожиданно начала перемещаться. — Что это за херня?! — выдохнул он, вцепившись в перила.

— Сказал же, они заколдованы! Двигаются сами по себе!

— Зачем?! Это же никому не удобно!

— Понятия не имею!

— Ладно, плевать! — крикнул Саката и ловко залез на перила. Лестница еще только подплывала к площадке — медленно, с глухим скрипом — а новичок уже взлетел на нее одним мощным прыжком.

— Псих ненормальный! — ошеломленно отозвался Хиджиката, продолжая преследование.

Саката был быстрым, как ветер. Он мчался по ступеням так лихо, будто всю жизнь тренировался ради этого момента. Хиджиката уже выбивался из сил, но только и мог, что поспевать за ним. На то, чтобы догнать Сакату, шанса у него не было и вовсе. А до первого этажа оставалось уже всего ничего.

— Ты такими темпами убежишь из школы! — выкрикнул Хиджиката.

— Я как раз и ищу выход! — проорал в ответ Саката. — Я свалю из этого замка с привидениями, чего бы мне это ни стоило! — он спрыгнул на площадку первого этажа, заметался, не понимая, куда дальше, и тем самым дал Хиджикате небольшую фору. Тут он заметил коридор с лестницей вниз и кинулся туда.

— Нет! Там подземелье Слизерина!

Мысль о том, чтобы наткнуться на чертового Такасуги или Киджиму на их территории, вызвала очередной выплеск адреналина, и Хиджиката в одном отчаянном рывке схватил Сакату за рукав мантии.

— Да стой ты уже! Ты все равно бежишь в тупик!

— Нет! — яростно вырывался новичок. — Я тут не останусь! Кто угодно, только не призраки! Я не позволю им забрать мою душу!

— Да никому нахрен не нужна твоя душа! — зашипел Хиджиката, но тут же получил локтем под ребра и разжал кулак.

Саката побежал дальше по коридору, завернул за угол — и встал как вкопанный. В его глазах отразилось беспросветное отчаяние. Хиджиката в несколько шагов догнал его и проследил за его взглядом.

Так он и подумал: впереди по коридору, всего в нескольких метрах от них был Кровавый Барон. Им страшно повезло — он неспешно удалялся, повернувшись спиной, и поэтому не успел их заметить. Хиджиката дернул Сакату за руку, рывком завел его обратно за угол и прижал к стене. Тот распахнул губы в громком надрывном вдохе, будто собирался закричать, и Хиджиката быстро закрыл ему рот ладонью, сильнее придавил к стене своим весом. Он прожег Сакату грозным предостерегающим взглядом и осторожно выглянул за угол. Кровавый Барон плыл в полуметре от земли, и его мрачную, не отбрасывающую тень фигуру, покрытую серебристой кровью, насквозь пробивали тусклые лучи настенных светильников. Наконец, призрак, которого боялись даже другие призраки, скрылся за поворотом, и Хиджиката с облегчением выдохнул.

— Пронесло, — сказал он и опустил руку. — Можем уходить.

Саката не ответил и даже не пошевелился. Казалось, он никуда уже не собирался, тупо продолжал стоять, привалившись спиной к стене. Выглядел он странно: весь раскраснелся, медленно и глубоко дышал — то ли от страха, то ли от сумасшедшего бега по лестницам. Его взгляд слегка затуманился и отрешенно скользил по лицу Хиджикаты, неспешно обводя каждую черту, затем спустился ниже, к шее. Вдруг, будто опомнившись, Саката моргнул — светлые ресницы дрогнули — и потерянно посмотрел ему в глаза.

— В чем дело? — нахмурился Хиджиката. — У тебя жар? — и он приложил ладонь к его лбу, пробираясь под белые пряди.

— Н… не твое дело! — Саката вдруг разозлился и смахнул его руку со своего лица.

— Вообще-то, мое, — заметил Хиджиката. — Если ты заболел, я обязан отвести тебя в лазарет.

— Нет у меня никакого жара! — горячо возразил Саката, скользнул по стене и шарахнулся в сторону. — Нахрена ты вообще меня преследовал?

Хиджиката вздрогнул, на миг подумав, что не смог утаить свой страх от новичка, но тут же взял себя в руки и рассудительно ответил:

— Ты первый день в Хогвартсе и многого не знаешь. А паника — не лучший товарищ в таком месте. В конце концов, если бы ты рухнул с лестницы или нарвался на кого-то из здешних отморозков, я бы смог тебя уберечь. Это мой долг как старосты Гриффиндора — защищать студентов моего факультета. Всех студентов, — с нажимом добавил он.

Саката несколько секунд смотрел на Хиджикату — зло и растерянно. Затем вдруг цокнул языком, резко развернулся и тяжелым шагом направился по коридору в ту сторону, откуда прибежал всего пару минут назад.

— Вот же придурок поехавший, — устало вздохнул Хиджиката и двинулся следом.

Год ему предстоял сложный.

Chapter Text

— Минус десять баллов за воровство сладостей из школьной кухни, — прочитал заглянувший через плечо Окита.

— У меня только один вопрос: нахрена нужно было воровать? Эльфы хоть раз отказывали ученику в еде? — закатил глаза Хиджиката и нервно тряхнул в руках лист волшебного пергамента.

Перед завтраком директор Мацудайра объявил, что если в Хогвартсе случится хотя бы ЕЩЁ одна драка — магическая или физическая, любой конфликт, выходящий за рамки словесной перепалки — то ее виновник будет исключен из школы без выяснения обстоятельств. Причина такого объявления озвучена не была. Хиджиката напрягся и на всякий случай запросил отчет по баллам Гриффиндора за прошедший месяц. И не зря — с появлением Сакаты факультетская таблица выглядела как траектория полета метлы пьяного волшебника: то вверх, то вниз. Чаще вниз.

— Плюс пятнадцать баллов за успешное применение заклинания Эванеско! — Кондо склонился над Хиджикатой с другой стороны и ткнул пальцем в нужную строчку отчета. — Сумел заставить исчезнуть кошку с первого раза. А мы все тренировались на тараканах, и то это было сложно. Потрясающее мастерство!

— Да, — мрачно кивнул Хиджиката. — Только вот это была кошка завхоза Хасегавы! Если бы не Отосе, Катарина бы не вернулась из небытия, и ее хозяина опять пришлось бы вытаскивать из петли еле живым!

— Да ладно тебе, — примирительно протянул Кондо. — Саката же извинился перед Хасегавой. А потом применил заклинание Эванеско на его запасах эля.

— Какое к черту заклинание! — рявкнул Хиджиката и ударил кулаком по столу. — Он нажрался на пару с завхозом и провалялся в похмелье все утро!

— Ах да, минус десять баллов за прогул урока Травологии, — безучастно отметил Окита.

— Плюс пятнадцать баллов на занятии по Защите от темных искусств, — парировал Кондо с таким энтузиазмом, будто сам придумал аргумент, а не вычитал его только что в отчете. — Профессор Цукуе еще сказала, что никогда не видела таких одаренных учеников.

— Да, вот только она же потом сказала, что никогда не видела таких извращенных подростков, и списала баллы обратно за сексуальное домогательство! — напомнил Хиджиката.

— Минус двадцать баллов за то, что уснул на Зельеварении, — «сделал ход» Окита.

— Это же надо было додуматься задрыхнуть на уроке у Оборо! — выдохнул Хиджиката. — После такого Гриффиндору впору сменить лозунг на «Слабоумие и отвага».

— Плюс двадцать баллов от профессора Доромизу за вовремя примененное заклинание Агуаменти, — гордо сказал Кондо.

— Да, и минус десять с тебя за то, что чуть не спалил его кабинет! — накинулся на него Хиджиката.

— Минус пять раз по пять баллов за опоздания на уроки, — прочитал Окита.

— Минус десять баллов за то, что «угнал» чужую метлу, — добавил Кондо.

— Эй! — возмущенно обернулся к нему Хиджиката. — Почему ты тоже теперь «минусы» считаешь?! Считай «плюсы»! Или они закончились?

— Остался последний козырь! — довольно произнес Кондо, и его лицо засияло лучезарной улыбкой. — Плюс тридцать баллов от Отосе за спасение первокурсника. Ты ведь не забыл тот случай?

Еще бы Хиджиката забыл — о том инциденте судачила вся школа. Кто-то на тренировке упустил квоффл, и он чуть не влетел на полной скорости в зазевавшегося первокурсника, оказавшегося рядом с площадкой для игры в квиддич. В последнюю секунду откуда-то появился Саката верхом на метле и успел отбить мяч до того, как тот бы врезался ребенку в голову. Судя по слухам, новичок был так быстр, что его почти невозможно было увидеть, будто он трансгрессировал. Другие говорили, что он сделал какое-то невероятное сальто и отбил мяч ногой, стоя на руках на древке метлы. Третьи — что мяч был отброшен с такой силой, что его потом искали весь день в районе Черного озера. Конечно, никто из тех, кто распускал слухи, лично этот инцидент не наблюдал и описывал его лишь со слов неких «очевидцев» — и это лишь подтверждало некоторое преувеличение фантастических способностей Сакаты. Однако Отосе после того случая подала заявку на прием новичка в команду по квиддичу — нового вратаря Гриффиндор пока так и не подобрал.

Примечательным было то, что метла была угнана в тот же день, буквально за полчаса до инцидента с квоффлом. Однако баллы за то, что Саката взял чужое имущество без спроса, с него все равно списали. Даже несмотря на то, что это помогло спасти жизнь маленького студента.

— Этот парень — герой! — заявил Кондо.

— Этот парень подозрительный, — ответил Хиджиката, кусая ноготь.

— Этот парень — извращенец! — Шимура Отае присела за стол напротив. — В тот день я была в женской комнате и видела, когда он неспешно пролетал мимо окна нашей спальни.

— Так он угнал метлу, чтобы поглазеть на девчонок?! — возмутился Хиджиката. — Черт, я надеюсь, ты не списала с него баллы за это? Мы только «вышли в ноль» по его проделкам!

— Как староста и как женщина, я считаю такое поведение непростительным, — Шимура драматично поднесла ладонь к груди, всем своим видом источая целомудрие. — Но мне было невыносимо смотреть на то, во что он превратил таблицу нашего факультета. Поэтому я просто швырнула в него расческой. Должна отметить, это было эффективно — кажется, боль на него действует лучше, чем списание баллов.

— Отаеее такая благородная и мудрая! — Кондо почти расплылся на столе, желая быть ближе к объекту своей страсти, потянулся губами. — Добра даже ко всяким извращенцам.

— Да, даже к тебе, — с улыбкой дьявола подтвердила Шимура, схватила Кондо за короткие волосы на затылке и заставила «поцеловать» стол.

— Не вижу ничего доброго в твоем к нему отношении… А ты, Кондо, разве только что не называл этого извращенца героем? — проворчал Хиджиката и вдруг увидел свежую строку, проявляющуюся в отчете, словно ее в этот момент выводила невидимая рука. На миг у него перехватило дыхание, как от удара в солнечное сплетение. Он моргнул, протер глаза и отчаянно вцепился в волшебный пергамент.

«Минус сорок баллов с факультета Гриффиндор. За избиение четырех учеников факультета Слизерин».

— Чегоооо?! — Хиджиката вскочил на ноги, не веря глазам. — Саката…

— Подожди! Это не он! — ткнул пальцем Окита в пергамент. — Смотри!

«Студент: Ято Кагура»

Хиджиката сел на место и устало подпер лоб руками:

— Я знал… я чувствовал, что это кто-то из наших подгадил. Но она…

Ято были известным магическим кланом с неоднозначной репутацией. С давних времен они растили сильнейших боевых волшебников: их муштровали почти с младенчества, обучали атакующим и защитным заклинаниям, владению холодным оружием и навыкам рукопашного боя. Из этого клана вышло немало известных мракоборцев, но также и черных магов, наемников и убийц, упивающихся своей силой. Дети Ято редко попадали в Хогвартс, обычно тренируясь дома, поэтому Кагура была своего рода феноменом. Еще более феноменальным было ее распределение в Гриффиндор — этот случай был и вовсе первым за всю историю клана.

Два года Ято проучилась в школе и не была замечена ни в каких грехах, кроме непомерного аппетита. Способная в некоторых предметах ученица, грубоватая, но добрая, она быстро нашла друзей и вела себя в общем-то как обычная девочка.

И вот на третий год Кагура преподносит такой сюрприз. Как будто одного природного бедствия в лице Сакаты Гинтоки факультету было мало!

Пока Хиджиката оплакивал потерю шанса на Кубок Хогвартса в этом году, в Большой зал, позевывая и вальяжно потягиваясь, вошла виновница последнего происшествия. Лицо у нее было сонное и безразличное, будто это не она накануне побила в одиночку группу людей.

— Ято! — крикнул Хиджиката.

Кагура откликнулась, неспешно подошла к компании, поправляя на рыжеволосой голове массивную китайскую заколку с кисточкой, и уселась рядом с Шимурой.

— Как дела, ребята? Осталось чего пожевать? — и она одним ловким движением руки, покуда хватило ее длины, придвинула к себе блюда с оставшимся завтраком.

— А ты как думаешь, Ято? Чертовски плохи наши дела! — сурово произнес Хиджиката. — Какого хрена ты устроила?

— Да блин, — Кагура закатила глаза и потянула в рот яичницу с беконом в прикуску с яблочными пирогами. — Старуха и так мне весь мозг с утра выпила. Теперь еще и ты собрался доставать меня, Тоши?

— Кого ты назвала Тоши? — взбесился Хиджиката. — Из-за тебя с нас списали сорок баллов, и теперь наша таблица в полной заднице!

— Ничего не поделать, ублюдки сами напросились.

— Кто это был, Кагура? — поинтересовалась Шимура. — Кого именно ты побила?

— Каких-то упырей, которых называют «группой Ито», — безразлично ответила Кагура, уплетая остатки пуддинга.

Хиджиката вздохнул. Эти слизеринцы имели репутацию отличников и прилежных учеников, но в тайне от преподавателей плели интриги и шантажировали студентов. Везде, где можно было получить выгоду за чужой счет, торчали их уши. Однако прямых доказательств их грязных дел никогда не находилось.

— Они обидели тебя? — сочувственно спросила Шимура, и Хиджиката восхитился силой ее женской солидарности. Посмотрел бы он на идиотов, посмевших перейти дорогу кому-то из Ято.

— Нет, конечно, — усмехнулась Кагура. — Они обидели клиента.

— Такая маленькая, а уже берешь клиентов, китайка? — мерзко ухмыльнулся Окита.

Кагура, не отрываясь от еды, метнула вилку в его сторону. Сого ловко уклонился, и острые зубцы воткнулись в стену за его головой.

— Клиента? — подозрительно прищурился Хиджиката. — Какого еще клиента, Ято?

— Мы в Мастерах не разглашаем имена клиентов, — серьезно ответила Кагура.

— В… Мастерах? Что за Мастера?

— «Мастера на все руки», наше предприятие внутри школы, — и с этими словами она бросила Хиджикате визитку на стол. — Ты тоже обращайся, если понадобится помощь. Только сразу готовь наличные.

— «У вас проблема? Мы ее решим! Быстро, эффективно, недорого. Мастера на все руки! Обращайтесь к Сакате Гинтоки, башня Гриффиндора», — прочитал Хиджиката. С визитки на него с белозубой ухмылкой взирала знакомая белобрысая персона. — Иии, — протянул он, выбирая из десятка возникших у него вопросов самый важный. — Что именно вы делаете? Калечите людей?

— Вовсе нет, — ответила Кагура, продолжая жевать десерт. — Мы делаем разное за умеренную плату. Например, мы помогли Сайто подружиться с Кацурой. И еще устроили Ямазаки свидание с Тамой у Черного озера. А вот Шинпачи, например, подтягивает мелких по всяким скучным предметам.

— Он тоже в вашем бизнесе? — удивился Хиджиката. — Шимура, ты знала, что твой младший брат ввязался в какую-то авантюру? Ты была в курсе дел этой организации и не рассказала мне? Ты же староста!

— Они всего лишь помогают студентам учиться и находить друзей, — обеспокоенно ответила Шимура. — Я не знала, что они занимаются и разбоем тоже.

— Сестренка, это был не разбой! — обиженно протянула Кагура и сверкнула своими большущими голубыми глазами. — Это была чистая работа!

— Из-за этой твоей «чистой работы» наш факультет рухнул в Годрикову Впадину! — возмутился Хиджиката. — Тебе еще очень повезло, что тебя не исключили!

— Вот именно.

Раздавшийся голос заставил всю компанию поднять взгляд вверх. Рядом со столом, словно маяк над пропастью, с высоты своего роста нависал Сасаки Исабуро.

— Хиджиката, не соизволишь ли ты отвлечься ненадолго? У меня и других старост есть к тебе разговор, мы сейчас собираемся в Выручай-комнате, — как всегда, подчеркнуто вежливо произнес он.

Вся компания гриффиндорцев напряглась. Сасаки был по-когтеврански умен, но при этом — изворотлив, как змей. Это было опасное сочетание, и с ним стоило держать ухо востро.

— Если хочешь что-то сказать, говори здесь, — мрачно ответил Хиджиката. — Мне нечего скрывать от друзей.

— Нет-нет, это элитный разговор, только для старост факультетов, — склонил голову Сасаки.

— Раз так, то я тоже должна там быть, — поднялась Шимура и с вызовом заглянула в его надменные глаза.

Сасаки лишь улыбнулся и небрежно махнул рукой:

— Что вы, мисс, этот разговор не для девичьих ушей.

— Не смей говорить со мной в таком снисходительном то… — начала злиться она.

— Шимура, — Хиджиката осторожно взял ее за локоть и отвел в сторону. — Не встревай.

— Но это же похоже на ловушку, — нахмурилась Отае.

— Уверен, это она и есть, — шепнул он ей. — Но что они сделают? Нападут на меня — и будут исключены. Если там будут все парни-старосты, то и Кацура из Пуффендуя тоже. Ему я доверяю. К тому же, возможно, они сообщат мне то, что поможет вернуть баллы, которые списали с Ято. Нельзя упускать такой шанс!

Спустя несколько минут, уже у входа в Выручай-комнату, он начал понимать, что был несколько наивен. У двери стояла Имаи Нобуме, вторая староста Когтеврана и по совместительству вторая «Серая Дама» факультета — столь же потрясающе красивая брюнетка со столь же мертвыми глазами.

— Сдаем ваши палочки мне, — тускло сказала она и протянула руку ладонью вверх.

— Это еще зачем? — напрягся Хиджиката.

— На всякий случай, — сказал Сасаки, демонстративно отдавая ей свою палочку.

Подвох стал ещё очевиднее, но бояться было нечего — настоящих призраков среди старост Хогвартса не водилось, а уж с людьми из плоти и крови он как-нибудь справится. Главное — быть начеку, не расслабляться. Возможно, он сейчас получит шанс не только выровнять баллы, но и избавиться от неприятных ему личностей одним махом. Азарт растекался по телу с каждым биением сердца, покалывал кончики пальцев, напрягал мышцы, как перед хорошей дракой.

— Это встреча старост или мафиозных семей из фильма? — ухмыльнулся Хиджиката, кладя палочку на ладонь Имаи.

— Не понимаю, о чем ты, — прокомментировал Сасаки. — Полагаю, ты только что сослался на какую-то глупость из мира маглов.

Хиджиката глубоко вздохнул, борясь с приступом злобы, и вошел в Выручай-комнату первым.

И замер.

Комната представляла собой просторный зал, обставленный с изыском и помпой. Прямо напротив двери горел камин, вокруг которого полукругом стояли 8 винтажных кресел. Высокий потолок был задрапирован тканью, которая, при ближайшем рассмотрении оказалась сшитыми вместе гигантскими факультетскими флагами. Стены украшали барельефы, статуи и гобелены, которые любой музей мира захотел бы в свою коллекцию. То, что «автор» нынешнего интерьера Выручай-комнаты любил роскошь, как гангстер, устраивал «сходки», как гангстер, но не видел ни одного гангстерского фильма, казалось ироничным.

Вдруг Хиджиката поймал взглядом какое-то движение у одного из центральных кресел, повернутых к нему спинкой. Из бархатной обивки поднялся человек и обернулся.

Такасуги Шинске.

Он смотрел на Хиджикату в упор и высокомерно улыбался, а его зеленые глаза прекрасно сочетались с оттенком галстука и подкладки мантии. Мало кому цвета Слизерина были настолько к лицу.

— Где Кацура? — поинтересовался Сасаки, закрывая дверь.

— Он не придет, — пожал плечами Такасуги. — Сказал, что не хочет участвовать в несанкционированной встрече старост. Наверное, он мне не доверяет, — добавил он и ухмыльнулся так, будто недоверие товарища делало ему какую-то честь.

— Не он один, — заверил Хиджиката.

— Дааа? — протянул Такасуги, подходя к нему. — Но ты-то почему-то пришел.

— Если господа из элитных семей хотят со мной поговорить, уверен, это важно, — неприкрытая ирония сквозила в голосе Хиджикаты, и Такасуги это явно раздражало.

А вот Сасаки, казалось, ничего не заметил.

— Ты как никогда прав, Хиджиката, — сказал он. — Мы собрались здесь, чтобы обсудить произошедшее в Хогвартсе за последний месяц. В частности, в Гриффиндоре. Стоит отдельно упомянуть несколько случаев, выходящих из ряда вон.

Хиджиката окинул взглядом своих визави и вздохнул. Никто из них даже не подумал присесть на специально созданные для разговора кресла: беседа, начавшаяся с плохо завуалированных обвинений, к этому совершенно не располагала. Поэтому все трое так и продолжали стоять на месте, в метре друг от друга. Говорят, в ногах правды нет, но правды здесь никто и не искал. Сасаки и Такасуги сверлили Хиджикату взглядами, будто строгие воспитатели, требующие объяснений от провинившегося школьника. Это бесило, раззадоривало еще сильнее.

Хиджиката сложил руки на груди и незаметно нащупал во внутреннем кармане мантии «потайное оружие». В отличие от этой элитной парочки он смотрел гангстерские боевики и знал, что на такие мероприятия не приходят без «ботиночного ножа». Как удачно, что у него под рукой как раз оказался один такой.

— Действительно, был на днях выдающийся случай: наш студент спас жизнь ребенку, — «пошел с козырей» Хиджиката.

— Да-да, и этот героический поступок принес Гриффиндору приличное количество баллов, — равнодушно заметил Сасаки. — Хотя это не отрицает того факта, что метла, на которой находился Саката в тот момент, была им украдена. И отнюдь не из благих побуждений.

— Что ж, — пожал плечами Хиджиката, мысленно благодаря Шимуру за то, что та не стала выносить сор из избы. — Мы не можем так безапелляционно заявлять, какими именно были его побуждения.

Если они собрались здесь дурить друг другу головы, то Хиджиката проигрывать точно не собирался.

— Нобуме рассказала мне, что видела его в тот день из окон башни Когтеврана, — парировал Сасаки и, чуть склонившись вперед для пущего эффекта, добавил. — А именно — из окон женской спальни.

Хиджиката цыкнул от негодования. Оставалось надеяться, что этот извращенец хотя бы не прокопал подземный ход к девчонкам из Слизерина.

— Раз так, Имаи стоило рассказать об этом декану своего факультета, и тот бы предпринял дальнейшие меры по этому инциденту, — ответил Хиджиката. — Что-то еще?

— Что-то еще? — переспросил Такасуги и сделал полшага вперед. — В твоем факультете орудует банда наемников, а ты спрашиваешь «что-то еще»?!

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — приподнял бровь Хиджиката.

— Я об этом! — Такасуги ткнул ему в лицо визитку.

«У вас проблема? Мы ее решим!» — издевательски гласила надпись.
«У вас нет проблем? Мы их создадим!» — мысленно дополнил слоган Хиджиката и тяжело выдохнул. Он не мог сказать, что узнал о деятельности Мастеров всего несколько минут назад — это бы свидетельствовало о его некомпетентности как старосты факультета. Поэтому оставалось сохранять хорошую мину при плохой игре.

— Ты называешь «бандой наемников» группу ребят, которые помогают другим студентам с домашкой? — поинтересовался Хиджиката, про себя проклиная Сакату за то, что бросает улики где ни попадя.

— Они делают не только это, — заметил Сасаки. — И делают это НЕ бесплатно.

— Предлагаешь обложить их налогами? — усмехнулся Хиджиката. — Не знал, что элита такая жадная.

— Да к черту это! — разозлился Такасуги. — К черту домашку и к черту деньги! Вчера вечером они напали на Ито и его друзей!

— Насколько мне известно, они нарвались на Ято Кагуру, — подметил Хиджиката. — То, что она состоит в Мастерах, не означает, что это было сделано по чьему-то указу.

— Но не отменяет нанесенного ею ущерба, — парировал Сасаки.

— Да-да, и из-за этого ужасного поступка Гриффиндор уже потерял приличное количество баллов, — отзеркалил Хиджиката его недавний ответ и усмехнулся. — Вы же не будете отрицать, что каждый имеет право на самозащиту?

Это все напоминало нелепый фарс, суд без судьи, подсудимых и свидетелей. Разбирательство, на котором адвокат и два прокурора грызлись между собой ради какой-то неочевидной цели, а на весь этот цирк взирали бессловесные статуи-присяжные.

— Ито сказал, что они не трогали девчонку, — сказал Такасуги. — Перед тем, как побить его, она крикнула, что мстит за кого-то другого. И с этим человеком ее до вчерашнего дня и близко рядом не видели, — он сделал шаг навстречу. — Думаешь, это просто совпадение? Или, может, ты тоже замешан в делишках, которые проворачивает ваша банда?

— Если кого и можно назвать «бандой», то эту твою группу Ито, — Хиджиката тоже сделал шаг вперед и встал прямо напротив Такасуги. Небольшая разница в росте позволяла ему смотреть на старосту Слизерина чуть свысока. — Эти отморозки давно напрашивались на взбучку. Не думай, что директор не в курсе их похождений. До сих пор их не исключили лишь потому, что не было прямых доказательств. Ито был осторожен и травил только тех, кто боялся на него донести. И вот, наконец, они напали не на того студента. И получили по заслугам. Ито сказал, что Кагура мстила за кого-то? А вот она скажет, что на нее напали, и ей пришлось защищаться. Слово тех, кто давно мозолит директору глаза, против слова девочки с безупречной репутацией — как ты думаешь, кому Мацудайра поверит?

Зеленые глаза Такасуги гневно прожигали Хиджикату насквозь, но он молчал. Других аргументов, кроме злого взгляда, у него не осталось.

Хиджиката криво улыбнулся и направился к тому месту, где была дверь:

— Если вопрос исчерпан, то предлагаю закончить эту гангстерскую разборку и разойтись по своим делам.

Старосты Слизерина и Когтеврана переглянулись.

— Ган… ганг… о чем это он? — с наигранным удивлением спросил Такасуги.

— Не обращай внимания, — ответил Сасаки. — Очевидно, это какой-то магловский лексикон, который элите не понять.

Хиджиката почувствовал, как ноги словно вросли в пол.

«Не ведись на это, будь умнее, — уговаривал он себя. — Ты их обставил, вот они и бесятся».

— Сасаки, — Хиджиката обернулся через плечо. — За последние полчаса ты уже дважды недвусмысленно намекнул на мое происхождение, — как можно более спокойно произнес он и ухмыльнулся. — Не стоит ради меня выходить из образа вежливой дохлой селедки и демонстрировать свою ненависть так очевидно.

— Ненависть? — Сасаки вскинул брови в наигранном удивлении. — Ну что ты, Хиджиката, я вовсе не ненавижу тебя. Более того, я твой фанат. Лучший студент потока по результатам экзаменов, староста факультета, на особом счету у директора, популярен у женского пола и, кроме того, глава почитаемой магической семьи. И все это — полукровка, рожденный даже вне брака. Любой другой устыдился бы такого происхождения и не проявлял никакой активности, чтобы не привлекать лишнее внимание. Но у тебя хватает духу и наглости заявлять о себе, добиваться успехов. Это достойно… восхищения.

Сасаки закончил свой монолог и еле заметно улыбнулся. Такасуги, видимо, почувствовал себя отомщенным и надменно хмыкнул.

Хиджиката ощутил, как ярость клокочет внутри, напрягает мышцы и тянет за жилы. Кулаки сжимались с такой силой, что короткие ногти ранили кожу.

Как же он ненавидел их, ненавидел их обоих! Надменные ублюдки из богатеньких семей, которые кичатся своей «чистой кровью» и только на этом основании считают себя лучше него! Они и понятия не имеют, с чем приходится жить полукровкам с раннего детства. Они не знают, что это такое — ежедневно бороться с косыми взглядами.

Всегда и везде — в школе, в любом магическом сообществе, даже в кругу его собственной семьи — находились те, кто презирал его просто по факту рождения. И как бы сильно он ни старался, каких бы успехов ни достигал — все это было неважно для таких, как эти двое.

«Наплюй на них, Тоши, — вспомнил он слова старшего брата. — Не трать ни минуты своей жизни на этих идиотов! Их можно только пожалеть за их ограниченное мировоззрение. К тому же, ты гораздо круче их всех!»

Хиджиката закрыл глаза, и под веками на миг полыхнуло горячим. Любящие глаза брата, его светлая улыбка, его сильная рука, ласково треплющая волосы… Теплое воспоминание возникло внезапно, и тут же мысль об утрате сжала плечи, обняла до удушья, сдавила горло. Слишком свежая рана, слишком больно было ее беспокоить…

Он натужно выдохнул, развернулся и угрожающе двинулся в сторону Сасаки. Любой бы на его месте отпрянул, но этот — даже не дрогнул. Ни один мускул не пошевелился на его вытянутом чопорном лице. Сасаки был выше на полголовы, но Хиджиката умел убедительно смотреть исподлобья. Особенно в такие моменты, когда всю жажду крови, все желание разбить кулаки о чье-то лицо приходилось втеснять в один лишь убийственный взгляд.

Хиджиката глубоко втянул ноздрями воздух и отрывисто сказал:

— Я бы. И врагу. Не пожелал. Стать главой семьи. Так. Как стал им. Я, — он резко и громко выдохнул, будто сплевывая яд. — Даже тебе, Сасаки.

Хиджиката отвернулся и зашагал к выходу.

— Я понял, чем ты так привлекаешь девчонок! Этим своим печальным образом, да? — вдруг по-мальчишески крикнул ему вслед Такасуги.

Хиджиката замер. И тут же понял то, что должен был осознать с самого начала. Они заманили его сюда не для того, чтобы в чем-то разобраться или обвинить, не для того, чтобы вытаить какие-то сведения или унизить. А лишь для того, чтобы он затеял драку. Успешный полукровка был для них как бельмо на глазу и раздражал обоих до дрожи. Они хотели его отчисления — только и всего. Зная о его вспыльчивости, они придумали этот нехитрый план: вывести его из себя. Хиджиката напал бы на одного из них, и второй свидетельствовал бы против него. Возможно, поэтому и Кацуры не было на собрании — его просто не позвали как ненужного свидетеля. А палочку отобрали, так как попросту побаивались пускать сюда Хиджикату с оружием в руках. Одно дело получить фингал или разбитую губу и совсем другое — попасть под удар магической взрывной волны и сломать хребет.

Как только Хиджиката это осознал, сразу стало проще. Хотелось засмеяться в голос, но он позволил себе лишь полуулыбку.

— С твоим ростом тебе и печальный образ с девчонками не поможет, Такасуги.

— Что ты… — тот в ответ сжал кулаки, но Сасаки мягко удержал его за плечо.

— Хиджиката, я верно понимаю, что мы можем заявить об этом инциденте и потребовать исключить виновницу? — уточнил Сасаки.

— Попробуйте, — пожал плечами он. — Я посмотрю, как вы станете тягаться с Мацудайрой и главами клана Ято одновременно.

— А что если мы будем настаивать на роспуске Мастеров и наказании основателя этой организации? — провокативно спросил в свою очередь Такасуги. — Или, может, ты не будешь против, если мы воспользуемся методами Гриффиндора и подкараулим Сакату Гинтоки в безлюдном месте?

— Да, пожалуйста! — фыркнул Хиджиката. — Тебе помочь? Этот кучерявый кретин уже достал меня своими выходками.

— И все-таки меня крайне беспокоит твое несерьезное отношение к тому, что устроила Ято, — гнул свою линию Сасаки. — Тебя действительно устраивает тот факт, что ученик Гриффиндора применил силу, и из-за этого пострадали другие студенты? Представь, что это запустит новый виток мести, и слизеринцы — только для того, чтобы соблюсти справедливость! — накажут кого-то с твоего факультета. Что ты на это скажешь?

Хиджиката удивленно моргнул. Это что, изысканно сформулированная угроза? И к чему ведет этот чертов скуластый ублюдок?

— Я скажу, что у тебя весьма странное представление о справедливости, — заметил Хиджиката. — И скажу, что если студенту Гриффиндора будет грозить опасность, я смогу его защитить.

И с этими словами он отвернулся и пошел к выходу из комнаты, на этот раз твердо намереваясь больше ни на что не реагировать. Они могут говорить любую чушь, ему все равно, все равно…

— Сможешь защитить? Так же, как защитил от дементора свою маленькую подружку, да?

Злой ответ, брошенный Такасуги вслед, нащупал внутри Хиджикаты спусковой крючок и безжалостно на него надавил. Ярость раскаленной пулей полоснула по глазам.

Он не помнил, как достал спрятанную за пазухой палочку. Он не помнил, как развернулся, не помнил, какое заклинание собирался применить.

Впоследствии он вспомнит лишь одно слово, произнесенное за его спиной:

— Экспеллиармус!

Палочка выскользнула из его сжатых пальцев, слегка поцарапав кожу.

Он обернулся и увидел, как Саката Гинтоки собственной персоной спокойно вошел в Выручай-комнату. Он небрежно постучал палочкой по шее, огляделся и присвистнул.

— Ты… — выдохнул Хиджиката, все еще отходя от вспышки ярости.

— Я, — довольно произнес Саката. — У вас тут, похоже, весело, так что я решил присоединиться.

Массивная дверь в комнату с глухим стуком закрылась, оставляя Хиджикату безоружным в окружении трех людей, которым он доверял в Хогвартсе меньше всего.

Chapter Text

В Выручай-комнате застыла такая тишина, что Хиджиката мог слышать свое напряженное дыхание. Конечно, он не боялся, но находиться в окружении врагов было неприятно. Двое чистокровных ублюдков стояли впереди в боевой готовности — не пойми откуда взявшиеся палочки в их руках были направлены на Хиджикату, словно две острые шпаги. Он успел заметить выражение лица Такасуги: кажется, тот осознавал, что вряд ли успел бы вытащить палочку, и, если бы не Саката, лежать бы ему сейчас в лазарете рядом с Ито. Лицо Сасаки, как обычно, не выражало ничего, но взгляд вдруг по-орлиному заострился и нацелился куда-то Хиджикате за плечо.

«Это он на Сакату так смотрит?» — удивился он и обернулся.

Непрошенный гость небрежно почесывал палочкой свою кучерявую голову, лениво прикрыв один глаз. Но никто в комнате не давал себя обманывать — каждый видел на занятиях, настолько Саката хорош в использовании заклинаний. Однако этот навык не помог бы ему попасть в Выручай-комнату.

— Как ты сюда вошел? — спросил Хиджиката.

— Я просто думал о тебе, — ухмыльнулся Саката, потом, видимо, понял, как это прозвучало, и оговорился. — Вернее, о том, как к тебе попасть. Там, снаружи, ждал длинноволосый парень из Пуффендуя. Он-то и поделился секретом, как мне сюда войти. Он вроде тоже староста, но почему-то остался ждать снаружи. Странный какой-то…

— Что ты сделал с Нобуме?!

Голос Сасаки, непривычно громкий и выразительный, отразился от высоких стен и эхом разнесся по комнате. Хиджиката был ошеломлен — он ни разу не слышал, чтобы староста Когтеврана говорил с кем-то на повышенных тонах. На мгновение он даже позавидовал Сакате — вывести из себя этого напыщенного ублюдка дорогого стоило, а тот так легко, не глядя, сумел надавить на его болевую точку.

— Ты о той жгучей брюнеточке с буферами? — Саката растягивал слова с каким-то садистским удовольствием, будто подпитывался чужими эмоциями. Он выдержал небольшую театральную паузу и, наконец, ответил с усмешкой. — Да расслабься ты. Кагура показала ей коробку с пончиками, и они вместе куда-то ушли.

Это было настолько неожиданно, что Хиджиката засмеялся в голос:

— Эй, Сасаки! Твой самый преданный товарищ продал тебя за кусок сладкого хлеба в сытый день. Хреново быть тобой, а?

— Это очень необдуманно, Хиджиката, — медленно выговорил Сасаки, направляя свою палочку на него. — Намеренно злить вооруженного волшебника, когда сам ты с голыми руками.

Сасаки выглядел почти как обычно, но его цепкий взгляд из-под тяжелых век и чуть дрожащая верхняя губа ясно давали понять — он в ярости.

— Разве вы минуту назад не пытались сделать то же самое? — резонно спросил Хиджиката. — Кстати, откуда у вас взялись палочки, если свои вы сдали еще на входе? — он вскинул брови, разыгрывая удивление. — Поверить не могу! Вы что, изменяете своим бедным доверчивым палочкам, которые по глупости выбрали служить таким ублюдкам, как вы?

— Тебя можно спросить о том же, — заметил Сасаки.

— Ну, я-то люблю гангстерские боевики и знаю, что на «стрелки» всегда нужно брать потайное оружие, — Хиджиката пожал плечами и вдруг до него дошло. — О, неужели господа из чистокровной элиты тоже смотрят магловские фильмы? Небось сбежали от родителей, чтобы сходить в кино на «Гангстер против пришельца 2» этим лето…?

— Что ЭТОТ забыл на встрече старост?! — вдруг зло воскликнул Такасуги, кивая на Сакату. — Ему тут не место! Пусть проваливает!

Он впервые подал голос с момента появления нового гостя в комнате и сразу резко сменил тему. Хиджиката понял, что попал в точку: очевидно, Такасуги тоже любил фильмы про гангстеров, но жутко этого стеснялся. Ну еще бы, узнай об этом его чистокровные родители — скандал и позор на всю фамилию!

Хиджиката хотел было ухватиться за этот повод для новой издевательской шутки, однако Саката его перебил:

— Мне передали, что у вас были ко мне вопросы, которые вы почему-то решили задать ему, — он небрежным взмахом палочки указал на Хиджикату. — Я привык говорить за себя сам. Так что я к вашим услугам.

Сасаки и Такасуги обменялись взглядами, будто договариваясь, как лучше себя сейчас повести. Хиджиката стоял посередине комнаты между ними и Сакатой, и тлеющая злоба разгоралась в нем с новой силой. Чертов новичок вывернул все так, будто пришел его защищать, и это выглядело жалко. Из роли участника мафиозной «стрелки» Хиджиката был понижен до беспомощного заложника. Или даже до чемодана с героином, который оставили ровно по центру между двумя сторонами сделки. Такой расклад Хиджикату совершенно не устраивал.

Он скрипнул зубами. Какого черта Саката приперся сюда? Покрасоваться? Ну так пусть выпендривается, лишь бы не во вред факультету. Если чему Хиджикату и научили гангстерские фильмы, так это принципу «разделяй и властвуй»: когда противников больше, стравить их друг с другом — самая верная тактика.

— Точно, Такасуги, ты же хотел разобраться с ним лично! — будто невзначай напомнил Хиджиката. — Как ты там говорил: «подкараулить Сакату в безлюдном месте»? Мы в Выручай-комнате, более «безлюдное место» найти сложно во всем Хогвартсе. Профессора и лишние свидетели сюда не попадут, разве не удобно?

— Он? Разобраться со мной? — моментально расправил плечи Саката, всем своим видом демонстрируя готовность показать силу. Даже его лохматые волосы будто распушились еще сильнее. — Хиджиката, кто этот зазнавшийся домовой эльф?

— Хиджиката, кто этот кучерявый с глазами дохлого тритона? — не уступил Такасуги, направляясь Сакате навстречу.

— Прекращайте делать вид, что впервые друг друга видите! — огрызнулся Хиджиката.

— Видимо, старикан Мацудайра совсем ослеп, раз одобрил такого коротышку на роль старосты, — зло улыбнулся Саката, пристально смотря Такасуги в глаза и бесцеремонно отодвигая Хиджикату со своего пути. — Ты на каком курсе, малыш? На втором?

— Мой малыш тебе в рот не влезет, понял? — с неменьшим азартом выдал Такасуги, точно так же прожигая Сакату взглядом. — Я тебя на раз уделаю!

— Да что ты?! Когда я с тобой закончу, тебя не узнает даже твоя богатенькая изнеженная мамаша!

— Ну все ублюдок, ты сам напросился…

Они остановились в дуэльной стойке друг против друга и взмахнули палочками.

«Сработало!» — мысленно возликовал Хиджиката.

— Драки запрещены! Прекратить! — приказным тоном вдруг крикнул Сасаки.

Все трое удивленно взглянули в его сторону.

— Такасуги, я полагаю, мы обсудили все, что хотели, и собрание можно считать завершенным, — произнес Сасаки уже привычным надменно-равнодушным тоном. — Но если вы так уж хотите вылететь из школы, то оставляю вас развлекаться, — и он направился к выходу.

Такасуги секунду поразмыслил и опустил палочку. Сасаки весьма прозрачно намекнул ему на то, что ловить здесь больше нечего, если только не в ущерб себе.

— Верно, — выдохнул Такасуги, бросил на Сакату уничтожающий взгляд и, проходя к выходу, намеренно задел его плечом.

Дверь с громким шорохом отворилась, выпуская парочку интриганов наружу. Саката подошел к порогу и неприязненно посмотрел им вслед. Хиджиката заметил, как расслабленно опустились его плечи, стоило Такасуги и Сасаки скрыться за поворотом.

— Ну, — выдохнул Хиджиката, ощущая неуместное разочарование. — И зачем ты явился сюда на самом деле?

Саката смерил его странным взглядом из-под нахмуренных бровей — багровые глаза нехорошо блеснули, будто Хиджиката оскорбил его своим вопросом.

— Знаешь, — ответил Саката. — Я тоже удивлен тому факту, что у тебя есть друзья. Отае и твой приятель-горилла сказали, что тебя увели сюда другие старосты и что у тебя могут быть проблемы из-за меня. Я не хотел быть у тебя в долгу, поэтому пришел помочь.

— Кондо не «горилла», — машинально возразил Хиджиката. — И я не помню, чтобы просил тебя о помощи.

— Однако моя помощь очень даже пригодилась, — заметил Саката и скосил глаза на палочку, отлетевшую почти к самой двери.

Хиджиката раздосадованно цыкнул и направился к ней.

Отрицать то, что Саката, скорее всего, спас его от исключения, было глупо. Но вместо чувства благодарности он испытывал злость. Злость на тех двух чистокровных сволочей, прицельно бьющих по больным местам. Злость на Сакату, заявившегося сюда, словно герой в плаще на красной подкладке. Злость на самого себя — за несдержанность и слабость.

Сколько Хиджиката себя помнил, ему всегда отлично удавалось маскировать многие чувства — боль, отчаяние, благодарность, симпатию — все то, что ему казалось признаком слабости и могло быть использовано против него самого. Но злость — другое дело. Она была сильнее него, она вспыхивала в мозгу, словно спичка, и мгновенно разгоралась необузданным пламенем. Когда Хиджиката был принят в новую семью, родственники, смотревшие на него с плохо скрытым презрением, часто упоминали это, когда думали, что он их не слышит.

«Тоширо совершенно не умеет управлять своим гневом, он как дикий звереныш, ” — насмешливо шептались одни.

«Что еще можно ожидать от полукровки?» — снисходительно пожимали плечами другие.

«Да, бросьте! Многие успешные люди имели горячий темперамент, — беззаботно смеялся брат наперекор им всем. — Вот увидите, он станет важной шишкой в Министерстве магии».

Хиджиката поднял палочку с пола и до боли сжал ее в руке. «Прекрати думать о брате, — приказал он себе. — Хватит цепляться за него, как за спасательный круг. Теперь ты сам по себе, ты глава семьи. Ты должен стать сильнее, гораздо сильнее».

— Не думал, что он окажется прав, — внезапно нарушил тишину Саката.

— Кто? — растерянно спросил Хиджиката, вырванный из потока своих мыслей.

— Твой мелкий дружок, — Саката задумчиво посмотрел в потолок. — Тот третьекурсник, с которым вечно грызется Кагура. Светловолосый, с большими глазищами.

— Окита, — подсказал Хиджиката, пряча палочку во внутреннем кармане мантии.

— Точно. Он между делом упомянул, что новый приказ директора — идеальный шанс избавиться от того, кто тебе не нравится. Провоцируешь этого человека на драку — и все, он пакует чемоданы. А с твоей вспыльчивостью заставить тебя подраться — нефиг делать. И что он сразу подумал о том, чтобы заставить тебя напасть на него, однако эти двое его опередили.

Хиджиката мрачно усмехнулся. Сого обладал на редкость проницательным умом, которым никогда не пользовался во благо.

— Я ему не поверил поначалу, — лениво протянул Саката. — Думал, ты разумнее. Видимо, я ошибался.

— Уж не тебе говорить мне о разумном поведении! — тут же взбесился Хиджиката. — С тех пор, как ты здесь, наша таблица баллов напоминает американские горки! — выпалил он и тут же осекся. Пора было избавлять свою речь от магловских сравнений. Он ожидал, что Саката, как и многие другие, привяжется к этой оговорке, но тот наоборот подхватил метафору.

— И это точно также весело! — заявил он.

— Это весело только для тебя, а страдает весь факультет!

— Да ну, мы почти вышли в ноль по итогам первого месяца работы, — Саката самодовольно улыбнулся и сложил руки на груди.

— Не говори так, будто сводишь бухгалтерию своего предприятия! Тем более, что реальные цифры сейчас очень сильно далеки от ноля!

— Ну, если бы Кагуру в итоге не увидели, то был бы ноль. Ничего, она научится проходить миссии по стелсу, и тогда все будет пучком.

— Никакого стелса и никаких миссий! — поставил точку Хиджиката. — Ты прикрываешь свою лавочку по уничтожению рейтинга Гриффиндора! Сегодня же!

— Да что ты привязался к этому рейтингу и этим баллам! — закатил глаза Саката. — Это всего лишь цифры! В реальной жизни иногда приходится выбирать между правилами и тем, что действительно правильно!

— Да ты просто анархист, который прикрывается красивыми словами, чтобы делать все, что захочется!

— А ты чертов лицемер! — Саката обвинительно ткнул в него пальцем. — Скажи честно, ты ведь благодарен Кагуре за то, что Ито с дружками отдыхают на больничных койках и никому не вредят? Ты рад, что они теперь притихнут на какое-то время и не будут доставлять проблем, так?

— Нет! Это ничего не решило! — махнул рукой Хиджиката. — В итоге они снова осмелеют и станут еще злее. Ято не сможет постоянно отправлять их в лазарет. В этот раз ее спасла чистая репутация, но теперь к ней будут присматриваться. Еще один проступок — и ее исключат. Так что если тебя хоть немного заботит ее судьба, то прекращай свой дурацкий бизнес сегодня же!

— Говоришь складно, только есть один нюанс, — злорадно заметил Саката. — Пять минут назад ты чуть сам не снес Такасуги голову. Что же, правила на тебя не распространяются? Все равны, но ты равнее, да?!

Они стояли на пороге Выручай-комнаты и орали друг на друга. Дверь была открыта, и их наверняка было слышно на весь этаж, но оба так увлеклись спором, что не замечали этого.

Хиджиката чувствовал, как праведный гнев колотился внутри, бурлил в недрах тела, будто магма, которая не может найти выход наружу. В глубине души он понимал, что это вовсе не вина Сакаты — вся эта еле сдерживаемая ярость возникла из-за несправедливых обвинений и оскорблений тех двух негодяев. И отчасти Хиджиката был согласен — он действительно был благодарен Кагуре за то, что хотя бы на несколько дней он сможет выдохнуть. И, правда, чувствовал вину за то, что не сдержался с Такасуги. Но признаться в этом Сакате он не мог. Не имел права.

Нервы натягивались тугими нитями, кулаки сжимались до боли. Надо было срочно заканчивать этот бессмысленный спор и уходить. Надо было избавиться от Сакаты как от главного раздражителя. Надо было хоть что-то ответить, в конце концов, но все мысли испарились, словно капли воды на раскаленном, потрескавшемся жерле вулкана.

— Позволь узнать, что Такасуги такого тебе сказал? Что тебя взбесило? — Саката надменно вздернул подбородок, и его голос стал ниже. — Он обозвал твою мамку? Или тебя? Или может, он сказал, что был бы не прочь трахнуть твою мамку? — Саката грязно усмехнулся и коротким движением облизал губы. — Или тебя?

Как только эти слова коснулись слуха, разум Хиджикаты мгновенно опустел. Злость — горячая, веселая и совершенно ненормальная — затопила голову, словно пустой сосуд. Рассудок разбился в брызги, кулак сам взлетел в воздух.

Саката тихо охнул, когда костяшки пальцев врезались в его лицо. Отшатнулся в сторону, но тут же взглянул на Хиджикату из-под растрепанной белой челки — бешено, возбужденно, как в первую ночь, когда они познакомились. Он широко улыбнулся, будто только этого и добивался. В уголке губ скользнула маленькая капля крови. Саката небрежно смахнул ее — и тут же с размаху нанес удар. Хиджиката качнулся назад, сглаживая силу удара, но кулак все равно ощутимо протаранил скулу. Вся левая сторона лица тут же заныла от боли, но это лишь раззадорило еще сильнее.

Хиджиката бросился в бой, Гинтоки прыгнул навстречу. Они вцепились друг в друга, как голодное зверье, нещадно нанося удары везде, куда удавалось попасть кулаками. Упали. Покатились по комнате, сплелись в тесный клубок, пытаясь сбросить с себя противника и самому оказаться сверху, получив преимущество в точке опоры и широте размаха.

Сумасшедший азарт сжигал изнутри. Хиджиката не помнил, когда в последний раз ощущал себя настолько же хорошо и свободно, как в эту минуту. Сейчас не существовало глупых правил и ненужных слов, магов и маглов, баллов и ответственности. Все, что сейчас имело значение, — это разящий кулак, ликование молодой крепкой плоти, безумная легкость в голове. И, конечно, весёлый и яростный взгляд кроваво-красных глаз напротив. Хиджикате на миг показалось, что это его глаза, его собственная душа смотрит на него в очередной страстной атаке. И это было так хорошо, что хотелось кричать.

— Что тут творится?!

Сердитый возглас где-то рядом заставил обоих замереть. Магия битвы тут же растворилась в воздухе, будто под эффектом контрзаклинания. Все тело резко застонало от боли, легкие сдавило от нехватки дыхания, голова наполнилась тяжестью осознания. Хиджиката осоловело моргнул, окончательно стряхивая с себя дурман ярости, и уставился перед собой. Саката лежал под ним, вцепившись всей пятерней в его волосы, и испуганно глядел куда-то вверх. Хиджиката медленно обернулся через плечо, ощущая, как гудит ушибленный затылок.

Над ними, уперев руки в бока, с грозным видом нависала Отосе.

Через пару минут они быстро и воровато шагали за ней в ее башню. Хиджиката смотрел под ноги и думал о том, стоило ли все это исключения. А еще о том, что, вероятно, его, как законопослушного студента, еще могут оправдать. И о том, что Сакате со всеми его злоключениями это точно не светит.

А вот о том, почему эта мысль заставила его вдруг загрустить, хоть совсем недавно он мечтал о том, чтобы новичка исключили вместе с Такасуги, он предпочитал не думать.

Отосе быстро закрыла за ними дверь и устало уселась за стол. Двое нарушителей стояли перед ней, виновато склонив головы. Даже Саката не выглядел таким же безразличным, как обычно, чем немало удивлял — ведь всего месяц назад он сам был готов сбежать из Хогвартса. «Неужели, его все-таки заботит его будущее? — раздумывал Хиджиката, украдкой поглядывая на него, сквозь кровь, заливавшую глаз из разбитой брови. — Или он не хочет расставаться с новыми друзьями? Или терять свой бизнес?»

— Вулнера санентур! — произнесла Отосе, направив на них палочку. Хиджиката опомниться не успел, как кровь заструилась назад по лицу, неприятно втягиваясь в рану. Кожа больно стянулась, словно зашитая невидимыми нитями. Он потрогал бровь — на ней не осталось и следа раны. Саката рядом точно так же в изумлении ощупывал свое лицо.

— Тергео! — второе заклинание всколыхнуло на них мантии, будто сильным порывом ветра. Когда они медленно опустились, на них не было ни следа крови и пыли — как если бы они только что оделись у себя в комнате, а не катались по полу, охаживая друг друга кулаками.

— Итак, — сказала она, пряча палочку. — Вы, наверное, задаетесь вопросом, зачем я пригласила вас сюда. У меня есть к вам дело.

Хиджиката недоуменно нахмурился, переглянулся с Сакатой и уловил его не менее удивленный взгляд.

— Как вы, конечно, знаете, в конце пятого курса все студенты сдают СОВ, — церемонно сказала Отосе, ставя локти на стол и соединяя пальцы. — Это крайне важный этап для всех учащихся. Результаты этого экзамена повлияют не только на дальнейшее обучение, но и на возможность построить будущую карьеру.

Саката раздраженно цыкнул и отвернулся.

— Да, Гинтоки, твои оценки по многим предметам просто ни к черту! — строго заметила Отосе. — Если так пойдет и дальше, то ты провалишься. Ты же хотел стать мракоборцем, верно?

— Ты?! — Хиджиката в изумлении уставился на Сакату. — Мракоборцем?!

— И что?! — уязвленно спросил тот. — Мне нужно было сперва спросить твоего разрешения?!

— Поэтому! — повысила голос Отосе, заглушая студентов и пресекая дальнейший спор. — Я решила, что тебе нужны дополнительные занятия. И обязательно под строгим руководством, чтобы ты не лентяйничал.

Хиджиката понял, к чему ведет Отосе, и сглотнул.

— Я долго думала, кого же назначить твоим куратором по подготовке к СОВ, но сегодня внезапно меня осенило. Конечно, наш лучший студент — идеальная кандидатура!

— Да ты с ума сошла, бабуля?! — грубо рявкнул Саката.

— Профессор! — подхватил Хиджиката. — При всем уважении, я не собираюсь нянчиться с ним, даже по вашей просьбе!

— В самом деле? — грозно выговорила Отосе, медленно поднимаясь с места, уперев ладони в стол. — А я-то думала, что, скрыв один ваш МАЛЕНЬКИЙ секрет, я заслужила встречного одолжения, — она пристально по очереди посмотрела им в глаза. — Но раз я ошиблась, то, пожалуй, мне стоит пойти к директору и рассказать ему всю правду.

— Стоп! Стоп!
— Подождите! — одновременно выставили вперед руки Саката и Хиджиката.

Отосе победно улыбнулась и опустилась на место.

— Что ж, значит, вы оба согласны?

Саката недовольно хмыкнул и резко направился к выходу.

— Согласен, — сказал он, не оборачиваясь, и закрыл за собой дверь.

— Ты тоже, я полагаю? — уточнила Отосе у Хиджикаты, приподнимая бровь.

— Профессор, — выдохнул тот. — Скажите, почему вы так потакаете ему? Вы же видите, во что он превратил балльную таблицу нашего факультета? Разве не вы страдаете больше всех от его проделок? Он ленив, несносен и совершенно неуправляем! Зачем вам нужно и дальше держать его в Хогвартсе?!

— Мальчик мой, — покровительственно произнесла она. — Ты несправедлив к Гинтоки. Он вовсе не настолько плох, как тебе кажется. Только присмотрись — и ты увидишь, насколько в нем сильно врожденное чувство справедливости. Он с беззаветной радостью помогает другим и готов пожертвовать собой, если так будет нужно остальным. Ты вычисляешь его заслуги лишь исходя из балльной таблицы. Но это всего лишь цифры, а правила выдуманы лишь для того, чтобы общество не погрузилось в хаос. Но в реальной жизни порой приходится выбирать между правилами и тем, что действительно правильно. Запомни это.

Хиджиката закатил глаза — теперь стало понятно, откуда Саката набрался этой «мудрости».

— Вижу, что тебе сложно поверить мне, — продолжила Отосе. — Но со временем ты и сам это поймешь. Ты умен, Тоширо, но еще слишком молод. Возможно, он тебя раздражает как раз потому, что вы похожи.

— Мы не похожи! — горячо возразил Хиджиката.

— Похожи, — кивнула Отосе с мягкой улыбкой. — Ты можешь не верить мне насчет его личных качеств. Но поверь мне в другом, — она положила подбородок на скрещенные руки, и ее взгляд вдруг помрачнел. — Во всем Хогвартсе ты не найдешь более одинокого ребенка. И во всем Хогвартсе никто не поймет твои чувства лучше, чем он.

Chapter Text

«Нихрена мы не похожи», — категорично подумал Хиджиката, смотря на Сакату. Тот сидел напротив него за центральным столом библиотеки и откровенно скучал над толстым учебником по истории магии. Хиджиката вздохнул и продолжил писать свое эссе.

Дополнительные занятия новичка с «репетитором» проходили ожидаемо непродуктивно. Саката был неусидчивым, раздраженно ерзал на стуле, будто маленький ребенок, и к тому же считал, что половина дисциплин в Хогвартсе — пустая трата времени. И, разумеется, как раз по этим предметам Хиджиката должен был его «натаскивать». Нужно ли говорить, что в результате их совместные занятия больше походили на совместные муки?

Так произошло и сегодня. Около двух часов назад Хиджиката начал «гонять» Сакату по тестовым вопросам СОВ по истории магии. И с ужасом понял, что его знания еще хуже, чем можно было ожидать. Саката слышал об отдельных эпизодах, но понятия не имел, как они повлияли на дальнейшую жизнь волшебников и к чему в итоге привели — ни единого намека на системное знание. Да и в те известные ему события примешивались нотки народных баек. Складывалось впечатление, что учебник по истории магии Саката ни разу в жизни не открывал (если тот у него вообще имелся когда-либо), а вся информация была почерпнута им из рассказов у костра или вымыслов, которые старые волшебники с заспиртованными мозгами бормочут в барах.

В итоге Хиджиката психанул и заставил Сакату читать учебник по истории магии для первокурсников от корки до корки. Умом он понимал, что вряд ли такой метод поможет Сакате что-то выучить — скорее, у того останется лишь каша в голове из дат, событий и имен. Но одновременно с этим он искренне не понимал, почему именно он должен стараться втемяшить знания в эту пустую кучерявую голову.

«Если бы он реально хотел стать мракоборцем, то старался бы наверстать материал для сдачи экзамена, — с раздражением думал Хиджиката. — Но ему же вообще ничего не интересно и не нужно. Так почему это должно быть нужно мне?»

Он посмотрел на Сакату сквозь сердитый прищур. Тот продолжал дремать над книгой, его взгляд медленно полз по строчкам. Светлые пушистые ресницы вздрагивали, когда он лениво моргал — и даже это рефлекторное движение было пронизано беспросветной скукой.

«И каким местом мы похожи?! Отосе совсем спятила на старости лет!»

Хиджиката продолжал всматриваться в Сакату, будто взглядом можно было проникнуть под кожу, кости, заглянуть в самую сердцевину души. Но рентгеновским зрением он пока не обладал, и глаза выхватывали лишь отдельные нюансы внешности.

В свободное от занятий время Саката часто переодевался в футболку и брюки. Сверху он накидывал любимую белую мантию, одна половина которой никогда не была на плече, а свободно болталась на поясе. Хиджиката никогда не понимал этого элемента стиля — то ли Сакате было некомфортно, когда правую руку облегали два слоя одежды, то ли он так привлекал к себе внимание, то ли просто считал, что это выглядит круто. Хиджикате было все равно, как этот придурок носит личное тряпье в личное время, но надругательство над мантией Гриффиндора он все еще переносил с трудом.

Саката в ответ на его мысли тяжело выдохнул и подпер щеку кулаком, поставив правый локоть на стол. Хиджиката отметил взглядом, как напряглись мышцы обнаженного плеча, как в глубоком вырезе футболки прорезался острый выступ ключицы. Саката был одного с ним роста и схожей легкоатлетической комплекции — это так. Но Хиджиката постоянно подмечал сотни деталей, в которых они не были схожи. Например, лоб у Сакаты был выше. И форма ушей совсем другая: кончики были острее — это можно было заметить всякий раз, когда он зачесывал пальцами волосы у виска. Ну и, конечно, сами волосы: у Хиджикаты они были прямые, густые и тяжелые, а у Сакаты — вьющиеся и воздушные, будто сладкая вата. Даже цвета были полностью противоположными: ночное беззвездное небо и легкое облако в ясный день — как в этом можно найти хоть какое-то сходство?

Саката перевернул страницу, шурша старым пергаментом между пальцами, и Хиджиката тут же перевел взгляд на них. Запястья у Сакаты были довольно тонкие для его телосложения. А вот пястные косточки мизинца и большого пальца выпирали, и кисть за счет этого казалась шире. Хиджиката посмотрел на свои руки, сравнивая: у него эта линия была более плавной, только выпуклая кость запястья немного портила ровность перехода предплечья в кисть. И пальцы прямые, средней толщины. Свои руки казались ему привычными и правильными, но почему-то взгляд сам тянулся обратно к Сакате. Его пальцы были более узкими, но сухожилия на сгибах были широкими и плоскими. На миг Хиджиката подумал: это потому, что несносного извращенца часто били по его шаловливым рукам — и едва сдержал беззлобную усмешку.

Кончики пальцев Сакаты разгладили бумажный лист. Хиджиката обратил внимание на его ногти — они были светло-телесного оттенка, отчего сливались по цвету с пальцами. А еще они были матовыми настолько, что не было заметно лунки. И стриженные ровным полукругом под корень, на удивление аккуратно… Так, почему он вообще рассматривает ногти этого придурка?

Саката вновь вздохнул, будто двенадцать страниц учебника по истории уже выжали из него все соки. Он по-прежнему сидел, подперев щеку кулаком. Хиджиката скользнул глазами по чертам его лица. Овал и подбородок у них были похожими, но в целом черты Сакаты были немного крупнее: нос пошире в верхней части, губы пухлее, глаза с опущенными уголками выглядели большими и тяжелыми, словно у фарфоровой куклы.

«И кожа у него такая светлая, — думал про себя Хиджиката. — Настолько, что видны тонкие голубые прожилки под глазами. И на шее тоже. Если приглядеться, можно заметить, как они пульсируют там, под кожей. И слава богу, а то по его бледности начинаешь сомневаться, жив ли он вообще. Кстати, у него очень аккуратный кадык. Да и вообще шея довольно красивая, хоть на женскую совсем не похожа… Стоп, что? Что я только что подумал?»

Перо в руке Хиджикаты жалобно хрустнуло, и Саката поднял взгляд. Темные зрачки внутри кровавой радужки чуть сузились, глаза в кайме белых ресниц удивленно моргнули — раз, другой — и подозрительно прищурились. И лишь в этот момент Хиджиката осознал, что уже пару минут бесстыдно разглядывает Сакату. И что тот это заметил.

— Ты во мне дыру протрешь, — почему-то полушепотом сказал он, подтверждая мысли Хиджикаты. — На что уставился?

— Я задумался, — частично это была правда. О второй части правды было слишком некомфортно даже думать, не то что говорить вслух.

— Настолько, что сломал перо? — издевательски хмыкнул Саката. — О чем же ты думал?

— О том, каким образом ты собираешься стать мракоборцем, если нифига не хочешь учить, — выдал Хиджиката новую порцию правды.

— Уж стану как-нибудь и без дурацких ненужных знаний, — Саката дерзко поднял подбородок и качнулся на стуле назад, балансируя на двух ножках.

— Ну и как? — вскинул бровь Хиджиката. — В любом случае для этого нужны высшие баллы. Как ты их получишь без знаний по предметам СОВ?

— А ты по-прежнему думаешь, что к цели всегда ведет только один путь? — Саката окинул его снисходительным взглядом. — Думаешь, нет никаких лазеек, никаких запасных троп? — он вальяжно закинул локоть на спинку стула и растянул губы в насмешливой улыбке. — Наш староста такой правильный, такой чистенький, тебя так и хочется запачкать…

Хиджиката среагировал молниеносно — резко ударил ногой под столом, даже не целясь. Попал по зависшей над полом ножке стула и немного по щиколотке Сакаты. Тот мигом избавился от надменного выражения на лице, выпучил глаза и вцепился в стол, теряя равновесие. Ему еле хватило сил, чтобы не грохнуться вместе со стулом.

— Запачкать? У какого старого извращенца ты украл эту фразу? — вздохнул Хиджиката воспитательным тоном. — Хоть смысл ее понял? Пачкатель пеленок… Сиди и читай учебник. Списать на экзамене тебе никто не даст.

— Вообще-то ты сам мне мешаешь, — все еще держась за край стола, хотя необходимости в этом уже не было, ответил Саката и обиженно взглянул на него исподлобья.

— Это чем? — не понял Хиджиката.

— Ну как… — тот замялся. — Уставился на меня. Картина я тебе что ли? Что во мне такого интересного? — бормотал он, усаживаясь удобнее и вновь склоняясь над учебником. — Сиди и пиши свое эссе.

— Пишу-пишу, — заверил Хиджиката, доставая запасное перо. — А ты сиди и читай.

— Я-то читаю. А ты сиди и пиши.

— Вот и прекрасно.

— Замечательно просто.

Следующий час Хиджиката боролся с постыдным желанием поднять взгляд на Сакату и не мог сосредоточиться на работе. После чего сдался, закрыл книги и решил, что закончит эссе завтра ранним утром, когда останется наедине с собой. Выходя из библиотеки, он услышал, как Саката в очередной раз тяжело выдохнул и откинулся на спинку стула.

***

«Ну хорошо, мы похожи в том, что выбрали одну профессию, оба не любим призраков и не в восторге от Травологии, — заключил Хиджиката на очередном совместном занятии. — Но на этом схожесть точно заканчивается!»

Он уверенно кивнул своим мыслям и открыл чан с драконьим пометом. Застоявшийся теплый воздух оранжереи тут же начал заполняться соответствующим ароматом. Хиджиката отрешенно подумал, что фекалии драконов можно было бы использовать как химическое оружие, и нетерпеливо кивнул Сакате, стоящему рядом в перчатках и с подносом в руках:

— Чего встал как пень? Загребай давай!

Тот поморщился, взял лопатку и шмякнул здоровый ком навоза на поднос.

— Мечта, а не урок! Ни секунды не жалею, что прогуливал Травологию весь месяц, — ворчал Саката, продвигаясь с вонючим подносом к заранее заготовленной кадке и саженцам. — Проснуться с утра и идти добровольно копаться в дерьме, прям сказка!

— Понимаю, — кивнул Хиджиката. — По той же причине я не хотел браться за совместные занятия с тобой.

Саката скорчил ему рожу и грубо ухватил саженец. Пурпурный стебель с зелеными листьями тут же задергался в пальцах и жалобно запищал.

— Аккуратнее! — рявкнул Хиджиката. — С визгоперками надо обращаться бережно!

— С… с кем? — растерянно спросил Саката и тут же начал ржать.

— Ты что, не прочитал ту главу о визгоперках, которую я сказал тебе изучить перед практикой? — возмутился Хиджиката.

Тем временем Саката уже надрывался от смеха и не мог ответить ничего членораздельного, лишь крутя головой из стороны в сторону. Саженец он держал на вытянутой руке, и тот дрыгал корнями в воздухе и плакал.

— Хватит издеваться над растением, живодер! — не выдержал Хиджиката и притянул руку Сакаты к кадке, придерживая саженец под корешком. — Визгоперки полуразумные и очень чувствительные. Они как младенцы, начинают плакать от любого неприятного ощущения, а ты сдавил стебель так, будто это твой хер!

— Эй! — возмутился Саката. — Я вовсе не так…

— Осторожно, — перебил Хиджиката, пытаясь не дать растению выбраться из кадки. — Если он упадет со стола, то ушибется и может вообще не вырасти. Придерживай рукой, а второй накладывай навоз.

— Фууу! — скрикился Саката. — Не стану я этого делать!

— Если визгоперка не вырастет, то ты точно получишь неуд по Травологии и рискуешь быть не допущенным к экзаменам, — пояснил Хиджиката. — Так что живо за дело! Ничего с тобой не случится, тем более в перчатках!

— Почему я?! — законючил Саката. — Давай сам!

— Я держу саженец!

— Давай я подержу, а ты займешься навозом!

— Ну уж нет! Ты своим «держанием» уже довел бедное растение до истерики!

— Да оно и сейчас ревет!

— Это все еще из-за тебя, я пытаюсь его успокоить, — аргументировал Хиджиката, осторожно поглаживая пальцами по стеблю и хнычещему бутону.

— Но я не хочууу, — раздражающе заныл Саката в такт плачу цветка, истратив все возможные аргументы против.

— Нет времени! Живо взял кусок говна и положил его в горшок! — приказал Хиджиката.

И тут Саката послушал — суматошно схватил целую горсть навоза и зло плюхнул ее сверху в кадку. Визгоперка, которая едва начала успокаиваться, взвыла заново от сильного неприятного шлепка. Заерзала корнями в удобрении, задергалась всем «туловищем», норовя выползти из горшка. Саката крепко удержал растение у корня, второй рукой расчищая избытки навоза.

— Что ты творишь, идиот?! — Хиджиката подхватил горсть земли, но к кадке подступиться из-за Сакаты не удавалось, и он не нашел ничего лучше, как пристроиться позади него, плотно прижимаясь и вдавливая его в стол, чтобы руки могли дотянуться до цели.

Саката тихо ахнул и замер, не выпуская из пальцев визгоперку, но теперь он хотя бы не мешал Хиджикате присыпать саженец землей и прихлопывать ее осторожными движениями, словно укрывая растение пуховым одеялом. Пальцы Сакаты механически разравнивали почву у самого стебля и ласково поглаживали листья — и это, к удивлению Хиджикаты, приносило ощутимую пользу. Через пару минут такой командной работы визгоперка, наконец, успокоилась и замолчала.

Саката тяжело выдохнул, тяжело опираясь ладонями о стол, и вдруг обернулся к Хиджикате, улыбнувшись. Эта улыбка была незнакомой — она не принадлежала ни разозленному Сакате в предвкушении желанной драки, ни саркастичному Сакате во время спора, ни довольному Сакате, совершившему какую-нибудь очередную гадость. Это был новый Саката, которого Хиджиката еще не знал, и у этого Сакаты улыбка была светлая и живая.

В оранжерею проникли косые длинные лучи утреннего солнца, они золотили бледную кожу, а серебро волос отливало теплыми бликами. Хиджиката застыл в странном смятении, будто попал под заклинание Иммобулюс. Он блуждал взглядом по лицу, которое оказалось сейчас неожиданно близко: по сияющему отсвету солнца на карминно-красной радужке глаз, по украсившему молочную кожу румянцу, по таявшей под яркими лучами улыбке. Взгляд остановился на губах, затем скользнул снова к глазам. Саката отзеркалил это еле уловимое движение значков, вздрогнул — и вдруг снова стал собой прежним. Хиджиката это понял за полсекунды до того, как услышал вкрадчивый полушепот:

— Дорогая, мы уложили ребенка, может, теперь займемся друг другом?

Из оранжереи Саката выходил, потирая висок и ругаясь на одного «твердолобого засранца, не понимающего шуток».

***

«Неужели окружающие люди видят в нас какую-то схожесть?» — скорбно размышлял Хиджиката, сидя в подземелье над кипящим котелком. Рядом Саката разглядывал пузырек с ингредиентом в тусклом пламени свечи:

— Вот люблю, когда растения уже высушены и в готовом для использования виде. Не надо ковыряться в земле и навозе.

— Это толченые иглы дикобраза, — мрачно возразил Хиджиката.

Саката был неплох в зельеварении и не успевал больше потому, что раздражал своим поведением профессора Оборо. Но Хиджиката решил все равно приготовить вместе несколько зелий, которые часто попадаются в экзаменационных вопросах СОВ. Во-первых, Саката явно умел готовить не все снадобья, нужные для сдачи. А во-вторых, Хиджиката видел в этом пользу и для себя — дополнительная практика в таком предмете, как зельеварение, лишней не бывает.

— Это ведь я тебе сейчас помогаю, а не ты мне? — внезапно сказал Саката, будто прочитав его мысли. — Ты готовишь этот Умиротворяющий бальзам для себя, да? Нервишки шалят? Мог бы просто попить пустырника и не грузить меня.

В обычной ситуации Хиджиката бы разозлился, но сейчас его эмоции как будто выцвели и ослабли, движения стали слегка заторможенными, даже моргать хотелось медленнее. «Вероятно, это все пары́ готовящегося бальзама», — подумал он. Разум при этом оставался ясным, и он четко помнил последовательность действий по рецепту.

— Теперь добавь толченый лунный камень и помешай три раза против часовой стрелки, — повелел он.

Саката слегка нахмурился, явно недовольный тем, что провалил очередную попытку вывести Хиджикату из себя, и взял белый пузырек. Сверился с этикеткой, склонился над котлом и осторожно высыпал мерцающую пудру адуляра, слегка постукивая средним пальцем по стеклу. Хиджиката одобрительно кивнул и порадовался, что хотя бы один урок проходит без мучений.

— Что дальше? — спросил Саката, помешивая зелье и медленно переводя взгляд от котла на Хиджикату.

Тот склонился, чтобы убавить мощность горелки:

— Дальше варим на слабом огне семь минут, — он будто в прострации посмотрел вверх и встретил взгляд Сакаты.

Его умиротворенное лицо сияло в легком серебристом пару и в полумраке подземелья казалось волшебным видением. Его рука, медленным механическим движением перемешивающая зелье, пошла на четвертый круг, и Хиджиката осторожно остановил его запястье. Кожа Сакаты оказалась на ощупь сухой и грубоватой, а костяшки пальцев все еще были сбиты после их драки — Отосе оставила эту часть нанесенного ими друг другу ущерба в качестве напоминания об их обязательствах. Сам не ведая причины, Хиджиката задержал прикосновение, провел по шершавым холмикам заживающей кожи.

— Перемешиваем только три раза, — еле слышно напомнил он и сжал чужие пальцы своими, не позволяя случайно испортить зелье.

Саката отчего-то сглотнул и замер, удивленно смотря в котел:

— Ч… что будет, если перемешать больше? — взгляд он больше не поднимал, словно завороженный видом зелья. — Успокоишься слишком сильно?

— Успокоишься навсегда, — отозвался Хиджиката. — Впадешь в летаргию.

Саката не ответил. Его профиль застыл над котелком в серебряной дымке, только светлый пух ресниц чуть дрожал. Глаза неотрывно следили за готовящимся бальзамом, и Хиджикате стало интересно, что же он такого там разглядел. Возможно, они уже напортачили? Он тоже склонился над котлом — искрящаяся жидкость ясного лунного оттенка мерно кружилась внутри и выглядела идеально, точь-в-точь как в учебнике. Хиджиката облегченно выдохнул, убирая руку с чужих напряженных пальцев, и Саката рядом вздрогнул, словно от резкого пробуждения. Легкая прядь светлых волос невесомо коснулась щеки Хиджикаты, и тот вдруг ощутил необычный сладковатый запах, который не мог исходить ни от зелья, ни от одного из ингредиентов. Этот аромат вторгся в полный умиротворения мир и гармонично смешался с ним, привнося нотки чего-то детского, летнего и уютного.

— Ты… кажется, пахнешь клубникой, — отрешенно произнес Хиджиката. — Это твое мыло?

Саката дернулся всем телом и пораженно уставился на него:

— Не смей меня нюхать! — возмутился он и вдруг вскочил с места. — Совсем спятил?

И молнией рванул к выходу.

— Стой! Мы еще сироп чемерицы не добавили! А ну вернись на место! — крикнул Хиджиката ему вслед, но было поздно.

***

Зелье Хиджиката закончил готовить самостоятельно. Охладил, запечатал в пузырьки с фамилией Сакаты. И как только вышел из подземелья на яркий солнечный цвет, серебристый дурман перед глазами окончательно развеялся, а его место заняла привычная злость.

На секунду он подумал о том, что надо вернуться и вылить готовый образец зелья, чтобы нерадивый ученик, сбежавший посреди урока, получил от Оборо очередной выговор. Но бальзам оказался таким идеальным, что у Хиджикаты рука бы не поднялась избавиться от него. Он скрипнул зубами и двинулся по Хогвартсу искать Сакату.

Ни в гостинной, ни в спальне, ни во дворе, ни в классных комнатах его не оказалось. Спустя полчаса безрезультатных поисков Хиджиката психанул и решил, что прямо сейчас выскажет Отосе все, что думает о ее дурацкой затее. И пусть она расскажет директору о его причастности к драке — плевать он хотел!

Чем ближе он подходил к башне декана Гриффиндора, тем больше уверялся в своих намерениях. Но уже у самой двери услышал знакомый голос на повышенных тонах:

— …издевается! Я так больше не могу!

В ответ на это Отосе что-то тихо отвечала, точно медсестра буйному пациенту — со своего места Хиджиката не смог разобрать ни слова — и затем Саката вновь взорвался криком:

— Да ты с ума сошла, бабуля! Мы об одном человеке говорим?! Если я ему прямо все скажу, он же мне сразу врежет!

Хиджикате было безумно интересно, кого они обсуждают, но заставить себя и дальше стоять под дверью и подслушивать он не мог: что-то внутри упрямо твердило, что это неправильно и нечестно. Поэтому Хиджиката просто толкнул дверь:

— Кто тебе врежет? — спокойно спросил он, заходя в кабинет декана.

Саката резко обернулся и в ужасе уставился на него.

— Ты что, призрака увидел? — не удержался Хиджиката от удара по больному месту и еле сдержал усмешку.

— Какого хрена ты здесь забыл? — грозно нахмурился Саката. — И что именно ты сейчас слышал?

— Мне нет дела до твоих секретов, — покривил душой Хиджиката. — Вообще я пришел пожаловаться профессору на то, что ты сбежал посреди занятия. Но раз ты уже здесь, то так даже лучше, скажу вам обоим сразу.

Он открыл было рот, чтобы наотрез отказаться от дальнейшего совместного обучения, как и собирался всего минуту назад. Но лишь взглянул на Сакату и неожиданно для себя произнес:

— Еще раз сбежишь с урока, и наши занятия окончены, — Хиджиката выдержал паузу. — На этот раз прощаю, но больше бегать за тобой я не намерен. Зелье с твоей фамилией я оставил в кабинете профессора Оборо.

Саката недоверчиво посмотрел на него, потом на Отосе, будто спрашивая у нее подтверждения, все ли он верно сейчас услышал. Та сложила руки на груди и чуть заметно улыбнулась, переводя довольный взгляд с одного ученика на другого.

Хиджикате вдруг самому стало не по себе от своей мягкосердечности, и он отреагировал привычным способом — разозлился.

— Ну и чего встал? — гаркнул он и схватил Сакату за рукав мантии. — Пойдем, у нас еще куча работы, а у тебя вечером тренировка, — напомнил Хиджиката и энергичным шагом направился в сторону двери, уводя удивленного сокурсника за собой.

Chapter Text

— Тошиии, только ты можешь спасти мне жизнь! — Кондо молитвенно сложил ладони вместе и склонил голову. — Я слишком заморочился подготовкой к матчу и совершенно забыл о задании Оборо по сопоставлению ингредиентов! Дай списать, умоляю!

Хиджиката тяжело вздохнул и подвинул ему пергамент по зельеварению. В конце концов, с него не убудет, а матч по квиддичу состоится уже через неделю, и победа должна хоть немного реабилитировать поруганную репутацию Гриффиндора.

— Тошиии, дай списать, умоляю! — противно заканючил Саката, сидевший рядом по другую руку.

— Какой я тебе нахрен «Тоши»?! — огрызнулся Хиджиката. — Да я скорее сожгу свои конспекты, чем дам их тебе! Ищи другого дурака!

— Да не у кого мне больше списать это чертово зельеварение! — простонал Саката и театрально рухнул головой на сложенные на столе руки.

— У Кацуры не спрашивал? — сочувственно поинтересовался Кондо.

— Я уже списал у Зуры те диаграммы по Трансфигурации, — пробормотал Саката, продолжая лежать на столе и драматично изображать замученного непосильной учебой студента. — И выслушал от него столько нотаций, что уши в трубочку свернулись. Даже наш ворчун не такой занудный, как пуффендуйский, — кивнул он взглядом на Хиджикату.

— Эй, я все слышу вообще-то, — сквозь зубы напомнил тот.

— Ямазаки хорош в зельях, — предложил альтернативу Кондо.

— Ни за что, — вздрогнул Саката. — В последний раз, когда я попросил у него списать, весь его пергамент был заполнен одним единственным словом — именем того чуда в чешуе. Ужас! Говорю тебе, после свидания, которое мы устроили Джимми на Черном озере, он окончательно на ней помешался…

— А Отае? — засиял новой мыслью Кондо. — Она-то точно хороша во всем!

— Как же любовь слепа! — Саката ударил себя по лбу и понизил голос, чтобы сидящие позади них девчонки из Гриффиндора ничего не расслышали. — Все ее зелья превращаются в какую-то темную материю! Мне кажется, если я спишу ее формулы, то вызову дьявола! — он в отчаянии заломил руки и воскликнул. — Ааа, почему мир так жесток? Почему вокруг все жадные и безучастные к нуждам ближнего? Неужели так сложно сделать для меня такую малость?!

— Что, Саката, никто не дает? — двусмысленно спросил Такасуги с соседнего ряда настолько ехидным тоном, будто они были не студентами Хогвартса, а хиппи из какой-нибудь коммуны, где правила свободная любовь. Сидящие рядом с ним слизеринцы противно заржали. Саката развернулся и швырнул в него испачканный чернилами комок пергамента — и на этом посчитал, что достаточно отомстил за свою честь.

— Чеееерт, ну Хиджиката, — снова заныл он. — Можно я возьму твою домашку после Кондо?

— Нет.

— Почемууу? Я ведь тоже в команде! К тому же скоро мой первый матч! Я слишком волнуюсь, а еще я переутомился, поэтому ничего не сделал!

— Хорош заливать! — взбесился Хиджиката и бахнул кулаком по столу. — Как будто я не знаю, что ты во время тренировок балду пинаешь и спишь на воротах! А еще вечно опаздываешь к началу!

Саката насупился и посмотрел на Кондо как на предателя.

— Извини, Гинтоки, но, как капитан команды, я должен был рассказать Тоши об этом, — жалостливо ответил Кондо, прижимая к себе добытый пергамент. — Я думал, что это он тебя задерживает на совместных занятиях. Пойми меня, этот матч очень важен! Отае сказала, что убьет меня, если мы продуем Слизерину!

— И правильно сделает! — фыркнул Хиджиката. — У нас почти нет шансов получить Кубок Хогвартса в этом году. А если вы еще и Кубок Чемпионата упустите, я ей даже помогу!

— Кубок Хогвартса, Кубок Чемпионата… — пробормотал Саката и устало уронил щеку на ладонь. — Экзамены, домашка, тренировки, дополнительные занятия… Черт, мы же еще дети! Почему у нас столько обязанностей?

Хиджиката уже собрался высказать Сакате все, что думает о добросовестности выполнения его «обязанностей», но тут в класс влетела Цукуе. Опоздания на собственные занятия профессору защиты от темных искусств были совершенно не свойственны, а напряжение читалось в ее прямой спине и быстрой походке. Хиджиката почти поддался дурному предчувствию, но, как и остальные парни в аудитории, немного отвлекся на обтянутое прозрачным чулком изящное колено, мелькавшее в высоком запа́хе мантии.

— Приветствую, пятый курс! — она резко развернулась на каблуках, подол взмыл в воздух вороным крылом. Первый ряд, где сидел Хиджиката с товарищами, окутало туманом терпких духов и дорогого табака. — Вынуждена сообщить, что план занятия меняется, — она мельком бросила хмурый взгляд на Хиджикату и продолжила. — Сегодня весь урок тренируем заклинание Патронуса.

В классе на несколько секунд повисла тяжелая тишина. Возможно, для других это была обычная пауза, но Хиджиката вдруг почувствовал, как воздух жмёт на плечи, давит в виски, как звенящий монотонный звук проникает в уши и становится до боли оглушительным. Его ладони, лежащие на столе, сжались в кулаки, неприятно проскоблив ногтями деревянную поверхность.

«Успокойся сейчас же, — приказал он себе. — Ничего не произошло!»

Но интуиция была куда громче доводов разума. Она вопила: «Что-то случилось. Что-то жуткое. И это что-то касается тебя. Будь готов!»

— Профессор! — оборвал молчание Кондо. — Вы уверены, что это сейчас настолько необходимо? Ведь заклинание Патронуса даже не входит в СОВ, а мы должны готовиться к экзаменам в первую очередь.

— Не в моей компетенции расставлять приоритеты, Кондо, — ответила Цукуе с тенью сожаления. — Это приказ директора.

— Что? Старик так велел? Почему?

Хиджиката не поднимал взгляд на профессора, но услышал, как она вздохнула и произнесла:

— Думаю, вы имеете право знать. Дементоры, дежурящие на границе Хогвартса, активизировались. Министерство прислало новых, и теперь их почти вдвое больше.

Хиджиката крупно вздрогнул и посмотрел на профессора, даже не пытаясь спрятать то отчаяние, которое наверняка выражали в тот момент его глаза. Цукуе выдержала этот взгляд и спокойно договорила:

— Дементоры активизировались потому, что почувствовали поблизости преступника, на которого Министерство дало им наводку. Этого человека подозревают в убийстве... Вы наверняка догадываетесь, о ком речь. И, возможно, он пытался проникнуть в Хогвартс.

Голова Хиджикаты внезапно опустела, стала тяжелой, будто колокол, в котором монотонным эхом билось: «Пытался проникнуть в Хогвартс... пытался проникнуть в Хогвартс...»

— Тоши, — сильные пальцы Кондо участливо сжали его плечо, и это немного привело Хиджикату в сознание. Он выдохнул и сложил руки на краю стола, незаметно вытирая об мантию взмокшие ладони.

Первый шок прошел, и мысли всполошились, закрутились в голове бешеным смерчем. «Если это тот самый убийца... Что этому ублюдку может быть нужно? В прошлый раз из дома так ничего и не исчезло, значит он не нашел то, что искал. И теперь он явится сюда… Это как-то может быть связано со мной? Он думает, что у меня есть то, что ему нужно? Но у меня ничего нет! И я понятия не имею, что он ищет! Какого черта ему нужно?!»

— Какого черта ему нужно… — услышал он тихий шепот, вторящий его мыслям, и рефлекторно повернул голову на звук. Саката по-прежнему сидел рядом и выглядел, мягко говоря, странно. Он смотрел перед собой широко распахнутыми глазами, не моргая. Кадык под бледной кожей быстро шевельнулся.

«Он боится? С чего бы ему так трусить?» — отвлеченно подумал Хиджиката и чуть не подпрыгнул на скамье вместе с Сакатой, когда профессор Цукуе внезапно бахнула рукой по их столу.

— Ну хватит! — резко сказала она. — Нет никаких поводов для волнений. Директор приказал хорошо обучить заклинанию Патронуса всех студентов от третьего курса и старше, но только на всякий случай. Это всего лишь подстраховка: вероятность того, что вы встретитесь с дементором, стремится к нулю. И даже не думайте, что мы позволим постороннему проникнуть в Хогвартс! Пока здесь директор Мацудайра, бояться вам совершенно нечего, — она выждала небольшую паузу и уже мягче добавила. — А теперь давайте начнем урок. Многие из вас уже умеют призывать Патронуса. Кто продемонстрирует свои навыки первым?

В аудитории снова воцарилась тишина. И неудивительно: странно было ожидать от студентов концентрации на занятии, когда они только что узнали, что по округе бродит психопат-убийца, который к тому же является ужасающе сильным магом.

Цукуе вздохнула — и вдруг грациозно нагнулась, поставив локти на стол, прямо напротив Сакаты. Она сложила руки и с легкой улыбкой заглянула ему в глаза. Тот сел прямо и замер, будто лягушка перед коброй. Взгляд его нервно забегал по ее красивому лицу, которое не могли испортить даже шрамы, скользнул по тонкой шее, и окончательно утонул в едва заметной в вырезе мантии ложбинке пышной груди.

— Саката, ты ведь умеешь вызывать Патронуса? — поинтересовалась она.

Тот сглотнул и осоловело закивал. Хиджиката закатил глаза, едва подавляя внезапное желание выдать ему затрещину.

— Как славно. Я еще не видела твоего Патронуса. Может, покажешь его мне? — спросила Цукуе.

Саката, совершенно околдованный непобедимыми женскими чарами, сжал в руке палочку и спешно поднялся с места с очевидной готовностью показать профессору Цукуе далеко не только свой Патронус.

Он встал по центру аудитории, закрыл глаза и выдохнул. Его плечи опустились, черты лица обмякли и все его тело будто скинуло с себя тяжелые доспехи.

«Вспоминает, — понял Хиджиката. — То самое счастливое, что придает ему силы».

Саката позволил себе на пару мгновений погрузиться в это состояние, едва заметно улыбнулся — и распахнул глаза.

Хиджиката замер, не веря тому, что видит. Перед ним был тот самый Саката, которого он встречал лишь однажды — тем солнечным утром в оранжерее. Весь его вид внушал необъяснимое ощущение спокойствия и уверенности: при взгляде на него казалось, будто держишь за руку человека, который точно знает куда идти. Его фигура до самых кончиков взъерошенных светлых волос излучала незримый свет: он словно сам превратился во всемогущего магического защитника. И вот, когда Хиджиката подумал, что ничего большего уже не потребуется, Саката взмахнул рукой и расчертил палочкой воздух:

— Экспекто патронум, — чуть слышно произнес он.

Комнату залило серебряным светом, а под высокий свод потолка взмыла белоснежная сова. В парящем полете она пересекла все помещение и лишь при плавном развороте взмахнула своими широкими крыльями, расплескивая вокруг себя волшебную мерцающую белизну.

Хиджиката затаил дыхание и смотрел на нее во все глаза. Это было лучшее на свете колдовство — самое сильное и самое красивое. От одного только присутствия этого магического защитника на сердце становилось легко, а душа ликовала. Хотелось смеяться, хотелось петь, хотелось бежать за ней, вскинув руки вверх. Это было пьянящее, всепоглощающее чувство счастья, способное прогнать не только настоящих дементоров, но и тех, что порой селятся внутри у всякого человека и выпивают его радость ежедневно и размеренно, будто через тонкую соломинку.

Но Хиджикату поразило не только это. Он готов был поклясться, что видел этого Патронуса раньше. Не в старинных книгах или волшебных фолиантах, а воочию. Он видел этот величественный размах белых крыльев, лезвием рассекающих тьму, видел этот широкий шлейф волшебного света, видел этот триумф сияющих крыльев над призраками гибельного уныния… Но он совершенно не мог вспомнить, когда и где это было. Дежавю было настолько сильным, что на секунду ему показалось, что он сошел с ума.

Тем временем сова пронеслась над головами студентов, следивших за ней восхищенными взглядами, легко выпорхнула в высокое окно и растворилась в ослепительном дневном свете. Еще несколько секунд Хиджиката с неведомой тоской смотрел ей вслед, будто уже успел прикипеть к ней душой и теперь томился в ожидании ее возвращения.

— Отлично! — хлопнула в ладоши Цукуе. — Не сомневалась в тебе, Саката! Идеальный вызов Патронуса! Ну, кто еще хочет попробовать? Смелее, не страшно, если у вас получится не с первого раза. Сосредоточьтесь на счастливом воспоминании — и вперед! Давайте, каждый со своего места.

Хиджиката недоверчиво посмотрел на палочку в ладони, затем опустил веки и попробовал сосредоточиться. Самое светлое воспоминание, которое когда-то помогало ему призвать Патронуса.

Брат.

Его мягкая улыбка, его добрые глаза, его большая теплая ладонь в руке. Его заливистый смех, его уверенный голос. Его сила, его защита…

Стон тысячи страдающих душ.

Черная круглая бездна и омерзительный сладковатый запах гнили.

Тонкая фигурка падает у кромки воды в окружении черных фантомов. Обезображенное ужасом лицо, выпученные стеклянные глаза…

— Хиджиката.

Человеческий голос — живой и спокойный — вытолкнул его из пучины воспоминаний. Он с облегчением открыл глаза и сделал глубокий глоток воздуха, будто утопающий, который чудом оказался на поверхности. В груди закололо. Отдуваясь, Хиджиката с трудом сфокусировал взгляд. Профессор Цукуе сидела на корточках перед ним, сложив руки на столе и сочувственно взирала на него снизу вверх. Так обычно родители смотрят на своих плачущих детей, молчаливо поддерживая их и позволяя прожить эмоции.

— Не мучай себя, если не получается, — посоветовала она. — Прошло слишком мало времени.

— Что такое, Хиджиката? — насмешливо спросил Саката, плюхаясь обратно на соседнее место. — Не получается что ли? Не ожидал, что и у тебя есть слабые места в учебе. Но ничего! Дай мне списать зельеварение, и в ответ профессор Саката поделится с тобой ценными советами.

Хиджиката мельком взглянул на него исподлобья: сейчас на этого клоуна даже злиться не получалось. Да и, если подумать, в чем он виноват? В том, что умеет с такой легкостью призывать Патронуса? Стоило порадоваться хотя бы тому, что он, видимо, был не в курсе той истории…

— Профессор Цукуе, можно я пойду к декану? — произнес Хиджиката. — Она просила помочь ей после занятий со списками допуска в Хогсмид. Мне кажется, ей я сейчас буду нужнее.

— Конечно, — понимающе кивнула Цукуе. — Как считаешь нужным.

Он схватил вещи и быстрым шагом покинул аудиторию, чувствуя спиной осторожные взгляды. Многие из сокурсников, очевидно, жалели его, и это бесило. Почему, почему они сочувствуют ему, когда стоило бы ненавидеть?! Почему все твердят, что его вины в случившемся нет, когда все произошло только из-за него одного?!

Хотелось скорее покинуть это место, остаться наедине с собой, и Хиджиката едва сдерживался, чтобы не побежать. С каждым шагом, удалявшим его от аудитории, ему становилось легче дышать, а мысли возвращались в норму. Он почти успокоился, как вдруг его нагнал голос Сакаты:

— Эй, Хиджиката! Подожди!

— Черт, — сквозь зубы прошипел он и ускорился.

— Да стой ты! — послышалось сзади. — Куда ты так втопил? — шаги превратились в бег.

— Черт, — повторил Хиджиката и тоже рванул, прижимая вещи к груди.

Но было поздно: уже через несколько секунд Саката нагнал его, больно схватив за волосы, сплетенные в высокий хвост. Хиджиката коротко вскрикнул и дернулся назад, чуть не падая с ног.

— Больно же, придурок! — накинулся он, потирая рукой макушку.

— Извини за это, — Саката примирительно выставил перед собой ладони. — И если я тебя вдруг чем-то обидел там, в аудитории, за это тоже…

— Не имею привычки обижаться на идиотов, — перебил его Хиджиката. — А ты никогда не имел привычки извиняться, даже если виноват. Не стоит изменять себе из-за меня.

— Зараза! — моментально разозлился Саката в ответ. — Вот значит как ты ведешь себя с человеком, который искренне пытается извиниться!

— Чего тебе нужно? — возвратил его к сути Хиджиката. — Если это все, то я пошел.

— Подожди, — Саката придержал его рукав и на мгновение замялся, будто растерял по дороге все слова из заготовленной речи. — Я хотел сказать, что мне не нужен твой пергамент по зельеварению. Я и так помогу тебе с Патронусом.

— Не помню, чтобы просил тебя о помощи.

— Я знаю, знаю. Но я хочу помочь.

Хиджиката замер нахмурившись. Он и понятия не имел, что должен был ответить на такое предложение. Было очевидно, что Сакате неудобно говорить это точно также, как ему — слушать. Их отношения сложно было назвать дружескими, и такой разговор выходил за рамки их негласных договоренностей о том, как им позволительно было общаться друг с другом. Все это страшно сбивало с толку.

— Ты же подтягиваешь меня по учебе, — быстро добавил Саката, словно пытаясь оправдать свое странное предложение. — Столько времени на это потратил, а я ненавижу оставаться в долгу.

— Не беспокойся об этом, — ответил Хиджиката. — Я делаю одолжение Отосе, а не тебе.

— Черт, какой же ты упрямый! — вспылил Саката. — Почему ты не позволяешь мне помочь?

— Потому что ты мне не поможешь, — коротко пояснил Хиджиката. — Никто не поможет, ведь дело вовсе не в технике заклинания. Я не раз вызывал Патронуса ранее, но теперь не могу.

— То есть… — нахмурился Саката. — Дело в воспоминании?

— Что-то типа того, — кивнул Хиджиката и отвел взгляд. — Кое-что случилось. И оно больше не работает. Ни то воспоминание, ни какое-либо другое. Я пробовал бесчисленное количество раз, но все напрасно. Так что не забивай себе голову и возвращайся в класс.

Пока Саката слушал это уклончивое объяснение, в его взгляде все больше читалась тоска. Плечи его поникли, руки сжались в кулаки. Он опустил голову и уставился в пол.

— Это из-за… — тихо выдохнул он и поднял взгляд. — Мне так жаль…

Хиджиката застыл, внезапно попав в ловушку этого зрительного контакта. Почему-то сейчас он не мог ни отвернуться, ни зажмуриться, будто их зрачки соединила невидимая нить. Багряные глаза держали его на привязи, не отпускали и очевидно пытались что-то сказать — то, что слова передать не могли. Хиджиката не понимал сути этого послания, зато чувствовал. Чувствовал слишком много. От этого хаоса внутри жгло, щипало глаза, а горло сжималось так, будто его пыталось задушить собственное тело.

Наконец, Саката отвел взгляд, и Хиджиката облегченно скинул с себя это странное оцепенение.

— Возвращайся в класс, — еле выдавил из себя он и, не оборачиваясь, направился к башне декана.

«Во всем Хогвартсе ты не найдешь более одинокого ребенка, — невпопад услышал он голос Отосе, доносившийся из памяти. — И во всем Хогвартсе никто не поймет твои чувства лучше, чем он».

***

— Тоширо, спасибо за помощь. Иди отдыхай.

Хиджиката растерянно моргнул и посмотрел на декана:

— Профессор, но я еще не сделал все, что вы просили.

— Ничего страшного, дальше я сама. Ты уже достаточно сегодня поработал.

«Ну, конечно, — догадался Хиджиката. — Она думает, что новость об убийце неподалеку от Хогвартса выбила меня из колеи… Хотя, не так уж сильно она ошибается».

— Я подготовила список по допуску в Хогсмид согласно родительским разрешениям, которые ты собрал со студентов, — Отосе протянула ему длинный пергамент. — Будем им руководствоваться при допуске в деревню.

Хиджиката взял бланк, пробежал по нему взглядом и тут же отметил свою фамилию: благодаря вдове брата, взявшей над ним временную опеку, он сможет немного развеяться в Хогсмиде. Покупка сладостей и посиделки в баре его не сильно вдохновляли, а вот зайти в любимый магазин за новыми перьями не помешает. «Хоть одна хорошая весть за день», — подумал он и мрачно усмехнулся.

Далее в списке он увидел в списке Кондо, Окиту, спустился ниже…

— Профессор, — нахмурился Хиджиката. — Я не получал от Сакаты подтверждения.

— Все верно, — кивнула Отосе. — Так уж вышло, что оно оказалось у меня напрямую. Ведь его написала я.

— …Прошу прощения, профессор, — тихо отозвался Хиджиката после некоторой паузы. — Но не слишком ли много школьных правил нарушается ради одного студента? При всем к вам уважении, подтверждение может предоставить только родитель или опекун, законный представитель ученика.

— Правила не нарушены, Тоширо. Я и есть его официальный опекун.

Это известие было настолько внезапным, что Хиджиката чуть не выронил список из рук. Он открыл рот и тупо заморгал.

— И… — попытался он найти подходящие слова. — Насколько давно вы его опекун?

— Свидетельство об опеке пришло мне лишь на днях, — ответила Отосе. — Рада, что бюрократическая машина не затянула процесс, и мы успели до открытия посещения Хогсмида. Гинтоки определенно пойдет это на пользу.

— Но вы… почему? У него нет родителей? — выпалил Хиджиката, тут же понимая, насколько бестактно прозвучал вопрос.

— Боюсь, это конфиденциальная информация, мой мальчик, — строго сказала Отосе. — Я не имею морального права сообщить ее даже старосте. Спроси напрямую у Гинтоки, может, он и ответит.

«Как же, конечно», — саркастично подумал Хиджиката, но вслух ответил:

— Вы правы. Пожалуй, я пойду.

Он сделал пару шагов к двери, и тут страшная догадка пронзила его разум.

— Профессор! — воскликнул он, резко разворачиваясь на пятках. — Его отец… он плохо с ним обращался?

Отосе так и остолбенела, уперевшись ладонями и взглядом в стол.

— Позволь узнать, почему ты так решил? — осторожно спросила она спустя несколько невероятно долгих секунд.

— Недавно я случайно услышал обрывок вашего разговора. Саката упоминал кого-то, кто над ним издевается. Он сказал, что тот человек ударит его, если он о чем-то скажет ему напрямую, — чем дальше Хиджиката разворачивал логическую цепочку, тем вернее казалось ему это умозаключение. — В школе над ним никто не издевается. Так, может, Саката боялся попросить отца о разрешении пойти в Хогсмид? Если тот ведет себя агрессивно по отношению к ребенку и систематически его избивает, то это же достаточное основание для лишения его родительских прав? Вы не захотели оставлять Сакату с чудовищем и взяли все в свои руки, верно?

Отосе вскинула вверх брови — на лбу собрались длинные глубокие морщины — и вдруг засмеялась в голос.

— Да, Тоширо, — сказала она сквозь хохот. — Когда-нибудь из тебя выйдет отличный мракоборец. Ты добрый парень, многое замечаешь и запоминаешь. Только вот с догадками нужно еще поработать.

Хиджиката понял, что пришел к ложному выводу и закусил губу. Волна стыда тут же захлестнула его, обожгла щеки. А Отосе продолжила усмехаться:

— Я рада, конечно, что ты такого высокого мнения обо мне. Только если тебе интересно узнать о Гинтоки больше, то будет куда проще самому спросить у него, а не строить теории.

— Вы не понимаете, профессор! — возразил Хиджиката и замялся, подбирая нужные слова.

— Конечно, не понимаю, — кивнула Отосе. — Я же взрослая почтенная дама, где уж мне понять, что там вертится и бурлит в ваших юных горячих головах.

— Дело не в возрасте! — возразил Хиджиката. — Просто… мы с Сакатой не в тех отношениях, чтобы я имел право расспрашивать его о чем-то настолько личном.

— Вот как? — улыбнулась Отосе. — А в каких отношениях ты хотел бы с ним быть?

— Я… — начал было Хиджиката, но понял, что не имеет никакого представления, как ответить на этот вопрос, и замолчал.

— Иди отдохни, Шерлок, — посоветовала Отосе. — И дай своему мозгу хоть немного расслабиться.

Chapter Text

— Огромные сиськи! — услышал Хиджиката, поднимаясь в мужскую спальню Гриффиндора. — Такие, чтобы пальцы тонули, когда сжимаешь! Вот это — идеально!

— Гинтоки, ты вообще в таком не разбираешься! — нравоучительно ответил Кондо. — Ты аниме пересмотрел? Сразу видно, что ты не знаешь, каково это в реальности! Грудь должна быть маленькой, аккуратной! Это красиво и изящно.

— Как будто ты знаешь, каково это в реальности! Большие сиськи — это мечта каждого парня нашего возраста! — яростно отозвался Саката, чем-то при этом со смаком чавкая.

— Не обобщай! Я мечтаю только об Отае! — бахнул Кондо кулаком по тумбочке.

— Ну, конечно, в этом все дело! — протянул Саката. — Тогда представь свою Отае, но не с ее минус первым размером, а со здоровенными красивыми буферами!

— А. Ну… — судя по паузе, Кондо все-таки включил воображение, но потом категорично возразил. — Нет! Меня таким не подкупишь! Мне нравится Отае такой, какая она есть!

— Это только ты так думаешь, — устало выдохнул Саката. — Любой нормальный парень выберет большие сиськи!

— А вот и нет! Маленькая грудь лучше!

— Нет, большая!

— Нет, маленькая… эй, Заки! — окликнул Кондо выходящего из спальни однокурсника. — Скажи, что лучше: большая грудь или маленькая?

— Лучше… жабры, — мечтательно ответил Ямазаки, даже не притормаживая рядом со спорящей парочкой и лишь крепче прижимая к груди учебник по мермишу.

— Твое мнение не в счет! — крикнули ему вслед хором Саката и Кондо.

— Что вы тут орете, как гиппогрифы в период спаривания? — спросил Хиджиката, останавливая взгляд на кучерявом бездельнике, который забрался с ногами на его кровать и при этом уплетал шоколадные конфеты за обе щеки. — Вас с лестницы слышно, не стыдно?

— О, Тошиии! — обрадовался Кондо. — Вот, кто нас рассудит! Парень, пользующийся у девчонок популярностью, точно знает в этом толк.

— Верно, Тошиии, — издевательски протянул Саката. — Какие сиськи ты предпочитаешь — шикарные огромные буфера или вялые комариные укусы?

— Тоши предпочитает, чтоб ты свалил с его кровати немедленно, — как можно спокойнее ответил Хиджиката.

— Что, не ожидал обнаружить в своей постели такую горячую штучку? — издевательски спросил Саката, поигрывая бровями.

— Вон. С моей. Кровати. Сейчас же, — отчеканил Хиджиката, медленно закипая. Вестись на очередную провокацию не хотелось совершенно, но не позволять же этому обнаглевшему придурку делать, что ему заблагорассудится!

Саката в ответ закинул в рот очередную конфету и нахально ухмыльнулся:

— А ты заставь, — предложил он.

— Ну все сволочь, ты сам напросился! — тут же рассвирепел Хиджиката.

Он схватил Сакату за ворот и попытался скинуть с кровати. Но тот словно только этого и ждал: он вдруг крепко уперся ногой в опору балдахина, вцепился обеими руками в предплечья соперника и резко дернул на себя. Хиджиката опомниться не успел, как рухнул спиной на покрывало. Тут же попытался вскочить, но Саката уселся на него верхом и придавил обратно. Хиджиката забился и заерзал, силясь скинуть с себя соперника, но тот крепко его удерживал, не давая и шанса вырваться. Он навис над Хиджикатой на прямых руках и прилип взглядом к его лицу, больно сжимая запястья и совершенно бессовестно улыбаясь. Сейчас он был похож на кота, наблюдающего за загнанной в угол мышью перед тем, как сожрать.

— Свали! — сдавленно крикнул Хиджиката. — Совсем спятил?!

И тут произошло то, чего он никак не ожидал. Саката вдруг нагнулся к его шее низко-низко, утыкаясь носом в воротник, сделал глубокий вдох — и в следующую секунду Хиджиката почувствовал, как чужой язык обжег кожу. Он настолько обомлел, что не сразу поверил ощущениям собственного тела.

— Спятил? Да… я с ума по тебе схожу, — очень тихо и горячо прошептал Саката прямо в ухо и ласково сжал губами мочку.

Хиджиката ошалело моргнул — раз, другой — затем на одних рефлексах извернулся и со всей дури врезал Сакате коленом в живот. Тот, громко охнув, свалился с кровати и врезался затылком в соседнюю.

— Тоши! Что ты делаешь?! Не убей мне вратаря перед матчем! — воскликнул Кондо и бросился к Сакате.

— Что Я творю?! — вскочил Хиджиката, хватаясь за «атакованное» ухо — оно горело так сильно, будто его по меньшей мере прокусили насквозь. — Что ОН творит?!

— Вы же просто возились, по-дружески дрались, а ты вмазал Гинтоки так сильно, будто он твой смертельный враг! — осуждающе сказал Кондо. — Что вдруг на тебя нашло?

И тут Хиджиката понял, что не сможет это произнести: мысль просто отказывалась формулироваться в слова. Он несколько раз порывался начать фразу, открывал было рот, но тут же терял дар речи, словно был заколдован. Он так и остался стоять молча, чувствуя ком в горле и пожар на лице.

— Как ты, Гинтоки? — заботливо спросил Кондо у потирающего затылок и хныкающего от боли Сакаты. — Сильно ударился? Сколько пальцев? — и он ткнул свою широкую пятерню прямо к носу пострадавшего.

— Кондо, — голосом смертельно больного простонал Саката, едва фокусируя взгляд на его лице. — Это ты… ты здесь…

— Я здесь, Гинтоки, я с тобой, — закивал Кондо, чуть не плача.

От этой исполняемой в дуэте клоунады Хиджиката немного пришел в себя.

«Саката просто дурак, и шутки у него дурацкие, вот и все, — решил он. — Нечего выдумывать всякое».

Тем временем драма двух актеров без Оскара продолжалась.

— Кондо, — слабым голосом произнес Саката и сжал его растопыренные пальцы своими. — Я так рад, что ты со мной. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя… — начал было Кондо, но тут же вздрогнул, осознав смысл сказанного «партнером по сцене». — Стоп, что?

— Ты такой добрый и сильный, настоящая опора для любого мужчины, — мечтательно выдохнул Саката и потянулся к нему губами.

— Нееет, не отчаивайся, брат! — залепетал Кондо, отпихивая от себя неожиданного «возлюбленного». — Ты еще молод, впереди большой путь, где ты еще встретишь не одни огромные сиськи! Не сходи с тропы, не переплывай эту реку, брат…

Но Сакате, похоже, было все равно на его заверения: он уже почти повалил Кондо на пол.

— Тошиии, помоги! — затравленно завопил он, лихорадочно отбиваясь.

— Ну что ты, это же просто возня, дружеская драка, — мстительно напомнил Хиджиката, но смилостивился над другом и с силой дернул Сакату за капюшон. — Ну хватит! Не смешно нифига!

Тот плюхнулся на задницу, обводя плывущим взглядом их лица. Дыхание его участилось, губы разомкнулись, и вообще выглядел он непривычно растерянным.

— Он какой-то странный… — еле слышно произнес Хиджиката, подозрительно прищуриваясь. И тут его осенило. — Стоп! Что он ел?!

— Конфеты, как обычно, — недоуменно ответил Кондо, поднимаясь с пола.

Хиджиката схватил почти пустую коробку со сладостями со своей кровати — красную, глянцевую, с розовым бантиком на разорванной упаковке.

— Где ты это взял?! — сунул он находку Сакате под нос.

— У тебя на кровати… — еле слышно пробормотал тот, осторожно коснулся пальцев, сжимающих коробку, скользнул ладонью вверх по руке Хиджикаты, заполошно глядя ему в глаза. — В твоей кровати… — задумчиво добавил Саката и потянул его за руку к себе.

Но Хиджиката был уже готов к новой атаке и устоял, легко вырвавшись.

— Конфеты. В девчачьей упаковке. На моей кровати. Понимаешь? — подытожил он, тряся коробкой и вопросительно глядя на Кондо.

— Тебе снова подсунули приворотное зелье?! — воскликнул он в ответ. — Черт, я завидую! Какая-то цыпочка по тебе сохнет!

— Было бы чему завидовать, — проворчал Хиджиката. — Геморрой один с этими женщинами… — он взглянул на Сакату. — А разве зелье не должно влюблять человека в того, кто его приготовил? Почему этот обалдуй кидается на всех без разбора?

— Не знаю, — Кондо почесал затылок. — Но с ним нужно что-то делать.

Хиджиката кивнул и задержал взгляд на Сакате, размышляя, как поступить.

— Может, отведем его к Отосе? — предложил Кондо.

— А если он и к ней полезет? Ее же удар хватит, — покачал головой Хиджиката. — Ей лучше об этом даже не знать.

— Тогда, может, к Оборо? Зелья — его дисциплина, пусть приготовит противоядие.

— Ну нет, — вздрогнул Хиджиката. — Этот бессердечный слизеринский ханжа начнет целое расследование, найдет бедную глупую девчонку, учинит скандал… И весь год будет напоминать об этом случае как о чем-то ужасно непристойном. А что если «повар» кто-то из наших? Гриффиндор и так есть в чем упрекнуть из-за него, — он кивнул в сторону Сакаты, немного помолчал и затем добавил. — Я знаю, что делать. Мы сами приготовим антидот.

— А ты умеешь? — с сомнением сказал Кондо. — Может, все-таки попросим помощи у старших?

— Доверься мне, — попросил Хиджиката. — Я выучил рецепт противоядия в тот же день, когда нашел у себя первую такую коробку. И повторял каждый раз, когда обнаруживал новую. Надо было просто приготовить его раньше, но необходимости в этом не было, и руки так и не дошли…

— А с ним что будем делать? — нахмурился Кондо. — Я его никуда не отпущу, конечно, но и отбиваться от мужских домогательств как-то не хотелось бы… Может, свяжем его?

— С его силищей он нам разнесет всю спальню в попытках выбраться.

— Тогда… заколдуем?

— Петрификус Тоталус — и в шкаф уберем? — усмехнулся Хиджиката. — Ты вроде никогда не был садистом, странно слышать от тебя такие предложения. Возьмем его с собой — вдвоем будет легче с ним сладить. К тому же пусть он лучше остается у нас на виду, так спокойнее.

Через пять минут Хиджиката успел мысленно отказаться от своих слов, признать Петрификус Тоталус вполне гуманным заклинанием, а еще подумать о том, что с Отосе бы ничего не случилось, если бы ее подопечный рискнул поцеловать ее не совсем по-сыновьи.

Они с Кондо вдвоем вели Сакату по коридорам, придерживая с обеих сторон под локти. Тот позволял себя сопровождать, но при этом демонстрировал замашки взбалмошного домашнего кота: то льнул к Хиджикате, то терся щекой о плечо Кондо, то, вдруг завидев в коридоре мало-мальски симпатичную особь любого пола, настойчиво рвался из конвоя.

Выйдя на площадку перед главной лестницей, ведущей вниз к подземельям, они заметили, как две смутные тени отделились от стены и направились в их сторону. Хиджиката успел напрячься, но тут же узнал Кацуру, старосту Пуффендуя, и облегченно выдохнул. Следом, прячась за его спиной, семенила другая фигура в черно-желтой мантии, пониже ростом. Она уткнулась лицом в его рукав, будто боялась быть опознанной.

— Хиджиката, — церемонно обратился Кацура. — Я знал, что увижу тебя здесь. Я все это время ждал тебя у этой стены.

— Не проще ли было постучаться в гостиную и… — начал было Хиджиката, но тут же сам себя перебил, не желая возиться с причудами Кацуры. — А, впрочем, неважно. Ты можешь еще немного подождать у этой стены? У меня есть неотложные дела.

Тут Саката поднял взгляд и качнулся вперед, завороженно уставившись на Кацуру. Хиджиката понял, что сейчас произойдет, и закатил глаза.

— Зура, — Саката потянулся к нему и, не отводя взгляда, провел ладонями по его щекам. — Ты всегда был таким красивым? — он зарылся пальцами в длинные волосы на затылке. — Мягкие…

Любой человек на месте Кацуры почувствовал бы себя неуютно, и нормальной реакцией на такое поведение было бы отпрянуть или оттолкнуть Сакату. Но Кацура нормальным человеком никогда и не был. Он даже не шелохнулся, только внимательно всматривался в затуманенные вишневые глаза.

— Не Зура, а Кацура. И, кстати, ты какой-то странный сегодня, Гинтоки, — серьезно заметил он.

— Да неужели? — саркастично выдохнул Хиджиката.

Тут тонкая фигура, жавшаяся к Кацуре все это время, заинтересованно выглянула из-за его плеча, и Хиджиката моментально узнал в ней Мацудайру Курико — единственную и горячо любимую дочь директора Хогвартса. Она сделала осторожный шаг в сторону, продолжая одной рукой цепляться за рукав Кацуры, и обвела парней любопытным взглядом. Чуть задержала его на Хиджикате, тут же покраснела и перевела взор на Сакату. Тот сразу это заметил и уставился в ответ, отлипая от Кацуры. Сглотнул, медленно сполз взглядом ниже по ее фигуре, скользнул по мягким изгибам девичьего силуэта, видневшимся под распахнутой мантией.

— Сиськи! — он дернулся к ней, и девушка, коротко взвизгнув, спряталась обратно за Кацуру.

— А, нет, — невозмутимо прокомментировал тот. — С Гинтоки все в порядке.

— Да нифига! — психанул Хиджиката, крепко держа Сакату за локоть и не позволяя ему накинуться на директорскую дочь. — С головой у тебя не в порядке! Некогда нам тут убивать время! — и они с Кондо рванули было к лестнице, но Кацура крикнул вслед:

— Подожди, Хиджиката! У меня и правда есть серьезное дело, не требующее отлагательств. Я… Мы должны тебя кое о чем предупредить. Верно, Курико?

Хиджиката посмотрел на Мацудайру-младшую. Та снова залилась краской и спряталась за старостой своего факультета.

— Курико хотела тебе рассказать кое-что важное, — строгим наставническим тоном сказал Кацура. — Давай, Курико, выкладывай.

Мацудайра подняла взгляд, но тут же смутилась трех пар глаз, уставившихся на нее, и нырнула лицом в рукав Кацуры. Тот тяжело вздохнул и произнес:

— Хиджиката, Курико хотела рассказать о том, что недавно она сделала тебе один непрошеный подарок, который будет лучше сразу сжечь в камине.

Если б у Хиджикаты не были заняты руки, он бы хлопнул себя ладонью по лбу. В длинном списке его проблем как раз недоставало влюбленной в него директорской дочери! Оставалось надеяться, что старик об этом никогда не узнает, иначе не сносить ему головы — с папаши-параноика станется отчислить его из школы от греха подальше.

— Поздно, — выдохнул Хиджиката. — Кое-кто уже употребил твой подарок по назначению, Мацудайра, — и он кивнул на Сакату.

Она застыла на несколько мгновений, и в ее распахнутых от удивления глазах мелькнуло осознание.

— Быть не может, — прошептала она, прикрывая рот широким рукавом мантии.

— Еще как может! — грубо ответил Хиджиката. — Вот к чему приводят любовные зелья. Они никогда не принесут настоящей любви и никого не сделают счастливыми. Запомни это.

Мацудайра потупила взгляд и огорченно опустила плечи. Хиджиката устало вздохнул.

— Что это было за зелье? — спросил он, смягчив тон. — Оно сработало не так, как обычные любовные чары: его влечение оказалось расфокусировано. Скажи, ты сама приготовила отвар?

— Д-да, — кивнула Мацудайра. — Девочки дали мне рецепт «Флиртующих фантазий», и я все сделала строго по нему. Только вот… — она замялась, но все же добавила. — Я не положила свой волос.

— Что, прости?

— Волос. В рецепте было указано добавить «частицу себя»: волос, кусочек ногтя, каплю крови или еще что-то. Но мне показалось это отвратительным, заставлять тебя есть такое… и я подумала, что оно и так сработает.

Хиджикате захотелось приложиться лбом о ближайшую стену. В его голове не укладывалось, что человека, решившего приворожить другого, могла остановить такая чушь. Ох уж эти девушки — достаточно тактичны, чтобы не совать человеку в рот всякую мерзость, и при этом достаточно вероломны, чтобы обманом вызывать у него ложные чувства.

— Зелье действительно сработало, — как можно спокойнее ответил Хиджиката. — Но, как видишь, ингредиент оказался важным.

— Так вы ведете его в кабинет зельеварения, чтобы там приготовить противоядие? — вмешался Кацура. — А почему вы не оставили Гинтоки в гостиной? Разве так было бы не безопасней, чем тащить его через весь замок?

Кондо, предлагавший изначально то же самое, вопросительно уставился на Хиджикату. Без издевки — его действительно интересовало, почему они выбрали такой сложный путь. Хиджиката уже и сам жалел о своем решении, однако признавать это вслух не собирался.

— А что если Саката сбежал бы оттуда? — возразил он. — Представляешь, какой хаос он учинил бы без контроля?

— Мне нравится твой образ мыслей, Хиджиката, — с мудрым видом кивнул Кацура, потирая подбородок. — Крайне полезно думать по принципу «а что если». Это помогает избежать массы возможных последствий. Вот, например, а что если из-за неверного рецепта зелья противоядие не сработает?

— Об этом не может быть и речи, — твердо возразил Кондо и по-отечески прижал Сакату лицом к своей широкой груди. — У нас матч через три дня.

— Тебя только это беспокоит? Ты точно его друг? — проворчал Хиджиката и затем ответил Кацуре. — Если такое случится, тогда и будем гадать.

— А что если эффект от зелья не пройдет, пока Гинтоки не лишится девственности и не успокоится? — подкинул новую версию Кацура.

— Как его девственность вообще может быть связана с действием приворотного зелья?!

— А что если из-за ошибочной формулы мы не найдем лекарства, и нам придется запереть Гинтоки в подвале и приносить ему по очереди еду и порножурналы? — продолжил Кацура хватаясь за голову.

— Ты хоть раз слышал о такой ерунде?! И почему порножурналы?! Они настолько же важны, как и еда?! — Хиджиката не мог понять, разыгрывает ли Кацура идиота перед юной отравительницей, утрируя возможные последствия ее действий в воспитательных целях, или же он идиотничает по собственному обыкновению. В конце концов, когда речь идет о Кацуре, сложно утверждать такое наверняка.

— А что если он не успокоится, пока не перелюбит каждого человека в Хогвартсе?! — распалялся тем временем Кацура. — Что если он устроит в школе демографический взрыв и наполнит замок маленькими кучерявыми Сакатами?! Что если…

— Да хватит уже! — прервал поток его безумия Хиджиката и дернул за руку Сакату, который уже начал задыхаться в медвежьих объятиях Кондо. — Мы идем в Подземелье. Заодно поищем там рецепт зелья, которое поможет излечить тебя от идиотизма. Хотя вряд ли такое существует.

Но не успели они сделать и шаг, как увидели, что навстречу по лестнице поднимался директор Хогвартса. Сердце Хиджикаты рухнуло в пятки: шансы того, что Саката их выдаст, были слишком велики, чтобы рисковать.

— Срочно отвлеките его! — шепнул он Кацуре. — Любым способом!

Тот с серьезным лицом кивнул, взял за руку сокурсницу, и они вместе побежали к директору.

— Папочка! — Мацудайра-младшая кинулась к отцу и оплела руки вокруг его пояса, не давая сделать дальше и шагу.

— Курико, что такое? — директор тут же залепетал забавным высоким голосом, которым обычно родители разговаривают с двухлетними детьми. — Ты так редко обнимаешь папочку.

— Господин директор, — торжественно обратился к нему Кацура. — У меня есть к вам важный разговор, — он бесстрашно взял его под локоть, словно равного, и повел в другую сторону. — Видите ли, введенные вами правила в последнее время слишком строги. В рядах студентов растут недовольства. Если вы не облегчите политику школы, направленную на внутренний распорядок для учеников, то кое-кто из них может организовать бунт.

— Дааа? — заинтересованно протянул Мацудайра. — И кто же?

— Я.

Дальше Хиджиката слушать не стал. Как только путь оказался чист, они с Кондо быстро повели Сакату по лестнице вниз и уже достигли первой площадки, как вдруг из коридора вывернула группа девушек во главе с Отае. Они что-то живо обсуждали, совершенно не замечали компанию трех парней, и был верный шанс, что им удастся проскочить мимо.

— Я их отвлеку! — сказал Кондо с решительной улыбкой и бросился к девушкам, преграждая им дорогу. — Отаееее!

— Нет, стой! — дернулся за ним Хиджиката, но было уже поздно. — Черт!

Ситуация была хуже некуда. Теперь ему предстояло каким-то образом в одиночку довести Сакату до кабинета, ни на кого не нарваться по пути, а потом еще сварить зелье, отбиваясь от его приставаний. Но в следующий миг все стало куда фатальнее: с противоположной стороны коридора из-за угла вывернула профессор Цукуе. Она неспешно шла им навстречу, грациозно покачивая бедрами, и даже не подозревала, насколько оказалась не в том месте и не в то время.

Хиджиката чуть не взвыл от отчаяния. Он знал, что если Саката ее заметит, то его уже никто не остановит. Кроме, разумеется, самой Цукуе: она и мокрого места от него не оставит еще до того, как Хиджиката успеет что-то ей объяснить.

На размышление времени не оставалось совсем, надо было срочно спасать положение любым способом. Хиджиката действовал интуитивно. Он развернулся к Сакате, сжал ладонями его лицо и посмотрел в глаза — пристально и серьезно:

— Не своди. С меня. Взгляда, — четко произнес он и, не дожидаясь реакции, крепко схватил его за руку и бросился вниз по лестнице.

Дальше они бежали без остановок. Видимо, весь свой запас неудачи Хиджиката истратил в первой половине пути, поскольку больше они никого не встретили. Лишь один раз уже перед самым входом в класс Зельеварения мимо пролетала стайка девчонок из Слизерина. Хиджиката мысленно выругался и обернулся: Саката смотрел на него безотрывно, почти не моргая, и даже не повернул голову на шелест девичьих мантий.

Хиджиката притормозил у кабинета, мимолетно огляделся по сторонам, но эта секундная задержка оказалась ошибкой. Его тут же придавили к двери и грубо развернули, до боли вжимая спиной в доски. Хиджиката чертыхнулся и уже хотел от души обматерить кучерявого идиота, который тянет в рот все что ни попадя и вляпывается в проблемы на ровном месте. Но тут же замолчал, едва взглянул на него.

Саката смотрел на него в упор отчаянными бешеными глазами. В этот момент Хиджиката четко осознал одно — никакие убеждения не помогут, ему придется драться. Он успел подумать только это, прежде чем Саката резко прильнул к нему, хватая за талию и слепо тыкаясь губами в шею.

— Подожди… — прошипел Хиджиката, на ощупь шаря рукой по двери. — Мы же в коридоре… — тут же осознал, что эта фраза прозвучала так, будто они — любовники из какого-то фильма, которых настигла внезапная страсть в публичном месте. Но в тот момент опасность быть обнаруженными в неоднозначном положении казалась ему куда серьезнее и реальнее, чем домогательства от околдованного сокурсника.

Наконец, пальцы наткнулись на ручку, и Хиджиката дернул ее вниз. Дверь за его спиной отворилась, и он, теряя точку опоры, рухнул на пол, утягивая Сакату за собой. Тот, казалось, совсем не расстроился тому, что действие перешло в горизонтальную плоскость, и стал распускать руки еще интенсивнее.

— Подожди ты, черт тебя дери! — выворачиваясь изо всех сил, ругался Хиджиката, нащупывая палочку во внутреннем кармане мантии.

— Почему? — завороженным голосом, сбивающимся из-за учащенного дыхания, спрашивал Саката. — Мы уже не в коридоре… Теперь мы одни… Давай же…

«Сейчас как дам, мало не покажется!» — мысленно пообещал Хиджиката, готовясь к атаке.

И тут же из темного угла кабинета до его слуха донесся громкий звон. Хиджиката вздрогнул и резко задрал голову, чтобы рассмотреть источник звука. При этом неосторожном движении он ударился затылком о каменный пол и, шипя от боли, с трудом сфокусировал взгляд.

В углу кабинета в густой тени сидел Такасуги Шинске собственной персоной. И даже в полутьме, царившей в помещении, было видно его изумление: зеленые глаза были распахнуты, челюсть отвисла, согнутая рука, явно сжимавшая что-то еще секунду назад, застыла над столом. А у его ног поблескивала россыпь стеклянных осколков, некогда бывших пробиркой.

Хиджиката не выдержал и застонал от досады:

— Какого черта ты здесь делаешь?

— Я… Что делает староста Слизерина в подземельях Слизерина?! — Такасуги опешил от такой наглости, не находя ответа.

В любой другой момент Хиджиката бы упивался тем, что смог ввести в ступор этого выскочку, но сейчас его шокированный вид совершенно не окупал его присутствие. И дело было не только в том, что теперь по школе точно расползутся грязные слухи. За несколько секунд до этого у Хиджикаты родился простой, но единственный план — обезвредить Сакату заклинанием и приготовить антидот. Но теперь, он не мог противодействовать приставучему кучерявому придурку ни магией, ни силой: любые стычки и драки в Хогвартсе по-прежнему были запрещены под страхом отчисления. И, разумеется, если Хиджиката осмелится нарушить правило перед Такасуги, тот непременно настучит на него директору. Староста Слизерина был буквально худшим человеком во всем замке, на которого они могли наткнуться в такой момент.

— Мне вот очень интересно, что ВЫ тут делаете? — расплываясь в улыбке, спросил Такасуги. Он уже пришел в себя и осознал свое выигрышное положение. — Я, конечно, ожидал, что Сакате рано или поздно сорвет крышу, но неужели вам не нашлось места в башне Гриффиндора?

— Заткнись! — гаркнул Хиджиката и незаметно врезал Сакате локтем в солнечное сплетение. Тот загнулся от боли, хватая ртом воздух и выпуская «добычу» из рук. Хиджиката ужом вывернулся из-под Сакаты, вскочил и бросился к одному из столов. Достал котелок, включил горелку и молнией метнулся к полкам с ингредиентами.

— Эй! Я с кем говорю? — окликнул его Такасуги, но Хиджиката не собирался оправдываться перед ним. Бесполезно было сейчас терять время на это: Саката скоро очухается, и каждая секунда была на вес золота.

Глаза Хиджикаты сосредоточенно выискивали нужные флаконы с ингредиентами. Волшебная рябина — есть! — четыре веточки тут же полетели в котел и вспыхнули зеленым. Одной рукой перемешивая зелье, Хиджиката пробежал взглядом по полкам. Касторовое масло и…

— Где экстракт лирного корня? — выдохнул он, чувствуя, как паника начинает давить на горло. Этот ингредиент всегда был в наличии в кабинете Зельеварения, и не найти его сейчас было удивительным невезением.

— Зачем он тебе? Слабительное варишь? — осклабился Такасуги, поигрывая бровями точь-в-точь, как это обычно делал Саката. И именно это окончательно вывело Хиджикату из себя.

Он в один шаг подскочил к Такасуги, схватил его за грудки и прошипел прямо в удивленное лицо:

— Слушай, ты, у меня нет времени на твои сальные шуточки! Я тут пытаюсь исправить ситуацию и спасти Хогвартс от кучерявого беби-бума! Это дерьмо даже не мой факультет устроил, но разгребаю его я! Так что завались со своими намеками и живо говори, куда в этой дыре делся весь лирный корень?!

— Отвали, псих! — с силой оттолкнул его Такасуги, но тем не менее добавил. — Понятия не имею, что за чушь ты несешь, но большая партия лирного корня сегодня утром отправилась в медпункт.

Хиджиката пару секунд с отчаянием смотрел на Такасуги в надежде, что он врет, затем грязно выругался и вернулся к столу. Зелье уже стало оранжевым. Тонкая струйка касторового масла брызнула в котел, и поверхность варева посинела.

Помешивая противоядие, Хиджиката пытался привести мысли в порядок. Так, так… срочно бежать в лазарет… Сакату нужно либо запереть тут, либо заколдовать… а лучше и то, и другое… Но Такасуги расскажет об этом директору… расскажет ведь? Как сделать так, чтобы он не распустил язык?

В это время Саката уже очухался и, хоть не так активно, как раньше, но снова кинулся в атаку:

— Хиджиката, я никогда не отведу от тебя взгляда, как ты и просил, — лепетал он, пытаясь прижаться к объекту своей наколдованной страсти, в то время, как этот самый объект перемешивал зелье, ругался и упирался ладонью ему в лоб.

— Я пошутил насчёт взгляда, — ворчал Хиджиката, удерживая Сакату на расстоянии вытянутой руки. — Отведи, пожалуйста. А еще лучше отведи себя вон в ту подсобку.

— Не хочу, я хочу… хочу обниматься, — определился с формулировкой желаний Саката.

— Тогда иди обними Такасуги, — безотчетно предложил Хиджиката.

— Эй! Не впутывайте меня в свои гомосячьи дела, — с отвращением попросил Такасуги. И в этот момент Хиджиката понял, что нашел решение, которое поможет разобраться с двумя проблемами сразу.

— Точнооо, — ласково протянул он, разворачивая Сакату за плечи и подводя его к Такасуги. — Ты только посмотри на него. Посмотри, какой он красивый. Какие яркие зеленые глаза, ты хоть у кого-то видел ранее такой цвет? — будто дьявол, нашептывал он ему на ухо. — Посмотри, какой у него изящный изгиб губ… Смотри, какой он невысокий, миниатюрный, разве ты не хочешь обнять его?

— Ты… что… — совершенно опешил Такасуги и почти вскрикнул, когда Саката с ошалевшим взглядом бросился на него и сдавил в объятиях. — Какого черта?! Отвали от меня!

Хиджиката возликовал и вернулся к котелку, помешал содержимое — зелье потемнело до глубокого фиолетового.

— Эй, что с ним за херня творится?! — шипел Такасуги, едва успевая отбиваться от Сакаты, который уже прижал его к стене и пытался облапать везде, до куда дотягивались руки. — Хиджиката, убери от меня этого психа!

— Он случайно принял паленое приворотное зелье, и теперь кидается на всех подряд, — сжалился и кратко пояснил Хиджиката.

— Приворотное… — удивленно моргнул Такасуги, упираясь ладонью в лицо Сакаты. — Разве выпивший его не смущается, как девица на выданье?

— А разве этот придурок умеет смущаться? — апеллировал Хиджиката. — Извини, но тебе придется его удержать, пока я не принесу из медпункта лирный корень, он необходим для приготовления антидота.

— Удержать?! Какого хрена я должен… — Такасуги не закончил фразу, уворачиваясь от поцелуя.

— Дашь ему вырваться — и девчонкам из Слизерина придется туго. И не только девчонкам.

— Черт! Что б тебя кентавр дрючил! — разразился ругательствами Такасуги. — Лирный корень у меня на столе! Забирай, только отгони от меня этого маньяка!

Хиджиката моментально бросился к соседнему столу — действительно, рядом с горелкой в плотном окружении других сосудов стоял пузырек с заветным экстрактом. Еле сдерживая восторженный крик, Хиджиката схватил его и щедро плеснул в котел — зелье полыхнуло красным.

— Эй! — натужно и зло крикнул Такасуги. — Ты получил, что хотел, теперь помоги мне!

— Потерпи еще немного, — попросил Хиджиката, снова добавляя волшебную рябину и лирный корень. — Скоро будет готово.

— Да черта с два я буду это терпеть! — рявкнул Такасуги, извернулся и достал палочку.

— Драки запрещены, — злорадно напомнил ему Хиджиката, включая горелку на полную. — Заколдуешь кого-то из нас, и Мацудайра тут же об этом узнает.

Такасуги покраснел от ярости, и Хиджиката сразу почувствовал себя отомщенным за все, что случилось с ним сегодня. Воспользовавшись заминкой, он заглянул в котел: густая красная поверхность уже забурлила, будто раскаленная лава. Он влил остатки обманом добытого экстракта, и кипящее зелье окрасилось в зеленый. Теперь оно скорее напоминало радиоактивные отходы из какого-нибудь комикса, и Хиджиката порадовался, что пить эту дрянь предстояло не ему.

— Саката, уймись! — пыхтел где-то позади него Такасуги. — Я же знаю, что ты хочешь не меня! Вспомни уже!

— Бесполезно, — почти весело заметил Хиджиката. — Ты не сможешь ему сейчас ничего внушить. Пока «добыча» у него в руках, он тебя не услышит.

Вдруг звуки возни за спиной Хиджикаты утихли. Он обернулся и с удивлением увидел, что Саката замер: его руки застыли в воздухе, и лишь плечи вздымались от напряженного дыхания. Такасуги живо воспользовался моментом, оттолкнул от себя Сакату и за плечи подвел к Хиджикате. Тот лишь отступил на шаг, продолжая помешивать зелье.

— Ну же, смотри, ведь это то, чего ты хочешь, — Такасуги легонько подталкивал его под лопатки.

Саката смотрел на Хиджикату и выглядел при этом, словно пьяница, пытающийся изо всех сил сосредоточить взгляд на чем-то важном. Он остановился в нерешительности, и это странно вязалось со всем предыдущим его поведением. У Хиджикаты мелькнула мысль, что это из-за неправильного рецепта зелья, и антидот действительно может не подействовать, но тут же прогнал ее прочь.

— Посмотри, тебе же нравится его точеное лицо, его шелковистые волосы, — подначивал тем временем Такасуги. — Это ты еще его в ванной старост не застал и не видел, какая у него охрененная задница.

«Так, ну все, пора контратаковать», — подумал Хиджиката.

Он резко схватил Сакату за плечи и развернул его к Такасуги лицом:

— Не слушай его, он врет, просто отвлекает тебя, — твердо проговорил Хиджиката, бросая свободной рукой ветки волшебной рябины: одну, две… семь. Все! Теперь осталось только кипятить до розового цвета.

— Ничего не вру! — возразил Такасуги и развернул Сакату обратно к Хиджикате. — А еще у него кожа мягкая, почти как у девчонки! Ты только прикоснись!

— Откуда бы тебе это знать?! Когда это ты меня трогал?! — рявкнул Хиджиката и снова крутанул Сакату к себе спиной. — А у Такасуги ноги чертовски красивые! Округлые бедра и изящные колени, будто с обложки порножурнала сошел!

— Вот, значит как?! — Такасуги опять развернул Сакату на месте и сделал «новый ход». — А ты знаешь, какой у Хиджикаты пресс? С ума сойти можно!

— А у Такасуги потрясная талия! И соски красивого розового цвета! — Саката зашел на новый поворот вокруг своей оси. — Ты ведь любишь розовый, правда?

— Ублюдок, какого черта ты разглядывал в ванной мои соски?!

— Это я должен тебя спрашивать, нахрена ты пялился на мой зад, педик!

— Так, хватит! — в отчаянии крикнул Саката и схватился за голову. — У меня голова кружится! Сейчас стошнит!

— Блюй на него и ни в чем себе не отказывай! — разрешил Такасуги и с силой толкнул его на Хиджикату. Они врезались друг в друга, едва не упали и пока были заняты срочными поисками равновесия, Такасуги успел удалиться на безопасное расстояние. — Счастливо оставаться, придурки! — и он в два прыжка выскочил наружу, громко хлопнув дверью.

— Вот сволочь! Стой! — крикнул Хиджиката ему вслед, но, конечно, никто не отозвался. Он рассерженно выдохнул, но тут же взял себя в руки: зелье было почти готово, оставалось только заставить кучерявого идиота выпить его.

Саката все еще жался к Хиджикате всем телом, будто его ноги до сих пор не могли найти прочной опоры. Он до боли вцепился в его плечо и уткнулся лицом в грудь.

— Эй, отвали! — потребовал Хиджиката и с трудом оттолкнул Сакату от себя. Тот тяжело дышал. Он ухватился рукой за стол и поднял взгляд — затуманенный и многообещающий.

Хиджиката сглотнул. Осторожно и неспешно, словно спасаясь от дикого зверя, он попятился за угол стола.

— Поцелуй меня, — вдруг попросил Саката и сделал шаг навстречу.

— Ты… — Хиджиката, неотрывно следя за чужими движениями, медленно двинулся назад, оказавшись по другую сторону стола, прямо напротив Сакаты. — Ты же только обниматься хотел? — отстраненно напомнил он.

— Тогда мне казалось, что ты не готов к большему, — ответил Саката и предпринял попытку подойти к Хиджикате с правого края стола.

— Я и сейчас не готов! — быстро возразил он, тоже двигаясь вправо.

Они сцепились взглядами, пытаясь прочитать в глазах друг друга следующее движение. Пару раз дернулись — в одну сторону, в другую — будто играя в салки. Но эта забава Сакате быстро надоела: он досадно цыкнул и запрыгнул на стол. Тут же неосторожно задел рукой котелок, обжегся о горелку и, взвизгнув от боли, свалился на пол.

— Придурок! Так тебе и надо! — крикнул Хиджиката, подскочив к шатающемуся котелку и едва успевая его удержать. Он живо схватил первую попавшуюся под руку колбу и щедро плеснул в нее противоядие.

Торопился он не зря — Саката очень быстро оклемался и снова ринулся в бой, стискивая Хиджикату в порывистые объятия и чуть не выбивая колбу из его пальцев:

— Поцелуй меня!

— Хорошо! Хорошо! — ответил Хиджиката, в противовес словам упираясь локтем в его грудь. — Только выпей сначала!

— Что это? — непонимающе моргнул Саката, с трудом фокусируя взгляд на колбе с розовым содержимым, которая была подсунута ему к самому носу.

— Это… клубничный пунш! — на ходу сочинял Хиджиката. — Ты же наверняка его любишь, да? А я вот ненавижу целоваться по-трезвяку. Ну?

Саката недоверчиво взял колбу:

— Потом точно поцелуешь? — с сомнением спросил он. Отравленный зельем разум явно понимал, что где-то здесь есть подвох, но не мог сопротивляться соблазну пойти на уступку, чтобы получить желаемое.

Саката настороженно поднес колбу к губам и сделал небольшой глоток. Тут же сморщился от мерзкого вкуса, но Хиджиката был к этому готов: он удержал его одной рукой за затылок, а второй дернул дно колбы вверх, заставляя выпить остаток. Саката закашлялся, зажав рот рукой, затем качнулся, будто пьяный. Глаза его закатились, и он повалился на Хиджикату всем телом. Тот успел подхватить его за подмышки, но под чужим весом устоять было сложно, поэтому он сел на пол, и, повинуясь необъяснимому мимолетному чувству, положил кучерявую голову себе на колени.

Саката несколько секунд не приходил в сознание. Хиджиката не знал, нормальное ли это воздействие противоядия от любовных зелий. До этого у него не было времени на сомнения, но теперь он вспомнил слова Кацуры и начал опасаться, что лишь усугубил положение.

В голове начали вертеться тревожные мысли. Что если Саката не очнется? Что если впопыхах Хиджиката отвлекся и ошибся в приготовлении антидота? Что если он все испортил, и теперь исцелить Сакату станет только сложнее?

«Давай же, приди в себя, идиот», — мысленно попросил Хиджиката, смотря вниз на умиротворенное лицо. Веки Сакаты были опущены, но светлые ресницы беспокойно подрагивали, как бывает у человека, которому снится дурной сон. Светлые кудри короткими волнами расплескались на коленях Хиджикаты. Он поддался порыву и коснулся белых прядей, пропустил их между пальцами — мягкие, как у ребенка…

И именно в этот момент Саката открыл глаза.

— Я умер и попал в рай, где ангел гладит меня по голове? — тихо спросил он, сонно моргая. И Хиджиката тут же отдернул руку, будто чужие волосы обожгли ему пальцы.

Фраза, брошенная Сакатой при пробуждении, звучала довольно обычно для его извращенного чувства юмора — он постоянно кидался раздражающими пикап-репликами — но также могла быть свидетельством того, что противоядие не сработало.

— Кто ты сейчас? — Хиджиката подозрительно прищурился. — В каком ты режиме? Ты — Трахата Гинтоки или обычный придурок Саката? Учти, если антидот не помог, я залью его остатки тебе в задницу — может, хоть так подействует! — пригрозил он.

Саката недоуменно моргнул, потом зажмурился и резко сел, отползая от Хиджикаты на целый метр.

— Что сейчас было? — спросил он, вжимаясь лбом в ладонь и болезненно морщась. — Чувствую себя отвратительно, будто с похмелья.

Хиджиката облегченно выдохнул и едва подавил желание расслабленно распластаться прямо на полу:

— Ничего не помнишь, значит? — поинтересовался он.

— Урывками, — пробубнил Саката и повторил вопрос. — Так что произошло? Меня заколдовали?

— Ты сожрал конфеты с приворотным зельем, которое влюбляло тебя во всякого, кого ты видел. В общем, не переживай, особой разницы с твоим привычным поведением почти никто не заметил…

— О черт! — вдруг воскликнул Саката. — Тут был Такасуги, да? Я приставал к нему, да?!

— Приставал? Да ты его чуть в десны не засосал, бедолага еле сбежал от тебя, — зло ухмыльнулся Хиджиката.

— Твою ж… — Саката схватился за голову и быстро заелозил пальцами по голове, будто пытаясь выбросить из нее ошметки воспоминаний. Потом вдруг замер и выпученными глазами уставился вперед. — И, кажется… Зура?

— Ага, — беспощадно подтвердил Хиджиката. — Ты гладил его по лицу и влюбленно повторял, какой он красивый.

— Черт! Черт! — Саката закрыл глаза руками.

— А еще ты чуть не напал на директорскую дочь. А перед этим повалил Кондо на пол и пытался поцеловать, — напоминал Хиджиката, мстительно усмехаясь.

— Все, хватит! — взмолился Саката, продолжая прятать лицо в ладонях. — Ты меня с ума сведешь!

— Именно это ты говорил мне, пока пытался укусить за ухо, — откровенно веселился Хиджиката, чувствуя полное моральное право за все свои труды вдоволь поиздеваться над кучерявым идиотом.

— Ну все! Заткнись! Договоришься, и я тебе реально ухо откушу! — взорвался Саката и грохнул кулаками по коленям. Лицо у него было красное от гнева и стыда.

— Я тебе зубы раньше выбью, — беззлобно пообещал Хиджиката. Настроение у него было непозволительно прекрасное.

Некоторое время они просидели в тишине. Саката смотрел вниз, сжимал в кулаках мантию и кусал губы.

— Эй, — вдруг тихо произнес он, когда Хиджиката уже собирался встать и уйти. — Насчет того, что я сказал тебе и… хотел сделать… — он посмотрел на свои подрагивающие ладони, будто там были написаны верные слова, которые он никак не мог подобрать. — Я имею ввиду, под действием зелья. Возможно, это не совсем то, но…

Саката терялся в формулировках и выглядел таким растерянным, что Хиджикате на миг стало его жалко.

— Да брось, — он легко отмахнулся и пожал плечами. — И я, и все остальные прекрасно понимаем, что ты был отравлен. Что ты нес чушь, которую на самом деле не думаешь. Так что расслабься и прекращай мямлить, на тебя это совершенно не похоже.

Хиджиката ожидал, что это должно было успокоить Сакату и привести в норму, но тот отреагировал неожиданно. Он поднял полный неистовой злобы взгляд и сжал кулаки.

— Действительно, — прорычал он. — На меня больше похоже назвать тебя кретином! Так что вот! Ты — кретин, Хиджиката! И сейчас я даже не утрирую!

Он вскочил и фурией бросился вон из дверей, громыхнув замком о стену так, что эхо разнеслось по всему подземелью.

— И это твоя благодарность, сволочь?! — крикнул ему вслед Хиджиката, но ответа уже не дождался.

Chapter Text

Золотой снитч застыл перед лицом Хиджикаты, будто крохотная колибри. Всего на секунду он завис в воздухе, трепеща стрекозиными крыльями и переливаясь золотыми боками на солнце, а потом резво умчался вдаль. Тут же следом, со свистом рассекая воздух, красной и зеленой стрелами пролетели оба ловца. Сидящая рядом Шимура уже привычно успела прикрыть лицо рукавом мантии — трибуны поля для квиддича полную безопасность никому не гарантировали. Особенно если эти ряды неподалеку от колец Гриффиндора: Хиджиката выбрал эти места специально, чтобы иметь возможность наблюдать за родными воротами с близкого расстояния.

Тем временем два ловца — Ято и Киджима — сплелись в единый красно-зеленый смерч и скрылись в низких облаках над стадионом. Снитч сегодня явно был не в духе и решил испытать их терпение сполна.

Хиджиката напряженно вздохнул и стал следить за остальными игроками. Пока девушки мужественно сражались за большой куш, парни всеми силами пытались «выбить» призы помельче. Матч затягивался, а число очков все еще было близко к нулю, несмотря на все старания охотников. Это была уже битва на выносливость — какая команда устанет первой, та проиграет. Однако уступать никто не собирался. Тем более что некоторые игроки, кажется, решили свести на поле личные счеты.

Такасуги завладел квоффлом и, игнорируя партнеров по команде, рванул в очередную атаку. Он несся на своей метле последней модели, будто вихрь, облетая поле и подныривая, пытаясь обмануть нового вратаря Гриффиндора. «Вратарь новый, а приемчики старые, — подумал Хиджиката. — Такасуги, в твоей команде не хватает еще одного Такасуги». Однако и в одиночку он уже успел загнать им в ворота несколько мячей, чего другим охотникам Слизерина до сих пор пока не удалось.

Но в этот раз его уловка не сработала — Саката живо распознал намерения Такасуги пробить правое кольцо и с разворота отразил квоффл тугим хвостом прутьев.

«Уже восемь», — подсчитал в уме Хиджиката.

— Уже восемь, — подсказала Шимура и едва заметно улыбнулась.

Хиджиката закатил глаза.

Какая же все это глупость! Вчера перед матчем они, как обычно, закусились с Сакатой в гостиной Гриффиндора. Тот выглядел слишком спокойным и самодовольным перед своей первой игрой, и Хиджикату это бесило. Он честно не собирался провоцировать Сакату, но когда тот выдал очередное: «не ссыте в зелье, мы всех отметелим», не прекращая при этом безразлично ковыряться в ухе, Хиджиката не выдержал. Он заявил, что таких самоуверенных выскочек в реальной игре закопают в песок за считанные минуты, и едва ли ему удастся отбить хотя бы пять мячей. Саката ощетинился и заявил, что отобьет десять. Хиджиката саркастично усмехнулся и тем самым вывел оппонента из себя. Они орали друг на друга какое-то время на потеху всех присутствовавших в гостиной, а затем — Хиджиката не смог бы в точности воспроизвести всю пикировку — они заключили пари. Если Саката отобьет десять мячей, то они вдвоем пойдут на свидание в Хогсмид. Хиджиката осознал суть ставки лишь в тот момент, когда пожимал руку. В ту злополучную минуту в комнате стояла гробовая тишина, и несколько десятков удивленных глаз — некоторые тайком, но большинство в открытую — пялились на них. А Хиджиката только и мог, что изображать полную невозмутимость, будто все идет по его плану…

— Я согласился на этот спор как раз в надежде, что проиграю, — пояснил Хиджиката Шимуре. — Если это мотивирует Сакату нормально защищать ворота, то так и быть, пожертвую часом своего свободного времени. Я уже потерял из-за него куда больше, пусть хоть немного себя окупит.

— Как скажешь, — пожала плечами Шимура, даже не думая стирать с лица улыбку Джоконды.

Хиджиката зябко поежился, хотя холодно ему не было.

— Раз тебя так сильно беспокоит судьба команды, почему же ты в ней не остался? — продолжила Шимура.

— Ты прекрасно знаешь, почему, — раздраженно ответил Хиджиката, совершенно не желая говорить на эту тему.

— Ты же понимаешь, почему Кондо полтора месяца не мог найти тебе замену?

— Конечно. Потому что Окита на отборочных безжалостно выбил всех кандидатов-вратарей.

— Потому что Кондо рассчитывал, что ты передумаешь и вернешься, — покачала головой Шимура. — Саката хорош, очень хорош. Но… мне все равно жаль.

Хиджиката нахмурился. Ничего не ответив, он снова посмотрел на поле. Нет, сожаления он не испытывал, скорее, любопытство. Наверняка с таким же интересом душа наблюдает за телом, которое она только что покинула.

Вот только Хиджиката никогда не тешил самолюбие мыслями, будто он был «душой» команды, и уж точно не претендовал на эту роль. Он, как и другие участники, знал, кто заражал игроков своей харизмой, вселял веру в себя и заставлял чувствовать себя частью чего-то действительно важного.

Хиджиката с теплотой посмотрел на Кондо — тот как раз завладел квоффлом, резко развернулся и ринулся к воротам Слизерина. Прямо ему навстречу, будто пушечное ядро, вылетел бладжер. Кондо поднырнул вниз, сделал «бочку» и устремился почти вертикально вверх, к заветному кольцу. Такасуги подлетел к нему и грубо бортанул, выбивая квоффл из его рук. Кондо не растерялся, сделал в воздухе «мертвую петлю», быстро развернувшись и тем самым выиграв доли секунды. Но Такасуги уже настигал его: он был быстрым, возможно, самым быстрым на поле. Кондо дотянулся до квоффла и отбросил его в сторону Ямазаки. Тот принял пас — настолько сильный, что его оттолкнуло назад — и отважно рванул к воротам противника. Такасуги крутанулся на месте, оттолкнулся от метлы Кондо ногой и дернулся следом за квоффлом. Но даже с его скоростью, он не успел бы догнать Ямазаки. Зато успевал другой охотник — новичок команды Слизерина Каваками Бансай. Он оказался гораздо ближе, мгновенно выровнял траекторию полета под соперника и теперь нагонял его. Ямазаки прекрасно понимал, что его настигнут раньше, чем он сумеет подлететь достаточно близко к воротам, и уже крутил головой в поисках товарища, которому можно было бы передать мяч. И тут заметил, что сбоку на него летит бладжер. Хиджиката услышал отчаянный вопль Ямазаки — увернуться он бы уже не успел. Но вдруг путь мячу-вышибале преградил Шимура-младший. В следующую секунду беспощадный железный шар с шумом врезался в его биту и отлетел назад.

— Твой брат хорош! — выразил восхищение Хиджиката, впервые видевший его на поле.

— Он усердно тренируется с самого начала года, — с довольным видом ответила Шимура-старшая.

Тем временем Каваками уже настиг Ямазаки. До ближайшего, крайнего справа кольца было еще далеко, к тому же рядом с ним уже завис вратарь Слизерина, цепко следящий за квоффлом. Шансов забить гол самостоятельно у Ямазаки почти не было. Он увернулся от маневра Каваками, пытавшегося выбить мяч, но тут с другой стороны его толкнул под локоть Такасуги. Хиджиката уже было подумал, что Ямазаки пропустил второго противника, но тут же увидел, что за миг до удара тот успел незаметно пасовать мяч Кондо. Тот поймал квоффл и с размаху забил его в левое кольцо так быстро, что вратарь не успел опомниться.

— Гол! Еще десять очков, Гриффиндор! — объявил комментатор. Механическое табло звякнуло, сменив счет.

— Отлично сработано! — обрадовался Хиджиката. Этот гол отзывался в нем особой гордостью — ведь команда сыграла по тактике, которую внедрил он сам. Ямазаки очень редко сам забивал гол в одиночку, его преимущество было в «невидимости» для игроков вражеской команды. По какой-то причине его практически невозможно было заметить, пока он не завладевал квоффлом. Ямазаки всегда играл в паре с другим охотником: Кондо принимал его пасы неподалеку от колец и зарабатывал очки. Такую тактику Хиджиката подсмотрел в магловских игровых видах спорта и одном популярном аниме. В квиддиче же об игроке-тени пока никто не додумался, так что пока это оставалось ноу-хау команды Гриффиндора.

Но радость от забитого гола длилась недолго: Кондо только успел вскинуть руки в победном жесте, как вдруг в его плечо на огромной скорости влетел бладжер. Хиджиката почувствовал, как все в груди сжалось в тугой болезненный ком. Болельщики ахнули и загудели. Шимура-старшая вздрогнула и в ужасе закрыла рот ладонью, наблюдая, как Кондо, согнувшись от боли и прижимая поврежденное плечо, едва удерживал себя на метле.

Хиджиката заметался взглядом, — для их капитана было совершенно несвойственно проморгать приближающийся бладжер — но долго искать ему не пришлось. Виновник инцидента, Ито собственной персоной, сам подлетел к их трибуне и завис неподалеку.

— Черт, я целился в голову, — с наигранной досадой сказал он достаточно громко, чтобы Хиджиката услышал.

— Кажется, ты соскучился по больничной койке? — кипя от злобы ответил Хиджиката. Ито не нарушил правила игры, но выбивал соперников в явных личных целях: им руководило желание мести, и он следовал ему без всякой жалости. Это бесило Хиджикату куда сильнее выходок Сакаты или высокомерия чистокровных магов.

— Только если на койке будет лежать ваш ловец, — улыбнулся Ито, забрасывая биту на плечо.

Хиджиката лишь успел пробуравить его гневным взглядом, как вдруг мимо просвистел бладжер. Ито на одних рефлексах смог увернуться и тут же метнулся прочь. Следом за железным мячом, держа биту, будто клинок, промчался Окита, и намерения его были ясны: вряд ли кого-то еще на поле выходка Ито взбесила так сильно, как его.

— Нет! Защищай Ято! Она — цель! — крикнул ему вслед Хиджиката. Окита притормозил и обернулся. Подумал секунду, пристально смотря ему в глаза. Затем сплюнул и сменил траекторию, очевидно, выискивая глазами рыжую голову.

— Гол! Плюс десять очков, Слизерин! — эти слова комментатора и звон табло прозвучали настолько внезапно, что Хиджиката растерялся.

Видимо, схожие чувства испытывала и вся команда — красно-желтые фигуры ошеломленно замерли в воздухе с недоверием, глядя на свои кольца и как будто раздумывая, есть ли основания пустить судью на мыло. Оказалось, что нет: пока все, в том числе и Саката, отвлеклись на более занимательное шоу, Такасуги воспользовался моментом.

— Какого хрена ты ворон считаешь, кучерявый идиот?! — крикнул Хиджиката, потрясая кулаком. Он больше злился на себя, подозревая, что тоже отвлекся бы в такой момент, переживая за Кондо, — и это раздражало еще сильнее.

— Заткнись! Сам бы стоял на воротах и отбивал его голы! — заорал во все горло Саката, явно взбешенный тем, что по невнимательности пропустил мяч. — Этот придурок маленький и юркий, как пикси! Хрен еще разглядишь его!

— Что ты там вякнул, жмыр белобрысый?! — рявкнул в ответ Такасуги, не успевший толком насладиться овациями болельщиков в зеленом.

Атмосфера, только что накаленная до предела, была убита этой нелепой руганью. Ближние к кольцам Гриффиндора трибуны залились смехом.

Шимура-старшая тяжело вздохнула.

— Знаешь, Хиджиката. А Саката ведь в чем-то прав. В свои пятнадцать ты уже напоминаешь тех великовозрастных неудачников, которые сами ничего не делают, кроме как поучают тех, кто что-то делает, — сказала она нравоучительным усталым тоном.

Хиджиката не нашел, что ответить, только выразительно приподнял бровь.

— Жизнь гораздо короче, чем кажется на первый взгляд, — философски сказала она, складывая руки на коленях. — Сегодня ты бросаешь спорт, а завтра — у тебя недельная щетина и пивной живот. И вот ты уже надираешься в баре и рассказываешь случайным собутыльникам о том, как когда-то забил хет-трик в финале турнира «Кожаный мяч», потому что это единственное твое достижение за всю жизнь.

— Что? — теперь Хиджиката понимал еще меньше, чем до этого пояснения. — Если это отсылка на что-то, то я понятия не имею, на что. К чему вообще была сейчас твоя лекция?

— Не думаешь ли ты, что бросил квиддич зря? — пояснила Шимура. — Это не скажется на твоей будущей карьере?

— Уверен, что нет, — категорично помотал головой Хиджиката. — Назначение старостой факультета — лучшая строка для резюме. Это показатель лидерских качеств и умения расставлять приоритеты.

— Ты мог стать старостой и остаться в команде. Такасуги так и сделал.

— Плохой пример, — поморщился Хиджиката. — Я не могу судить, насколько хорошо Такасуги справляется со своими обязанностями старосты. И кто за него делает домашнюю работу, например.

— Ты так говоришь только потому, что он тебе не нравится.

— Я и не скрываю, что не терплю этого ублюдка.

— Обо мне говорите? — послышался рядом надменный голос.

Хиджиката и Шимура вздрогнули и обернулись. Прямо за ними с невозмутимым видом сидел Сасаки Исабуро и безразлично водил пальцем по магическому свитку, зависшему перед ним в воздухе.

— Как ты попал на трибуну Гриффиндора? — осторожно спросил Хиджиката, гадая, сколько ему удалось услышать из их разговора.

— Ты серьезно считаешь, что в Хогвартсе есть места, куда такая элита, как я, не сможет попасть? — скептически произнес Сасаки, не отрывая взгляда от свитка.

— Если ты пришел поерничать, то выбрал плохой момент, — заметил Хиджиката. — Мы ведем счет.

— Боюсь, это ненадолго, — без малейшего сожаления ответил Сасаки. — Ваш капитан, кажется, сломал руку, а другой охотник, насколько я понял, не умеет пользоваться талантом вашего «теневого» игрока. Так что, можно считать, у Гриффиндора выбыли сразу двое. Как жаль, все ваше «поколение чудес» не вытянет матч из-за одного неосторожного удара бладжера.

— А я вижу, кое-кто не чурается смотреть магловские мультики? — Хиджиката ухмыльнулся. — Ничего, один охотник у нас по-прежнему в строю. Наш шанс забить гол уменьшился, но у Слизерина он изначально не был так уж высок.

— Верно, — протянул Сасаки и воззрился тяжелым взглядом в сторону колец Гриффиндора. — Тебе нашли отличную замену, Хиджиката. Вынужден это признать. Сколько уже мячей за эту игру отбил ваш бешеный вратарь? Девять?

— Восемь, — быстро поправил Хиджиката и тут же прикусил язык. Неужели, Сасаки знает о споре?

Тем временем Саката, будто узнав, что за ним наблюдают, откинул руку к правому кольцу, ловя летевший в него квоффл. Тот упруго ударился о ладонь в нескольких сантиметрах от цели. С силой развернувшись в воздухе, Саката отбросил мяч к противоположной стороне поля. Охотники в красном и зеленом, даже не успевшие толком занять позицию у ворот Гриффиндора, всполошились и метнулись вслед за квоффлом. Шимура-младший и Ято, оказавшиеся в этот момент поблизости от Сакаты, не сговариваясь, синхронно подлетели к нему с двух сторон и дали «пять» по обеим рукам. Трибуна Гриффиндора взревела от восторга: для Сакаты и Шимуры-младшего это был первый матч, но их игра и слаженность «мастеров» полюбилась зрителям с первого взгляда.

— О, теперь девять, — блекло отметил Сасаки, убивая в зародыше радость Хиджикаты по поводу блестящей игры своей команды. — Кажется, вы поспорили на десять, верно? — и Сасаки перевел на него свой безразличный взгляд, пристально следя за реакцией.

Хиджиката сжал зубы, чтобы не выругаться матом. Он все знает!

— В чем дело? — спросил Сасаки и слегка приподнял уголки тонких ровных губ. — Удивлен, что информация о вашем маленьком пари достигла других факультетов? Ты недооцениваешь мою шпионскую сеть.

— Откуда у простого ученика взялись шпионы?!

— Ты забываешь, что я принадлежу к элите, — снисходительно пояснил Сасаки, снова смотря в свой свиток. — У меня есть те возможности, о которых вы даже не догадываетесь. Знаешь, почему моя семья заслужила свой статус? Потому что мои предки никогда не упускали шанс извлечь выгоду. Это образ мышления, который ведет на самый верх. Получи информацию и используй ее с пользой для себя — вот и все, что требуется. К примеру, я узнал о вашем пари и подумал: почему бы не предложить присоединиться к нему еще нескольким студентам? — он перелистнул пальцем зависший в воздухе свиток. — Вернее, нескольким десяткам студентов…

Хиджиката со всей силы сжал кулаки, лишь бы не пустить их сейчас в ход. Этот ублюдок не просто все узнал — он распустил слухи по всей школе! Наверняка еще и приукрасил… хотя этого и не требовалось — сплетни всегда обрастают самыми грязными выдуманными деталями, и чем они отвратительнее, тем сильнее въедаются в репутацию. А своей выходкой Сасаки вовлек в эту несуразицу кучу людей и лишь сильнее разжег их интерес. Теперь спустить ситуацию на тормозах будет практически невозможно… Черт! Черт!

— О, прошу не смотреть на меня так, — удовлетворенно протянул Сасаки. — Не беспокойся, всех этих людей, конечно, забавляет суть спора, но в целом их интересуют не твои сердечные дела, а деньги. И они делают ставки прямо сейчас, во время матча. Нобуме ведет учет и отправляет мне, — он внимательно скользил взглядом по свитку. — Что ж, на данный момент почти все уверены в победе Сакаты. Пожалуй, стоит добавить новую ставку: выполнишь ли ты свою часть сделки или придумаешь лазейку, чтобы этого избежать…

— На кой черт бы мне избегать такой глупости? — зло спросил Хиджиката, стараясь успокоиться. — Не знаю, какую информацию донесла до тебя твоя хваленая шпионская сеть, но мы поспорили на сливочное пиво.

— Твоя мама-магл не учила тебя, что обманывать нехорошо? — равнодушно поинтересовался Сасаки. — Уже всей школе прекрасно известно, что речь шла о свидании.

— Ты просто плохо знаком с Сакатой и его манерой выражаться.

Сасаки пристально посмотрел на Хиджикату и даже изобразил некую подобию эмоции, слегка нахмурив брови.

— Мне кажется, это ты не вполне хорошо понял Сакату, — наконец, возразил он. — Либо превосходно притворяешься.

— Удивительные существа — мужчины, — вдруг заговорила Шимура.

Хиджиката с Сасаки, напрочь забывшие о том, что она тоже все это время была здесь и слушала их разговор, замолчали, обратив на нее все свое внимание. Шимура сидела прямо и смотрела перед собой, будто ни к кому конкретно не обращалась, но при этом ее слова были произнесены достаточно громко, чтобы Хиджиката и Сасаки ее услышали.

— Мужчины умудряются опошлить даже самую безобидную вещь, — продолжала она. — Им стыдно признаться в здоровых дружеских чувствах. И вместо того, чтобы сказать: «я переживаю за тебя, я вижу, ты устал, давай сходим выпить, развеяться», они придумывают нелепые пари с оскорбительными формулировками. Другие мужчины не позволяют себе ни минуты отдыха и соглашаются пойти в бар только через проигрыш в глупом споре. А третьим настолько скучно, что они готовы открыть казино внутри школы, лишь бы себя развлечь. А еще говорят, что женщины не искренние натуры.

Хиджиката удивленно смотрел на Шимуру и в этот момент отчетливо понимал, почему Кондо в нее влюблен. Ее речь заставила умолкнуть на время даже Сасаки. С нечитаемым выражением на лице он смотрел на ее затылок, затем вздохнул и перевел взгляд на поле.

— Неискренними можно быть по-разному, и у женщин это часто получается удивительно гармонично, — заметил он. — А вот для мужчин эффективнее действовать в лоб. Хоть это вульгарно и скучно… — он прищурился, поправил монокль и замолчал, всматриваясь вдаль.

Хиджиката почувствовал неладное и проследил, куда именно Сасаки прицелился своим хищным холодным взглядом.

Ято! Она быстро летела по хаотичной траектории, прижавшись всем корпусом к древку метлы, и на первый взгляд как будто преследовала снитч. Но вместо того, чтобы смотреть прямо перед собой, она периодически оглядывалась, будто удирала от кого-то. Или от чего-то…

Хиджиката присмотрелся: за ней по пятам, не отставая, несся бладжер. Для него преследовать кого-то конкретного было совершенно ненормально…

— Почему он гонится за ней? — удивленно пробормотал Хиджиката. — Мяч заколдован? Кто мог… — он вздрогнул от догадки и с подозрением оглянулся на Сасаки, но тот продолжал следить за происходящим с полнейшим безразличием.

Долго гадать Хиджикате не пришлось — перед их трибуной вновь завис Ито.

— Ну надо же, — с наигранным беспокойством произнес он. — Похоже, ваша рыжая бестия приглянулась бладжеру. Какой настырный мяч! — он улыбнулся самыми уголками губ и, взметнув полами зеленой мантии, унесся обратно в игру.

— Итооо! — в гневе заорал Хиджиката, вскакивая. — Чертов ублюдок! — он в бессильной ярости потряс кулаками и в сердцах пнул лавку перед собой, чтобы хоть немного спустить пар.

Дело было плохо: если ловец Гриффиндора окажется устранен, их шанс на победу будет практически нулевым. Надо было срочно что-то делать. Обезвредить с такого расстояния движущийся объект и никого не задеть смог бы лишь самый искусный волшебник из ныне живущих…

— Профессор Мацудайра! — крикнул Хиджиката в сторону соседней трибуны, где восседал директор. — Бладжер заколдован! Это нарушение!

Мацудайра не ответил, даже не обернулся на зов. Он продолжал безмолвно сидеть, сложив руки на груди и склонив голову, и спустя пару секунд до Хиджикаты дошло, что тот просто уснул.

«Вот же старый пердун! Умел бы я трансгрессировать — на зло свалился бы ему сейчас прямо на голову! — подумал Хиджиката.

И тут перед его взором красной молнией промелькнула Ято, окатив его мощной волной ветра, а вслед за ней черным хвостом пролетел бладжер.

— Эй! — громко позвала она, кружа вокруг трибуны, где сидел директор. — Помогите мне! Этот мяч-вышибала не отстает! Сделайте с ним что-нибудь! — каждую фразу Ято выкрикивала только в тот момент, когда оказывалась перед зрительскими рядами: она прекрасно понимала, что с другой стороны трибуны ее никто не услышит, поэтому ей приходилось продолжать нарезать круги.

Однако в ответ Мацудайра только зычно всхрапнул и снова уронил голову на грудь.

— Чертов старикан! Проснись и убери его от меня! Сейчас же! — в бешенстве и отчаянии крикнула она.

— Ято! — окликнул ее Хиджиката. — Лови снитч! Доверься загонщикам!

Она молча облетела трибуну еще пару раз, очевидно, раздумывая, и затем рванула обратно на поле, уводя за собой заколдованный бладжер.

Обнаружить крохотный снитч без возможности притормозить и спокойно оглядеться, было сложно задачей. Но тут им улыбнулась удача — Киджима уже выследила золотой мяч и летела за ним, поэтому Ято оставалось только догнать ее и пристроиться рядом. Они обе вскинули руки вперед и, толкая и оттесняя друг друга корпусом, мчались за своей заветной целью.

Хиджиката затаил дыхание и смотрел, не моргая, — итог игры мог решиться в любую секунду. Но вдруг он увидел, что навстречу парочке ловцов летит второй бладжер. Киджима резко свернула в сторону, спасаясь, а Ято продолжила гнаться за снитчем. Она не собиралась отступать даже под риском быть раздавленной тяжелыми железными мячами.

— Кагура! — услышал Хиджиката вопль Сакаты, и его сердце пропустило удар. Он в ужасе смотрел на маленькую рыжеволосую фигурку в красном, которой сам же всего полминуты назад безрассудно посоветовал ловить снитч и позабыть о собственной безопасности…

Они появились так внезапно, будто трансгрессировали. Со стороны Хиджикаты это выглядело так, будто ангел и демон слетели с плеч Ято, чтобы вместе спасти ей жизнь. Светлые и тёмные волосы, красные мантии, биты — «хранители» команды Гриффиндора появились в самый отчаянный момент, лихо вывернув из-за трибуны на глазах у застывших в изумлении болельщиков. Загонщики синхронно замахнулись усиленными магией битами и нанесли громовые удары по мячам.

— Эту девчонку могу обижать только я! — весело и зло крикнул Окита, со всей силой отбивая бладжер, который чуть не врезался Ято в лицо.

Железный мяч, получивший сумасшедшее ускорение, превратился в смертоносную стрелу, которую почти нереально было разглядеть. Зрители бы и не успели — в следующее мгновение она уже достигла своей цели: вся верхняя половина древка метлы Ито разлетелась в щепки. Он беспомощно бултыхнулся в воздухе от мощи удара и, сидя почти на прутьях, едва контролируя то, что некогда было отличной дорогой метлой, пикировал вниз и плавно упал в песок. Хиджиката предпочел бы, чтобы ублюдку повезло намного меньше и он хоть что-то себе сломал в назидание.

У Шимуры-младшего задача оказалась сложнее — остановить преследующий бладжер. В кого бы он его не направил первым ударом, мяч снова вернулся бы на свою заколдованную траекторию. Оставалось либо продолжать лететь за Ято и охранять ее весь остаток матча, либо…

Шимура с разворота ударил по бладжеру и с грохотом отправил его в стремительный полет на другую сторону поля. Хиджиката в изумлении смотрел, как металлический мяч со свистом рассекающего воздух ядра несется к соседней трибуне, прямо на мирно посапывающего директора.

— Профессор! — закричал Хиджиката.

И вот всего за мгновение до фатального столкновения Мацудайра лениво поднял руку с палочкой. Он не сказал ни слова, но тут же в воздухе раздался взрыв, и бладжер рассыпался в железную крошку, словно угодил в непрошибаемую стену. По зрительским рядам прокатился изумленный гул, преподаватели на трибуне, перед которой разбился заколдованный мяч, вскрикнули и закрыли головы руками, спасаясь от мелких осколков. А Мацудайра, как ни в чем ни бывало, снова сложил руки на груди и широко зевнул.

— Вот же старый выпендрежник… — пробормотал Хиджиката, борясь с неуместным восхищением, и стал выискивать глазами квоффл. Мяч был у Ямазаки по центру поля, и за ним рьяно охотился Каваками. Мимо них вслед за снитчем впритирку друг к другу пролетели Ято и Киджима.

Хиджиката напряженно выдохнул. Ловца Гриффиндора удалось спасти, но, как верно заметил Сасаки, двое из трех охотников в красном практически выбыли из игры. В этой ситуации роль вратаря Гриффиндора возрастала в разы — если их команда лишена возможности активно забивать голы, то она не должна позволять это делать и противнику, чтобы удержать счет. Понимает ли это Саката?

Хиджиката взглянул на него, мысленно заклиная не подвести, и вдруг заметил нечто странное: Такасуги, вместо того, чтобы помочь Каваками завладеть квоффлом, с пустыми руками направлялся к воротам Гриффиндора. Вдруг он резко остановился в воздухе и, указывая куда-то на трибуны рукой, крикнул так громко, что даже Хиджиката отчетливо его услышал.

— Ого, смотрите! С профессора Цукуе сорвало мантию!

Саката дернул головой в ту сторону, куда указывал Такасуги. Всего на секунду — но этого оказалось достаточно. Второй бладжер, который ранее выбил из игры Ито, тут же врезался вратарю Гриффиндора в неосторожно подставленный бок и напрочь снес его с метлы.

— Идиот! — заорал Хиджиката, беспомощно наблюдая, как Саката с громким звоном ударяется спиной о кольцо и безвольно падает в песок.

***

— Хиджиката, пожалуйста, позволь нам остаться в лазарете на ночь! — упрямо сжимая кулаки и насупив брови, сказал Шимура-младший.

— Нет. Сейчас же отправляйтесь в гостиную факультета.

— Но почему?!

— Потому что студенты после отбоя должны быть в своих гостиных, а в идеале — в своих постелях.

— Почему тогда Горилла еще тут?! — раздраженно вскрикнула Ято, указывая пальцем на Кондо. — Он тоже студент!

— Как ты называешь своего капитана?! — оскорбился тот. — К тому же я старше!

— Он тоже сейчас пойдет спать, — заверил ее Хиджиката, чтобы быть последовательным в своих словах.

— Почему ты не разрешаешь нам остаться?! — не унималась Ято, тряся его за рукав мантии.

— Потому что в гостиной безопасно! — Хиджиката дернул плечом, вырываясь из цепкой хватки тонких, но сильных пальцев. — Нет никаких гарантий, что Ито не захочет завершить свою месть, пронюхав, что ты ночуешь сегодня в больничном крыле, которое никем не охраняется! А он точно узнает — в этой школе ничего нельзя сохранить в секрете!

— Но… — Ято понурила голову, приняв аргументы. — Я не хочу, чтобы Гинчик остался один. Вдруг он очнется ночью… Он не знает, как закончился матч, и никто не расскажет ему о том, что я поймала снитч, и мы победили… он станет думать, что всех подвел, и к тому же он проиграл ваш с ним спор… Я не хочу, чтобы он грустил, — она говорила с такой болью в голосе, что у Хиджикаты вдруг сжалось сердце.

— Все, хватит! Я останусь здесь, пока Саката не очухается, — он закатил глаза, проклиная себя за малодушие.

— Правда?! — вспыхнула радостью Ято. — Если Гинчик очнется и увидит рядом тебя, Тоши, он точно обрадуется!

— Какой я тебе Тоши?! — окончательно взбесился Хиджиката. — Ну-ка живо марш спать! — приказал он, чуть ли не пинками подгоняя третьекурсников к выходу из лазарета.

— Спасибо большое! — вежливо, но искренне улыбнулся ему Шимура-младший, обернувшись перед тем, как покинуть помещение.

— Черт подери, сколько же с ними возни, — устало выдохнул Хиджиката, возвращаясь к постели Сакаты.

Новый вратарь Гриффиндора болезненно хмурился и глубоко размеренно дышал. Его тело, покореженное первым тяжелым матчем, под действием чудодейственных снадобий и собственного иммунитета вовсю пользовалось сном, чтобы поскорее восстановиться.

— Ты действительно останешься здесь? — неуверенно спросил Кондо. — Думаешь, он очнется до утра? Ему сильно досталось…

— Его отлично подлечили, и он крепкий, вполне может скоро прийти в себя, — ответил Хиджиката. — Придется остаться, раз я пообещал Ято, — он окинул взглядом Кондо. — Сам-то как?

— Я уже в норме, — кивнул Кондо и подернул плечом, проверяя работу мышц. — Я ведь тоже крепкий, вывих быстро вправили, только синяк от удара остался.

Хиджиката взглянул на пышущего здоровьем друга и молча улыбнулся.

— Кстати, что ты решил насчет спора? — нарочито будничным тоном спросил Кондо. — По факту он проиграл, так что ты имеешь полное право не ходить с ним никуда, но…

— После того, как этот мерзавец Сасаки раздул из нашего пари целую букмекерскую контору и вовлек в нее половину школы? — раздраженно процедил Хиджиката. — Если я не пойду, по Хогвартсу живо поползут слухи, что мы действительно спорили на свидание.

— А ты думаешь, что нет? — спросил Кондо.

— Да брось! — усмехнулся Хиджиката. — Очевидно же, что Сакате важен был сам факт спора. Наверняка он выпалил первое, что пришло в голову.

— В таком случае, тебе не кажется странным, что ему пришло на ум именно это? — нахмурился Кондо и сложил руки на груди.

— Саката — это в принципе синоним странности, — пожал плечами Хиджиката. — Черт знает, что творится у него в башке: его мозг такой же закрученный, как и его волосы. Может, он в своей садистской манере специально сделал предмет спора чем-то унизительным, чтобы растравить меня на эмоции. А, может, по-дружески захотел вытащить меня с собой в бар, но знал, что просто так я не соглашусь.

— Думаешь? — скептично спросил Кондо. — Звучит как-то притянуто за уши.

— Это мне Шимура сказала.

— Ааа, с другой стороны, это очень даже умно, — тут же активно закивал Кондо, и
Хиджиката едва сдержал усмешку. — Значит, ты пойдешь?

— А почему нет? Он достойно сыграл, надо это поощрить. К тому же, от кружки сливочного пива ничего плохого не будет.

— Не думал, что ты так просто к этому отнесешься, — в растерянности заметил Кондо. — Все-таки свидание, да еще с парнем…

— Вот именно, «свидание с парнем» — это уже звучит как шутка. Кто бы воспринял это всерьез? Тем более с ним, — Хиджиката кивнул головой в сторону постели Сакаты. — Ты ведь слышал, по какой причине он словил бладжер? Очевидно же, что он не интересуется парнями.

— Ну, почему сразу «очевидно»? Одно другое не исключает, — почесал затылок Кондо. — Возможно, он еще не определился…

— Удивлен услышать такое от человека, с которым этот «неопределившийся» регулярно обсуждает женские прелести, — беззлобно проворчал Хиджиката.

— А… — осторожно начал Кондо, с трудом пытаясь сформулировать мысль. — А ты… кем интересуешься?

Хиджиката покосился на него тяжелым взглядом:

— Ты думаешь, я гей, что ли?

— Я хотел сказать, что ты ни с кем не встречаешься, хотя мог бы, — быстро затараторил Кондо. — Девчонки тебя обожают. Любой бы на твоем месте воспользовался ситуацией и выбрал одну из них… или даже несколько… И они могли бы даже согласиться на… ну, ты понял, да? Разве тебе не хочется?

— Очень странно слышать такое от тебя, — разочарованно вздохнул Хиджиката, уставившись в пол. — Кондо, ты же мой лучший друг. Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. И знаешь, что случилось тогда… с ней, — он сжал кулаки, унимая внезапно возникшую дрожь в пальцах.

Кондо с силой сдавил его плечо:

— Так ты поэтому… — прошептал он. — Прости меня, Тоши. Я сказал не подумав.

Некоторое время они тяжело молчали. Хиджиката чувствовал тепло ладони друга и думал о том, что это — самое дорогое, что есть в его жизни на сегодняшний день.

— Знаешь, — произнес он, внезапно вспомнив один момент. — Недавно Такасуги сказал мне, что девушек привлекает мой «печальный образ». Он, видимо, думал, что это меня оскорбит, но ведь по сути он прав. Женщины действительно влюбляются в ту картинку, которую придумывают сами. Ни одна из тех, кто подсовывал мне конфеты с привороткой, не пыталась даже заговорить со мной, узнать меня как человека. Как думаешь, почему?

— Потому что ты выглядишь суровым и недоступным, — предположил Кондо. — Девушки хрупкие и нежные, они боятся подойти к тебе.

— Женщины куда смелее, чем ты думаешь, — возразил Хиджиката. — Если бы дело было в этом, хотя бы одна отважилась со мной поговорить перед тем, как подбрасывать зелье. Уверен, все куда прозаичнее. Они просто не хотят портить реальным человеком тот идеальный образ, который сложили у себя в головах. Пока они не знают меня, то могут спокойно продолжать верить в персонажа, которого сами сочинили. Любовь — это иллюзия.

— Вот значит как… — задумчиво почесал подбородок Кондо. — Выходит, если я стану похож на тот образ, в который может влюбиться Отае, то она будет моей, да?!

Хиджиката ударил себя ладонью по лбу.

***

На рассвете он проснулся в лазарете. За высокими окнами поднималось по-зимнему холодное солнце, не способное прогреть выстывшие за ночь каменные стены.

Хиджиката понял, что уснул, сидя на стуле рядом с кроватью Сакаты, уронив голову на сложенные на краю матраса руки. Раскрытая книга по расширенному курсу зельеварения лежала на его коленях.

Воздух пах лекарствами и морозом, но холодно не было. На своих плечах Хиджиката обнаружил чужую мантию, которая ранее висела на изголовье койки. Ладонь Сакаты покоилась на затылке Хиджикаты, пальцы зарылись в спутанные, выбившиеся из хвоста, темные волосы. Рука удобно лежала на голове, но не придавливала тяжестью.

Хиджиката повел плечами, поморщившись: тело затекло от неудобной позы, но двигаться не хотело, будто боялось лишиться прикосновения этих пальцев. Как только эта мысль достигла разума, Хиджиката быстро выскользнул из-под чужой руки и, заспанно моргая, посмотрел на Сакату. Тот приоткрыл глаза и слабо улыбнулся:

— Доброе утро.

Chapter Text

Они вошли в «Три метлы» и замерли. Помещение бара было под завязку забито студентами Хогвартса, которые тут же замолчали и прилипли к ним взглядами. Хиджиката шокировано смотрел на них в ответ в полнейшей тишине и чувствовал себя редким экзотическим зверьком в зоопарке.

Первым его порывом было развернуться и удрать, но такой роскоши он себе позволить уже не мог — как только за ними закрылась дверь, ловушка, расставленная Сасаки, захлопнулась и отрезала путь к отступлению. Хиджиката быстро выискал взглядом в толпе скучающие глаза в монокле: конечно, он был тут! Может, еще и продажей билетов на «представление» заведовал! Оставалась слабая надежда на то, что зрители по глупости, свойственной всякой толпе, заняли все места, и им придётся идти куда-то ещё. Сейчас Хиджиката был готов отправиться хоть в «Кабанью голову», хоть в Визжащую хижину (хотя эта перспектива казалась ему все же сомнительной), хоть к черту на рога — лишь бы оказаться подальше отсюда. Но на свое несчастье он заметил маленький столик на двоих в самом центре зала. А вот и их сцена…

Хиджиката покосился на Сакату: тот офигел ничуть не меньше. Даже взгляд дохлой рыбы, который сопровождал его весь путь сюда, в это мгновение предательски его покинул. А знает ли он вообще про то, что устроил Сасаки? Вдруг нет?

— Просто игнорируй их, — выдохнул Хиджиката и тут же услышал, что Саката сказал одновременно с ним то же самое.

Они переглянулись, нахмурившись.

— Без тебя знаю.
— Без тебя знаю, — снова в унисон сказали они и оба разозлились еще сильнее.

— Не повторяй за мной, это отвратительно!
— Не повторяй за мной, это отвратительно!

— Да черт!
— Да черт!

Они замолчали, уткнувшись в пол.

По залу пронеслись смешки и шепот. Пока «артисты» пытались держать себя в руках и не обращать внимания на аудиторию, та уже с интересом наблюдала за шоу.

Хиджиката выругался про себя, вешая куртку на крючок. Саката раздеваться не стал и прямо в зимней мантии двинулся к столику, бросив бармену:

— Нам два сливочных пива! В одно добавьте клубничное молоко.

— И жареные помидоры с сосисками на закуску, — добавил Хиджиката. — В одни майонеза побольше.

— Ну и вкусы у вас, парни, — проворчал бармен. — Сейчас сделаю.

Хиджиката покрепче закрутил вокруг шеи красно-желтый факультетский шарф — почему-то резко захотелось максимально спрятать все обнаженные участки кожи — и направился следом за Сакатой, вальяжно устроившемуся за столиком. Хиджиката шел к своему месту в гробовой тишине и под прицелом десятков пар глаз.

Они пялились на них.

Они жаждали скандалов и грязных слухов. Они внимательно выискивали любые мелочи, чтобы потом удобно интерпретировать их для той версии событий, которую интересно будет разносить сплетнями по школе. Казалось, что все вокруг помешались от скуки. Ради чего они пришли сюда? Разве он заслужил такого внимания? Разве он сделал что-то такое, что теперь должен сгорать со стыда?

Хиджиката почувствовал, как праведный гнев распирает его изнутри. Он не планировал как-либо реагировать, но неожиданно для самого себя остановился у стола, повернулся к залу и обвел присутствующих неодобрительным взглядом.

— И на что вы все уставились? — громко спросил он тем суровым тоном, от которого обычно младшие ученики боязливо вжимали головы в плечи. — Никогда в жизни не видели, как люди в баре пьют пиво? Если вам пообещали цирк, то поспешу расстроить: его не будет. Постыдились бы верить во всякую чушь.

— Не осуждай людей за то, что они верят в правдоподобные вещи, — возразил Сасаки со своего места.

— Правдоподобно бы смотрелась твоя голова в аквариуме! — вспылил Хиджиката. — По взгляду от дохлой рыбины не отличить!

— Ооо, спасибо за комплимент, — вскинул брови Сасаки. — Приятно слышать от любителя «глаз дохлой рыбы».

По бару прокатилась волна сдавленных смешков. Хиджиката не сразу осознал смысл издевки, обернулся на Сакату, наткнулся на его скучающий взгляд — и только тогда понял.

— Ты… — он злобно сощурился, глядя на Сасаки. — Я разберусь с тобой позже. А то от твоей рожи пиво прокиснет, — он еще раз окинул взглядом присутствовавших. — Все, спектакль окончен. Кто продолжит пялиться в эту сторону — будет иметь дело со мной.

Он раздраженно цыкнул напоследок и опустился на стул. Саката, сидевший напротив, улыбался самыми уголками губ, и взгляд его отчетливо говорил: «Так и думал, что ты не станешь это молча терпеть».

— Заткнись, — попросил Хиджиката.

— Я ничего и не говорил, — Саката едва заметно прищурился, очевидно, наслаждаясь его реакцией.

— Так и будешь сидеть в верхней одежде? — резко перевел тему Хиджиката, чтобы не объясняться. — Не жарко?

— А ты так хочешь, чтобы я разделся? — полюбопытствовал Саката.

— Иди ты со своими шутками, — пробубнил Хиджиката, берясь за кружку пива и принюхиваясь. — Фу, сладким воняет. Это, видимо, твоя дрянь. Дай мне нормальное.

— Дрянь — это твоя закуска, — кивнул Саката на сосиски, поверх которых лежали майонезные «сосиски».

Они стали молча выпивать и закусывать. «Зрители», очевидно, ожидавшие более интересного представления, довольно быстро лишили их своего трепетного внимания и стали общаться друг с другом. В баре устаканился нормальный, вполне комфортный гул, и Хиджиката почувствовал себя гораздо лучше.

— Итак, что будем делать? — спросил вдруг Саката спустя полкружки пива.

Только в этот момент Хиджиката понял, что они молчат вот уже несколько минут и что это, должно быть, странно. Хотя сам он никакого неудобства не ощущал: ему было на удивление спокойно молчать рядом с Сакатой.

— Откуда мне знать? — пожал плечами Хиджиката. — Это же ты меня пригласил.

— Это не значит, что вся увеселительная программа должны быть на мне, — лениво протянул Саката. — Что вообще люди делают на свиданиях?

— Откуда мне знать?! — уже более раздраженно повторил Хиджиката. — Общаются, наверное. Пытаются узнать друг друга получше и все такое.

— Ты хочешь, чтобы мы узнали друг друга получше? — осторожно спросил Саката.

Хиджиката уже собирался огрызнуться и ответить, что плевать он на это хотел, но тут же одернул себя мыслью, с которой шел на эту встречу.

Новый студент, появившийся в школе при загадочных обстоятельствах, изначально показался ему слишком подозрительным. Тайна личности Сакаты Гинтоки не давала Хиджикате покоя, возвращала к себе вопросами и предположениями. Ощущения были такие, будто начал читать захватывающий детективный роман, вторая половина которого вдруг оказалась вырвана из книги, и страницы разлетелись на ветру. Информацию приходилось собирать по крупицам в процессе наблюдения за тем, как Саката учится и живет в стенах Хогвартса — и исходя из этого строить гипотезы, которые ни доказать, ни опровергнуть было невозможно. И вот теперь Хиджикате выпал шанс просто спросить у Сакаты напрямую о его жизни. Какой бы дурак этим не воспользовался?

— Придумал, — сказал Хиджиката. — Сыграем в «правду или действие»?

— Впервые слышу о такой игре, — подозрительно прищурился Саката.

— Попробуем упрощенную версию. Можно задавать друг другу любые вопросы, — пояснил Хиджиката. — Отвечать нужно честно. Если не хочешь отвечать — отхлебываешь пива. Согласен?

Саката заинтересованно моргнул и тут же превентивно отпил из своего стакана.

— Хорошо, — ответил он. — Начинай.

Хиджиката открыл было рот, но сразу прервал себя. В детективах, которыми он зачитывался с детства, говорилось, что нельзя начинать допрос прямо с порога, сперва нужно дать подозреваемому расслабиться, создать подходящую обстановку, вызвать доверие… Звучало очевидно и просто, но как это сделать? Надо начать с вопросов на отвлеченную тему. Вот только что спросить? Голова тут же заполнилась вакуумом, мысли утекли из разума, оставив вместо себя белый шум.

— Ты начинай, — сдался, наконец, Хиджиката, решив, что подхватить тему и вывести в нужное русло для него будет куда проще, чем придумать что-то с нуля.

— Нууу, — протянул Саката. — Какой твой любимый цвет?

— Тебя интересует мой любимый цвет? — скептически вскинул бровь Хиджиката.

— Ой, заткнись! Надо же с чего-то начинать! Отвечай или отхлебывай.

— Да не знаю я… — нервно пожал плечами Хиджиката. — Пусть будет черный.

— Не считается, — скорчил рожу Саката. — Черный — это вообще не цвет, это его отсутствие.

— Ну тогда красный, — безразлично ответил Хиджиката.

— Как мои глаза? — спросил Саката и нелепо похлопал густыми белесыми ресницами.

— Как Гриффиндор, — Хиджиката дернул шарф на шее, подтверждая свои слова. — Ну, а твой?

— Синий, — без колебаний ответил Саката, облокачиваясь на стол и кладя подбородок на переплетенные пальцы.

— Как… как Когтевран что ли?

— Нет, — Саката улыбнулся с хитрым огоньком во взгляде. — Как твои глаза.

На мгновение Хиджиката почувствовал в груди что-то необычное, похожее на щекотку. В легких вдруг стало болезненно тесно, и он резко выдохнул, спрятав это за усмешкой.

— Ты меня позвал, чтобы тренироваться в пикам-мастерстве? — хмыкнул Хиджиката, запрещая себе злиться на Сакату за его дурацкие шутки. — Отлично выходит, с девчонкой точно должно прокатить! Если, конечно, перестанешь вести себя как маньяк, летая на метле у окон женских спален.

Саката ожидаемо не изменился в лице, лишь поджал губы. Взгляд его потухшим угольком скользнул куда-то мимо Хиджикаты и уставился за его плечо. Глаза вдруг разъяренно распахнулись, зрачки превратились в точки. Молниеносным движением Саката нырнул рукой за пазуху и выхватил оттуда палочку. Хиджиката еще не понял, что произошло, но рефлекторно вцепился в его запястье, не позволяя двинуться. Саката не вырывался, лишь громко выдохнул, раздувая ноздри. Он не сводил злого прицельного взгляда со своей цели, и Хиджиката обернулся.

Сасаки.

Он ничего не делал, просто сидел за своим столом и смотрел в ответ. В глазах его читалась снисходительная усмешка, тонкие губы с острыми уголками вытянулись в подобие кривой улыбки. Весь его вид раздражал, но было удивительно, что ему удалось выбесить Сакату — это воплощение флегматизма. Сейчас он был сам не свой и дрожал от гнева: Хиджиката чувствовал это под своими пальцами. Он ни разу не видел Сакату настолько разъяренным, чтобы тот вспыхивал и хватался за оружие, хотя очевидного повода для этого даже не было. Но Хиджиката прекрасно знал по себе: повод не всегда очевиден для окружающих.

Внезапно ему стало досадно за Сакату. Да, он придурок, но он уже «свой» придурок, и у «чужих» придурков нет никаких прав выводить его из себя!

— Сасаки, — сказал Хиджиката, нарочито небрежно обернувшись через плечо. — Кажется, я уже говорил: кто будет пялиться в эту сторону, будет иметь дело со мной.

— Ой, боюсь-боюсь, — безразлично ответил Сасаки. — Что же ты сделаешь, интересно? Напомню, что драки в Хогвартсе все еще запрещены.

— Напомню, что сейчас мы не в Хогвартсе, — вторя его интонациям, сказал Хиджиката, демонстративно доставая палочку и кладя ее на стол перед собой.

Сасаки вскинул брови, снисходительно улыбнулся — и примирительно поднял ладони.

— Вот ведь сволочуга, — пробубнил Хиджиката, отворачиваясь от него. — Эй, чего ты вдруг взбеленился? — спокойно спросил он у Сакаты, наклоняясь к нему над столом, но тут же почувствовал странный пряный запах и уцепился за это как за повод сменить тему. — Фу, чем таким сладким воняет твоя палочка?

— Это. — Саката удивленно моргнул, будто отмирая, немного принюхался и ответил. — А, это карри. Я пролил его на палочку.

— …где ты вообще нашел карри? Ты из Индии что ли? Или из Японии?

— Нет, я пробовал его в одной забегаловке в Саутолле, — ответил Саката. — Вкусная штука, кстати. Так, ты задал два вопроса вне очереди, теперь я спрашиваю.

— Эй! Эти вопросы были заданы вне игры, они не считаются! — возразил Хиджиката.

— Игра уже идет, так что все считается, — упрямо сказал Саката и быстро продолжил, чтобы его слова не успели оспорить. — Кстати о палочках. У тебя их две. Почему?

— С чего ты взял, что у меня их две? — нахмурился Хиджиката, спешно копаясь в памяти и пытаясь понять, при каких обстоятельствах Саката мог узнать об этом.

— Потому что сам видел. Та, что была у тебя в Выручай-комнате, — напомнил он и взглядом указал на палочку в руках Хиджикаты. — И вот эта, которой ты пользуешься обычно на занятиях, — это две абсолютно разные палочки. Длина, форма, цвет — все отличается. Это и слепой заметит.

«Точно, — подумал Хиджиката, пряча свою палочку обратно за пояс. — Выручай-комната и то злосчастное собрание старост».

— Неужели ты поддался моде, которой подвержены все эти богатенькие наследники старинных семей? — издевательски продолжал Саката. — Обзавелся несколькими палочками, гадкий изменник?

— Иди к черту, — беззлобно попросил Хиджиката. — У меня одна палочка, и я всю жизнь пользуюсь только ей, она мне подходит. А ту палочку, что ты видел в Выручай-комнате, я ношу с собой как талисман. Она принадлежала моему брату.

— ….брату? — тихо переспросил Саката и вдруг побледнел. В его взгляде на миг отразился испуг, будто он увидел привидение.

— Да, — подтвердил Хиджиката, чувствуя себя неуютно из-за того, что собеседник сам вывел его на эту больную тему и теперь так ярко на нее реагирует. — Я знаю, ты уже в курсе, что с ним произошло.

— Откуда бы мне… — выпалил Саката, но наткнулся на его серьезный взгляд и замолчал.

— Конечно, ты знаешь, — выдохнул Хиджиката, стараясь звучать безразлично, будто этот разговор с каждым словом не вкалывал булавки в его сердце. — Я понял это еще в первый же день нашего знакомства, когда ты удивился, услышав мою фамилию. Она не настолько известна… была не настолько известна, пока имя брата не раструбили в газетах после нападения на наше поместье. Разумеется, ты запомнил ее из-за того случая, поэтому не можешь не знать, что с ним произошло.

Они молчали какое-то время. Хиджиката думал о том, правильно ли делает, так просто делясь сокровенным, и гадал, почему ему хочется поговорить об этом с Сакатой. О чем думал сам Саката в тот момент, Хиджиката не знал. Он не торопил его и не менял тему: сейчас бы это выглядело слишком неестественно.

— Значит… — наконец, сказал Саката, осторожно глядя исподлобья. — Ты вырос с братом?

— Не совсем. Он стал моей семьей четыре с лишним года назад, — ответил Хиджиката и грустно усмехнулся. — Вот уж проблем я ему доставил, наверное. Маглорожденный, незаконный ребенок его недавно почившего отца-волшебника. Объявился, как черт из табакерки, ничего не знал о мире магии. Мне очень повезло, что он принял меня в семью. Мне вообще с ним очень повезло… — Хиджиката почувствовал мелкую дрожь в кончиках пальцев, торопливо схватил кружку и сделал большой глоток.

— Точно, я слышал, что твоя мама была не из волшебного мира, — сказал Саката своим обычным спокойным тоном, уже справившись с изначальной скованностью. — Она отдала тебя в другую семью, чтобы тебе проще было обучаться магии?

— Нет, — покачал головой Хиджиката. — Ее не стало накануне моего поступления в Хогвартс. Будь у нее выбор, она бы не отправила меня к чужим людям. Но она тяжело болела. Долго болела… — Он вздохнул и добавил. — Пожалуй, я уже и не вспомню ее здоровой. В памяти остались только госпитали, капельницы и короткие ремиссии. В последние годы рецидивы стали случаться все чаще. Уже в первом классе я выучил наизусть телефон врача и помнил, как добраться от дома до больницы. Я умел приготовить поесть и включить бойлер, знал график работы ближайшей прачечной и числа месяца, когда приносят квитанции на оплату коммуналки, — Хиджиката продолжал говорить тем будничным тоном, каким обычно читают параграф в учебнике. — Весной, когда мне исполнилось одиннадцать, ее в очередной раз увезли на скорой. Прогнозы врачей были неутешительными, и тогда мама призналась мне, что я волшебник. И что у меня есть старший брат.

Хиджиката замолчал, провалившись в воспоминания о том дне, когда жизнь его разделилась на до и после. Он сидел в полутемном баре, где воняло пивом и жареными сосисками, но явственно видел въевшийся в сетчатку яркий свет палаты и чувствовал едкий химический запах лекарств. Он слепо смотрел на бревенчатую стену позади Сакаты и видел брата — теми глазами, которыми смотрел на него впервые в жизни, — этого высокого мужчину с грубоватыми чертами лица и сочувственной улыбкой. Он помнил, как удивился, что у него теперь будет новая, непривычная фамилия — Хиджиката. Помнил исхудавшее лицо матери с глубоко запавшими глазами и подчеркнутыми скулами. Помнил, что ее черные волосы казались еще темнее на контрасте с белизной больничной подушки и бледностью лица. Помнил, как синие глаза отражали всю оставшуюся силу ее увядающего существа, пока она шептала бескровными губами: «Я не волшебница, Тамегоро, но я заклинаю тебя: позаботься о нем».

— Она была доброй? — мечтательно спросил Саката, подпирая щеку ладонью.

Хиджиката вздрогнул, будто от резкого пробуждения. Мир вернулся на свое место, оставляя вместо воспоминаний хмелевую горечь на дне кружки.

— Да, — машинально ответил Хиджиката. — Хотя держала меня в ежовых рукавицах по мере сил. Требовала от меня лучших оценок в школе, жестко отчитывала за любые ошибки.

— Так вот почему ты такой зазнайка, — беззлобно усмехнулся Саката. — Примерный ученик с малых лет.

— Не сказал бы, что примерный, — пожал плечами Хиджиката. — Дрался я так же часто, как приносил маме высшие отметки. Забавно, но за потасовки она меня никогда не ругала: только спрашивала, победил ли я. Хорошо, что выигрывал я почти всегда, это её радовало.

— Она была… красивой? — Саката тепло улыбнулся и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Уверен, она была красавицей, ведь ты ее сын.

Хиджиката замер, не понимая, как реагировать. Он никак не ждал привычной шутки-в-духе-придурка-Сакаты сейчас, в момент такого эмоционального обнажения. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и выправить замершее дыхание.

Он насмешливо толкнул Сакату кулаком в плечо и сказал:

— Ну хватит уже! Можешь успокоиться и дописать «пикап-мастер» на своей визитке.

Саката слегка прикрыл глаза. Ладонь, подпиравшая его щеку, медленно сжалась в кулак, пальцы вдавились в кожу, процарапав ногтями краснеющие борозды. Плечи поникли, спина согнулась колесом, будто все его тело в один миг стало тяжелее.

— Пойду принесу нам еще пива, — тихо сказал Саката и поднялся, с силой отталкиваясь руками от столешницы.

Хиджиката в недоумении провожал его взглядом к барной стойке, пока стол под его локтями не пошатнулся: половина команды Гриффиндора по квиддичу, подскочила к тому месту, где только что сидел Саката. Восемь локтей бахнули о стол, и четыре рта загалдели наперебой, будто птенцы в гнезде:

— Тоши, ну, как у вас тут все проходит?! — с возбужденным лицом спросил Кондо, почти лежа животом на столе.

— Со стороны выглядит, будто вы ладите, — миролюбиво сказал Шимура-младший.

— Он как-то резко приуныл, — заметил Окита, смотря Сакате вслед. — Видимо, осознал, наконец, какой Хиджиката зануда, и разочаровался.

— Не может быть! — прикрикнула на него Ято, пытаясь столкнуть Окиту с освободившегося стула, куда тот уже успел приземлить свою пятую точку. — Гинчик изначально знал, что Тоши — зануда, он бы не разочаровался из-за такого!

— Какого черта вы тут все делаете?! — вытаращился Хиджиката, переводя взгляд с одного знакомого лица на другое.

— Дежурим, на случай, если тебе понадобится помощь, — расплывчато ответил Кондо.

— Какая нахрен помощь?! В чем мне надо помогать? Мы же просто пьем пиво!

— Не отвлекайся! У нас мало времени! — отмахнулся Кондо. — Гинтоки действительно сейчас выглядел расстроенным. Тоши, ты опять ему втирал что-то про СОВ и отметки?

— Никто не будет говорить в таком месте об учебе, — серьезно возразил Шимура-младший, поправляя очки. — Хиджиката, возможно, ты сказал ему что-то о его волосах? Он всегда болезненно реагирует на тему своей кучерявости.

— Нет же, мы просто говорили, — растерялся Хиджиката. — Он расспрашивал меня о матери…

— Все ясно! — ударил кулаком о ладонь Окита. — Наверное, он не любит маглов.

— Не неси чушь! Гинчик не такой! — продолжая пихать его в бок, возразила Ято. — Просто у него не было мамы, вот он и загрустил!

— Точно, — закивал Кондо, потирая подбородок. — Вы коснулись тяжелых воспоминаний, а Гинтоки — очень эмпатичный человек.

— Короче, Хиджиката, хватит говорить о своем печальном прошлом, — равнодушно попросил Окита. — Никому не интересны твои сопливые флешбеки.

— Действительно, я читал, что для первого свидания больше подходят веселые истории и шутки, — экспертно поддержал Шимура-младший. — Попробуй рассказать ему анекдот.

— Да вы… сами ходячие анекдоты! — наконец, гаркнул на них Хиджиката и дернул вверх край стола так, что четверка гриффиндорцев скатилась на пол вместе с пустыми кружками. — Тоже мне, няньки нашлись! Пошли вон отсюда со своими советами, придурки! Дайте пива выпить спокойно!

Саката уже шел обратно. Хиджиката пинками отогнал друзей от стола, быстро поднял с пола потрескавшуюся посуду и незаметно починил ее заклинанием Репаро. Затем плюхнулся на свое место и постарался принять безмятежный вид.

— Это были Кондо и остальные? — спросил Саката, садясь и ставя кружки со сливочным пивом на стол. — Что они тебе сказали?

— Не обращай внимания, — отмахнулся Хиджиката, не желая признаваться, что и сам ничего не понял. — Коллективный идиотизм, не иначе.

Саката посмотрел им вслед, потом меланхолично улыбнулся и сделал несколько больших глотков.

— Ааа, сливочное пиво с клубничным молоком — лучшее изобретение человечества! — вытирая рукавом пенные усы, довольно сказал он.

— Как ты пьешь эту мерзость? — брезгливо поморщился Хиджиката. — Как вообще можно есть столько сладкого?

— Удивлен слышать от любителя белых кислых субстанций, — парировал Саката. — Но раз уж мы играем, то отвечу. Жизнь — горькая штука, которую необходимо временами искусственно подслащивать. Теперь моя очередь задавать вопрос.

— Это был не вопрос! — возмутился Хиджиката. — Тем более ты ранее спрашивал несколько раз подряд!

— То были вопросы на одну тему, так что их следует рассматривать как один, — ответил Саката и, явно желая пресечь дальнейший спор, быстро произнес. — Мне вот интересно, ты сказал, что не знал о своих магических способностях до 11 лет. Неужели они никак не проявлялись до этого времени?

Хиджиката немного помолчал, борясь между порывом упрямо продолжить спор и желанием ответить. Наконец, последнее победило, и он произнес:

— Конечно, проявлялись и до этого, как и у большинства. До сих пор помню, как, еще будучи дошкольником, разозлился на маму и взорвал кастрюлю с супом, — он усмехнулся этому воспоминанию. — Ошметки мяса и овощей разлетелись до самого потолка, и бульон стекал по стене… то еще зрелище было.

— И что же мама? — с интересом спросил Саката. — Отругала тебя?

— Нет. Я тогда испугался, и она меня успокоила, сказала, что все нормально.

— Как она объяснила тебе твою непохожесть на других детей?

— Никак, — пожал плечами Хиджиката. — Я был ребенком. Откуда мне было знать, что другие дети не умеют взрывать кастрюли? Мама говорила, что такое случается, поэтому нужно учиться контролировать свои эмоции. Что все так делают, чтобы никто не пострадал.

— Ха! Хитро! — оценил Саката.

— А твоя магия как-то проявлялась? — поинтересовался Хиджиката.

— О да! — закивал Саката и хохотнул. — Еще как проявлялась! Я постоянно что-то портил, поджигал, заставлял исчезнуть. Нянечки и воспитатели прозвали меня «белым демоненком». Хорошо, что я понятия тогда не имел о мире магии, как и все окружавшие меня взрослые, иначе мой обскури уже разрушил бы к чертям половину города.

— Значит, ты жил в обычном приюте? — уточнил Хиджиката.

— Да, это был магловский детский дом, туда меня подкинули еще в младенчестве. Ни записки от родителей, ни каких-то других зацепок… понятия не имею, были ли они волшебниками и почему приняли решение избавиться от ребенка, — Саката машинально крутил в руках кружку с недопитым пивом и говорил, уставившись в стол и невесело улыбаясь. — Я ненавидел то место. Ненавидел взрослых, которые работали там и при этом терпеть не могли детей. За любую провинность нам крепко доставалось, а уж за то, что я случайно вытворял своей магией… — голос у него дрогнул, но он продолжил. — В семь я впервые сбежал оттуда, но меня поймали и вернули. Я не сдался и продолжал убегать. Жить на улице было не так уж и отвратительно. Свобода опьяняла, попадались мне и добрые бездомные — они сами были грязные и высохшие от недоедания, словно трупы, но некоторые все равно делились со мной хлебом и обносками. Скоро я обнаружил, что магия помогает брать с рыночных лавок вещи, которые плохо там лежат…

— Ты воровал с помощью волшебства?! Обалдеть! — восхитился Хиджиката.

Было чему удивиться. Саката — без палочки, без какого-либо опыта и понимания того, что делал — тем не менее применял магию целенаправленно. Для этого нужен был выдающийся талант и предельная концентрация.

— Было дело, — смущенно посмотрел вверх Саката. — Есть захочешь — и не такое учудишь. Но из-за этого полиция чаще меня ловила и отправляла обратно. Для тюрьмы я был слишком мал, однако и в моем приюте проявляли похвальное упрямство в стремлении меня перевоспитать. Но это было бесполезно, только розги об меня портили. Я все равно сбегал каждый раз, как представлялась такая возможность, — Саката выдержал паузу, отпивая пива. — Так продолжалось несколько лет. Видимо, слухи обо мне за это время достигли Косого переулка, потому что в один прекрасный день в мой захудалый приют пришел уважаемый волшебник. И, к недоумению и счастью всех воспитателей, усыновил меня. Так я и узнал о мире магии и то, кем являюсь на самом деле.

— Кто он — твой приемный отец? — спросил Хиджиката.

Саката крупно вздрогнул и тут же поежился. Он потер плечи, пробормотал что-то про чертовски холодное пиво. Затем ответил:

— Ну, поначалу он служил в Министерстве магии, а потом перешёл в частную практику. Работал то тут, то там, поэтому мы частенько переезжали.

— Это он обучил тебя магии?

— Да, — кивнул Саката. — Я не любил корпеть над книжками, но с ним я все изучал на практике. Вообще много колдовал, оттачивал заклинания, помогал варить зелья.

— Он… — Хиджиката обдумал, как лучше сформулировать вопрос, вспоминая свою гипотезу, пусть Отосе и обсмеяла её. — Он был добр к тебе?

Саката как будто немного удивился и, иронично хмыкнув, ответил:

— Да… Тут скорее уместен вопрос, принёс ли я ему добра, в конце концов.

— Сейчас он… — начал следующий вопрос Хиджиката и остановил себя, понимая, что фраза прозвучит бестактно.

Но Саката, кажется, понял, о чем его собирались спросить. Он поджал губы, затем поднес кружку ко рту и сделал несколько больших глотков.

«Ну разумеется, — мысленно отругал себя Хиджиката. — Если бы его приемный отец был жив, каким образом Отосе оформила бы над Сакатой опеку? Надо было догадаться сразу!»

— Еще по пиву? — сочувственно предложил он, кивнув на почти опустевшую кружку Сакаты.

— Если только за твой счет, — ответил тот. — Мой финансовый лимит позволяет купить только два пива.

— А как же твой мегауспешный бизнес? — с ухмылкой подначил Хиджиката. — Или может, ты все доходы вкладываешь в его развитие?

— Ну извини, что я пока не сияю на вершине списка Форбс! — огрызнулся Саката. — Легко говорить тем, у кого нет проблем с деньгами! А нам, простым трудягам, приходится потом и кровью зарабатывать свои гроши!

— Понятно. Значит, ты поэтому решил ограбить Гринготтс?

Вот он — тот вопрос, который Хиджиката хотел задать с самого начала. Желание узнать правду и подтвердить догадку было основной причиной, по которой он вообще решился пойти на это странное рандеву. Хиджиката выжидал удобного момента для этой реплики — момента, когда она прозвучала бы в разговоре уместно. И сейчас он намеренно произнес ее максимально будничным тоном, будто он не расценивает такой поступок как что-то из ряда вон. Так преступнику легче сознаться в содеянном — это он тоже прочел в одном детективе.

Но, похоже, эта тактика работала не всегда. В ответ на услышанное Саката вскинул на него ошарашенный взгляд, нахмурился и глухим голосом спросил:

— Как… — он оговорился и сжал зубы так, что желваки шевельнулись под кожей. — Откуда ты взял эту чушь?

— Да брось, — отмахнулся Хиджиката, даже не думая выходить из роли. — Ты появился в Хогвартсе в таком виде, будто тебя из пожара вынесли. В ту же ночь ранили Мацудайру — одного из самых великих волшебников современности. И в тот же вечер, накануне, кто-то пытался ограбить Гринготтс. Я не верю в такие совпадения.

— И поэтому ты решил, что преступник — я? — Саката нахмурился еще сильнее.

— Ну, сперва я подумал, что ты мог быть соучастником одного или нескольких взрослых грабителей. Но в таком случае было бы удивительным то, что Мацудайра впустил малолетнего члена банды налетчиков в свою школу. В школу, где учится и его дочь, в том числе. Потом я предположил, что ты мог быть использован как заложник, и старик решил спрятать тебя в Хогвартсе, чтобы уберечь и параллельно с тем дознаться с твоей помощью, кто преступник. Своего рода программа по защите свидетелей. Но прошло уже два месяца, а неудавшийся грабитель так и не был найден. И недавно до меня начало доходить: не было там больше никого, банк пытался ограбить юный волшебник, отчаявшийся и погрязший в нищете. Наверное, ты кому-то проболтался, поэтому тебе успели помешать. Но Мацудайра, который оказался на месте в тот момент, увидел, что ты никакой не злодей, и решил отвести тебя в Хогвартс на перевоспитание. В процессе поимки ты сумел его ранить, поскольку он мог тебя сильно недооценить. И теперь, пока мракоборцы ищут тебя, ты спокойно прячешься здесь. А может, и не ищут вовсе, если Мацудайре удалось с ними договориться и забрать тебя под свою ответственность. Уж не знаю, что именно из этого истина, но в остальном я ведь прав? — Хиджиката закончил свою речь, облокотился на стол и выжидающе взглянул на своего визави.

«Ну же! Признайся!» — думал он, чувствуя непреодолимый азарт детектива, ухватившего нужную нить.

Саката молчал какое-то время, уставившись в стол. Спустя несколько долгих секунд он грустно усмехнулся и тихо произнес:

— Вот, значит, что ты думаешь обо мне. Что ж, может, в твоих глазах я и заслужил дурную репутацию. Но тебе не кажется, что воровать от голода хлеб или нарушать школьные правила — это одно, а решиться на ограбление банка — совершенно другое?

Он испытующе взглянул на Хиджикату, но тот молчал, поскольку действительно не видел особой разницы. Он не осуждал Сакату за это преступление. Спустя два месяца совместного проживания и учебы Хиджиката четко осознал: этот кучерявый — та еще заноза в заднице, но точно не плохой человек. При попытке ограбления он бы никому не причинил хоть сколько-нибудь серьезного вреда. И даже если все обстояло действительно так, как думал Хиджиката, то ему оставалось только порадоваться, что Саката попался в руки Мацудайре и угодил в Хогвартс, где из него вырастят отличного мага, отчаянного мракоборца и верного товарища. Хиджиката не хотел признавать, но он был бы рад в будущем работать плечом к плечу именно с такими людьми.

Только вот Саката, кажется, относился к этому обвинению иначе: он продолжал смотреть на Хиджикату так, будто тот нанес ему обидное оскорбление. Затем тяжело выдохнул и тихо ответил:

— Я действительно был в Гринготтсе в ту ночь, тут ты прав. Только вот я пытался помочь поймать преступника. И да, старик забрал меня в Хогвартс, в первую очередь, для моей же безопасности. На этом все. Я не жду, что ты мне поверишь, раз считаешь меня грабителем. Но все было действительно так.

Хиджиката всматривался в подавленное лицо Сакаты и понимал, что верит в каждое его слово. Это осознание отзывалось смешанными чувствами: сожалением по поводу опровергнутой теории, виной перед Сакатой за неоправданные подозрения и чем-то смутно похожим на неуместную радость, которую Хиджиката объяснить себе не мог.

— Ладно, так и быть! Верю я тебе, — сказал он, легко ударив товарища по плечу. — Давно ли тебе не все равно, что о тебе думают другие?

Саката посмотрел на Хиджикату, нахмурился в ответ еще сильнее, но ничего не сказал и отвел взгляд. Сложил руки крестом на столе и бессильно опустил на них подбородок. Все тело его в очередной раз за эту встречу тянулось вниз, будто у столетнего старика. Только пальцы сильнее вцепились в плотную ткань зимней мантии.

Хиджиката не знал, как ему следует вести себя с таким Сакатой — расстроенным и уязвленным не пойми от чего. А когда Хиджиката чего-то не знал, что как будто бы должен был, он начинал злиться. И потому не придумал ничего лучше, чем раздраконить и Сакату тоже.

— Да хватит уже кукситься! — рявкнул Хиджиката и пнул его под столом. — Ты меня позвал сюда, чтобы я смотрел на твою кислую рожу что ли?! Или я еще и веселить тебя должен? Пригласил бы тогда лучше девчонку — они частенько ведутся на такую вот загадочную меланхолию. Глядишь, и перепало бы что-нибудь, наконец!

Саката посмотрел на него с негодованием, сжал губы в тонкую линию — и ничего не ответил.

— Ладно, — сдался Хиджиката, поднимаясь с места. — Так и быть, угощу тебя пивом. Твое счастье, что это не настоящее свидание.

Он уже развернулся и сделал шаг к барной стойке, как вдруг его запястье сдавили сильные пальцы.

— Все, с меня довольно, — тихо произнес Саката, не поднимая глаз и удерживая его руку. — Пойдем выйдем.

— Чего…? — только и успел сказать Хиджиката, как его молниеносно протащили между столиками. Морозный воздух из распахнутой двери ударил в лицо.

— Эй, вы! А заплатить?! — гаркнул бармен им вслед.

По шуму позади Хиджиката понял, что не только он, но и большинство посетителей повскакивали со своих мест, будто охранники, запоздало заметившие убегающих из-под конвоя преступников. Но Саката живо скользнул в ближайшую подворотню, лишая возможных преследователей всякого шанса на успешную погоню.

— Стой! Я там куртку оставил! — выпалил Хиджиката, едва успевая перебирать ногами, чтобы не упасть. Вырваться он даже не пытался: пальцы сжимали его руку крепко, будто кандалы. Да и для чего вырываться — чтобы встретиться с разъяренным барменом?

Саката ничего не отвечал и не останавливался. Он вихлял по переулкам так умело, будто всю жизнь только и делал, что тренировался сбрасывать «хвост».

Наконец, он нырнул в какой-то закуток, и Хиджиката неожиданно понял, что они оказались на небольшом заднем дворике магазинчика перьев Писарро. Здесь было пусто — голоса с улицы доносились приглушенным гулом.

Это была последняя связная мысль — в следующее мгновение Саката резко затормозил, с размаху дернул рукой и разжал пальцы. Хиджиката по инерции пролетел вперед пару метров и врезался в глухую стену магазина. Холодные доски больно ударили в лопатки, воздух выбило из легких. От судорожного вдоха горло вмиг ободрало морозом. Задыхаясь и прижимая ладонь к ноющей груди, Хиджиката поднял ошарашенный взгляд. Саката стоял перед ним, смотрел в упор и сжимал кулаки. А глаза его горели такой злой решимостью, что Хиджиката отчетливо понял: «Сейчас будет драка».

Будто в подтверждение, Саката порывисто выдохнул, резко тряхнул руками вниз, как в короткой разминке перед боем, и сделал шаг вперед. Хиджиката уже принял оборонительную позицию с твердым намерением успокоить товарища кулаками. Он ожидал удар, пинок, захват — все, что угодно, кроме того, что случилось в следующее мгновение. Саката поймал его запястье, отвел руку в сторону — и ткнулся губами в его губы.

Хиджиката замер, растерявшись — драка сразу пошла по какому-то несуразному сценарию, к которому он совершенно не был готов. «Это что, уловка такая?» — мгновенно подумал он. Проигрыш в его планы не входил, поэтому он, не вполне осознавая, что делает, повторил движение Сакаты, отвечая атакой на атаку. Тот шумно выдохнул — губы Хиджикаты опалило горячим — и вцепился пальцами в его затылок, рывком притягивая к себе. И словно окончательно слетел с катушек: навалился всем телом, сжал руками до боли, яростно сминая его губы своими.

«Это не уловка. Это поцелуй», — отстраненно подсказал мозг, когда все остальные возможные варианты объяснения происходящего, блеклыми вспышками мелькавшие в голове Хиджикаты, были отклонены за несостоятельностью. Хоть это и напоминало, скорее, драку, но Саката действительно целовал его: неумело, импульсивно и отчаянно.

От нехватки воздуха и ошеломляющего напора у Хиджикаты кружилась голова. Мозг бил тревогу, теряясь в тумане клубнично-хмельного запаха и яростном давлении сухих губ. Руки Хиджикаты, привыкшие к драке, вцепились в противника и тщетно пытались оттолкнуть. Все это живо напомнило ему момент в подземелье, когда Саката выпил приворотное зелье.

«Точно!» — Хиджиката тут же ухватился за правдоподобную догадку, и это придало ему уверенности. Он извернулся и в очередной атаке безжалостно пустил в ход зубы. Саката охнул от боли и рефлекторно отскочил. Заполошным движением вытер кровь с прокушенной губы, недоверчиво посмотрел на испачканный красным рукав — и затем поднял взгляд на Хиджикату. Багряные глаза с широкими зрачками смотрели странно, одичало, бледную кожу щек заливал румянец.

— Опять приворотка, да? — убедился по его виду Хиджиката. — Кто мог успеть добавить ее в пиво?! Ты же сам ходил за ним к стойке!

В ответ на это Саката распахнул глаза, зрачки его моментально сузились, будто у кота на ярком свету. Он напряг плечи, сжал кулаки, оскалился. Весь его вид сейчас напоминал разъяренного хищника, даже белые кудри будто распушились еще сильнее.

— Я не дам тебе снова это провернуть, — произнес он сквозь зубы. — Не позволю закосить под дурака и продолжать эти издевательства…

— Что ты несешь? Чего ты не позволишь? — спросил Хиджиката, хмурясь в сомнениях: теперь Саката уже вовсе не походил на обдолбанного приворотным зельем.

— Я сказал, что не позволю тебе и дальше притворяться! — Саката сделал шаг навстречу, в ярости ударил кулаком в стену рядом с головой Хиджикаты и застыл. Тот чуть отшатнулся назад и тоже замер, ожидая хоть каких-то внятных объяснений.

— Зачем тебе это, а? — спросил Саката и внезапно заговорил быстро и тихо, уставившись в землю, словно этот единственный удар отнял у него все силы, и он не мог даже поднять взгляд. — Я бы давным-давно забил на это, но твои выходки… Ты игнорируешь любые мои слова, все намеки, отказываешься от моей помощи. Но при этом разглядываешь меня, жмешься ко мне, проводишь ночь у моей больничной койки, соглашаешься на свидание… А потом говоришь, что это не настоящее свидание… Ты же не садист, в самом деле! Я не понимаю, какого черта тебе надо от меня? Почему ты не можешь оставить меня в покое? Зачем тебе все это…

Хиджиката в смятении пытался понять всю эту бредовую цепочку слов, но они рассыпались, просачивались через восприятие, как летучий порошок сквозь пальцы, и оседали легчайшей неосязаемой пылью. Эта пыль застревала в шестеренках разума, мешая его работе. Привыкший к логичным выводам мозг силился уцепиться хоть за сколько-нибудь правдоподобное объяснение, как утопающий готов хвататься за любую спасительную щепку на поверхности воды.

Зачем… какая цель этого… должна быть выгода… деньги…

— Понял! — облегченно воскликнул Хиджиката. — Ты заодно с Сасаки, да? Вы договорились об исходе спора и поделите прибыль со ставок! Где этот гад? — он завертел головой в поисках шпиона старосты Когтеврана или его самого, высматривающего процесс из-за угла своим нарочито безразличным взглядом. — На что конкретно вы поспорили? Сколько он тебе пообещал?

Саката замер и как будто задержал дыхание. Затем медленно поднял на Хиджикату лицо, полное безысходной тоски, будто в тот момент смотрел на собственного убийцу. Его руки обессиленно упали вдоль тела, как если бы мышцы плеч вдруг перестали работать.

«Нет, он не обманывает и не шутит… — понял Хиджиката. — Он это… серьезно?»

— Ты это… серьезно? — бесцветно спросил Саката в параллель его мыслям. — Как такое может быть? Ты же умный и столько всего подмечаешь… Мне что, даже в этом не повезло? — губы его дрогнули и вытянулись в кривую линию. — Какого черта ты оказался таким бронелобым именно в этом отношении… В отношении меня…

Где-то на задворках мыслей Хиджиката отметил, что сейчас стоило бы огрызнуться в ответ на оскорбление, но Саката выглядел таким несчастным, что он смолчал. Все слова вдруг резко потеряли смысл, превратились в пустое сочетание звуков, будто птичий клекот или волчий лай.

До этого момента ему было легко общаться с Сакатой. Да, они в основном собачились, но это были привычные, комфортные споры, где всегда соблюдался статус-кво. Тогда речь лилась свободно, будто была прописана в голове заранее. Сейчас же слова попросту выцвели. В глубине души Хиджиката уже не сомневался в искренности Сакаты, но все это настолько не сочеталось с привычной картиной его мира, что разум отказывался принимать происходящее за чистую монету и замер в ожидании подвоха, жестокого, разочаровывающего, но возвращающего твердую опору под ногами.

Так Хиджиката и продолжал стоять — в полном безмолвии и оцепенении — пока Саката вдруг не сделал еще один, последний разделявший их шаг и не положил ему на плечи ладони. Они были тяжелыми, словно отлитыми из свинца, и Хиджиката почувствовал напряжение в коленях от этого груза.

— Ты готов на слово поверить, что я не преступник, но замечать очевидное не хочешь, — угрожающе тихо сказал Саката. — А ведь я даже не пытался толком это скрывать. И даже теперь ты не желаешь мне верить… Что, что мне ещё сделать?! — вдруг громко и требовательно спросил он и поднял на Хиджикату взбешенный взгляд. — Что я должен сделать с тобой, чтобы ты убедился, наконец?! Черт!

На дне бордовых глаз полыхнули раскаленные угли — и в следующее мгновение Хиджикату придавило к стене. Спину обожгло холодом от покрытых наледью досок. Он зашипел от боли и инстинктивно оттолкнулся лопатками от стены, глубже проваливаясь в яростные объятия. Но и в них ему не суждено было согреться: холодные пальцы Сакаты судорожно дернули его свитер вверх и безжалостно нырнули под ткань, крадя сокровенное тепло. Кожа тут же покрылась мурашками. Хиджиката лихорадочно задергался, пытаясь вырваться, и случайно врезал нападавшему в бок — прямо в то место, куда на недавнем матче ударил бладжер. Саката охнул и согнулся от боли. Хиджиката помедлил секунду, уколотый чувством вины, но живо убедил себя, что сейчас не до этого, и пулей вылетел с заднего двора.

Добравшись до главной улицы, он остановился в нерешительности.

Так. Так. Надо успокоиться и понять, что делать прямо сейчас. Надо бы вернуться в бар за курткой…. Нет, не вариант: придется объясняться с барменом и отмахиваться от неудобных вопросов Сасаки или ещё кого-то из студентов. Хиджиката представил себя снова в окружении любопытных взглядов и поежился — сейчас у него не хватит никаких моральных сил, чтобы дать им достойный отпор. Ноги сами понесли его к выходу из деревни.

Да, все верно. Надо вернуться в Хогвартс прямо сейчас. Отрезвляющая прогулка на морозе, выдувающая из головы душную панику, показалась ему жизненно необходимой.

Кутая плечи в красно-желтый шарф и наматывая его на замерзшие пальцы, Хиджиката быстрым шагом преодолел несколько оставшихся перекрестков и вышел на тропу на склоне. Снег хрустел под ногами, кое-где стопы скользили по ледяной корке. Здесь было безлюдно и пусто, и ветру было где разгуляться: он порывисто бил снегом в лицо, трепал собранные в хвост волосы и касался кожи сквозь свитер. При каждом выдохе изо рта вырывалось облако пара, и Хиджикате казалось, будто это так тепло покидает его тело. «Ничего, — думал он, стуча зубами. — Не так уж и холодно сегодня. Легкий мороз меня не убьет. Главное, добраться до школы. Остаться одному, забраться вглубь библиотеки, где никто не помешает прийти в себя и разобраться с мыслями. Подальше ото всех, подальше от Сакаты…»

— Эй! Вот ты где! Подожди! — окликнул его сзади знакомый голос.

Хиджиката несдержанно выругался и прибавил шагу, покуда мог нормально идти по скользкой наледи. Сейчас он бы предпочел встретиться с кем угодно, лишь бы не с Сакатой.

— Да стой ты! — не унимался преследователь, и по прыгающим ноткам в голосе и участившемуся хрусту шагов Хиджиката понял, что тот побежал. — Куда поперся без куртки, придурок?!

— А кто вытащил меня на улицу, не дав одеться?! — гаркнул в ответ Хиджиката, даже не оборачиваясь и тоже переходя на бег.

— Не глупи, давай вернемся! Заболеешь ведь, идиот!

— Сам идиот! Отвали уже от меня!

— Да какого хрена ты убегаешь?

— А какого хрена ты меня преследуешь?! Только подойди ко мне на расстояние удара — и я тебе зад надеру!

— Да понял уже! Я немного погорячился, но ведь и ты кого угодно до белого каления доведешь!

— Моя вина только в том, что я не проконтролировал, чтобы перед поступлением тебе сделали прививку от бешенства!

— Ладно, все! Извини! Доволен теперь? — раздраженно ответил Саката, и Хиджиката принял бы это за триумфальную победу, если бы тот не добавил. — Я не хотел тебя так пугать! Не бойся, я тебя больше не трону! Честно!

— Да кто тут тебя боится?! — оскорбленно выпалил Хиджиката, резко притормаживая и разворачиваясь. — А ну иди сюда, выпердыш тритона! Я тебя так трону, мало не покажется!

Он почти принял боевую стойку и собрался доказать действием собственное бесстрашие, как вдруг одна его нога скользнула на льду, а вторая от смещения веса тела провалилась под наст на обочине тропы. Небо совершило перед глазами стремительный кульбит, и Хиджиката понял, что падает. Он успел разглядеть крутой белый склон, заканчивающийся обрывом — и тут же затылок пробил толстую заиндевевшую, словно бетон, корку снега. В голове зазвенело от боли. Тело не успело утонуть в насте, покрывавшем склон, и кубарем покатилось вниз по косогору.

Мир кувыркался перед глазами, будто на тошнотворно сумасшедшем аттракционе. Небо! Снег! Деревья! Лед! Удар! Еще удар! Желудок прыгал в горле, руки тщетно пытались ухватиться хоть за что-то на пустом склоне.

Внезапно убийственное падение прекратилось — тело как будто наткнулось на большую зефирную подушку, мягко оторвалось от земли порывом ветра, пролетело несколько секунд в невесомости и медленно, словно перо, опустилось в рыхлый снег на пологом участке склона.

Хиджиката лежал на спине, отдуваясь. Адреналиновая волна понемногу отступала, и тело начало ныть от боли. Мир вокруг замедлялся. Ветер стих, и снег кружил в воздухе белыми светлячками. Перед глазами застыло небо — серовато-синее с пушистой рванью облаков. Хиджиката моргнул, и оно покачнулось, будто земля вращалась от силы взмаха его ресниц. Он сделал глубокий вдох — и внезапно его накрыла эйфория от осознания собственного существования.

Он — маг, способный вмешиваться в природный порядок и управлять стихиями. Он пережил встречу с дементорами, но легко мог погибнуть сейчас, просто оступившись. Глупая, несуразная погибель! Один неверный шаг отделяет жизнь от смерти, и даже волшебники уязвимы перед этой русской рулеткой. Сегодня легко могло случиться так, что его время оборвалось бы в возрасте пятнадцати лет, и мир не узнал бы о мракоборце Хиджикате, а он сам никогда бы не выполнил того предназначения, которое для себя избрал. Не было бы для него этого неба, этих мыслей — ничего бы больше не было.

Тревожный звон набата бил в голове. Хиджиката чувствовал бешеный стук сердца везде: под рёбрами, в висках, в кончиках пальцев. Оно колотилось так, будто душа рвалась из тесной клетки тела. Он осторожно двинул пальцами рук и ног, чуть согнул локти и колени, слегка потянулся — боль тут же запульсировала, завыла сиреной, организм исправно сигнализировал о повреждениях. И в этот момент Хиджиката ощутил трепетную любовь к жизни и пьянящую свободу от всего, что совсем недавно считал таким серьезным. Глупые слухи, глупые ставки, глупые споры, неоплаченное пиво, выпускные экзамены — все это показалось ему пустым и неважным по сравнению с тем, чего он чуть было только что не лишился.

В этот раз ему повезло. В этот раз его спасла магия. Чужая магия.

Гул в голове потихоньку отступал, и он услышал зов на периферии слуха. Голос приближался и становился отчетливее, пока не разрушил звон в ушах окончательно. В следующую секунду светловолосая голова зависла перед его лицом, затмевая солнечный свет. Сжатые зубы, вскинутые брови и полные ужаса багряные глаза.

— Живой! — облегченно выпалил Саката и заскользил внимательным взглядом по его телу. — Я был уверен, что ты свернул шею! Где болит?

— Везде, — признался Хиджиката и вдруг засмеялся непринужденно и несдержанно, как не смеялся уже очень давно.

Саката, явно не ожидавший такой реакции, испуганно посмотрел на него, и от этого зрелища Хиджиката расхохотался еще сильнее. От смеха болели ребра, он сжимал их руками, но остановиться не мог.

— Головой ударился, — безнадежным голосом поставил диагноз Саката. — Точно, мозги перемешались, теперь останешься дурачком на всю жизнь. Что ты еще сломал, кроме головы? — он осторожно пошарил ладонями по телу Хиджикаты, но тут же остановился и одернул руки, будто обжегся. — А черт! Я же обещал больше не прикасаться к тебе!

Саката виновато отвел взгляд в сторону и замер в растерянности. Хиджиката прекратил смеяться и уставился на него во все глаза.

Придурок Саката, выбешивающий одним своим присутствием.

Наглец и хулиган, игнорирующий любые правила. Но сейчас, несмотря на опасное положение, он относился к собственному обещанию с уважением. Кто бы мог подумать, что завоевать доверие Хиджикаты для него окажется настолько важным?

Придурок Саката, только что спасший ему жизнь.

Хиджиката ни разу не видел его таким испуганным и уязвимым. Сейчас он напоминал ребенка, потерявшего мать в толпе. Стал бы Саката винить себя, если бы не успел прийти на помощь? Был бы он одним из тех немногих, кто искренне плакал бы на его похоронах? За какие заслуги этот человек появился в его жизни?

Солнечный свет пробивался сквозь кончики его волос, и они пухом облаков растворялись в серебристой небесной синеве. Хиджиката завороженно потянулся рукой, легко взмахнул ладонью кудри, разрушая иллюзию. Затем не удержался и скользнул пальцами по щеке.

— А я, напротив, обещал тебя коснуться, — вспомнил Хиджиката, широко улыбаясь и с удовольствием поглаживая покрасневшую кожу.

Саката уставился на него в ответ, будто плененный этим легким прикосновением. Некоторое время он молчал и даже не моргал, как если бы изо всех сил пытался запомнить увиденное. Затем толкнулся щекой навстречу пальцам, словно ищущий ласки кот.

— Какие холодные, — прошептал он, перехватил руку Хиджикаты, запер ее в замке́ своих ладоней и поднес ко рту. Замерзшие пальцы окутало облаком горячего дыхания. Это приятное тепло скользнуло вверх по руке, к плечам, к сердцу, согревая каждую клетку тела изнутри. Хиджиката не знал, что за магию использовал на нем Саката, но боль от ушибов отступала, смываемая волной новых ощущений, ранее никогда не испытываемых. Хиджиката блаженно прикрыл глаза и громко выдохнул.

Саката тут же склонился к нему, будто принимая это за разрешение. Обнял, подгребая под ним снег, и укутал полами своей зимней мантии, насколько мог это сделать в опоре на локтях. Стало тепло-тепло, хорошо.

И вот когда Хиджикате показалось, что лучше уже и быть не может, Саката невесомо коснулся губами его щеки. Затем — тонкой кожи века. Затем — кончика носа. Затем — уголка рта. Не привыкшее к нежности тело тут же отозвалось сладкой истомой. Хиджиката не шевелился, подставляясь под ласку и вздрагивая от каждого прикосновения.

Снежинки покрывали его лицо холодными поцелуями, горячие губы порхали над кожей, слегка задевая ее, словно крылья бабочек. Хиджиката тонул в ощущениях и не понимал, какого черта снег под ним до сих пор не растаял от жара, клокотавшего в его теле, почему холм не пророс зеленью и вокруг не зацвели подснежники, почему во всем мире прямо в эту минуту не наступила весна?

А в голове пойманной птицей билась только одна мысль: пусть это никогда не заканчивается…

Chapter Text

— Тоши, заканчивай, холодно же. Ложись спать.

— А, извини, — вздрогнул Хиджиката, будто резко вынырнув из глубокого сна. — Сейчас лягу. Это последняя, обещаю.

Кондо в ответ пробубнил что-то сонное и укрылся одеялом с головой. Хиджиката чиркнул зажигалкой, обхватил губами сигарету и глубоко вдохнул. Горький колкий дым прокатился по горлу в легкие и осел приятным жаром, как от идеально нагретой печи. Из щели в приоткрытом окне подуло, и Хиджиката зябко поежился, плотнее кутаясь в одеяло.

Свежий воздух ему был сейчас необходим точно так же, как и сигаретный дым. Ради последнего он сбежал сюда из лазарета — пришлось проявить весь свой дар убеждения, чтобы доктор отпустил его на ночь в спальню. У Хиджикаты не было другого выхода, если он хотел сегодня уснуть. Сигарета перед сном стала для него ежедневным ритуалом, который помогал снять напряжение. Он знал, что другие студенты делали это иначе: ему не раз приходилось слышать характерные хлюпающие звуки в мужском туалете в час перед отбоем. Хиджиката не обращал на это внимание, а однокурсники прощали ему остаточный запах сигарет в комнате — и все были довольны.

Сам Хиджиката не дрочил уже больше полугода. Не из ханжества или неуместного стыда — напротив, он прекрасно понимал, что для здоровья было бы лучше справляться со стрессом именно так. Просто не хотел. А вот курить хотел. Особенно сегодня — в спальню он шел так быстро, насколько позволяла боль от ушибов. «Только одна сигарета, — подумал он, спешно переодеваясь в пижаму и кутаясь в одеяло. — Всего одна — и сразу спать». Но как только он удобно уселся на подоконнике и сделал первую затяжку, мысли его завихрились и заметались, как дым на сквозняке. И он осознал, что скурил уже половину пачки лишь в тот момент, когда торчащие из-под одеяла голые пальцы ног заиндевели от холода.

Что ж, поразмыслить было над чем. Стоило Хиджикате принять для себя возможность того, что Саката может испытывать к нему нечто, выходящее за рамки приятельских чувств, как многое стало ему видеться в новом свете. Хиджиката без конца прокручивал в голове каждый момент их общения, и видел все совершенно иначе — как если бы полуслепому выдали мощные окуляры. И все тут же преобразилось, как по волшебству. Дурацкие подколы превратились в дурацкий флирт, мелкие потасовки — в желание прикоснуться, а цепкий горячечный взгляд, который Хиджикате всегда казался издевательским, был похож на… влюбленный? При этом Сакате определенно нравилось злить его и выводить на эмоции — и это единственное, что в картине мира Хиджикаты оставалось неизменным. Это была та комфортная тихая гавань, куда он пытался прибиться мыслями. Он силился объяснить поведение Сакаты желанием удовлетворить садистские наклонности, где не было места никаким чувствам, кроме больных, а значит, не стоящих внимания. Но потом он вспоминал испуганный взгляд вишневых глаз, трепет заботливых прикосновений, теплое дыхание на своей щеке…

Хиджиката досадливо поерзал на подоконнике и сделал затяжку поглубже, до боли в отбитых ребрах. Конечно, он не был в ответе за чувства Сакаты, но вот за собственные — еще как был. И это было хуже всего. Вопреки всем своим убеждениям и годами вырабатываемой черствости, Хиджиката неосознанно тянулся к нему навстречу, как изголодавшийся по солнцу росток.

Сколько сегодня он пролежал на снегу в объятиях Сакаты? Что это было? Время будто заворожили, и оно перестало существовать. Быть может, прошел час, а может, десять секунд — он не ответил бы и под сывороткой правды. Никакой силы воли не хватило бы Хиджикате, чтобы самому прекратить этот внезапный акт всепоглощающей нежности. Хорошо, что Саката спас ситуацию, предложив донести пострадавшего возлюбленного до школы на руках. Хиджиката живо представил себе, что его, аки спасенную от дракона принцессу, доставляют в Хогвартс: перед мысленным взором всплыли вытянутые от удивления лица студентов, а в голове сами собой сложились те прозвища, которые прилипнут к нему после такого позора. Если у Хиджикаты и были какие-то переломы, то они тут же срослись волшебной силой его воображения. Сакату он отправил пинком в сторону, поднялся и, глазом не моргнув от пронзившей все тело боли, целеустремленно направился в школу.

Саката шел рядом. Он больше ничего не предлагал и не навязывался с помощью, только иногда мельком поглядывал на попутчика, будто пытаясь разгадать его мысли. Черт, Хиджиката и сам был бы рад с ними разобраться! Эйфория выжившего сошла на нет, и волна осознания всего пережитого за сегодняшний день накрыла с головой. Спасение от смерти, признание, побег по морозу, теплые прикосновения, рассказы о прошлом, обвинения в ограблении, ублюдок Сасаки с ублюдскими ставками, тяжелые воспоминания, свои и чужие, неоплаченный счет в баре, яростные поцелуи на заднем дворе, мягкая улыбка Сакаты и, черт возьми, почему так больно в груди? Это ребра сломаны или…

Мысли роились в голове чёрной стайкой докси, и чтобы не спятить, Хиджиката стал считать шаги — занял голову простой монотонной работой. Цифры звучали в голове стройными ударами метронома, ноги двигались в такт. Это помогло отрешиться и от мыслей, и от болезненной пульсации, отдававшей в ребра. Шестьсот пятьдесят восемь шагов от склона до ворот школы, двести семнадцать до помещения и еще триста тридцать четыре — до лазарета. Хиджиката остановился в дверях больничного корпуса, давая понять Сакате, что дальше пойдет один, и, не поднимая взгляда, сказал формально вежливое «спасибо». Так обычно благодарят за поднятое с пола перо, но никак не за спасение жизни. От осознания того, как это прозвучало, Хиджикате стало совсем паршиво, и он захотел быстро юркнуть в дверь, но Саката поймал его за рукав и одарил долгим глубоким взглядом. Вопрос не был задан вслух, но Хиджиката все понял.

— Мне надо подумать, — честно ответил он тогда.

И вот теперь он выполнял обещание: сидел на окне, курил и думал о нем… Стоп, что?! Хиджиката в омерзении от того, каким образом эта мысль сложилась в его голове, сплюнул на улицу, следом швырнул окурок и захлопнул окно.

«Это все Саката! Из-за него мозги ванилью пропитались!» — сваливаясь с подоконника и тихо ворча под нос ругательства, подумал Хиджиката. Он поднялся и с негодованием взглянул на ту кровать, где из-за красного балдахина терялась на белой наволочке кучерявая макушка. Саката лежал на боку, повернувшись к нему спиной, и, судя по всему, уже видел десятый сон. Такое равнодушие к его переживаниям выбесило Хиджикату окончательно, и он решил, что теперь обязан уснуть просто Сакате на зло. Он воодушевленно плюхнулся на кровать, удобно улегся, замотался в теплое одеяло, будто в кокон, и вознамерился тот час же отключиться.

Но сон не пришел. Хиджиката выкурил полпачки сигарет, но так и не смог выкурить из головы мысли. Теперь на ум полезли и другие студенты. Хиджиката вспоминал слова Такасуги в подземелье, когда Саката съел напичканные привороткой конфеты: «Ну же, смотри, ведь он — то, чего ты хочешь» — и к удивлению Хиджикаты, тогда эта фраза сумела достичь помутнившегося от зелья разума. Он вспомнил, как Сасаки, сидя на трибунах, сказал: «Мне кажется, это ты не вполне хорошо понял Сакату». Он вспомнил, как Кондо после матча осторожно просил его не воспринимать приглашение на свидание как шутку. Он даже вспомнил вопрос Отосе: «А в каких отношениях ты хотел бы с ним быть?». И тут его накрыло осознанием того, что все, буквально все в его окружении знали правду. Было очень сомнительно, что Саката пришел к каждому из них и объявил о своих чувствах. Они просто оказались наблюдательны, а Хиджиката со своей хваленой интуицией — нет. Он пытался объяснить мотивы поведения Сакаты Гинтоки скукой, желанием привлечь внимание или садистскими наклонностями, в то время как все вокруг давно раскрыли этот нехитрый секрет и даже давали ему намеки на очевидную разгадку. Как же глупо он наверняка выглядел в их глазах! Та еще комедия! Как если бы он изучал место преступления и собирал вокруг трупа мелкие улики, но напрочь игнорировал человека, который стоял рядом с плакатом «Я — убийца!». Это осознание оказалось таким сильным ударом по самолюбию Хиджикаты, что он едва сдержал громкий стон разочарования в себе как в будущем мракоборце.

Так он ворочался в постели без сна, снедаемый мыслями. Через некоторое время он принялся считать овец, но отвлекся на овечью шерсть, вдруг представил себе мягкие белые завитки — и пальцы закололо от желания прикоснуться к ним. Содрогнувшись, Хиджиката выгнал овец из головы, но на их место пришли новые образы — нечеткие, зыбкие, похожие на призраков. Они сотрясали дремлющий разум, угрожающе гремели цепями, будто Кентервильское привидение, и, в конце концов, вытолкнули едва провалившегося в сон Хиджикату обратно в мучительную явь. От ужасающих видений сердце надрывалось в груди, кожа покрылась липкой испариной, и он в отвращении скинул с себя одеяло. Но через несколько минут начал мерзнуть, закутался и еще некоторое время пытался укрыться так, чтобы добиться приемлемого для сна комфорта.

К двум часам он уже возненавидел Сакату до глубины души и пожелал ему сгинуть в в Воющей хижине на веки вечные. К четырем — в конец разозлился на себя за неумение контролировать собственный разум, за бездарно потраченные ночные часы накануне воскресенья, которое он планировал провести в библиотеке. К шести утра, когда за окном начал подниматься тревожный рассвет, Хиджиката твердо решил, что еще одна бессонная ночь из-за Сакаты ему не нужна, и что эту муть надо незамедлительно прекращать. Его цель — стать мракоборцем, и это единственное, что имело значение. Все, что не сопутствовало ей или даже, как сейчас, мешало ее осуществлению, отравляя разум, должно быть изгнано из его жизни. Точка.

К завтраку Хиджиката вышел совершенно разбитый и еще более не в духе, чем обычно бывал по утрам. Как только он вошел в большой зал и направился к друзьям, все разговоры тотчас же стихли. Студенты сверлили его изучающими взглядами, тихо перешептываясь. Хиджикате сразу стало очевидно, что вчерашний побег из бара оброс новыми слухами. Смертельно захотелось кофе и убивать.

— Тоши, как ты? — обеспокоенно спросил Кондо, когда Хиджиката сел напротив. — Может, стоило остаться вчера в лазарете?

— Ерунда, уже почти ничего не болит.

— Ужасно выглядишь, — с нескрываемым удовольствием заметил Окита. — Не выспался?

— Типа того, — уклончиво ответил Хиджиката, наливая кофе. — Несварение замучило. Видимо, съел вчера что-то не то.

— Что-то кроме майонеза? — спросил Окита и поморщился, глядя на белую жирную шапку поверх кофейной кружки. — Похоже, все остальное твой желудок переваривать уже не в состоянии.

— Сам сдохни, Окита, — сил на привычный «обмен любезностями» Хиджиката не нашел и сразу перескочил к концу беседы. Но тут же пожалел об этом: над столом повисла тишина, в которой заговорческий шепот, наполнявший зал, показался ему раздражающе громким.

— Ты пропустил середину диалога, — заметил Окита так обыденно, будто разговор их должен был двигаться по заранее прописанному кем-то сценарию. — И это даже звучит нелогично, потому что я еще не пожелал тебе сдохнуть.

— Ну извини уж, что у меня нет настроения с тобой манерничать, — проворчал Хиджиката, отпивая кофе.

— Что же испортило тебе настроение? — Окита хитро прищурился, как делал это всякий раз, когда собирался сказать особенную гадость. — Новость, что босс мастеров хочет… потыкать в тебя своей волшебной палочкой?

— А? Ты о чем? — Хиджиката отставил кружку и слизал белую пенку с верхней губы.

— Ну, есть еще вероятность, что он хочет… — Окита запнулся на секунду, подбирая слова, и с гадкой улыбкой продолжил. — Хочет оседлать твою метлу, но ставки пока не в эту пользу.

— Сого! — строго одернул его Кондо.

— Подожди, какая метла? Какие став… — и в этот момент смысл метафоры достиг понимания Хиджикаты. Он застыл и стеклянным взглядом уставился перед собой.

Удивительно, но за всю ночь, проведенную в мучительных раздумьях, Хиджикате ни разу не пришла в голову мысль о физической близости. Конечно, в памяти всплывали воспоминания о поцелуях: невесомых и трепетных на склоне холма, и будоражащем и отчаянном на заднем дворике Писарро. Но понимание, что Саката желает чего-то большего, ни разу не посетило его даже мимолетно. Разум будто блокировал саму эту идею, как вредоносную программу.

Но сейчас нелепая фраза Окиты пустили корни в мозг Хиджикаты и моментально распотрошила всю его психологическую защиту. «Саката хочет тебя», — стоило этой мысли, даже не подкрепленной воображением, лишь невзначай коснуться исстрадавшегося за ночь разума, как тот моментально среагировал и подал тревожные сигналы по всему телу. Хиджиката почувствовал, как по спине, словно по оголенному проводу, пробежал ток. Воздуха резко стало не хватать, кожа вспыхнула, щеки стали горячими. Он быстро поднес кулак ко рту, чтобы ни единым звуком не выдать эту постыдную реакцию.

— Тоши… — испуганно произнес Кондо и тут же переключился на младшего друга. — Сого, что ты такое говоришь?!

— А что Сого? — равнодушно сказал Окита. — Это не Сого ходил на свидание с парнем, это не Сого утащили за руку из бара. Не Сого вернулся в Хогвартс в таком состоянии, что пришлось пробыть несколько часов в лазарете. И не Сого при этом сказал, что упал. Сого бы придумал что-то менее подозрительное…

— Но он действительно упал! — вступился Кондо. — Что тут еще могло произойти? Гинтоки бы никогда не сделал с Тоши ничего против его воли! Ты же не думаешь…

— Пусть и так, — Окита прищурился. — Я могу думать что угодно, но повлиять на мнение остальных не в силах.

Хиджиката слушал их вполуха, он был занят тем, чтобы вернуть дыхание в норму и взять мысли под контроль. Контроль — это то, чего ему катастрофически сейчас недоставало. Бессонная ночь в размышлениях об одном придурке, плавящееся под поцелуями тело, атакованный странными мыслями разум — все это было непривычным, неподвластным ему и оттого до жути некомфортным. И именно поэтому все это должно было прекратиться немедленно, пока не стало еще хуже.

Хиджиката резко поднялся с места, хлопнув ладонями по столу. Скамья под ним противно проскрипела по каменному полу, и в этот миг все остальные звуки в помещении стихли. На друзей Хиджиката не смотрел, по-прежнему уставившись в стену. Но он кожей чувствовал и их встревоженные взгляды, и заинтересованные взгляды всех остальных студентов. Ему было плевать на них — у него была четко сформулированная, убедительная для самого себя цель. Он переступил через скамью и чеканным шагом устремился к выходу.

— Тоши, куда ты? — растерянно крикнул ему вслед Кондо.

— Я вспомнил о срочном деле, — уклончиво ответил Хиджиката.

— Передавай срочному делу привет! — сказал Сого и громко прихлебнул чай.

Хиджиката устремился к башне Гриффиндора, едва сдерживая себя, чтобы не сбиться на бег. Мысли ворочались в голове, массивные и неудобные.

«Какого черта мне сразу не пришло такое в голову? Ведь это опять же было так очевидно! Почему… да потому, что кому вообще в здравом уме придет мысль о сексе с другим парнем? Таким ведь только педики занимаются! А мы не педики… ну, я точно нет. А то, что у Сакаты в его закрученной голове, меня не волнует! Его желания меня не касаются! В конце концов, поцелуи поцелуями, а это… — дыхание внезапно сбилось, и он помотал головой, будто вытряхивая непрошенные мысли. — Нет-нет, с каких это пор я считаю поцелуи с другим парнем чем-то нормальным? Это просто временное помутнение, не иначе! А если организм так реагирует, то это явный знак, что надо поскорее заканчивать эту канитель, пока не стало поздно! А еще знак того, что надо бросать курить и снимать напряжение так, как это делают все нормальные парни! Точно, дело в этом! В конце концов, это просто возраст такой, гормоны шалят, либидо настраивается… Мне ведь никогда не нравились парни в этом плане… А если б и нравились, я бы точно выбрал кого-то менее раздражающего! Да! Я прямо сейчас все выскажу и покончу с этим!»

Его решительная громкая поступь эхом отлетала от сонных воскресных стен, и ему казалось, что сам Хогвартс благоволит его здравым мыслям. Но когда Хиджиката добрался до шахты с подвижными лестницами, за́мок будто передумал ему помогать. Стоило ему пройти несколько ступеней, как каменная плита под его ногами со скрипом сдвинулась и перекрыла кратчайший путь до цели. Хиджиката не сдержал стон досады и мысленно покрыл ругательствами и Кандиду Когтевран за ее несуразный проект с передвижными лестницами, и нынешнего старосту ее факультета — просто за компанию.

Однако на этом неудачи Хиджикаты не закончились: на площадке, через которую теперь неизбежно пролегал его путь, стоял Такасуги Шинске. Он спокойно ожидал, пока другая лестница — как раз нужная Хиджикате дальше по его курсу — приблизит свои ступени к его ногам. Староста Слизерина очевидно шел своей дорогой, вовсе не замечая Хиджикату, и тому это было на руку: отвечать на едкие комментарии Такасуги сейчас хотелось меньше всего. Самым правильным было бы сейчас не спешить, идти следом за ним и ускориться только тогда, когда их дороги разминутся. Но Хиджиката был не настроении ждать. Ему не терпелось скорее добраться до Сакаты и разобраться во всем, пока он не расплескал по пути ту решимость, которая бурлила в нем и наполняла душу до краев. «Какого черта я из-за него должен замедляться? Много чести!» — решил он и, едва дождавшись состыковки лестницы с площадкой, быстрым шагом метнулся мимо него. Но тут же пожалел о своей спешке.

— Куда торопимся? — с негодованием услышал Хиджиката издевательский голос позади. — Будить свою «Спящую красавицу» поцелуем?

«Игнорируй придурка!» — приказал себе Хиджиката.

Такасуги, тем временем, не унимался:

— Ааа, подожди-ка. Или «красавица» — это ты, а он твой «принц»? Или вы меняетесь ролями? Расскажи мне по-дружески. Ты же знаешь, это сейчас самая популярная ставка у Сасаки, а я так и не определился.

Хиджиката только теперь до конца понял, о чем говорил Окита. В ушах зазвенело от злобы. Он с силой сжал кулаки, чтобы хоть немного подавить желание перекинуть Такасуги через перила и сбросить его в бездонный провал лестничной шахты. Хиджиката перепрыгнул через последние ступени и скользнул в коридор. Но Такасуги не отставал:

— Знаешь, кое-кто из наших даже хотел подкупить медперсонал, чтобы они рассказали, что именно ты лечил вчера в лазарете. Они почти уверены, что «красавица» — ты. Но я сомневаюсь, поскольку знаю, насколько ты бешеный, а Саката, к сожалению, все еще жив. Хотя, возможно, ты — мазохист и просто пожелал сдаться его садистской натуре? Сложный выбор…

Хиджиката старался не слушать всю эту чушь, но не мог. Звуки проникали в его уши, мозг цеплялся за смысл слов, как репей за одежду. С каждой фразой ярость разрасталась и кипела в нем. Но внезапно последний тезис показался ему настолько невыносимо абсурдным, что разом все слова Такасуги перестали иметь хоть какое-то значение.

Хиджиката облегченно выдохнул, замер и обернулся. Такасуги вмиг напрягся и замолчал, по всей видимости, опасаясь удара, и тут же удивленно распахнул глаза, наткнувшись на равнодушный взгляд.

— «Спящая красавица» — это магловская сказка, Такасуги. Не вздумай упомянуть ее при своей маменьке, а то останешься без карманных денег, — спокойно посоветовал Хиджиката и направился к портрету Полной Дамы, оставляя старосту Слизерина в полном недоумении.

В гостинной Гриффиндора Сакаты не оказалось. «Наверняка еще дрыхнет!» — подумал Хиджиката и оказался прав. Цель была найдена в спальне. Все остальные постели уже были аккуратно заправлены, кроме одной. Саката спал, раскинувшись «звездой», насколько позволяла ширина кровати, и запинав одеяло в ноги. Майка на нем задралась, оголяя бледный подтянутый живот. Хиджиката ощутил смутное желание заботливо потянуть ее вниз, но тут же поймал себя на этой мысли, и решимость, едва не убитая болтовней Такасуги, возродилась в нем с новой силой. Он безжалостно выдернул подушку из-под головы спящего и со всей дури швырнул ее ему в лицо. Саката подскочил на кровати — и в тот же момент острый кончик палочки оказался перед самым носом Хиджикаты, а из-под спутанной белой челки на него смотрели ошалевшие глаза с кроваво-красной блестящей радужкой.

«Вот это рефлексы!» — поразился Хиджиката и отстраненно решил, что больше никогда впредь не будет пугать этого человека, особенно спросонья. На всякий случай.

— Ты… — Саката удивленно моргнул и тут же с облегченным выдохом опустил палочку. — Что такое? Разбудил меня в такую рань…

Хиджиката, который всю ночь и вовсе не сомкнул глаз, рассвирепел от одной этой фразы.

— «Что такое», спрашиваешь… — прошипел он. — Я бы хотел спросил это у тебя! Ты что… ты… — он не мог сообразить, как верно сформулировать вопрос, поэтому озвучил те слова, которые пульсировали в его голове. — Ты хочешь меня трахнуть?!

— Э? — глупо спросил Саката и поднял на него недоуменный взгляд.

Хиджиката, не встретив ни ответа, ни должной реакции, продолжил распаляться:

— Или же ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? — он уперся коленом в матрас рядом с бедром Сакаты и угрожающе завис над ним, сверля пристальным взглядом. — Отвечай немедленно!

— Эээ? — исступленно протянул Саката, невольно закрываясь подушкой, и забормотал, глухо и бессвязно. — Ты хочешь, чтобы я решил это прямо сейчас? — его взгляд воровато забегал, а щеки заалели. — У нас же было всего одно свидание, и мы всего раз поцеловались, даже без языка, к тому же, кажется, ты был против, или нет, я не понял толком, поэтому я как-то не совсем готов вот так сразу, понимаешь, хотя если ты так настаиваешь, то я думаю, что смогу… да, пожалуй, смогу, и если все пойдет гладко, то все решится само собой… стоп-стоп, надо найти подходящее место и… и что там еще нужно… пре… презерва…

Хиджиката слушал этот бурлящий поток мыслей, уставившись в растрепанную макушку с серебристыми завитками, и чувствовал, как сам начинает смущаться из-за перечисления всех этих подробностей. И именно это заставило его резко оборвать:

— Подходящее место для подобной чуши — твои влажные фантазии! — он убрал колено с простыни и сложил руки на груди. — Насколько же тупым надо быть, чтобы подумать, будто я хочу чего-то такого!

Саката тут же умолк и поднял на него совершенно по-детски недоверчивый взгляд. Хиджиката почувствовал, как чувство вины начинает душить его за сказанные слова, но решительно продолжил:

— Не представляю, чего ты ожидал вообще? Я не имею ничего против того, что ты вдруг оказался геем, но не смей втягивать в это меня. Меня это совершенно не интересует! — последнюю фразу он сказал на повышенных тонах, будто пытался не Сакату убедить, а докричаться до потаенных и пугающих глубин своей души. — Ты меня понял?

Саката уже успел спрятаться за привычным «взглядом дохлой рыбы», и лишь на дне багряной радужки плескались злоба и разочарование. Он резким движением откинул подушку и поднялся с постели. Хиджиката рефлекторно сделал шаг назад, но тут же удержал себя на месте — отступать и, тем более, уступать он сейчас не собирался.

— Это я понял, — нарочито равнодушно сказал Саката, стоя в полушаге. — Но вот чего я понять не могу, так это… — он подозрительно прищурился, будто пытаясь проникнуть взглядом в самую душу. — Чего ты боишься?

— Я не боюсь, — моментально сказал Хиджиката и тут же мысленно дал себе оплеуху за слишком быстрый ответ.

— Если я снова пообещаю, что не трону тебя без твоей на то воли и не стану покушаться на твою… — он явно хотел сказать более привычное слово, но вовремя себя исправил. — На твою невинность, тогда ты перестанешь психовать?

— Сказал же тебе, я не боюсь и не волнуюсь! — крикнул Хиджиката, тем самым переча самому себе, но тут же взял себя в руки и спокойно продолжил. — Все, чего я хочу, — это стать мракоборцем.

— Как это относится к делу вообще? — раздраженно спросил Саката, уперев ладони в бока.

— А так… — Хиджиката замолк на секунду, сбитый невольным созерцанием мизинцев Сакаты, утопающих под резинкой розовых трусов, но тут же встряхнулся и продолжил. — Это мне мешает.

— Как?

Хиджиката сглотнул, понимая, что ни за какие блага жизни не сможет сказать Сакате истинную причину, но вспомнив треп Такасуги и Окиты, быстро нашелся:

— Ты слышал, какие грязные слухи ходят о нас со вчерашнего вечера? К тому же этот ублюдок Сасаки придумал новую унизительную ставку, подогревая интерес студентов материально. Из-за тебя всего за пару дней в глазах всей школы я скатился с образцового студента до скандально известного извращенца!

— Тебе не наплевать на то, что говорят идиоты?

— Ты знаешь слово «репутация»?! В моем резюме и так уже есть пара неприятных историй, а теперь еще и ЭТО? С таким сомнительным прошлым Министерство магии может навсегда закрыть мне доступ к курсам мракоборцев, даже несмотря на высшие баллы!

Саката нахмурился:

— Если эти кретины в Министерстве откажутся от способного и мотивированного кандидата лишь из-за какого-то дурацкого школьного слуха, то они и мизинца твоего не стоят! Какой смысл служить таким жалким людям? Я тогда лучше стану вольнонаемным магом и назло поймаю куда больше темных магов, чем они!

— Что за глупый максимализм? — закатил глаза Хиджиката. — Как ты собрался работать без лицензии? Суперменом себя возомнил? Или Дином Винчестером? Очнись, реальный мир не работает так, как в кино!

— Чем тебе не нравится Дин Винчестер, а? — взвился Саката. — И ради каких-то уродов ты готов жертвовать своей душой, своими чувствами?!

— Да о чем речь вообще! — заорал в ответ Хиджиката, но тут же подумал, что их крики наверняка слышны в гостинной, и сбавил тон. — Нет никаких чувств.

— А зачем ты тогда пошел со мной на свидание? — потребовал ответа Саката, подходя почти вплотную, будто с более близкого расстояния ему будет проще распознать возможную ложь.

— Потому что хотел позволить тебе выиграть спор и тем самым поощрить за хорошую игру, — произнес Хиджиката выученный для самого себя ответ. — К тому же я не думал, что это свидание. Я был уверен, что ты шутишь.

— Допустим. А почему ты провел ночь у моей койки, когда в меня влетел бладжер?

— Я пообещал Ято остаться с тобой, — ответил Хиджиката, чувствуя себя на экзамене, который непременно должен сдать. — Иначе бы она не согласилась пойти в спальню. Я боялся, что мстительные придурки из Слизерина попытаются до неё добраться в лазарете.

— А зачем ты помогал мне с учебой и тратил свое время?

— Поначалу из-за Отосе… а потом я решил, что если мне удастся помочь тебе стать мракоборцем, то это будет во благо защиты людей, что по итогу соответствует моей цели.

— Хорошо, — Саката склонил голову набок. — Но почему ты так себя повел там, на склоне? Ты ведь уже узнал правду, так к чему были эти прикосновения? Почему ты не оттолкнул меня раньше, раз тебе такое противно?

Хиджиката на секунду замолк, отвлекшись на белую полоску шрама на ключице Сакаты, выглядывавшую из-под майки, но затем заставил себя посмотреть ему в глаза и ответил максимально честно, насколько сам себя понимал:

— Напомню тебе, что я тогда едва разминулся со смертью. Видимо, адреналин подскочил или еще что-то, я сам не уверен. Но внезапно весь мир стал казаться лучше, чем он есть, — он говорил неспешно, тщательно подбирая слова. — Все вызывало лютый восторг. Я попросту был рад видеть, дышать, ощущать прикосновения — чувствовать себя живым любыми способами. Это быстро прошло…

— А все остальное время тебе нравится чувствовать себя мертвым что ли?! — вспылил Саката. И по его гневу Хиджиката тут же понял: он уже поверил ему, просто не хочет признавать неприятную истину.

В комнате повисла звенящая тишина. Хиджиката чувствовал мрачное торжество: он совершил задуманное, он убедил Сакату забыть о себе и тем самым избавил себя от помехи на пути к мечте. Цели он достиг, но радости от этого не испытывал вовсе.

— Как это глупо, — произнес он вслух, анализируя свои ощущения, и тут же нарвался на взгляд Сакаты: тот разъяренно вспыхнул на мгновение и сразу потух, скрываясь за маской полной потери интереса к происходящему.

— Вот как? Глупо, говоришь? — спросил он, и Хиджиката с досадой осознал, что его фраза была понята превратно: Саката очевидно решил, что глупыми были названы его чувства.

Но отрицать было поздно, да и бесполезно. «Так даже лучше, — решил Хиджиката. — Пусть считает меня подонком, плюнувшим ему в душу. Мне все равно, а для него лучше так. Чем резче я оборву это сейчас, тем быстрее он оправится. Так лучше…» — на повторе проворачивал он мысль, постепенно убеждаясь в ее правоте.

— Ладно, — безразлично выдохнул Саката, и плечи его обессиленно опустились. — Думаю, нам не стоит видеться. Я скажу бабуле, что наши занятия придется остановить. Не волнуйся, я не отказываюсь от идеи стать мракоборцем: подтянусь своими силами. Или бабуля кого-то еще из отличников захомутает мне в помощь. С нее станется… — сказал он и больше не произнес ни слова.

Хиджиката молча постоял несколько секунд и направился к выходу.

«Так будет лучше», — еще раз сказал себе он.

Chapter Text

Уже через полчаса после того, как Хиджиката решил как можно меньше видеться с Сакатой, он, разумеется, сразу же наткнулся на него. И ладно, если бы это случилось где-то в коридоре. Но нет, встреча произошла в самом непредсказуемом месте из всех, где можно было обнаружить Сакату в воскресенье — в библиотеке.

Хиджиката шел вдоль полок в поисках нужного фолианта для эссе по Древним рунам. Он всматривался в выцветшие буквы на потертых корешках, как вдруг услышал за толщей книг знакомый голос:

— Понимаю, издеваться над ним весело, но тебе не кажется, что это уже слишком?

Хиджиката замер, моментально забыв о том, что искал. Побороть желание подслушать разговор оказалось для него попросту невозможно, и он навострил уши. «С кем говорит Саката?» — подумал Хиджиката и в следующее же мгновение получил ответ.

— Вовсе не слишком, — послышался вежливый, но при этом полный снисхождения голос. — Я только вошел во вкус. К тому же таких высоких ставок, как вчера вечером, не было за все время.

«Сасаки! Что эти двое затевают?» — пронеслось в голове Хиджикаты. Сердцебиение участилось, и ему пришлось медленно выдохнуть, чтобы успокоиться и не дать себя обнаружить. Вытащив с полки толстый томик и бесшумно поставив его на пол, он приник взглядом к образовавшейся расщелине между книгами.

Они были в соседнем ряду, и Хиджиката все отлично слышал и даже видел. Саката стоял к нему спиной, сложив руки на груди. Как и в любой другой выходной день, он напялил на себя белую мантию через одно плечо и черную футболку с коротким рукавом. Небрежная поза, небрежный тон — на первый взгляд Хиджикате показалось, что эти двое общаются вполне привычно, хотя ранее он ни разу не видел, чтобы они разговаривали, помимо того случая в Выручай-комнате.

— Что тебе эти ставки? — спросил Саката. — Я думал, у тебя денег, как у дурака фантиков.

Голос у него был предельно спокойный, но Хиджиката заметил, как напряжены его плечи под тонкой черной тканью. «Они не заодно», — догадался он и облегченно выдохнул.

— Это нормально, что такой, как ты, не может понять ход мыслей элиты, — ответил Сасаки, раскладывая на соседней полке стопку белых томов в золотых переплетах. — Но по крайней мере, думаю, слово «азарт» тебе знакомо.

— Так ты это делаешь только от праздного безделья? — устало заметил Саката. — Стоило ожидать.

— Это все лишь любопытный социальный эксперимент, призванный продемонстрировать всю низость мысли магов, — Сасаки отправил на полку последнюю книгу и удостоил собеседника взглядом. — Все, кто делает ставки, — это юные дарования, волшебники, сверхлюди, элитная раса, не побоюсь этого слова. В их распоряжении сотни заклинаний и зелий, которые могут привести их к вершине мира. Но что привлекает их внимание больше? Обычная любовная драма, которыми маглы так любят засорять свои скудоумные мозги. Я всего лишь хочу обличить эту низость, а если параллельно с этим получится заработать — что ж, это повод гордиться собой вдвойне.

— По-моему, твой эксперимент уже достиг цели, — осторожно сказал Саката. — Некоторые студенты продолжают делать ставки, даже когда они прекрасно понимают, что тем самым унижают достоинство своих товарищей.

— Разве тебе это не безразлично?

Хиджиката прекрасно знал по своему опыту: когда Сасаки вдруг отказывался от витиеватых выражений и что-то спрашивал в лоб, это поначалу всегда вводило собеседника в ступор. Вот и Саката выждал несколько секунд, прежде чем дать ответ.

— Мне-то параллельно на то, что обо мне подумают. Но вот репутация Хиджикаты может пострадать. Ты же знаешь, маги с сомнительным прошлым даже не рассматриваются к поступлению на курсы мракоборцев. Зачем тебе губить его судьбу? Тем более, что это глупо и неоправданно: между ним и мной ничего нет.

— Правда? — Хиджиката мог поклясться, что видел тень улыбки, когда Сасаки произнес это слово. — А чего же ты тогда стоишь здесь передо мной и пытаешься убедить закрыть мое маленькое милое казино? Раз между вами ничего нет.

— Сомневаюсь, что ты поймешь. У него есть достойная цель, и я не хочу быть помехой… — Саката запнулся, но закончил мысль. — Не хочу быть причастен к скандалу, который помешает ему воплотить задуманное.

— Вот оно что. Допустим, по твоей просьбе я перестану разжигать интерес к его персоне, и весь этот щекотливый инцидент будет исчерпан. Только вот, что с этого получу я? — в его голосе появились хищные нотки. — Благотворительные мероприятия семьи Сасаки строго регламентированы, и я не могу в них так просто вмешаться.

— А чего ты хочешь? — Саката наверняка хотел, чтобы эта фраза прозвучала безразлично, но голос его слегка дрогнул.

— Приятно слышать верно поставленный вопрос. Что ж, денег у тебя нет, влияния в высших кругах тоже. Что же, что же мне с тебя поиметь?

Сасаки задумчиво почесал подбородок, смотря на собеседника с высоты своего роста, и едва заметно ухмыляясь. Его оценивающий взгляд пробежал по фигуре Сакаты с головы до ног и обратно, и тот вздрогнул, словно от прикосновения холодных пальцев. Хиджиката впился ногтями в книжный переплет, которому не посчастливилось оказаться под его рукой в тот момент. Он настолько сильно хотел вцепиться Сасаки в горло, что на секунду ему даже показалось, будто он почувствовал пульс под толстой кожей обложки. За четыре с лишним года обучения между ними случалось много всякого дерьма, но еще ни разу этот напыщенный ублюдок не бесил его так сильно, как сейчас.

Хиджиката был уверен, что сильнее вывести его из себя у Сасаки уже не получится, как тот его разубедил. Он сделал шаг навстречу Сакате и положил руку ему на плечо, пристально глядя в глаза:

— Как насчет… — Сасаки склонился к его уху и что-то прошептал. От его дыхания легкие белые вихры на висках Сакаты вздрогнули. — Что скажешь, мастер на все руки? Это, кажется, по твоей части?

Хиджиката не слышал, что именно сказал Сасаки, но ему и не нужно было. Он все прочитал по его тонким ухмыляющимся губам, по напрягшимся плечам Сакаты, по пальцам, скользнувшим вниз по руке. Эти чертовы длинные аристократические пальцы! Словно в замедленной съемке Хиджиката наблюдал, как они по-хозяйски прошлись по ткани футболки, добрались до кожи и безнаказанно проникли под короткий рукав.

— Всего раз, и я отстану от Хиджикаты, — проникновенно, почти ласково произнес Сасаки, проводя ладонью по руке Сакаты. — Раз вы не вместе, как ты говоришь, то это даже нельзя считать тем, что обычно называют «изменой». Обещаю обойтись с тобой помягче…

Саката молчал, но по одному всклокоченному затылку Хиджиката мог понять, насколько сильно тот взбешен. Оставалось удивляться, почему он до сих пор не врезал Сасаки по его надменной роже. Хиджиката уже готов был лгать и лжесвидетельствовать — лишь бы этот омерзительный инцидент не остался безнаказанным. И вот в тот момент, когда его негодование достигло пика, и он уже собрался вмешаться… Сасаки внезапно поднял на него хитрый самодовольный взгляд. Волна ярости тут же откатилась.

«Вот гад, заметил меня и разыграл спектакль! Что ж, ладно!» — облегченно подумал Хиджиката и вышел из своего укрытия. Сасаки моментально отдернул руку и отошел от Сакаты на шаг, будто ему и самому была некомфортна такая нарочитая близость.

— Сасаки! У тебя целый факультет студентов, к которым ты можешь безнаказанно приставать, но нет, тебе непременно нужны чужие, — сказал Хиджиката. И с досадой заметил, что от его присутствия Саката напрягся еще сильнее: насупился, сжал кулаки. «Ему до ужаса неприятно, что я все слышал, ” — догадался Хиджиката.

— Ты все неверно понял, — возразил Сасаки. — Саката сам пришел ко мне за услугой, и мы договариваемся о цене. Все прозрачно и честно. Зачем ты вторгаешься в сделку?

— Полагаю, потому, что эта сделка касается меня, а я в твоих услугах не нуждаюсь, Сасаки, — ответил Хиджиката.

— А я не нуждаюсь в твоем вмешательстве, — холодно сказал Саката. — Не лезь в мои дела. Я сам разберусь.

— Хрена с два ты разберешься! — прикрикнул на него Хиджиката, оскорбленный таким тоном. — Совсем мозги растерял?! Нашел к кому обратиться с просьбой! — он махнул рукой в сторону Сасаки, который безразлично наблюдал за спором.

— Не твое дело, как я веду свой бизнес и какие сделки заключаю! — вспылил в ответ Саката.

— Еще как мое дело, я староста факультета, если ты не забыл! И я закрываю твое предприятие по продаже себя в элитное сексуальное рабство, эскортник чертов!

— Ха, если бы ты мог его закрыть, то давно бы так и сделал! У меня есть разрешение декана!

— Да Отосе просто понятия не имеет, что ты проворачиваешь у нее за спиной!

— Ну так иди и пожалуйся мамочке, нытик!

— Она не моя мамочка, а твоя!

— Я вам не мешаю? — подал голос Сасаки, уставший молчаливо наблюдать за перепалкой.

— Мешаешь!

— Мешаешь! — хором крикнули на него Саката и Хиджиката, совершенно позабыв о том, с чего вообще начался разговор.

— Что ж, я в любом случае потерял интерес. Поэтому, — Сасаки прошел между ними и обернулся. — Сделки не будет, Саката. Оставляю вас наедине, можете обсуждать легальность бизнеса или сексуальное рабство хоть до следующего матча по квиддичу.

И он двинулся в сторону выхода из секции, но был остановлен окриком Сакаты:

— Подожди! Не слушай его, он мне не указ!

— Я знаю, что не указ, — подтвердил Сасаки и развернулся к ним, что предвещало длинную тираду. — Я прекрасно вижу, что ты готов эгоистично пожертвовать собой, чтобы спасти дорогого тебе человека, и при этом даже не задумываешься, принесёт ли это ему счастье. И еще я прекрасно вижу, что Хиджиката, который и так уже живет взаймы, останавливает тебя не из каких-то там чувств к тебе, даже не обольщайся этими мыслями. Он просто боится оказаться в таком долгу, который не окупится и всей его жизнью. И я знаю, что он никогда не даст тебе того, что ты хочешь, но и из так называемой «френдзоны» не отпустит, потому что ему так удобно.

— Ты ни черта обо мне не знаешь, Сасаки, так что заткнись, — процедил сквозь зубы Хиджиката, нащупывая в кармане палочку.

— Ну почему же? — Сасаки пожал плечами. — Я ведь уже говорил: я твой фанат. И, как любому фанату, мне любопытно докопаться до самых гнилых червоточин твоей личности. Как же удачно, что все они стало так четко видны благодаря твоему отношению к Сакате под давлением общественного мнения. В конце концов, ни в твоих, ни в его мотивам не оказалось ничего благородного и возвышенного.

— Что ж, может, я и эгоистичен, — серьезно заметил Саката. — Только вот твоих чувств к Имаи это тоже касается.

Хиджиката тут же рассудил справедливость этих слов, вспомнив, как Сасаки вышел из себя в Выручай-комнате в тот момент, когда решил, что со второй старостой Когтеврана что-то произошло. Но на замечание Сакаты тот лишь презрительно поморщился:

— Прислушайся к моему совету, Саката. Никогда не пытайся сравнивать себя с элитой, это сравнение будет не в твою пользу. Разница между нами так же велика, как между людьми и гориллами.

— Разница действительно велика, — усмехнулся Хиджиката. — Гориллы не бывают беспричинно жестоки.

— Тебе видней, — ответил Сасаки. — Это ведь ты дружишь с гориллами, Хиджиката. К тому же элита может быть очень милосердной. И у меня как раз есть повод доказать этот факт. Я уже сделал нужные выводы, и мой эксперимент завершён. У меня больше нет никакого интереса продолжать привлекать внимание к вашим персонам, однако и нужды прекращать это делать тоже нет, — он вдоволь насладился возникшей напряженной паузой и продолжил. — Но я не сторонник бессмысленного зла, поэтому снизойду до твоей просьбы, Саката. И даже не потребую ничего взамен. Разве не мило с моей стороны? Что ж, я уже потерял здесь предостаточно времени. Счастливо оставаться, — и вяло махнув рукой, будто отгоняя мух, а не прощаясь, Сасаки удалился.

— Проваливай уже, Фрейд прилизанный… — пробормотал Хиджиката. — Наговорил херни какой-то и ушел, понимал бы хоть что-нибудь… Эй! — он обернулся к Сакате и сбился с мысли: тот безжизненно смотрел вслед Сасаки.

Отчасти это было похоже на его привычный «взгляд дохлой рыбы», но Хиджиката уже научился по одному только выражению глаз различать его будничное флегматичное безразличие от того, что видел сейчас. Это было не лицо пышущего жизнью и здоровьем подростка, а мертвенно-холодная броня. Это было жуткое выражение, похожее на посмертную маску.

— Эй! — дрогнувшим голосом повторил Хиджиката и дернул Сакату за локоть. Неосознанно он скользнул пальцами под рукав, как если бы желал стереть своим прикосновением следы чужих пальцев. Саката перевел на него пустой взгляд, потом нахмурился и дернул плечом, давая понять, что не позволял себя трогать.

«Наконец-то, вернулся в норму», — подумал Хиджиката и спокойно сказал:

— Я, конечно, рад, что ты ему не втащил и не принес факультету новых проблем, но тут стоило бы. Никогда больше не делай такого, тем более ради меня.

— Кто сказал, что это было ради тебя? — Саката печально усмехнулся. — Я, кажется, просил тебя не показываться мне на глаза хоть какое-то время.

— Вот именно, поэтому я и пришел в библиотеку, — кивнул Хиджиката. — Так что это, скорее, ты посягнул на мою территорию.

— Я искал Сасаки! — тут же поспорил Саката. — Я знал, что ты будешь искать место, куда бы я не пошел, именно поэтому я пошел туда, куда, по твоему мнению, я бы пошел после раздумий о местах, в которые я бы не сунулся!

— Отлично! Я тоже думал о том, что ты думал о том, куда я пойду! — подхватил Хиджиката. — Очевидно, что я пошел бы в библиотеку, и я решил, что ты бы подумал, что я пошел в библиотеку, и не пошел бы туда, поэтому я и здесь! Что непонятного?!

— Хватит орать! Вы в библиотеке! — раздался из читального зала нравоучительный крик Кацуры. — Хиджиката, ты же староста, а голосишь на весь этаж!

— Зура, ты тоже староста, а орешь громче всех, — ответил ему равнодушный голос Ято. — Так что тоже заткнись.

— Я не Зура, я Кацура! — послышался громкий обиженный шепот.

Саката устало выдохнул и пошел к выходу из помещения, бросая на прощание:

— Постарайся не мельтешить передо мной хотя бы сегодня. До нескорой встречи, надеюсь.

Хиджиката нашел нужный том, но учеба давалась с трудом. Он все время прокручивал в голове только что состоявшийся разговор и пытался понять: что же из сказанного Сасаки так сильно задело Сакату…

***

«Нескорая встреча» случилась издевательски скоро: буквально сразу, как Хиджиката покинул библиотеку и добрался до нужной передвижной лестницы. Он лишь поднял взгляд — и тут же увидел Сакату на другой стороне пролета. Тот тоже его заметил, и они, не сговариваясь, сменили траекторию движения. Но стоило им дойти до центральных ступеней, как обе лестницы со скрипом переместились, ведя их на одну и ту же площадку. Форменное издевательство, не иначе! Оставалось только скрипнуть зубами, спешно пройти мимо друг друга и, едва добравшись до коридора, броситься в разные стороны.

Чтобы уже через полчаса встретиться снова. И потом еще раз. Еще и еще. Они буквально натыкались друг на друга весь чертов день, как будто какой-то злой волшебник решил поглумиться над ними и со злобным хохотом беспрестанно переплетал нити их дорог между собой.

Самая странная встреча произошла в Хогсмиде. Смирившись с тем, что день для учебы все равно потерян, Хиджиката отправился туда за новыми перьями, которые он нередко ломал приступах ярости. Осторожно обойдя коварный склон, накануне едва не лишивший его жизни, он добрался до деревни, где закупился в магазине перьев Писарро. И стоило ему покинуть уютное помещение и глотнуть свежего воздуха, как ноги сами повели его на задний двор. Он шел тем же проулком, где Саката тащил его за руку. Подошвы осторожно ступали во вчерашнему плотному снегу, глаза неосознанно искали следы двух пар ног. Он понятия не имел, зачем направлялся туда, и не отдавал отчета, что именно хотел увидеть. Но как только он вышел на небольшую площадку заднего двора, окаймленную низким, засыпанным снегом забором и заиндевевшими голыми ветками кустов волчьей ягоды, — сразу застыл.

Саката стоял там, упираясь рукой в стену магазина — в том самом месте, где вчера зажимал Хиджикату. В том самом месте, где раскрылась правда. Он пристально смотрел в стену, будто пытаясь силой взгляда наколдовать что-то желаемое. Вдруг он опустил голову, досадно цыкнул, и его пальцы на стене сжались в кулак, ногти царапнули промерзшие доски.

Хиджиката тупо моргнул, сперва решив, что словил галлюцинацию. Но тут Саката его заметил, дернулся в сторону и уставился на него отчаянным взглядом преступника, пойманного за руку. Хиджиката смотрел в ответ точно так же, понятия не имея, как ему оправдать свое присутствие. Они молча пялились друг на друга, как два барана, а потом одновременно сказали самое тупое из всех пришедших на ум объяснений:

— Вчера я, кажется, потерял здесь контактную линзу.

Поискав для виду несуществующие предметы и напрочь игнорируя владение манящими чарами, которые мигом бы помогли найти линзы, если бы они действительно там были, Саката и Хиджиката спешно покинули задний двор и разошлись в разные стороны. Но, несмотря на все предпринятые меры, встретились на обратном пути.

Перед ужином Хиджиката снова увидел Сакату, на сей раз в кабинете декана. Он зашел отнести списки студентов Гриффиндора, которые поедут домой на рождественские каникулы. Дверь была приоткрыта, он тихо вошел и не сразу заметил, что Отосе в помещении была не одна. Саката сидел рядом за ее столом, бессильно уронив голову на кипу бумаг, а она что-то писала на листе пергамента и левой рукой гладила его по волосам. Этот легкий материнский жест настолько очаровал Хиджикату, что он остановился, не зная, как поступить — тихонько сбежать или дать знать о своем присутствии. Так он и стоял посреди кабинета, как дурак, пока декан не заметила его и не подозвала к себе. Саката резко вскочил и, не глядя на Хиджикату, быстрым шагом направился к выходу. Отосе на побег приемного сына никак не среагировала, будто это был не человек, а домашний свободолюбивый кот. Она спокойно проверила списки и пожелала своему старосте хорошего вечера. Хиджиката неспешно вышел из кабинета, чтобы дать Сакате фору на приличный отрыв, и на ходу раздумывал о том, кому из них двоих позавидовал больше: Отосе, которая имела полное право перебирать пальцами белые кудри, или Сакате, получившему шанс почувствовать на себе материнскую ласку…

— Почему я так устал в выходной… — вслух пожаловался Хиджиката, не притронувшись к ужину и опустив голову на сложенные на столе руки.

— Соскучился по боссу мастеров? — насмешливо спросил сидевший рядом Окита.

Хиджиката даже не нашел в себе сил огрызнуться на него.

— Странно, что ты не подумал о тех местах, куда есть доступ только у старост, — заметил Окита, доедая десерт. — Если не хочешь пересекаться с боссом мастеров, тогда тебе просто нужно пойти туда, куда ему не попасть. Ванная старост, например. Не думал об этом?

— Нет, — пространно ответил Хиджиката и вдруг, как по команде, поднялся и ринулся к двери.

— Какая ты сегодня легкая мишень, — сказал Окита ему вслед, не скрывая усмешки.

Но Хиджиката уже не слушал его. Внезапно мысль об огромной пенной ванне в просторной тихой комнате, где он точно не сможет встретиться с Сакатой, показалась ему безумно манящей. Что может быть лучше для его смертельно уставшего мозга и ноющего от ушибов тела? Он быстро шел, осторожно заглядывая за угол перед каждым поворотом коридора, почти пролетел по лестнице на пятый этаж.

Уже обвязав полотенце вокруг бедер и небрежно собрав волосы в пучок на затылке, он подумал о том, что в ванной старост вполне могут быть Сасаки или Такасуги, но даже их присутствие не остановило бы его от задуманного. Все равно эти двое не смогли бы издеваться над ним так изощренно, как его собственный разум.

В ванной было пусто — лучший исход из всех возможных. Хиджиката подошел к бортику пенного бассейна и уже почти размотал полотенце, как вдруг совсем рядом с ним раздался громкий всплеск. От неожиданности Хиджиката едва устоял на ногах — если бы не общая заторможенность всех его реакций, он бы наверняка поскользнулся и плюхнулся на мрамор голой задницей, добавив себе новых ушибов.

— Черт! Придурок, какого… — Хиджиката не успел договорить все ругательства, подготовленные для безумца, устроившего в ванне дайвинг-тренировку. Как вдруг замолчал, не веря своим глазам.

Стирая с лица остатки пены и зачесывая пальцами со лба объемную — даже в мокром виде! — белую шевелюру, на него безмятежным взглядом смотрел Саката Гинтоки собственной персоной. Сцена «два немых барана», отрепетированная сегодня на заднем дворике магазина перьев, была успешно сыграна. Они хлопали глазами и молча пялились друг на друга. Саката обвел взглядом практически полностью обнаженную фигуру Хиджикаты с головы до ног, затем поспешно отвернулся, закинув сцепленные в замок руки за голову.

— Какого черта ты тут забыл? — заворачиваясь обратно в полотенце, рявкнул Хиджиката. — Это ванная старост! Как ты вообще сюда попал?!

— Я… договорился с охраной, — уклончиво ответил Саката.

— Ты дого… — пролепетал Хиджиката и тут же перебил себя криком. — С портретом ты договорился?! Чего брешешь?! Кто-то тебя сюда привел… Кондо?!

— Да, черт возьми! — Саката обернулся и бахнул кулаком по воде. — Кондо сказал, что в таком состоянии я пропущу все мячи на завтрашней тренировке, и почти силком приволок меня сюда! А Окита обещал сообщить тебе, где я, чтобы ты сюда не заявился! Так что у меня к тебе тот же вопрос — какого хрена ты тут забыл?!

— Окита?! Ах, этот маленький… — Хиджиката скрипнул зубами, осознав, в чью ловушку попал.

— Как бы то ни было, я тут нахожусь вполне легально, — Саката отвернулся. — И пришел сюда первым. Так что проваливай.

Хиджиката хотел было уйти и наколдовать Оките сказочного пинка, но последняя фраза царапнула его слух. Черта с два он позволит Сакате собой командовать! После этих слов он обязан был остаться просто из принципа!

— Эй! Я же сказал тебе свалить! — возмутился Саката, когда Хиджиката скинул полотенце и, сев на бортик, рывком погрузился в теплую пенную воду.

— С чего бы это? Я староста и нахожусь в ванной старост. Чувствуешь логику? А ты тут на птичьих… на горилльих правах. Так что либо помалкивай, либо скатертью дорожка.

— Я же просил тебя не попадаться мне на глаза! Но ты целый день только и делаешь, что маячишь передо мной! Признайся, специально ведь?!

— А, может, это ты специально появляешься то в библиотеке, куда тебя обычно хрен затащишь, то в ванной для старост?!

— Я уже объяснил оба эти случая! Уши промой и проваливай — я пришел сюда первым!

— Что-то не вижу здесь флага первопроходца! Так что сам свали, если так надо!

— Черт, ну и сиди! Какое мне дело! Я вообще смотрел вон на ту горячую русалку, — Саката указал на волшебный витраж. — Но ты приперся и сбил весь настрой.

— Постарайся хоть немного сдерживаться при старосте, озабоченный.

— Да пошел ты.

— Сам иди.

В ванной, наконец, воцарилась желанная тишина. «Забей на него и расслабься!» — приказал себе Хиджиката. Одну драгоценную минуту он слушал лишь шуршание лопающихся пузырьков пены и ни о чем не думал — за сегодняшний день это был рекордный срок отключения мозга. Умиротворение обволакивало тело теплой водой, в воздухе витал едва ощутимый запах клубничного шампуня — и это было почти хорошо. Но стоило Хиджикате блаженно прикрыть глаза и расслабиться, как тут же в голове проснулся противный голос и воодушевленно принялся его упрекать:

«Молодец, Хиджиката Тоширо! Гениально! Сам его отшил, сам решил с ним не видеться — а теперь сам же нагло завалился сюда. Это что — эксцентричность, садизм или просто непроходимая тупость?»

«Я бы сразу ушел, если бы он не стал меня выгонять! У него нет никакого права на это!» — попытался оправдаться Хиджиката перед собой.

«Упрямство, значит? Бунтарская натура, все делаем на зло? Что за детская позиция! За свои поступки в ответе только ты сам — и ты это прекрасно знаешь. Тебе же просто наплевать на его чувства, так? Или что, решил придержать его при себе таким образом? Сасаки был прав…»

«Заткнись! Заткнись! Как же я устал от тебя!» — мысленно прокричал Хиджиката Хиджикате и нырнул под воду. Лицо и ноздри на миг обожгло горячим, уши заполнил глухой шум. Он досчитал до десяти и вынырнул.

— Я уж думал, ты решил утопиться, — услышал он голос Сакаты.

— Размечтался, — ответил Хиджиката, вытирая пену с глаз и противный мыльный привкус с губ.

— Да мне-то что, — хмыкнул Саката. — Плавать я все равно не умею, так что нырять бы за тобой не стал.

— Не умеешь плавать? А я был уверен, что ты наполовину тритон. Глаза как у дохлой рыбы, пялишься на русалку… у вас с Ямазаки, должно быть, много общего.

— Да пошел ты! — огрызнулся Саката. — Не твое дело, на кого я пялюсь! Топись давай, скорее, и проваливай.

— Куда я свалю, если утоплюсь? — хмыкнул Хиджиката. — Если я сдохну, то принципиально стану тебя преследовать в виде призрака.

— Как будто ты и живой этого не делаешь… — буркнул Саката.

— Что ты там вякнул?

— Ничего. Заткнись уже.

— Сам заткнись. И не заговаривай со мной больше.

— С радостью. Ты тоже.

Хиджиката выдохнул и взглянул на витраж. Русалка, рожденная из волшебных цветных стекол, обернулась к нему и кокетливо поправила рукой волосы. Взгляд ее неотрывно смотрел ему в глаза, рыжие пряди едва скрывали аккуратные небольшие груди. Хиджикате на миг стало не по себе, будто при нем начала переодеваться чрезмерно раскрепощенная девушка.

«Если подумать, то делать такие витражи в ванной для подростков — это подло», — тут же заметил упрямо не желающий уходить внутренний Хиджиката-брюзга.

«Да было бы там хоть что-то видно! С таким же успехом нужно и все античные статуи запретить, — поспорил с ним обычный Хиджиката. — К тому же, Саката хотя бы отвлекся на нее».

«Может, ничего и не видно, зато какой простор для пубертатной фантазии! — поспорил «брюзга». — А с Сакатой и так все ясно. Приглядись к ней повнимательнее! Длинные волосы, рельефный пресс и, очевидно, нет вагины. Никого не напоминает?»

«Ты спятил?! Мы ни разу не похожи! — Хиджиката устало откинул голову назад и для верности немного побился затылком о бортик. — На что ты намекаешь вообще?!»

«На то, о чем твержу с самого начала! — не унимался «брюзга». — Он признался, что неровно к тебе дышит, ты его сперва отверг, а теперь разделся и сел рядом с ним! И вы здесь только вдвоём! Ты хоть на секунду представь, как сильно ему приходится сейчас сдерживаться?!»

«Не пори ерунды, — Хиджиката закинул локти на бортик. — Во-первых, под пеной ни черта не видно, а во-вторых, как будто он никогда не видел мужские причиндалы. Что там может его заинтересовать?»

«А ты сам подумай», — посоветовал «брюзга» и, наконец, заткнулся.

«Да о чем тут думать… — Хиджиката закатил глаза. — Когда фантазируешь о девушках, то представляешь, какие они на ощупь: мягкие, нежные, податливые… А пацаны что? О чем там фантазировать?»

Он украдкой покосился на Сакату. Тот быстро отвернулся в противоположную сторону и сделал вид, будто заинтересованно изучает интерьер ванной. Хиджиката нахмурился и проследил за его взглядом, но, не найдя на стене ничего, кроме золотистого отблеска ламп, снова посмотрел на Сакату. Тот сидел немного сгорбившись и поглаживал рукой правое плечо — ровно в том месте, где его касались пальцы Сасаки. «Он это неосознанно делает? — подумал Хиджиката, прогоняя из головы дурные воспоминания дня. — Ему неприятно было то прикосновение?»

Саката потупил взгляд, уставившись в белую пену. Капля воды повисла на выбившейся пряди его челки и, будто выждав удачный момент, беззвучно нырнула вниз.

«А какое было бы приятно? — отрешенно подумал Хиджиката. — Что если бы я сейчас подобрался к нему ближе и, например, легко провел по его руке, от кисти до плеча, ему бы это тоже не понравилось? — и кончики пальцев Хиджикаты тут же запульсировали.

«А если бы я провел всей пятерней по его волосам, он бы позволил?» — и ладони невольно дрогнули от щекотки воображаемого прикосновения.

«А вот если бы я обхватил бортик по обе стороны от его плеч… интересно, насколько близко он бы подпустил меня к себе, прежде чем оттолкнуть?» — и Хиджиката почувствовал то, как приятно напрягаются мышцы рук, и то, как закипает вода между их телами по мере приближения… в его мыслях Саката ничего не делал, просто замер и смотрел с вызовом, будто спрашивая: «А сам-то насколько далеко готов зайти?»

По позвонкам проскочила волна мурашек, стало жарко, дыхание участилось. Хиджиката прикрыл рот ладонью, внезапно чувствуя, как в паху копится теплая тяжесть. «О черт! Нет-нет-нет! От чего…» — в панике подумал он. Тут же заметил, что Саката косится на него взглядом, и сделал вид, будто зевает, прикрываясь рукой.

«Так, успокойся немедленно!» — приказал себе Хиджиката, когда Саката отвернулся. — Совсем спятил?! Что за помутнение опять?! С недосыпа, наверное? Посмотри на него как следует — и сразу придешь в норму!»

Он настороженно перевел взгляд, стараясь дышать ровно. Саката откинулся лопатками на бортик и положил на него локти. Хиджиката заметил редкую серебристую поросль в подмышках — и почему-то подавился воздухом от увиденного.

«Так, теперь я знаю, что это его натуральный цвет волос, а не выпендрежный крашеный, только и всего, — попытался успокоить себя Хиджиката. — Это не повод смущаться так, будто я увидел волосы у него в паху… Стоп, а давно ли я смущаюсь, видя волосы у парней между ног?!» — возразил он своим мыслям. И, просто желая убедиться, что в Сакате нет ничего возбуждающего, снова взглянул на него.

Тот глубоко и медленно дышал, светлая кожа раскраснелась от жара воды, соски стали бледно-розовыми. От этого зрелища Хиджикату резко повело, и он приказал себе не пялиться туда, перевел взгляд выше. Он смотрел, как Саката пригладил непослушные волосы пальцами, убирая мокрую челку со лба, откинул голову, лег затылком на край бортика. Смотрел, как Саката тяжело сглотнул — аккуратный кадык дернулся под упруго натянутой кожей шеи. Смотрел, как на кончик его носа легко опустился мыльный пузырь и лопнул, как при этом Саката смешно поморщился…

Секунды терялись, и Хиджиката в ужасе понимал, что не может ни оторвать взгляд, ни совладать с собственным телом. Пенная вода, густой терпкий воздух, его собственная кожа — все вдруг пропахло клубничным шампунем. Мышцы в паху натягивались все сильнее, дрожь возбуждения гуляла по позвоночнику, кровь пульсировала в висках — и преодолеть это не помогали ни доводы разума, ни сила воли.

— Эй, — вдруг тихо позвал Саката, и Хиджиката чуть не рухнул в воду с головой, от неожиданности потеряв точку опоры. — Ты в порядке? Выглядишь неважно.

— В… все прекрасно, — живо заверил его Хиджиката.

— Точно? — с сомнением спросил Саката. — Ты покраснел и дышишь тяжеловато. Плохо переносишь духоту?

«Он заметил?!» — в ужасе подумал Хиджиката, но вслух ответил другое. — Нет, все чудесно. Обожаю горячие ванны, бани и все такое… А вот ты, кстати, выглядишь утомленным, и румянец нездоровый у тебя.

— Нет-нет, — живо возразил Саката. — Я давно не чувствовал себя так хорошо. На самом деле, обожаю париться. Ну, знаешь, мышцы хорошо расслабляет, токсины выходят и все такое. Но многие такое плохо переносят. Ты точно не рухнешь в обморок?

«Я рухну сквозь землю со стыда, если ты заметишь мой стояк, кретин! Свали нахрен отсюда!» — скрипнув зубами, подумал Хиджиката и бодро сказал:

— Точно все в порядке. Я сюда каждый день хожу и вообще люблю водичку как можно горячее. Прибавлю, если не возражаешь? — Хиджиката судорожно нащупал пальцами кран и повернул. — А вот за тебя я переживаю, серьезно! Ты красный, как вареный рак, тебя от духоты точно сшибет!

— Неееет, не сшибет! — Саката с натянутой улыбкой тоже начал поворачивать ближайший к нему кран с горячей водой. — Какое совпадение, я тоже люблю горячую-прегорячую ванну! Жар костей не ломит, как говорится! А вот ты если свалишься и пойдешь ко дну, то я тебя спасти не смогу, я же плавать не умею, забыл?

— Гарантирую тебе, что не упаду в обморок! — заверил его Хиджиката. — Думаю, я постараюсь вытащить тебя из воды, если ты отключишься. Потому что я в полном порядке!

— Уверяю, мое «в порядке» более в порядке, чем твое «в порядке»!

— Нет-нет, это мое «в порядке» на порядок порядочнее твоего!

— Да ты бредишь уже! — вдруг испуганно воскликнул Саката, театрально хватаясь за сердце. — У тебя взгляд расфокусирован и зрачки расширены! Умоляю тебя, вылезай из воды! Я дам тебе триста кнатов!

— Да кто хоть пальцем пошевелит за такие деньги! — вспылил Хиджиката. — И кто вообще так говорит?! Если больше двадцати девяти кнатов, то называй сумму в сиклях! Стоп, а сколько это вообще?.. — он сбился и начал загибать пальцы для счета, на миг позабыв об основной проблеме.

Но тут его отвлекли от этого увлекательного процесса. Краем глаза Хиджиката заметил, как вдруг из белых пузырьков в центре ванной выскочил едва заметный прозрачный силуэт. Разум еще не до конца осознал, что это, а тело уже замерло и затаило дыхание. Хиджиката перевел ошалелый взгляд со своих пальцев, скользнул им по перекошенному от ужаса лицу Сакаты и, наконец, посмотрел вверх. В нескольких метров над пенной поверхностью зависла в воздухе фигура Плаксы Миртл. Витраж с русалкой просвечивал сквозь ее мертвый бесплотный дух, и цветные стекла блекли за чернотой прозрачной мантии, ставшей ее саваном на веки вечные.

— Как мне сегодня повезло, — кокетливо сказала она. — Сразу два симпатичных юноши…

Хиджиката почувствовал, как ее голос запульсировал у него в желудке. Моментально все тело похолодело, несмотря на льющуюся из кранов горячую воду.

— АААААААААА! — услышал он рядом и внезапно осознал, что тоже кричит.

Хиджиката сам не понял, как выпрыгнул из ванны, будто по волшебству сумел оттолкнуться от воды.

— Какие грубияны! — услышал он за спиной, пока удирал так, словно от этого зависела его жизнь.

Чужой страх подстегивал, приумножал свой собственный, и эта неконтролируемая смесь жгла вены адреналином. Ничего не соображая, он долетел до ближайшей двери и толкнулся в нее плечом. Тут же запнулся о чужую ногу и больно рухнул на мраморный пол, скользя на локтях.

Когда легкие перестало распирать от частых вдохов, а чернота на периферии зрения очистилась, Хиджиката смог понять, что находится в центре раздевалки. Видимо, на мыльной пене он умудрился проехать по скользкому полу добрых два метра. Свежие ушибы на локтях и старые по всему телу тут же дали о себе знать ноющей болью.

Внизу кто-то сдавленно чертыхнулся и застонал. Хиджиката перевел взгляд — Саката лежал под ним на спине, болезненно щурился и потирал затылок.

— Что б тебя… что б эту гребаную школу с ее гребаными призраками… — выплевывал он ругательства, словно ему от этого становилось менее больно. Может, так оно и было: по крайней мере, Саката быстро проморгался, посмотрел на Хиджикату снизу вверх… и застыл, будто снова увидел привидение. Его губы дрогнули, как если бы он хотел что-то сказать, но вдруг передумал. Он сглотнул, перевел пораженный взгляд вниз, на свои бедра, где после падения они плотно соприкасались с чужими.

И только в этот момент Хиджиката все понял. Они прижимались друг к другу, обнаженные, разгоряченные от бега, покрытые скользкой мыльной пеной, с бешено колотящимися сердцами и… предельно возбужденные. Оба. Хиджиката чувствовал, как чужой твердый член упирается ему в ногу — и ему совершенно не нужно было смотреть туда, куда во все глаза пялился Саката, чтобы понять это. Все его тело обратилось в чувство: мышцы натягивались тугими нитями, кожа будто стала тоньше, возбуждение стучало в ушах, туманило голову.

— Эй, — услышал он вкрадчивый шепот. — Одно из двух. Или у тебя встает на призраков или… — звук усмешки Сакаты прозвучал, как лопнувшая струна. — Врунишка…

И одно только это слово, бархатисто прошуршавшее по коже плеча, оставляя след из мурашек, сорвало Хиджикату с тормозов. Он резко вскочил на ноги и бросился к душевым. Запер за собой дверь и тут же юркнул в ближайшую кабинку. Вывернул холодную на всю. Разгоряченную кожу резко обожгло, и Хиджиката коротко вскрикнул, ударился лбом о кафельную стену, чтобы хоть немного перебить боль, атакующую кожу шквалом ледяных иголок по всему телу.

Это помогло. Он вывернулся из-под душа и вжался в угол кабины, приходя в себя. Перед закрытыми веками все еще клубился багровый дурман, но он хотя бы начал слышать шум воды сквозь гулкое биение крови в ушах. Холодные капли с челки падали на часто вздымающуюся грудь и успокаивали ошалело колотящееся сердце. Но член оставался каменно твердым, все мышцы и нервы в паху скрутило в тугой клубок.

«Черт. Ну все. Я точно педик, — подумал Хиджиката и провел мокрой ладонью по лицу, остужая пылающую кожу. — И, хуже того, Саката теперь это знает… Черт, может, это просто воздержание, вот и встает на все подряд? Надо самоудовлетворяться каждый день, как все нормальные люди, и тогда я исцелюсь… Попробовать стоит! Представлять, например, девичью грудь… или округлые женские бедра… или… черт, что там представляют обычно? Черт, черт… хреново, когда так плохо с воображением! Надо представить себя кем-то озабоченным, проникнуть к нему в голову и думать так, как он… так… кто самый конченый извращенец в моем окружении? — ответ ему на ум пришел моментально. — Ну, естественно, кто же еще… ладно! Сойдет! — в отчаянии согласился он. — О чем думает Саката в такие моменты? Представь…»

Он закрыл глаза и запрокинул лицо к потолку. Серебристый свет люстр рассеивал красноту под веками. В белых вспышках он явственно увидел Сакату там, где только что его оставил — сидящим на полу в раздевалке. Обнаженный, облепленный пенными пузырьками, он оперся спиной о массивную скамью и бесстыдно раскинул ноги. Потемневший, взбугрившийся венами член, который минуту назад касался тела Хиджикаты, стоял так, что почти прижимался к животу. Саката жадно глотнул воздуха, облизал губы и потянулся к члену рукой. Пальцы бережно коснулись головки, погладили красную складочку крайней плоти. Ладонь медленно прошлась по всей длине, сжала…

«Я представляю что-то не то, ” — отрешенно подумал Хиджиката, но было уже поздно. Фантазия просочилась в мозг, словно яд, затопила разум. От пленительного запаха клубники кружилась голова, и Хиджиката совершенно потерялся в нем. Он видел, как Саката, часто сглатывая, двигал рукой по члену, как колыхалась от коротких вдохов его грудь, как левая рука царапала каменный пол, как туго натягивались мышцы бедер при каждом движении ладони вниз, как поджимались его ягодицы… Он не произносил ни слова, но Хиджиката видел, как губы его приоткрывались, складывались в разные формы, как если бы он пытался что-то сказать. Не переставая ласкать себя, Саката выдохнул, вытянул губы в подобие короткой натужной улыбки: «хи». Он зажмурился и вздрогнул от очередного движения, оскалился, верхняя губа дернулась: «джи». Рот распахнулся в судорожном вдохе: «ка». Красный кончик языка украдкой скользнул между блестящими полосками зубов, и в надрывной выдохе со стоном вырвалось: «та…»

Этот звук, томный и тягучий, отозвался эхом в опустевшем разуме, и Хиджикату накрыло. Волна дрожи пробежала вверх по позвоночнику и ударила в затылок, мышцы свело так, что он едва устоял. Скользя по кафельному полу и вжимаясь напрягшимися ягодицами в стену, он царапал непослушными пальцами швы плитки, лишь бы не позволить себе прикоснуться там, где хотелось сильнее всего. Он знал, что стоит ему сейчас просто сжать член, и он получит мучительно желанную разрядку. Но что-то внутри мешало ему, как если бы кукловод дергал его руки за ниточки, издевался над ним, наслаждаясь его сладкой агонией.

Саката в его голове продолжал еле слышно шептать его имя, выгибался от удовольствия, вздрагивал и задыхался. От этого в паху все сводило и дергало за нервы, и Хиджиката, не в силах больше терпеть, потянулся туда рукой. Он зажмурился сильнее, и ослепительно белая каменная комната, бледно-розовая кожа, серебристые завитки волос на запрокинутой голове — все вдруг утонуло в черноте. Она запорошила пеплом эту картинку, полную страстной жизни, и поглотила сознание космическим вакуумом. В раз стало мертвецки холодно. Хиджиката почувствовал, как земля уходит из-под ног, и он падает в черную бездну. Аромат клубники выгнала гнилостная вонь. Монотонный звон заполнил слух, а затем в уши ворвался отчаянный женский вопль. «Бежать! Бежать! — забились в припадке инстинкты. — Это — смерть». Но тело отказывалось шевелиться, а вокруг черным вихрем завертелись призраки, их рваные силуэты мельтешили перед глазами, затмевая все вокруг. Во рту стоял железный привкус крови, а ноздри будто забились сырой землей. Могильные черви закопошились под кожей, полезли в уши и глаза. Липкая паника пронзила все тело, разум забился в конвульсиях. «Тоширо!» — услышал он на задворках слуха ее крик, переходящий в булькающий хрип, будто из перерезанного горла. Хиджиката содрогнулся от ужаса — и его выбросило из зловещего видения.

Он обнаружил себя задыхающимся на полу в душевой. Ему почудилось, будто он покидал это место на целую вечность: твердая холодная гладкость кафеля под ладонью и ледяные уколы воды показались не от мира сего. На миг он испугался, что это все ненастоящее, и его истинное место — в том воплощении ада, откуда он едва смог вырваться. Слезы жгли щеки, всхлипы сжимали горло, все его до боли живое тело дрожало от пережитого кошмара, от первобытного неконтролируемого ужаса. Он несколько раз беззвучно прокричал — распахивал рот и чувствовал, как судорога сводит легкие, выдавливает панику, будто отраву. А затем, выжатый и опустошенный, он стиснулся в комок в углу кабинки. И, уткнувшись лицом в голые колени, бессмысленно забормотал: «Прости… прости… прости меня…»

Chapter Text

Хиджикату разбудил шум. Кто-то зашел в мужскую спальню, «благоухая» перегаром, запнулся на ровном месте и смачно выругался сквозь зубы. В пьяном бурчании отчетливо узнавался голос Сакаты. Несколько секунд была слышна возня и шуршание ткани, затем короткий жалобный скрип пружин матраса — и тишина. Когда от нее начало звенеть в ушах, Хиджиката сделал усилие и разлепил тяжелые веки. За высокими окнами занималась холодная заря, блеклый свет лениво проникал в окна, и от всех предметов в комнате на стены и пол стекали длинные сизые тени. По каменному отливу окна барабанили крупные капли: потеплело, и успевший выпасть за выходные снег зарыдал по скоропостижно скончавшейся зиме. Этот тоскливый промозглый звук забирался мурашками под кожу. Хиджиката поежился и обернулся туда, где услышал разбудивший его шум: Саката лежал в своей — и то хорошо! — постели и тяжело сопел во сне. Белая мантия валялась на полу, штаны были сняты только с одной ноги.

— Кретинский кретин, — сквозь зубы прошипел Хиджиката и поначалу планировал забить на него, но потом совестливо поднялся, стащил с придурка штаны и укрыл одеялом. Не хватало еще, чтобы Саката простудился и пропустил тонну занятий, домашки и тренировок!

Ложиться самому после этого уже не захотелось, да и желудок начало крутить от голода. Хиджиката промотал в голове воспоминания предыдущего дня: ну конечно, он практически ничего вчера не ел. А после того жуткого видения, которое внезапно атаковало его в душевой и выпило из тела последние силы, он едва дополз до спальни, мигом разделся и отрубился задолго до отбоя. «Что ж, — решил Хиджиката. — Это тоже неплохо. По крайней мере, я выспался и успею подготовиться к новой неделе еще до завтрака. Главное — выкинуть весь мусор из головы и сконцентрироваться на учебе».

С такой установкой день прошел продуктивно. Отчасти помогло то, что Саката на занятия ожидаемо не явился. Поначалу Хиджиката планировал рассказать Отосе о том, что ее подопечного не было в гостиной Гриффиндора после отбоя и что он где-то раздобыл алкоголь. Как староста, Хиджиката обязан был это сделать, но разговаривать с деканом о ее приемном сыне совершенно не хотелось. К тому же, Саката прогулял ее урок трансфигурации — этого уж она не могла не заметить. А если Отосе не спросила Хиджикату об отсутствии ее непутевого сыночка на занятии, то наверняка решила выяснить все самостоятельно. В семейные дрязги лучше не влезать — так решил Хиджиката и напрочь забыл о Сакате, нырнув в поток рутины.

Забыл ровно до ужина. Входя в Большой зал, он заметил в скоплении черных мантий одну, надетую только наполовину. Саката стоял посреди прохода между столами и смотрел на дверь, будто поджидал кого-то. Увидев Хиджикату в толпе, он резко направился к нему, словно стрела, пущенная в цель. Пристальный взгляд багровых глаз — спокойный, немигающий, будто весь мир остановился — отозвался у Хиджикаты легкой щекоткой в животе. Ощущение было приятным, и он тут же возненавидел себя за это. Саката приближался, и с каждым его шагом Хиджиката чувствовал, как будоражащее, запретное томление, невольно растекавшееся от груди к кончикам пальцев, усилием воли сменяется тревогой. По всему телу пробежал озноб, руки покрылись гусиной кожей — и внезапно от этого стало легче. Теперь Хиджиката знал, что способен выдержать эту встречу, с какими бы намерениями Саката к нему не направлялся. Что он сделает? Попросит о разговоре? Утащит куда-нибудь за руку? Не попытается же он его поцеловать на глазах у всех четырех факультетов, в самом деле?

Но его решили удивить и на сей раз. После этого продолжительного цепляющего взгляда, который казался громче крика, Саката, как ни в чем ни бывало, просто прошел мимо, слегка задев Хиджикату плечом.

— А, извини, — бесцветно сказал Саката, махнул рукой, не оборачиваясь, и вышел из Большого зала.

Хиджиката посмотрел ему вслед, разрываясь между недоумением и неуместным разочарованием. «Мне не показалось!» — уверил себя он, привыкший доверять своему шестому чувству. Только вот он понятия не имел, что Саката пытался ему этим сказать.

Нахмурив брови от напряжения мысли, Хиджиката сел рядом с Кондо, который успел расположиться за столом Гриффиндора рядом со знакомыми третьекурсниками.

— Жалкое зрелище, — печально сказала Ято, глядя в сторону выхода, где только что скрылся Саката.

— На нем лица нет, — сочувственно добавил Шимура. — Наш босс будто стал призраком самого себя.

Хиджиката успел удивиться этим комментариям, но тут же понял, что друзья сидели за спиной у Сакаты и просто не видели его лица, когда он выходил. Для них все выглядело так, будто он поспешил покинуть зал, едва заметил предмет своего безответного воздыхания. «Вот же придурок, разыграл тут любовную драму! — с раздражением подумал Хиджиката. — Заставляет всех переживать за себя!»

— Он прогулял сегодня не только занятия, но и тренировку, — покачал головой Кондо. — Совсем не дело… Тоши, поговорил бы ты с ним, а?

— Я уже говорил с ним, — ответил Хиджиката, принимаясь за ужин. — Не помогло, как видишь.

— Ээ?! — Кондо так и подскочил. — Когда?

— Вчера.

— В ванной старост, да? — криво ухмыльнулся Окита. — Хотя вряд ли, там наверняка не до разговоров было.

Хиджиката поперхнулся.

— Ванную старост я тебе еще припомню, гребаный садист, — пообещал он, постучав кулаком по груди.

— Так встреча прошла неудачно? — спросил Окита, разыгрывая сочувствие. — Я был уверен, что когда влюбленные встречаются обнаженными в одном помещении, то все происходит как-то само собой.

— Какие еще влюбленные?! — рявкнул Хиджиката и наверняка привлек бы к себе всеобщее внимание, если бы именно в этот момент на его удачу в Большой Зал не прилетели почтовые совы. Они закружили под потолком в поиске нужных адресатов, и громкий шум их крыльев и увещевательный клекот заглушили остальные звуки. Хиджиката мысленно поблагодарил этих умных птиц за своевременное вторжение и поймал свежий выпуск «Вечернего пророка»: он выписывал оба издания, как и некоторые другие студенты.

— Ты разве не знаешь, чем занимаются влюбленные наедине? — не унимался Окита. — Что ж, неудивительно, биологию в Хогвартсе почему-то не преподают. Но не страшно, я расскажу тебе. Смотри, например, у растений есть пестики и тычинки…

— Закрой свой пестик, пока я тебе тычинку не оторвал! — Хиджиката попытался ударить его свернутой газетой, но тот лихо увернулся. — Без сопливых я все знаю про размножение, только ко мне это не имеет отношения.

— А, значит, ты не в курсе, что между парнями тоже может быть соитие? — спокойно продолжал издеваться Окита. — Я объясню. У мужчин в заднице есть простата, и если ее потревожить…

Шимура-младший подавился чаем и громко закашлялся. Ято, совершенно не смутившись и не отрываясь от ужина, с безмятежным видом постучала ему по спине.

— Прекращай уже, а не то я твою простату потревожу, — угрожающе порекомендовал Хиджиката.

— О, я так и знал, что ты по этой части! — Окита ударил кулаком о ладонь, и его миловидное лицо засветилось нескрываемым садистским удовольствием.

— Какого хрена ты несешь? — сквозь зубы проговорил Хиджиката, снова замахиваясь газетой. — Порнухи пересмотрел?! Иди загрузи новое видео с порнхаба и сдохни от спермотоксикоза, Окита!

— Сдохни от разорвавшегося геморроя, Хиджиката!

— Подождите, подождите! — прервал их затянувшуюся пикировку Кондо и выхватил из рук Хиджикаты газету от греха подальше. — Тоши, ты действительно говорил с Гинтоки?

— Ну да, — устало выдохнул Хиджиката. — Мы все обсудили и во всем разобрались. Ничего не изменилось, разве что от совместных занятий временно придется отказаться.

— Я все понял… ты его отшил, поэтому он такой потерянный, да? Бедный Гинтоки… Как сегодня помню тот день, когда Отае отвергла меня впервые… — Кондо сочувственно покачал головой и принялся листать отобранную газету.

— Это ужасно. Мы должны придумать, как поддержать Гинтоки, — расстроился Шимура. — Его сердце разбито.

— Ну и сволочь же ты, Хиджиката, — сделал вывод Окита.

— Не заговаривай больше со мной, — подала голос Ято, продолжая увлеченно жевать четвертый пирог с мясом.

— Серьезно?! Я теперь виноват? — опешил Хиджиката.

— Да, — в унисон твердо ответили Окита и Ято.

— Нет, конечно, — тактично сказал Шимура-младший. — Тут нет ничьей вины, но помочь Гинтоки можешь только ты, Хиджиката. Ты же видишь, как он страдает! Он даже напился вчера из-за тебя!

— Ты переоцениваешь тонкость его душевной организации, — Хиджиката закатил глаза. — Саката напился, потому что мог напиться, вот и все.

— Но сделал он это именно вчера, после того, как вы встретились, — осторожно заметил Шимура-младший, с умным видом поправляя очки. — Возможно, в ванной старост произошло нечто такое, что заставило его напиться?

— Может, хватит говорить об этом? Не лезьте не в свое дело! — попросил Хиджиката и попытался выхватить у Кондо газету, чтобы окунуться в последние новости и дать приятелям понять, что разговор окончен. Но рука его ухватила лишь воздух.

Хиджиката нахмурился и бросил на Кондо удивленный взгляд: тот прижимал газету к широкой груди, кровь отхлынула от его лица, а глаза были по-детски испуганными. От дурного предчувствия у Хиджикаты перехватило дыхание. Только в этот момент он заметил, что в зале стало значительно тише. Он обернулся: некоторые студенты, держащие в руках «Вечерний пророк», боязливо посматривали на него и переговаривались.

— Что там? — упавшим голосом спросил Хиджиката у друга.

— Н-ничего, ерунда всякая, — неумело попытался соврать Кондо. — Моя любимая команда по квиддичу проиграла, только и всего.

— Дай сюда! — Хиджиката выхватил газету из его рук. На миг он подумал, не добился ли Сасаки того, чтобы слухи об их «романе» с Сакатой достигли прессы? Но тут же отмел эту единственную догадку — вся эта чушь за пределами Хогвартса никому не интересна! — и судорожно перелистнул рыхлую страницу. И сразу наткнулся на крупный заголовок: «Новое вторжение в имение семьи Хиджиката!». Кровь похолодела в его жилах, и взгляд исступленно покатился по строчкам:

«Сегодня после полудня в дом магической семьи Хиджиката вторгся злоумышленник. Погибших нет, но вдова предыдущего главы семейства подверглась заклятию Круциатус. Схватить налетчика не удалось, в данный момент идет расследование.

Напоминаем, что более года назад, летом, на имение семьи Хиджиката уже было совершено похожее нападение, в результате которого погиб глава семейства Хиджиката Тамегоро. Тогда преступника опознать не удалось, в этот раз он идентифицирован: им является 18-летний наследник клана Ято, Камуи. Есть основания предполагать, что предыдущее преступление также совершил он, хотя у следствия нет никаких доказательств или предположений, почему он решил выжидать такой продолжительный срок перед новым вторжением. Однако выжившие свидетели прошлогоднего преступления утверждали, что нападавшим был длинноволосый мужчина среднего роста и телосложения (других примет не выявлено, поскольку в помещении было темно, и преступника видели мельком). Мотив нападения, как и в прошлый раз, неизвестен, ценных вещей из дома не пропало.

Министерство Магии собирает свидетельские показания членов семьи Хиджиката, присутствовавших в имении в момент нападения. Все совершеннолетние представители клана Ято пройдут ряд допросов, что должно помочь выяснить актуальное местоположение преступника».

С фотографии в газете на Хиджикату холодным взглядом больших голубых глаз смотрел юноша, стоявший подле нынешнего главы клана Ято. Отец с сыном, очевидно, были пойманы фотографом на одном из фешенебельных мероприятий, которые часто проводятся в высших слоях магического общества. Юноша невинно улыбался и был безумно похож на свою сестру, а его длинные рыжие волосы лежали на плече, заплетенные в аккуратную косу.

— Паппи и Камуи попали в «Вечерний пророк»? — удивилась сидящая рядом Ято, увидев фотографию, и выдернула газету из дрожащих пальцев Хиджикаты. Окита и Шимура подскочили к ней с обеих сторон, чтобы узнать, что за новость так всех обеспокоила.

Хиджиката в полной прострации смотрел перед собой. Кажется, Кондо говорил ему что-то успокаивающее, но он не слышал, просто остановил бездумный взгляд на его добром открытом лице. Из головы будто выкачали все мысли, кроме одной, и она раскачивалась в опустевшем мозгу, словно маятник:

«Круциатус… он применил на ней Круциатус… он заставил ее страдать… невинную женщину… единственную в этой семье, кто добр ко мне… такой человек может быть убийцей… очень вероятно, что брат нашей Ято убил моего брата…»

— …Тоши, в прошлом году это точно был не Камуи! — услышал он звонкий девичий голос.

Эта фраза была настолько созвучна его размышлениям, что выдернула Хиджикату из плена собственного пораженного разума в реальность. Он медленно перевел взгляд на лицо Ято Кагуры и посмотрел так, будто видел ее впервые в жизни. Черт возьми, они с братом просто одно лицо! Фарфоровая кожа, тонкий нос, ясные сапфировые глаза… Точно такие же глаза сегодня жестоко смотрели на ни в чем не повинную женщину, которая корчилась от нестерпимой, сумасшедшей боли заклятия Круциатус… Но разве у такого беспощадного человека может быть этот упрямый честный взгляд, который так свойственен студентам Гриффиндора?

— Не подумай, что я выгораживаю своего глупого брата, я сама с удовольствием вышибу из него всю дурь при встрече! — разгневанно сверкнула глазами Ято, уцепившись за рукав Хиджикаты. — Но я хорошо помню ту ночь: мамми вечером увезли в реанимацию, и мы все до следующего дня просидели в коридоре больницы. Утром паппи попросил газету, чтобы немного отвлечься от беспокойства, и прочитал нам о нападении на твой дом — поэтому я хорошо запомнила! Так вот, Камуи был с нами все время. Я, конечно, засыпала иногда, но ненадолго. А паппи точно не сомкнул глаз, и он сможет подтвердить мои слова! Да и брат стал сам не свой лишь совсем недавно, после того, как мамми… — она замолчала и поникла, выпустив из пальцев его рукав.

Хиджиката выслушал это объяснение, но не смог ничего ответить. Мысли его запутались в такой тугой клубок, что он не мог вытащить из него ни одной зацепки. Больше года он пытался узнать хоть что-то об убийце брата — кто, зачем, кому это было нужно? — и вдруг эта новость сваливается ему на голову. Есть имя, но по-прежнему ничего не ясно. А теперь еще выясняется, что у него есть алиби. Может ли Ято Кагура ошибиться с днем? Точно нет: в этом Хиджиката был уверен, как ребенок, чью мать тоже нередко увозили в реанимацию; он помнил каждый такой день, наполненный ужасом неизвестности и тягостного, тянущего за жилы ожидания, когда из дверей покажется доктор и вынесет приговор. Может ли Ято Кагура врать? Как бы ни хотелось Хиджикате верить в непогрешимую честность гриффиндорцев, такую вероятность он не отметал полностью. Однако интуиция говорила, что ее слова правдивы… Тогда зачем этот Камуи ворвался в его дом и пытал несчастную вдову брата? Он сообщник? Последователь? Подражатель? Или он вовсе никак не связан с убийцей? Надо немедленно отправляться домой и постараться узнать больше информации…

— Я давно говорил, что все Ято — убийцы! — раздался уверенный голос, заглушивший тихое перешептывание.

Все студенты мигом замолкли и оглянулись на стол Слизерина. Хиджиката, который уже раздумывал, как ему быстрее попасть домой, отстраненно покосился туда взглядом. Ну, конечно! Ито. Эта новость ему на руку, и он не упустит такую возможность отомстить за свое позорное избиение.

— Эти психи Ято с младенчества растят своих детей машинами для убийства. Видите? — Ито ударил ладонью по раскрытой газете. — Они не чураются применять даже Непростительные заклятия! Их надо не то что отправить в Азкабан навеки, а попросту истребить, как стаю взбесившихся псов! Мир сошел с ума, раз принимает Ято в высшем магическом обществе, а их сумасшедших отпрысков — в Хогвартсе!

— Это уже слишком! — тут же вскочил с места Шимура, заслоняя собой подругу, как если бы ей угрожала физическая расправа. — Немедленно забери свои слова назад и извинись перед Кагурой, она не сделала ничего плохого!

— Правда, что ли? — Ито скептически вскинул бровь. — Кажется, у тебя не очень хорошая память.

— Что, Ито, все никак не перебесишься, что проиграл девчонке? — подал голос Окита, гадко ухмыляясь.

— Ты про то, что он стал жертвой нападения вашей шайки бандитов под названием «Мастера на все руки»? — вступился за своего студента Такасуги и тоже поднялся с места, будто готовился к массовой потасовке между факультетами. — Наконец-то вы признались, что это не было самозащитой с вашей стороны. Хотя после сегодняшней новости это стало очевидно в любом случае. Можете собирать вещи вместе со своим кучерявым боссом.

— Ничего не очевидно! — услышал Хиджиката собственный громкий голос.

Все в Большом Зале вмиг замолчали и посмотрели на него: кто-то с сочувствием, кто-то с любопытством. Такасуги же недоуменно прищурился: кажется, он уже списал Хиджикату со счетов из-за шокирующей новости и решил, что тот не станет вмешиваться и снова защищать Ято. И именно это заставило Хиджикату взять себя в руки, развернуться на скамье лицом к толпе и продолжить:

— Никто не говорил, что это не было самозащитой, Такасуги. Ито свою версию произошедшего тоже доказать не смог, так что нечего трепаться попусту.

— Возможно, ты не понял, Хиджиката, — медленно и спокойно произнес Такасуги, будто беседуя с душевнобольным. — Скорее всего, это именно брат вашего маленького ловца убил твоего брата.

— Скорее всего, моего брата убил не он, — отрезал Хиджиката. — Я буду так считать, пока не доказано обратное. Презумпцию невиновности никто не отменял, а у этого Камуи есть алиби на ночь вторжения.

— Алиби? — вдруг подал голос Сасаки. — И кто же его подтвердил? Близкий родственник? — он кивнул на Ято Кагуру и хмыкнул. — Хиджиката, ты уверен, что мракоборец может быть настолько наивным?

— А ты на слово поверил тому, что написано в какой-то статейке. И кто из нас наивен? — парировал Хиджиката.

— «Пророк» — уважаемое издание, одобренное Министерством, — сказал Сасаки, словно оскорбленный таким сомнением в главном правительственном медиа.

— И поэтому все, что там напечатано — истина в последней инстанции? — спросил Хиджиката с вызовом. — Газеты любят раздувать шумиху, иногда обоснованно, а иногда нет. Вывернуть факты так, чтобы из этого создать массу сплетен и пересуд — Сасаки, тебе это должно быть знакомо, как никому другому здесь, — не удержался Хиджиката от упоминания недавнего скандала. — Так что я действительно предпочту верить Ято, чем…

— Хватит называть меня по фамилии! У меня имя есть!

Хиджиката замолчал и сочувственно посмотрел на Кагуру. Она, поймав его взгляд, вспыхнула от стыда и негодования, развернулась и бросилась из Зала вон. Шимура, не раздумывая, побежал за ней. А Хиджиката остался стоять и молча смотреть ей вслед. Кагура не могла признать себя частью собственной семьи, и наверняка это было так же больно, как когда семья не желает признавать своей частью тебя. Эта отстраненная мысль почему-то укрепила Хиджикату в уверенности, что Кагура говорит правду. С другой стороны, Ято Камуи мог и обмануть ее и отца, убаюкать заклятием и тихо улизнуть. Но зачем, зачем…

— Удивительный ты человек, Хиджиката, — нарушил молчание Такасуги. — Сколько еще твоих близких должно погибнуть и пострадать, чтобы ты перестал вступаться за посторонних тебе людей?

— Никто не обязан отвечать за поступки своих родственников, — ответил Хиджиката, продолжая смотреть на распахнутые двери, где только что скрылась Кагура. — Этот Ято Камуи — зацепка, он неспроста вломился в мой дом. Но я очень сомневаюсь, что в прошлый раз это был он же.

— А кто еще? — хмыкнул Такасуги. — Других подозреваемых нет, да и приметы совпадают.

— Какие приметы? Длинные волосы и средний рост? — спросил Хиджиката и саркастично усмехнулся. — С таким же успехом убийцей может оказаться Кацура. Черт, даже я под это описание подхожу! Так, может, это я напал на собственный дом? Мое алиби тоже только родственники могут подтвердить.

— Если подумать, Хиджиката, мотив у тебя как раз был, — подал голос Ито.

Все в Зале, даже Такасуги и другие слизеринцы, устремились к нему удивленными взглядами.

— Сами подумайте, — не растерялся Ито, обращаясь к своим товарищам. — Теперь он — глава уважаемой семьи, в его руках целое состояние. Через несколько лет он станет совершеннолетним и сможет всем этим полноправно владеть и управлять. Для нищего магла это ли не предел мечтаний?

Такасуги с сомнением пожал плечами, очевидно, не желая прилюдно спорить с однокурсником, но и поддерживать его точку зрения не собираясь.

— Ито… — выдохнул Хиджиката, который от абсурдности обвинения даже не нашел в себе сил возмутиться. — Это звучит слишком по-ублюдски даже для тебя, — и с этими словами он направился к выходу, не желая тратить больше ни минуты на глупые споры.

— Ну, я-то как раз родился в законном браке, если ты об этом, — напомнил Ито и брезгливо поморщился. — А не вылез из какой-то магловской шлюхи.

Хиджиката прирос ногами к полу. Секунду ему казалось, что он ослышался, но слова были сказаны громко и отчетливо. Их смысл достиг разума, в голове что-то щелкнуло — и в тот же момент ярость пробежала огненной змеей по венам, взвилась к кончикам пальцев. Палочка надежно легла в руку. Зрение стало туннельным, словно у хищника, ведомого инстинктами и видящего перед собой цель, в которую он в следующую секунду вцепится зубами. Хиджиката больше не думал, все барьеры в голове смело напрочь единственным желанием — немедленной расправы. И лишь на обочине восприятия он услышал:

— Считаю до трех. Один…

Красная искра пролетела через весь зал и со свистом пушечного ядра ударила в стену — всего в нескольких сантиметрах от головы перепуганного Ито. Он икнул и сдавленно спросил:

— А где два и три?

Хиджиката перевел ошалелый взгляд ко входу в Зал, откуда только что выпорхнуло заклинание, опередившее на секунду его собственное. Под величественным сводом высоких дверей стоял директор Хогвартса собственной персоной.

— Не знаю о таком, — протяжно ответил он, опуская руку, сжимающую палочку. — Мужчина в своей жизни должен слышать только «один». А еще, если он уважает себя, то не должен так отзываться о чужих матерях. Ито, если я еще раз услышу такое в моей школе — не промажу. Будь уверен.

Ито нахмурился и надул губы, словно несправедливо наказанный ребенок, и демонстративно отвернулся.

— Профессор! — Хиджиката вспомнил, что собирался делать, пока его не отвлекли, и подскочил к Мацудайре. — Мне срочно нужно домой!

— Нет! — громогласно и безапелляционно заявил директор. — Тебе срочно нужно обучить свою птицу приносить письма тому, кому нужно, — директор развернулся и только тогда Хиджиката заметил, что на его левом плече сидит маленький черный филин. Его перья торчали во все стороны, громадные круглые глаза часто моргали, и весь он выглядел загнанным и ошалевшим, будто за день облетел весь земной шар по нулевому меридиану.

— Тецу! — позвал Хиджиката, и только тогда филин узнал его и бросился навстречу. Вцепившись короткими коготками в ткань рукава мантии, он прильнул к Хиджикате. И, словно ласковый домашний кот, принялся тереться головой о его грудь, довольно воркуя и содрогаясь всем своим маленьким пухлым тельцем.

— Что ты тут делаешь? — спросил Хиджиката, почесывая короткие перышки на макушке филина.

Тецу родился слабым и едва годился для почтовой службы, поэтому бывшие хозяева хотели избавиться от него. Волей случая Хиджиката подслушал их разговор, и жалость сдавила ему сердце. Он выкупил несчастную птицу, и та, словно все понимая, стала питать к новому хозяину безграничную благодарность и любовь. Толку пока от Тецу было мало: он был медлителен и частенько ошибался с адресатом. Но Хиджиката все равно считал его лучшим приобретением прошедшего лета. В конце концов, навыки можно развить, а заслужить преданного соратника — куда сложнее.

— В следующий раз, когда твоя корреспонденция попадет ко мне, она останется у меня, — строго сказал Мацудайра и протянул письмо. Хиджиката моментально узнал на конверте собственный фамильный герб, и сердце его лихорадочно заколотилось.

— Спасибо, профессор! — выпалил он и пулей вылетел из зала. Тецу, не удержавшись за его рукав, неуклюже вспорхнул, покружился в воздухе, пуча глаза, потом сориентировался в пространстве и бросился за хозяином.

Хиджиката хотел прочитать письмо в спальне Гриффиндора, где его никто не мог бы сейчас побеспокоить, но не стерпел и надорвал конверт по дороге. Записка была написана аккуратным женским почерком, но резкие запятые и слишком длинные петли в буквах выдавали спешку автора:

«Тоширо,

Я надеюсь, Тецу сможет доставить тебе письмо прежде, чем ты узнаешь эту новость из вечерних газет. У нас произошла неприятность — в дом ворвался посторонний. Никто не пострадал. Мы все живы-здоровы, из дома ничего не пропало, переживать не о чем. Мы отделались легким испугом. Пока не ясно, этот ли Ято — причина нашего горя, приключившегося в прошлом году. Мы не знаем точно, но часть семьи не верит, что это мог быть кто-то еще. Они так хотят возмездия для преступника, что готовы обвинить в убийстве этого жестокого мальчика без всяких доказательств. Как бы то ни было, уверена, что больше он к нам не проникнет. На всякий случай я найму дополнительную охрану. Я очень прошу тебя только об одном — не приезжай домой, оставайся в Хогвартсе до конца учебного года. Так будет безопаснее для всех нас. Этот Ято теперь станет искать тебя. Будь начеку, слушайся директора и держи голову в холоде».

Хиджиката трижды перечитал записку от вдовы брата, каждый раз запинаясь на словах: «Этот Ято теперь станет искать тебя».

«Зачем? Что ему нужно? — думал Хиджиката, быстрым шагом бесцельно двигаясь по коридору — просто чтобы хоть куда-то идти. — И какой смысл меня искать — и дураку понятно, что студент Хогвартса находится в школе в разгар учебного года! Он заявится сюда? Или будет ждать рождественских каникул, когда многие ученики уезжают к родителям, и тогда снова вломится в наше имение? Но опять же — зачем? Сначала он вторгся в мой дом, где меня точно не было… ну, конечно! Он применил Круциатус не просто так! — осенило Хиджикату. — Пытками он добился какой-то информации, узнал что-то обо мне, и теперь я ему по какой-то причине нужен! Понять бы его цель… мне точно что-то недоговаривают! Очевидно, что у Министерства давно есть подозреваемый, иначе бы они не прислали сюда этих чертовых дементоров охранять границы школы! Эти монстры Азкабана работают по их наводке уже больше года. Но кого они ждали все это время?.. Вряд ли этого Камуи, ведь он только сейчас что-то выяснил про меня, только сейчас заявил о себе. Или Министерство давно его подозревало, но улик для задержания не было? И неужели это он пытался пробраться в школу год назад… — от нахлынувших воспоминаний о той ужасной ночи Хиджиката крупно вздрогнул и ускорил шаг, как если бы почувствовал за спиной дыхание погони. — Черт! Столько вопросов — и ни одного ответа! Эх, если б можно было выбить информацию из какой-нибудь правительственной шишки… Черт, да о чем это я?! Мне не говорит всю правду даже моя семья! В мой дом вломился преступник, которому нужен я! Он пытает близкого мне человека, а меня заставляют сидеть здесь и всячески опекают… — Хиджиката с силой сжал письмо в кулаке. — Но если я — его цель, то, вернувшись, я наверняка навлеку на свой дом еще больше беды… А если сбежать и попробовать все выяснить самому?.. То я наверняка вылечу из школы и прощай карьера мракоборца! Черт! Черт! Она права, оставаться в Хогвартсе — это самое разумное решение, но… как же хочется уже стать взрослым и сильным!»

Ноги сами привели его к мужской спальне. Здесь никого не было. За большими окнами хмурилось небо, со стороны Черного озера к Хогвартсу с угрожающим грохотом плыла огромная грозовая туча. В середине декабря она казалась неестественным явлением, сгустком темной магической энергии, будто на школу надвигалась разъяренная и неукротимая мощь обскури. Хиджиката стоял посреди комнаты с пустыми кроватями, и ему почудилось, что даже эта спальня, подозрительно светлая и тихая, обманывает его. Он знал, что где-то во внешнем мире бродит человек, пытавший и убивавший его родных — вероятно, даже не один человек! — а он, Хиджиката, не может ничего с этим поделать, потому что он слабый никчемный ребенок. И ему остается, будто принцессе из сказки, сидеть здесь, в этом замке, под защитой сильнейшей магии, армии дементоров и «рва» Черного озера, кишащего волшебными тварями. И он ничего не может сделать, кроме как ждать, когда взрослые будут пытаться решить проблемы его семьи. Ни-че-го.

Эта мысль сдавила его разум в тиски, тело содрогалось от бессильной ярости, сдерживаемая энергия бурлила внутри и не находила выхода. За окном раскатисто прогремело, молния залила комнату ослепительной вспышкой. Хиджиката стиснул зубы, чтобы не закричать от досады — и от этого виски вмиг прострелило острой болью, а глаза заволокло мутной густой пеленой. Что происходило дальше, он помнил смутно…

Когда Кондо вошел в спальню, Хиджиката сидел на одной из уцелевших кроватей и со спокойным видом методично двигал палочкой — когда страдаешь неконтролируемыми вспышками гнева, заклинанию Репаро учишься очень быстро. Кондо постоял у входа, впечатленный масштабами бедствия, затем подсел к Хиджикате и молча принялся помогать ему приводить комнату в порядок. Магия лилась из кончиков двух палочек, скрепляла деревянные куски и щепки, склеивала стекло, вбивала выпавшие гвозди. Тецу, глядя на это мирное созидание после хаоса, который ему в ужасе пришлось наблюдать всего минуту назад, спокойно задремал, запустив коготки в прикроватную тумбу. Хиджиката слушал его сонное воркование, чувствовал плечом безмолвную поддержку лучшего друга — и сейчас это было для него нужнее и ценнее любых слов. Хоть он и прекрасно понимал, что разговора не избежать.

— Как ты, Тоши? — участливо спросил Кондо, когда последний красный балдахин занял свое законное место на деревянном пологе кровати.

— Паршиво, — обессиленно признался Хиджиката, пряча палочку в рукав.

— Не слушай бред Ито, — миролюбиво сказал Кондо. — Ты же видел, как Такасуги на него посмотрел? Даже он понимает, что это чушь, хотя сам недолюбливает маглов.

Хиджиката недоверчиво взглянул на него и вздохнул. Кондо серьезно думает, что его так сильно вывела из себя подобная ерунда? Что ж, если так и если он при этом все равно пришёл его поддержать, то это действительно самая ценная дружба, какая может случиться с человеком.

— Мне нет дела до Ито, — ответил Хиджиката. — Я получил письмо из дома. Ято Камуи ищет меня, и мне не стоит приезжать. И это логично, но… — он запнулся и выпалил. — Кондо, меня это с ума сводит! Мне ничего не говорят, опекают, будто несмышленыша какого-то, а сам я не могу докопаться до правды, сидя здесь! Я никого не могу защитить, а в это время люди страдают из-за меня!

— Тоши, — Кондо успокаивающе сжал его плечо. — Иногда лучшее, что ты можешь сделать — это довериться старшим. Ты действительно еще ребенок. Ты пережил больше, чем некоторые взрослые, но твоя семья хочет, чтобы ты нормально провел хотя бы остаток детства. Это дорогого стоит.

— Не могу я оставаться ребенком, когда происходит такое! — воспротивился Хиджиката. — Моей семье грозит опасность! И так будет до тех пор, пока преступник не отправится в Азкабан! Ты понимаешь?! Наконец-то появился шанс найти убийцу брата, а меня вынуждают сидеть здесь! Письмо из дома… оно сумбурное, там явно куча недосказанностей! Они знают больше, чем говорят! И я уверен, что если бы смог вернуться домой, то добился бы от них всей правды!

— А что там в записке? — спросил Кондо. — Откуда ты знаешь, что этот Ято ищет тебя?

— Это единственное, что написано там открытым текстом, — озадаченно сказал Хиджиката и закопошился во внутренних карманах мантии. — Черт, куда же я сунул эту записку…

— Это не она? — спросил Кондо, поднимая с пола и разворачивая смятый клочок пергамента. — «Если ты не ссыкло, жду тебя сегодня в 18:00 в закрытом мужском туалете на пятом этаже. Надо поговорить», — прочитал он и нахмурился. — Не похоже на письмо из дома… Эй! Это же почерк Гинтоки!

— Чего? — Хиджиката выдернул записку из рук друга и перечитал. — Где ты это взял?

— У тебя сейчас из кармана выпало.

— Впервые это вижу. И он мне ничего не передавал… — начал было Хиджиката, и тут же понял, вспомнив последнюю встречу с Сакатой. Его кричащий взгляд, его тычок в плечо… да, именно в этот момент он незаметно подсунул записку! Кто бы мог подумать, что этот идиот пустит в ход свои воровские навыки не для того, чтобы неуловимо умыкать у зевак кошельки! Еще и выбрал самое неподходящее время: сейчас у Хиджикаты не было никакого желания разговаривать с ним. Пусть Саката думает, что он струсил, если ему так нравится!

— Пойдешь? — спросил Кондо, взглянул на часы. — Уже две минуты седьмого, он ждет тебя.

— Не-а, — помотал головой Хиджиката. — Не о чем говорить. К тому же, я все равно опоздал.

— Уверен, за две минуты он… — заговорил Кондо и вдруг замолчал и вскочил. За его спиной всполыхнула молния и осветила его перекошенное в ужасе лицо.

— Что случилось? — с упавшим сердцем выдавил из себя Хиджиката.

— Закрытый мужской туалет на пятом этаже… — оцепенело произнес Кондо, а затем отмер, схватил друга за руку и потянул за собой. — Скорее! Мы должны спасти Гинтоки!

Хиджиката летел по коридору за Кондо, не желая тратить ни секунды на вопросы. Он понятия не имел, во что мог вляпаться Саката на этот раз — этот идиот был отменной приманкой для проблем. Но паника, охватившая Кондо, который явно знал куда больше, передалась Хиджикате. Так на адреналиновой волне они за минуту добрались до нужной комнаты. Уже у приоткрытой двери они услышали шум бьющегося фарфора и хлещущей воды.

— Отпусти, чудовище! — услышал Хиджиката сдавленный вопль Сакаты и похолодел. Дрожащие пальцы сжали палочку, и он ворвался в туалет, пинком распахнув тяжелую дверь.

И так и обмер.

Посреди туалета, занимая половину довольно просторной комнаты, раскинул свои щупальца гигантский осьминог. Его огромная овальная голова колыхалась почти под самым сводом высокого потолка, белесая кожа щетинилась твердыми наростами, а из-под морщинистых складок на макушке выпучились два чудовищных шара глаз со злыми прямоугольными зрачками.

Хиджиката знал, что на дне Черного озера обитает гигантский кальмар, но, несмотря на свои размеры, он был наимилейшим созданием с миролюбивым характером. И он уж точно никогда не покидал свой водоем. А откуда могла взяться эта тварь внутри замка и как она умудрилась забраться аж на пятый этаж — это даже по меркам магического мира было загадкой. Пару секунд Хиджиката тупо моргал, ничего не понимая, а потом увидел то, что мигом привело его в чувство: в одном покрытом тремя рядами присосок щупальце в несколько колец был скручен Саката. Он сумел высвободить одну руку и вцепился в мутно-белую скользкую кожу, пытаясь не дать себя задушить, а его школьная мантия грязной тряпкой валялась на полу в огромной луже.

Хиджиката тут же лихорадочно начал перебирать в голове заклинания, чтобы решить проблему одним ударом и при этом не навредить Сакате, но его опередили.

— Стоооой! — закричал Кондо и с голыми руками бросился на чудовище.

Осьминог покосился на него своими уродливыми глазами, затем молниеносно окольцевал Кондо несколько раз вокруг тела и с легкостью кошки, играющей с клубком, швырнул его на пол. Хиджиката успел испугаться, что чудовище пришибло его насмерть, но Кондо как ни в чем не бывало приподнялся, потирая затылок.

— Что ты творишь?! — в сердцах гаркнул на него Хиджиката и поднял палочку, вознамереваясь пустить монстра на фарш самым жестоким заклятием из своего арсенала.

— Тоши! Не убивай его! — вдруг отчаянно заорал Кондо. — Это Ямазаки!

— Чего… Где? — опешил Хиджиката, пытаясь разглядеть незаметного студента в одном из свободных щупалец.

— Этот осьминог! Это Заки! — тыкая пальцем в гигантскую тварь, крикнул Кондо.

— Это?! — вытаращился на него Хиджиката. — Этот монстр — Яма…

Но стоило ему отвлечься, как щупальце, словно хлыст, ударило его в бок и сбило с ног. Хиджиката отлетел к стене и несколько секунд не мог даже вдохнуть от боли в ребрах.

— Тоши, ты как?! — крикнул Кондо, подползая к нему с испуганным лицом.

— Нормально, — прошипел Хиджиката, потирая ушибленный бок. — Сам-то в порядке?

— Я не очень в порядке, если вам интересно! — из последних сил заорал на них Саката, и тут же кончик щупальца надавил ему на горло, перекрывая доступ кислороду. И без того бледное лицо Сакаты приняло пугающий синюшный оттенок.

— Ну всё! — рявкнул Кондо.

Он вскочил, взмахнул палочкой, но щупальце моментально обмоталось вокруг его талии и с чудовищной силой вздернуло к потолку. Палочка улетела в сторону, а заклинание ударило в стену, обрушив крупные осколки кирпичной кладки на умывальники и вызвав этим новый фонтан из прорванного водопровода. Кондо швыряло из стороны в сторону в плотном коконе, а рядом с ним задыхался Саката. Одно из щупалец безжалостно обернулось вокруг его щиколоток и потянуло за ноги вниз — очевидно, чтобы он как можно скорее перестал дышать. Саката забился в тугом кольце, и ему удалось вытащить из хватки одну ногу. Он в отчаянии стал пинать щупальце, сжимающее вторую его лодыжку. После очередного удара скользкая хватка сорвалась, стаскивая с Сакаты обувь и брюки.

Все это произошло за считанные секунды, в которые Хиджиката едва мог снова сделать вдох. Превозмогая боль в ребрах, он поднялся и махнул палочкой в сторону чудища, метя прямо промеж громадных глаз:

— Петрификус Тоталус!

И в ту же секунду на пути выпущенной стрелы заклятия пронесся зажатый в щупальце Кондо. Бледно-голубая вспышка угодила ему прямо в голову, и он застыл, словно игрушечный солдатик в руках жестокого ребенка.

— Твою ж… — выругался Хиджиката.

Он пошатнулся и приготовился к новому «выстрелу», но тут почувствовал, как туловище сжимает холодное мокрое щупальце. Пол моментально улетел из-под ног, кровь ударила в затылок, и палочка выпала из обессилевшей руки.

«Это конец. Я сейчас умру, — отчетливо понял Хиджиката, повиснув вниз головой и ощущая скользкое давление на горле. — Ямазаки убьет меня».

Внезапно эта мысль оказалась настолько нелепой, что перевернула его сознание сильнее и четче, чем щупальце — его тело. Ямазаки — самый неприметный студент потока, тихий спокойный ботаник, миролюбивый и трусоватый, немного не от мира сего. Ямазаки, над чьей заурядностью и безнадежной влюбленностью в русалку из Черного озера беззлобно потешались сокурсники. Ямазаки, который обычно пасует перед любой превосходящей силой, а своего старосту боится сильнее смертельного заклятия… вот он убьет их всех?! Да черта с два! Даже если он вдруг обернулся какой-то магической тварью — черта с два!

— Ямазаки! — взревел Хиджиката, не ощущая больше ни страха перед неминуемой смертью, ни боли в сдавленных ребрах. Его переполнял праведный гнев, и Хиджиката словно черпал в нем силу. За окном вздрогнула вспышка молнии, и в туалетной комнате вдруг все замерло. Затем потолок с полом вновь медленно поменялись местами, и Хиджиката почувствовал, что хватка ослабла. Теперь его держали бережно, как дорогую фарфоровую куклу. Он посмотрел перед собой и наткнулся на испуганный взгляд монстра.

И тут Хиджиката все понял.

— Ямазаки, немедленно опусти нас на пол, — приказал он, и чудище мигом повиновалось, раскатав щупальца по мокрому полу. — А теперь вспомни свой человеческий облик, — строго добавил он, едва почувствовал ступнями твердость кафельного пола. — Вспомни хорошенько, как ты обычно выглядишь. Вспомни во всех деталях: свое человеческое лицо, волосы, руки… Хорошенько представь себе все это. Давай же, постарайся! Ты сумеешь вернуться в прежнее состояние.

Пугающие выпуклые глаза с силой зажмурились, словно у боящегося темноты ребенка. И тут же вокруг громадной фигуры возник белый искристый свет, который испарил ее. И вместо гигантской твари на полу остался сидеть безобидный голый темноволосый парень.

Хиджиката тяжело вдохнул, надрывно выдохнул и медленно поднял свою палочку. Опасность смерти миновала, но ярость так и не была выпущена, она продолжала циркулировать по венам, разгоняя кровь, пульсировала в кончиках пальцев и искрами билась в волшебной палочке.

— Ямазакииии, — исступленно прорычал Хиджиката.

Однокурсник, не успевший толком обрадоваться возвращенному человеческому обличию, коротко вскрикнул и сжался на полу, прикрывая голову руками. Его жалкие попытки защитить себя после всего, что он натворил, выбесили Хиджикату еще сильнее. Магия бурлила в сердцевине палочки, и та дрожала в руке, требуя выпустить эту волшебную мощь на волю.

— Фините Инкантатем! — гаркнул Хиджиката, и его палочка взметнулась за спину Ямазаки, ударяя в заколдованного Кондо. Тот резко сел, заполошно огляделся и с дурацкой улыбкой от уха до уха подполз к Ямазаки, шлепая руками и коленями по луже.

— Закииии! Ты смог! Ты смог! Это даже подводное животное, как ты и мечтал! У тебя получилось! — радостно воскликнул Кондо и в своей привычной манере сдавил приятеля за плечо, выжимая из Ямазаки слабую улыбку.

— Что у него получилось?! Не убить нас?! — взбешенно заметил Саката, сидя в трусах на сыром полу и прижимая к груди мокрую мантию, которая почему-то в этот момент оказалась для него дороже и нужнее утерянных штанов.

— Ты не понял… — начал было Кондо, но Хиджиката его перебил:

— Зато я понял.

Что-то в его голосе заставило Ямазаки застыть, испуганно сглотнуть и жалобно посмотреть на Хиджикату снизу вверх. Но тот не испытывал ни капли сострадания к тому, кто только что едва не стал убийцей по вине собственной блажи.

— Я знал, что ты отбитый, Ямазаки, но никак не мог подумать, что твоя глупость зайдет так далеко… — голос Хиджикаты клокотал злобой. — Поверить не могу… Я не верил, когда в сентябре ты целый месяц таскал во рту лист мандрагоры и шепелявил, как старый дед. Не верил, когда ты радостно размахивал в спальне не пойми где найденной куколкой «мёртвой головы»… Думал, это лишь твоя придурь. Но сейчас ты чуть не погубил трех студентов… Что ты скажешь в свое оправдание?!

— Эээ, — протянул мертвенно-бледный Ямазаки, и взгляд его забегал. — Нууу… у меня же все получилось? И никто не умер…

Хиджиката рассвирепел. Он размахнулся и пнул Ямазаки под голый зад. Тот коротко вскрикнул, даже не пытаясь отползти.

— Да если бы не я! — заорал во весь голос Хиджиката, каждую фразу сопровождая новым пинком. — Ты бы! Уже! Стал! Мутантом! А мы бы! Сдохли! По твоей! Вине!

Ямазаки извивался под градом ударов, беспомощно силясь прикрыть самые чувствительные части тела.

— Стой, стой, Тоши! — всполошился Кондо, оттаскивая разбушевавшегося Хиджикату от хнычущего Ямазаки. — Он давно и тщательно готовился стать анимагом, он все просчитал! Просто Гинтоки оказался не в то время не в том месте!

— Это анимаг?! — заорал Саката, тыча пальцем в Ямазаки. — Это уродливое чудище с тентаклями?!

— Вот именно! — вырвался Хиджиката и обрушил свой гнев на Кондо. — А ты все знал! Ты молчал и позволил ему… зачем?! Если бы хоть что-то пошло не так, он стал бы недочеловеком до конца своих дней! Ради чего?!

— Ради любви, конечно! — горячо ответил Кондо, и Хиджиката умолк на полуслове. — Тоши, я знаю, что ты очень добрый малый, но ты бы не понял, какие чувства испытывает Заки и какая страсть тянет его на этот подвиг!

— Какой к хренам подвиг! Он чуть не угробил нас! — опешил Хиджиката.

— Говорю же, это была случайность! — Кондо широко развел руки. — Прямо перед тем, как я зашел в спальню и нашел там тебя, я встретил Заки. Он радостно сообщил, что уже не надеялся в этом году на грозу, которая нужна для превращения, и показал мне фиал с красным зельем. Я все понял и знал, куда он направится — мы вместе с ним выбрали этот туалет, так как в него редко кто-то заходит. А Гинтоки просто напугал Заки своим неожиданным появлением! Ты же знаешь, что в первый раз животное сознание может легко превзойти человеческий разум, если начнешь паниковать.

— Откуда бы ему знать хоть что-то про первый раз? — ехидно произнес Саката. И эта глупая пошлая шутка в присущем ему стиле каким-то волшебным образом мигом разрядила обстановку. Хиджиката взглянул на Сакату — тот сидел на полу в нелепых розовых вымокших трусах и с насмешливой улыбкой на лице — и ощутил, как гнев невольно утекает из его тела.

— Заткнись, — спокойно ответил он Сакате и холодно добавил, обращаясь уже ко всем. — Как староста, я обязан сообщить об этом декану. Если анимаг не внесет свои данные в Реестр, то рискует попасть под суд. А правилами Хогвартса строго запрещено обращаться в стенах школы. Ну так что, Ямазаки, что ты выбираешь — отчисление или заключение в Азкабане?

Горе-анимаг испуганно икнул и забормотал:

— Но… но если меня исключат… я никогда уже не смогу увидеть Таму…

— Что ж, значит, ты предпочитаешь сгнить в тюрьме ради своей глупой любви? — безжалостно спросил Хиджиката.

Ямазаки отчаянно замотал головой, но больше не смог выдавить из себя ни слова.

— Тоши, не будь так жесток! — миролюбиво попросил Кондо. — Ничего же не случилось, верно? Заки не собирается ни на кого нападать, он просто хочет весной спуститься в озеро к своей возлюбленной. Разве это не прекрасно? О! Я слышал о магловской сказке под названием «Ромео и Джульетта»… о юноше и девушке, что волею судьбы любили друг друга, но не могли быть вместе… разве это не романтично? У нас в Хогвартсе есть свои Ромео и Джульетта!

— Это трагедия, они оба умерли, — сурово сообщил Хиджиката.

— Э… ну, у нас вот не умрут! — упрямо ответил Кондо. — Наши будут жить долго и счастливо! А когда Заки закончит школу, он сможет записаться в Реестр! И вообще из анимагов выходят отличные шпионы, может, он будет работать с тобой в Министерстве! Верно, Заки? Разве не здорово?!

Судя по растерянному лицу, Ямазаки не загадывал так сильно наперед и вообще не слишком думал о будущей карьере, полностью растворившись в своей любви. Но под тяжелым взглядом своего старосты активно закивал.

Хиджиката опустил плечи и тяжело выдохнул: в спорах с Кондо он почти никогда не выигрывал.

— Вон отсюда, — устало сказал он.

— Спасибо, Тоши! — обезоруживающе заулыбался Кондо, поднимая Ямазаки за плечо, и, поддерживая, вывел его из туалетной комнаты.

Хиджиката посмотрел им вслед, мысленно отругал себя за малодушие и обернулся к сидящему на полу Сакате:

— Ты как?

— Нормально, — смотря в сторону, ответил он. — Только, кажется, ногу подвернул… по твоей вине.

— По моей?! — опешил от такой наглости Хиджиката.

— А по чьей еще? Если бы ты не опоздал на встречу, то я бы не оказался с этим чудищем один на один!

— Как я должен был догадаться вообще, что ты меня ждешь?! — вспылил Хиджиката.

— Я же написал об этом.

— А о записке я как узнать должен был?

— В смысле? — искренне удивился Саката. — Я ведь обо всем сказал тебе глазами. Ты что, не понял мой взгляд?

— В следующий раз говори словами через рот! Я не легилимент!

— Вот прав Кондо, нет в тебе ни капли романтики, — обиженно поджал губы Саката и попытался встать, но скривился от боли.

— Зато с тобой не соскучишься! — Хиджиката подошел и протянул Сакате руку. — Тебе очень повезло, что я вообще увидел твою записку и что рядом был Кондо, который знал о тупой идее Ямазаки. Да если бы только я не успел тебя спасти, я бы…

Хиджиката не договорил: Саката ухватился за его ладонь и снова попытался подняться, но ступня в носке заскользила на мокром кафеле, и он плюхнулся на задницу, утягивая Хиджикату за собой. Тот плашмя грохнулся на товарища, едва не столкнувшись с ним лбами. Скривившись от ноющей боли в ушибленных коленях и локтях, он слегка приподнялся и взглянул на Сакату. И тут внезапное дежавю вчерашнего падения отозвалось в теле волнительной дрожью.

«На этот раз мы хотя бы одеты, — пронеслась у него в голове шальная мысль, пока он невольно пялился на распластавшегося под ним Сакату. — Ну, почти одеты». Переводить взгляд от розовых трусов к лицу обладателя этих самых трусов было неловко, но Хиджиката сделал именно это. Они встретились нос к носу и застыли. Время замерло вместе с ними, словно по волшебству остановив мгновение. Стало чудесно тихо, как если бы и вода в раскуроченном водопроводе, и все живые и мёртвые обитатели Хогвартса, и бушевавшая гроза за окном — всё вокруг прислушалось к неровному биению двух сердец. По крайней мере, Хиджиката слышал сейчас только это: гулкие удары по венам собственной, не отягощенной кислородом крови и отзывающееся эхом чужое сердцебиение. Умом он понимал, что физически не может слышать этот слабый отзвук, но каким-то волшебным образом он просачивался в его восприятие, пробивался внутрь его естества глухими нетерпеливыми толчками. От этого тело не могло сбросить сковавшее его оцепенение. Хиджиката понял, что все это время не дышал только в тот момент, когда Саката сделал глубокий вдох: его грудь, облепленная отсыревшей рубашкой и перечеркнутая заброшенной на плечо змеей галстука, высоко приподнялась. Хиджиката надрывно глотнул воздуха в унисон и чуть не подавился им, когда Саката, не прерывая зрительного контакта, едва заметно скользнул наружу кончиком языка. В ушах стукнуло ещё сильнее. Теперь взгляд Хиджикаты припал к блестящим от слюны губам, и он наверняка не нашёл бы в себе сил остановить свой неожиданный порыв, если бы эти губы не шевельнулись:

— Если бы ты не успел… тогда что?

Голос Сакаты оборвал путы наваждения. Хиджиката дернулся и чуть отпрянул назад, чувствуя прилив крови к щекам.

— То я бы… — начал он, с трудом вспоминая, о чем они вообще говорили. — Я бы в жизни не смог оправдаться перед Отосе за такую глупую смерть ее подопечного.

— Только что ты хотел меня поцеловать, верно? — невпопад спросил Саката.

— Н… не говори ерунды! — яростно воспротивился Хиджиката, совершенно не подготовленный к такому откровенному вопросу. — Кто вообще захочет…

— Ты, — спокойно ответил Саката. — Ты хочешь, — его взгляд прожигал честным и открытым вызовом. Хиджиката понял, что на сей раз его приперли к стенке и никакие отговорки больше не сработают.

— И сейчас, и вчера в ванной… — продолжил Саката. — Так какого хрена ты пытаешься врать мне и сдерживаешься, раз знаешь, что я хочу того же?

Хиджиката ответил ему молчанием и полным замешательства взглядом. Он и сам бы хотел знать, но у этого чувства не было имени: ни одно из известных Хиджикате слов не подходило, все они казались ему бессмысленными и глупыми.

— Если тебя так волнует твоя репутация, — немного выждав, предположил Саката. — То можем сохранить все в тайне. Я не настаиваю на том, чтобы мы афишировали наши отношения перед другими.

— Другие тут не при чем, — отвел взгляд Хиджиката.

— Тогда, — Саката задумчиво склонил голову. — Если ты переживаешь, что я парень, то вполне понимаю. Поначалу я тоже…

— Нет, — перебил Хиджиката. — Дело не в других. И не в тебе. Дело во мне.

Саката скривил губы и устало выдохнул:

— Вот только не надо разыгрывать тут мелодраму! — он театрально взмахнул рукой. — «Ах, дело не в тебе, дело во мне…» Прекращай изображать какого-нибудь безутешного вдовца из сериала для домохозяек!

От этой шутливой, небрежно сказанной фразы Хиджикату бросило в пот. Саката умудрился сам наугад ответить на собственный вопрос и даже не понял этого! Или он знает про нее?..

Хиджиката метнул на него пытливый серьёзный взгляд: Саката недоуменно поднял брови. «Нет, — пронеслось в голове Хиджикаты. — Ему так никто и не рассказал». Это понимание отозвалось у него одновременно облегчением и разочарованием: было бы гораздо проще, если бы между ними не оставалось сжимающих сердце тайн.

— Эй, почему ты так… — в замешательстве начал Саката, но его оборвало строгое покашливание у входа в туалетную комнату. Они оба вздрогнули и медленно повернули головы на звук: у двери, сложив руки на груди и барабаня пальцами по сгибу локтя, стояла Отосе.

— Профессор! — воскликнул Хиджиката, успевший представить открывшуюся ей картину, и торопливо отскочил от Сакаты. — Э-это не то, что вы думаете…

— Хиджиката Тоширо! — наставительно сказала она. — Ты думаешь, я выжила из ума?! Не существует таких обстоятельств, в которых я бы решила, что ты напал на Гинтоки, насильно снял с него штаны и разрушил половину комнаты в попытках над ним надругаться!

Хиджиката тут же вспомнил, как минуту назад почти поцеловал Сакату, а пятнадцать минут назад — расколошматил мужскую спальню, и виновато потупил взгляд.

— Ну и что здесь случилось? — спросила Отосе. — Вы опять подрались, несмотря на строжайший запрет?

— Нет! — начал было Хиджиката, но тут же вспомнил о Ямазаки и, сжав зубы от злости, исправился. — Вернее, да, мы подрались. Простите, что поломали тут всё…

Он мельком глянул на Гинтоки, ища поддержки. Но тот лишь кивнул, по-лисьи сузил глаза и едва заметно заговорчески улыбнулся, будто говоря: «я знал, что ты не сдашь товарища даже под угрозой наказания». И выглядел он в этот момент настолько очаровательно, что Хиджикате захотелось ему от души врезать.

Отосе перевела испытующий взгляд с одного студента на другого, после чего вздохнула и сказала:

— Минус десять очков с каждого! И на сей раз вы так просто у меня не отделаетесь!

***

— Зурааа, долго еще? — устало простонал Саката.

— Не Зура, а Кацура, — с достоинством исправил шедший впереди староста Пуффендуя. — И мы идем всего пятнадцать минут, хватит ныть, Гинтоки.

— А вот и буду ныть, мне холодно, голодно и тяжело… — Саката раздраженно тряхнул ведром с кусками сырого мяса. — И я не хочу кормить всяких хищных тварей, вдруг они мне руку оттяпают!

— Не пихай пальцы им в рот, тогда не оттяпают, — заверил Кацура.

— Кстати, Зура, а тебя-то за что наказали? — догнал его Саката и издевательски толкнул локтем в бок. — Что, подглядывал за кем-то из преподавательниц? Ну, кто тебя обаял? Профессор Икумацу, да? Я же знаю, ты любишь женщин постарше…

— Никто меня не наказывал! — сердито перебил Кацура. — Я сам периодически хожу их кормить, потому что общение с волшебной фауной — это отличный досуг. К тому же они такие милые!

Хиджиката вздохнул. Он знал, что Кацура тащится по всем магическим существам без разбора и считает милыми даже таких чудищ, которые нормальным людям снятся в кошмарах. А кровоточащие куски чьей-то мертвой плоти, которые все трое несли в своих ведрах, не оставляли сомнений: кормить они должны как раз кого-то из хищных страшилищ. В целом, Хиджиката разделял настроение Сакаты и хотел как можно быстрее покончить с этим и покинуть Запретный лес. Он всю неделю гадал, что же за наказание подготовила для них декан Гриффиндора, и теперь был разочарован. Кормежка тварей казалась ему бесполезным и отнюдь не воспитательным занятием: видимо, Отосе не придумала ничего получше или попросту заразилась садистскими наклонностями от своего приемного сына.

— Зура, ты ни черта не понимаешь! Отличный досуг — это когда… — начал было Саката, но подавился словами, когда они вышли на обширную, запорошенную снегом поляну. На ней, как на белом пергаменте неровными кляксами, чернели крылатые лошади. Вернее, больше они походили на трупы лошадей — скелеты, туго обтянутые тонкой, почти прозрачной кожей. На своих костлявых ногах они двигались медленно и плавно, как призраки, и только их перепончатые, словно у гигантских летучих мышей, крылья дрожали на ветру. Когда ближайшая особь повернула к ним свою драконью морду с белыми глазами, Саката судорожно сглотнул, сделал шаг назад и живо спрятался за Кацурой:

— Зура, что это за чудища?!

— Это не чудища, а фестралы, — ответил Кацура и сделал попытку отойти в сторону. — И они очень миролюбивые создания, если их не злить.

— Тогда почему у этих миролюбивых созданий клыки размером с мое лицо и вид, будто они хотят забрать мою душу?! — затараторил Саката, вцепившись в плечо Кацуры и продолжая прятаться.

— Потому что они действительно символизируют переход в мир иной, — вздохнул Хиджиката, гадая, зачем Отосе привела их именно сюда.

— Я не хочу в мир иной! Пойду к этой спятившей бабке и скажу, пусть сама кормит загробных тварей! — отрезал Саката, поставил ведро и рванул по тропе обратно.

— Да нет же! — Кацура схватил его за руку. — Не о том речь! Фестралы живут на границе миров, и видеть их могут только свидетели чьей-то смерти!

— Подожди! — Саката уставился на него и ткнул пальцем в крылатую лошадь. — Ты хочешь сказать, что их видят не все?!

— Да, и если б ты не спал на занятиях Хедоро по Уходу за магическими существами, то знал бы это! — проворчал Хиджиката, осторожно поднося кусок мяса к клыкастой пасти. — И если б попал в Хогвартс так, как все нормальные студенты, в начале учебного года, то давно бы их увидел.

— Да, «безлошадные кареты», которые везут учеников от поезда в Хогвартс, на самом деле запряжены фестралами, — подтвердил Кацура, с лёгкой улыбкой поглаживая одну из тварей по жуткой морде. — Но их мало кто видит. Помню, что на втором курсе из всего потока их видел один только Хиджиката. Он тогда не знал про фестралов и в ужасе спрашивал, что это за чудища везут карету, а мы все думали, что он за лето научился шутить и просто забавляется над нами. Но он настолько реалистично изображал страх, что мы все за него перепугались. Решили, у него галлюцинации.

— Хах, Хиджиката, так ты струсил из-за каких-то крылатых лошадок? — мгновенно переключился Саката на издевательский тон.

— Ты сам только что чуть в штаны не наложил! — вспылил Хиджиката.

— Я тогда сильно расстроился, потому что тоже хотел увидеть фестралов своими глазами, — не обращая внимания на их перепалку, продолжил Кацура с грустной полуулыбкой. — Тогда я толком не понимал, что такое смерть. Я не верил в полной мере, что это может коснуться кого-то из моих близких. Но так получилось, что на следующий год мое желание уже сбылось.

— Зура… — сочувственно произнес Саката. — Кто у тебя…

— Бабушка, — ответил Кацура, не дожидаясь завершения фразы, и незатейливо спросил. — А у тебя?

Хиджиката краем глаза проследил за тем, как Саката задумчиво посмотрел вниз, будто пытался вспомнить.

— Смерть, да?.. — отрешенно протянул он, затем поднял взгляд и, как будто только сейчас вспомнив, что от него ждут ответа, добавил. — Мой отец.

— Сочувствую, — искренне ответил Кацура.

— А я тебе, — Саката постучал ладонью по его плечу и уже без тени страха подошел к одному из фестралов. — Что ж, если приглядеться, не такие уж они и жуткие. Особенно если знать, какую страшную вещь они олицетворяют.

Хиджиката задумчиво погладил бугристую вороную морду, фестрал в ответ раздул ноздри и подставился под его ладонь, будто был ласковой домашней лошадью. Его умные белые глаза без зрачков смотрели так, как если бы он понимал каждое человеческое слово. Они были живыми, эти скелеты, обтянутые кожей — и поэтому не пугали. Хиджиката невольно вспомнил обратное: совершенная нежность руки, бархат кожи, юные девичьи черты лица — и жуткие мертвые глаза. Кукла, призрак, брошенная душой пустая оболочка, которая продолжала дышать и существовать в качестве наказания за грех, который невозможно искупить…

— Смерть вовсе не так страшна сама по себе, — произнес Хиджиката. — Есть вещи гораздо страшнее…

В ответ Саката бросил на него изумленный взгляд, и Хиджиката успел отругать себя за необдуманную фразу. Конечно, вырванная из контекста его ужасающих воспоминаний, она звучала как нелепая пафосная цитата из глупой книжки для подростков.

Но Саката с трудом отвел от него глаза, поднял взгляд к солнцу, едва пробивающемуся холодными серебристыми лучами сквозь голые ветви спящих деревьев. И серьезно проговорил:

— Да… действительно, есть вещи куда страшнее.

Так они продолжили задумчиво стоять на зимней поляне Запретного леса в окружении черных лошадиных фигур. Хиджиката испытывал странное чувство, будто каждый пройденный им шаг, каждый поступок был сделан для того, чтобы привести его в эту точку: к этой поляне, к этому дню, к этому человеку. И в тот момент он готов был пойти на что угодно, лишь бы хоть одним глазком, словно в узкую замочную скважину, заглянуть в мысли Сакаты и узнать — какой из его кошмаров прошлого так прочно связал их души вместе.

Chapter Text

— Скукотища! Читаю — и глаза слипаются! Почему это все нельзя написать интереснее, ввернуть какие-нибудь захватывающие сюжеты с историческими персонажами, а еще лучше оформить в виде комиксов?! Вы же детей этому обучаете, детей! Как они должны это воспринимать?! У нас мозги не устроены так, чтобы все это запомнить! Издевательство!

Разразившись этой тирадой, Саката не глядя швырнул книгу за голову и, насупив брови, растянулся на диване. Толстый фолиант по истории магии с грохотом рухнул кожаным переплетом на пол, прямо у ног Хиджикаты. Тот нахмурился и, не произнеся ни слова, — с некоторыми заклинаниями у него уже хорошо получалось колдовать молча — едва заметно махнул спрятанной в рукаве палочкой. Книга взмыла в воздух, зависла в двух метрах над диваном — и полетела вниз.

— Твою ж…! — подскочил Саката, получив воздушный удар тяжеловесным учебником в живот. — Совсем обалдел?! — рявкнул он на сидящего в кресле старосту.

— Я здесь ни при чем, — и глазом не моргнув соврал Хиджиката. — Это ты обалдел, бросая на пол волшебную литературу. Эта книга старше тебя в десять раз, как по-твоему она должна реагировать на такое оскорбление?

— Да кому ты заливаешь! Я знаю, что это ты!

— Расскажи об этом Ямазаки, которому учебник по Уходу за магическими существами чуть палец не оттяпал.

Саката бросил взбешенный взгляд на атаковавшую его книгу и фыркнул:

— Все равно не верю! Кагура, это ведь был он, да?! Ты же меня не обманешь, да?! Ты же на моей стороне, да?!

— Эверте статум! — раздался девичий крик, и тут же белый всполох сверкнул мимо кресла Хиджикаты. Многострадальный учебник по истории магии подскочил с пола так, будто подорвался на мине, и снова врезался Сакате в живот. Тот ахнул и согнулся пополам от боли.

— Черт! Никак не получается колдовать, если не произношу заклинания вслух! — досадливо и без тени раскаяния выпалила Кагура. — Тоши, как ты это сейчас сделал?!

— Ты… маленькое чудовище… — прохрипел Саката, сгорбившись, но тут же в его возмущенном взгляде мелькнуло понимание. — Стоп… — он вцепился в подлокотник кресла, угрожающе склонился к Хиджикате и завис нос к носу. — Я знал, что это все-таки сделал ты, гаденыш!

Взгляд Сакаты тлел стылой злобой, настолько слабой и тусклой в сравнении с обыкновением, что Хиджиката не сдержался и, подавшись чуть вперед, подначил:

— А если и так, то что ты мне сделаешь?

Раньше этого было бы более чем достаточно для того, чтобы завязалась потасовка. Но сейчас в ответ на провокационный вопрос Саката лишь насупился еще сильнее и махнул рукой:

— Я не стану в канун Рождества читать учебники, вот что. Сам готовься к экзаменам в праздники, зануда. А я пойду и найду себе выпивку, раз бабуля отказалась делиться бухлом с учительского стола.

— Хрена с два! — возразил Хиджиката. — Такими темпами ты не успеешь освоить весь материал по истории магии до сдачи СОВ и завалишься!

Саката безразлично пожал плечами, молча развернулся и ленивым шагом покинул гостиную Гриффиндора.

— Блин, опять не получилось его растормошить! — вздохнула Кагура, затем молча навела палочку на диванную подушку и притянула ее к себе заклинанием.

— Так ты тоже заметила? — спросил Хиджиката, выглянув из-за спинки кресла.

— Только слепой бы не заметил, — нахмурилась Кагура и растянулась на широком подоконнике, закинув добытую подушку под шею. — Он такой уже который день. Скучный и странный. То молчит часами, то сам с собой разговаривает.

— В смысле? — не понял Хиджиката.

— В прямом. Захожу как-то в гостиную, а Гинчик сидит на ковре у камина и что-то негромко бормочет. И вокруг — ни души. Я спросила, с кем он говорит, а он мне: «ни с кем, просто повторяю выученный материал». Так я и поверила!

— Когда это было?

— Где-то неделю назад. В тот день, когда все студенты разъехались на рождественские каникулы по домам, — ответила Кагура и стала рисовать пальцем узоры на запотевшем окне.

Хиджиката вспомнил тот день. Магловские каникулы начинались только сейчас, но Мацудайра вдруг распорядился, чтобы дети покинули школу на неделю раньше и «насладились своей юностью наполную», поэтому организовывать отъезд пришлось второпях. Тем не менее, все студенты были счастливы возможности отдохнуть подольше. Все, кроме Хиджикаты, которому пришлось помогать Отосе с подсчетом и отправкой учеников на поезд. Тем же поздним вечером, уставший от забот, он видел Сакату выходящим из директорского кабинета. Плечи его были опущены, взгляд казался понурым. Заметив Хиджикату, он вздрогнул и отскочил, словно увидел привидение.

— Что ты опять сделал, раз тебя отправили к директору? — утомленно и беззлобно спросил Хиджиката. — Ты даже в пустой школе умудряешься творить дичь?

— Не твое дело, — даже не подняв взгляда, буркнул Саката и поплелся в гостиную Гриффиндора.

— Еще как мое! Я староста! — возмущенно напомнил ему Хиджиката. — Хочу знать, какие еще проблемы ты мне доставишь!

Саката остановился и, медленно обернувшись через плечо, растянул губы в пугающе неестественной улыбке:

— Не беспокойся, больше я не доставлю тебе проблем.

Как раз примерно с этого момента Саката и погрузился в свое состояние тяжелой задумчивости и отчужденности с редкими всплесками негативной энергии, которые изливались из него в виде жалоб на скуку. «Не мог же он так расстроиться из-за того, что я ему тогда сказал?» — спросил себя Хиджиката, чувствуя укол вины.

«Что, скучаешь по вашим спорам? Жалкое зрелище!» — с презрением прокомментировал внутренний голос.

«Ничего подобного! Я просто хочу найти причину его поведения! — принялся оправдываться перед собой Хиджиката. — С таким настроением он нифига не учится, а ему нужно готовиться к экзаменам, если он хочет стать мракоборцем!»

«Он хочет стать мракоборцем? Или этого хочешь ты? — подсказал вредный внутренний голос. — Пытаешься удержать его рядом с собой под этим предлогом? Он тебе нужен, но большего дать ему ты не способен. И при этом смеешь удивляться, почему он так себя ведет. А как еще должен себя вести человек после твоего жалкого «Дело не в тебе, дело во мне?» Добиваться тебя дальше? Лечить твою голову? Очнись, никому не интересны чужие бзики! Ты сам виноват, что Саката отстранился от тебя. А теперь вы остались в этом опустевшем замке практически одни, и он вынужден терпеть твое присутствие, пока Отосе не освободится от своей постсеместровой рутины. Но не переживай — завтра у нее начинается отпуск, она уедет домой и заберет Сакату с собой. А ты проведешь остаток каникул в школе, потому что у твоей семьи от тебя одни проблемы. Вот как обстоят дела. Счастливого Рождества!»

Этот внутренний голос мог вогнать в депрессию даже самого восторженного оптимиста, коим Хиджикате родиться не посчастливилось. Он попробовал отключиться от собственных мыслей и погрузиться в книгу. Взгляд упорно бороздил строчки, но их смысл неуловимо ускользал от понимания. Спустя страницу Хиджиката осознавал, что ничего из прочитанного не понял, и настойчиво возвращался к ее началу. Спустя полчаса бесполезных попыток он сдался и отложил книгу в сторону.

Все верно, ему придется провести Рождество в Хогвартсе, да еще и без Сакаты, и это удручало сильнее, чем он ожидал. К тому же он уже успел соскучиться по Кондо и Шимурам. Черт, да даже Оките он был бы сейчас чертовски рад! Хиджикате явно не хватало привычного окружения. Со всего Гриффиндора в замке остались лишь трое студентов: он сам, Саката и…

— Кагура! Ты еще тут? — неожиданно даже для самого себя позвал Хиджиката.

Ему вдруг до ужаса захотелось поговорить хоть с кем-то, кто мог заглушить этот чертов внутренний голос, изводивший его уничижительными мыслями. В ответ прозвучала тишина, и Хиджиката решил, что, поглощенный тяжелыми раздумьями, он не заметил, как Кагура покинула гостиную. Но тут раздался неуверенный голос:

— Где бы мне еще быть?

И только по ее тону Хиджиката осознал, что впервые обратился к ней по имени, а не по фамилии, как ко всем остальным студентам, и она удивлена этому факту. Для самого Хиджикаты в этом не было ничего странного: во-первых, она сама попросила называть ее по имени, а во-вторых, с недавних пор фамилия Ято неосознанно откликалась в нем скверными ощущениями. Он развернулся к Кагуре, закинув локоть на спинку кресла.

— Я думал, ты пойдешь с Сакатой, вы же дружите, — ответил Хиджиката.

— Гинчик никогда не берет меня с собой, когда идет искать алкоголь, — Кагура поджала губы. — Говорит, нечего молодой девушке смотреть, как мужчина выпивает. Пф, как будто я не видела, как надирается мой лысый!

— Значит, твой отец пьет? — сочувственно спросил Хиджиката.

— Только в последние месяцы… когда мамми не стало, — она расстроенно выдохнула. — Поэтому я и не уехала на каникулы. Весь наш дом как будто осиротел. Еще и мой кретинский брат сбежал и… — она прервала очевидную для обоих мысль и отвернулась к окну, будто в вечерней зимней темноте можно было хоть что-то увидеть.

Но она увидела.

Ее и без того большие глаза округлились, ладони громко хлопнули по стеклу, и оно зазвенело от вибрации удара. Кагура прижалась лицом к окну, шумно выдохнула — мокрые разводы от ее рисунков моментально запотели. И едва слышно выпалила:

— Камуи!

В следующее мгновение она вспорхнула с подоконника и бросилась прочь. Хиджиката недоуменно моргнул, но живо спохватился и подбежал к окну. Снаружи вдалеке чернел Запретный лес, и над вершинами деревьев застыло блеклое белое сияние, которое быстро растаяло в ночной мгле. Хиджиката нахмурился и понесся вслед за Кагурой:

— Стой! — крикнул он, вывернул в длинный коридор и увидел хрупкую рыжеволосую фигурку. — Куда ты?! Что там было?! — он рванул еще быстрее.

— Не твое дело! — решительно отрезала она, не сбавляя скорости.

— Еще как мое! Ты назвала имя своего брата! Брата, который недавно вломился в мой дом! Я имею право знать, что происходит! Да стой ты! — Хиджиката догнал Кагуру и ухватил ее за рукав.

— Отпусти меня! — вырывалась она.

— Ни за что, пока не объяснишь, что слу… — он оборвал себя на полуслове, когда увидел кончик волшебной палочки у самого носа.

Голубые глаза Кагуры горели глубоким злым отчаянием, бледное лицо раскраснелось от ярости, почти сливаясь по цвету с рыжей челкой.

— Прошу тебя! — твердо сказала она. — Для твоего же блага. Оставь меня в покое.

Хиджиката ослабил хватку, но не выпустил ее рукав из пальцев. Он чувствовал, что сейчас происходит что-то очень серьезное, и потому у него не было намерения проигрывать Кагуре в упрямстве.

— Не будь такой же, как моя семья, — настойчиво попросил Хиджиката, пристально глядя ей в глаза. — Не думай, что лучше меня знаешь, что пойдет мне во благо. Сейчас мне точно не нужна опека, мне нужно решать мои проблемы.

— Мой брат — это МОЯ проблема!

— И моя тоже, покуда он нападает на моих родных!

Кагура застыла в нерешительности, затем опустила взгляд и после этого — палочку.

— Итак, он здесь? — спросил Хиджиката.

Кагура кивнула и выпалила:

— Я видела его… его чертового бешеного койота.

— Кого?

— Его патронус! Я увидела его на окраине Запретного леса, у Черного озера. Наверное, он прорвал там блокаду дементоров и проник на территорию Хогвартса!

Хиджиката замер на секунду. Затем махнул рукой:

— Пойдем! — и побежал дальше по коридору

— Куда? К нему? — спросила Кагура, примкнув следом.

— Сдурела? Я больше не совершу ту же глупость, что и в прошлом году! Мы расскажем о нем Отосе. Она добрая, она поможет нам! Нужно его схватить, но не отдавать в лапы Министерства! — он обернулся. — Ты ведь хочешь того же?

— Да! Я сама мечтаю выбить из него все дерьмо и при этом не хочу, чтобы он попал в Азкабан! Но… — она замешкалась. — Все преподаватели же сейчас отмечают канун Рождества, нам строго запрещено входить к ним!

— Это сказал Мацудайра, чтобы оставшиеся дети не совались к ним со скуки и не портили пьянку! Уверен, старосту они не прогонят!

Они неслись по лестницам вниз, и сердце Хиджикаты прыгало от ненормального, злого предвкушения.

«Какая удача! — думал он. — Он пришел сам! Сам! Мне не надо дожидаться не весть чего! У меня есть шанс покончить с этим прямо сейчас! Надо только суметь его задержать и убедить Отосе не сдавать его властям сразу! По крайней мере, пока я не выбью из него всю правду!»

Он понимал, что ведет себя неискренне по отношению к Кагуре: Отосе ни за что не отпустит человека, которого разыскивает Министерство Магии, чьим бы братом он ни являлся. Если Камуи удастся поймать, он в любом случае попадет под суд. Только вот его сестре об этом сейчас лучше не думать, иначе это осознание пошатнет ее решимость. У них есть четкая цель — и ничто не должно помешать!

С этой мыслью Хиджиката резко остановился на пороге у входа в Большой Зал и приоткрыл массивную дверь. «Как тихо! Они так рано разошлись? Обычно рождественский корпоратив гудит и после полуночи…» — пронеслась настороженная мысль у него в голове, пока дверь тяжело шаркала по полу.

Хиджиката заглянул внутрь. Преподаватели были здесь, в Большом Зале. Они привычно сидели за столом президиума, но некоторые стулья с краев были переставлены в центр, спинками к входу. Очевидно, это было сделано для того, чтобы профессора сидели лицом друг к другу в более кулуарной обстановке. И они все были здесь, за этим столом — только вот ни один из них не подавал признаков жизни. У Хиджикаты перехватило дыхание, и он бегом бросился к столу. Подскочил к Отосе — та полулежала на стуле с высокой спинкой, руки ее безвольно свисали, почти касаясь пола, а рядом на ковре валялся бокал с остатками вина. Хиджиката коснулся сонной артерии: жилка на шее слабо и медленно отбивала пульс. Он выдохнул от облегчения и окинул взглядом присутствующих.

Уважаемые профессора спали мирным сном беспробудных пьяниц, словно дремота свалила их раньше, чем они успели принять удобные позы: никто даже не положил руки под голову. Цукуе посапывала, уткнувшись лицом в плечо Доромизу. Оборо сидел ровно, как истукан, будто в его позвоночник был вставлен металлический штырь: он сложил руки и уронил подбородок на грудь, и если б не закрытые глаза, то можно было бы решить, что он просто глубоко задумался. Икумацу спала, запрокинув затылок на спинку стула. Монументальная фигура Хедоро нелепо, как взрослый человек на детском стульчике, сидела с краю, уперевшись лбом в собранные в замок пальцы. И по центру этой пьяной тайной вечери восседал на позолоченном троне Мацудайра: он повалился грудью на стол, и его щека прижималась к испачканной скатерти в окружении армии непочатых бутылок и тарелок с закусками. Директор зычно всхрапнул, и бокал в его руке дрогнул, плеснув на стол остатки рубиново-красного содержимого.

— Ого! Прямо как мой паппи, — прокомментировала Кагура, тоже подбегая к столу. — Не знала, что они так надираются под Рождество.

— Обычно не так. И это очень странно, — ответил Хиджиката. Затем взял недопитую бутылку с вином, понюхал и покачал головой: если внутри и было усыпляющее зелье, то за запахом алкоголя учуять его было совершенно невозможно. Но что еще это могло быть?

— Эй, бабуля, подъем! Ты нам нужна! — Кагура принялась расталкивать Отосе, но та даже бровью не повела. — Если не проснешься, я разбужу тебя холодным душем! — пригрозила Кагура, доставая палочку. — С паппи срабатывало!

— Подожди! — поймал ее за руку Хиджиката. — Они не просто спят. Очевидно, они все усыплены зельем.

— Вот именно! — раздался голос откуда-то сверху.

Хиджиката еще не успел поднять голову, а душа уже провалилась в пятки. Он медленно перевел взгляд к потолку — на высоте нескольких метров над столом в вальяжной позе застыл Почти Безголовый Ник.

«Спокойно! Сейчас не до этих глупых страхов!» — приказал себе Хиджиката, хотя пот из подмышек уже струился к ремню брюк.

— С-сэр Николас! — Хиджиката вымученно улыбнулся. — Вы что-то видели?

— Конечно! — привидение склонило голову набок, и она опасно пошатнулась, обнажая призрачные внутренности. — Мы с господином Оборо вели увлекательнейшую беседу о холодном оружии пятнадцатого века, как он внезапно уснул! И не успел я оскорбиться от такого неуважительного отношения, как вдруг они все практически одновременно лишились чувств! Немыслимо! Ведь пир начался совсем недавно! Молодежь нынче совсем не умеет пить! Вот в мое время…

Хиджиката не слушал, как Ник распинался о прошлом. «Это точно усыпляющее зелье! — соображал он. — Профессора уснули именно тогда, когда Ято Камуи ворвался на территорию Хогвартса, и это не может быть совпадением! Кто-то подстроил это заранее… Гадство! Теперь шансов поймать вторженца, обезвредить его и выяснить правду стало меньше! Удачей будет, если нам удастся хотя бы не пустить его в замок! Черт его знает, что он может сделать с профессорами в отключке или с детьми… Похоже, все же придется повторить прошлогоднюю глупость. Выбора нет. Неужели придется идти вдвоем? Кто может нам помочь? Кто сейчас вообще в Хогвартсе?»

— Из других факультетов осталось только несколько младших учеников, — произнесла Кагура, которая, очевидно, думала о том же.

— Сэр Николас! — твердо сказал Хиджиката, прервав восторженную речь призрака о средневековых пьянках. — У меня к вам очень важная и ответственная просьба. Могли бы вы мне помочь?

— Для юного старосты Гриффиндора я сделаю что угодно! — участливо ответил Ник и сделал реверанс, отодвигая голову в сторону на манер шляпы. В неровном срезе посреди пульсирующих серебристо-белых ошметков мяса виднелся кривой край разрубленного позвоночника. — Я к вашим услугам.

Хиджикату передернуло от ужаса и омерзения, но он взял себя в руки и продолжил:

— Я прошу вас найти Сакату Гинтоки.

— Это наш новый студент, если не ошибаюсь? Кучерявый и светловолосый?

— Все верно. Он где-то в замке отмечает Рождество. Возможно, в комнате завхоза Хасегавы, но это лишь мое предположение. Я прошу вас передать ему следующее, слово в слово: к Кагуре неожиданно приехал брат, и мы единственные, кто может его встретить. Мы идем к Черному озеру прямо сейчас, так что если Саката хочет присоединиться к нам, пусть поспешит.

— Понял, — закивал Ник, и его голова закачалась, как у куклы со сломанным шарниром в области шеи. — Встреча с родственниками, как это прекрасно! Обязательно найду его и все передам!

— Да! И не могли бы вы выскочить к нему внезапно и громко крикнуть? Саката просто обожает сюрпризы! — вымученно улыбнулся Хиджиката и тихо добавил на ухо Кагуре. — Пусть хорошенько протрезвеет.

***

«Я это уже видел!» — отчетливо и нескончаемо билась в голове мысль, пока Хиджиката пробирался сквозь Запретный лес, зябко кутаясь в наспех добытый зимний плащ.

Точно так же, как и в ту ночь, облачка пара вырывались изо рта при каждом напряженном выдохе.

Точно также тонкие невидимые ветви деревьев лезли в лицо и царапали щеки.

Точно также недозрелая луна проливала сверху блеклый желтый свет, и точно также его было достаточно, чтобы выцеплять взглядом тропинку на несколько метров вперед. Это была удача: Люмос использовать все равно было нельзя, иначе они могли бы себя выдать, а эффект неожиданности сейчас являлся, вероятно, решающим фактором их успеха.

— Кагура, насколько силен твой брат? — отважился спросить Хиджиката. — Конечно, он точно не слабак, раз сумел ворваться в мой дом и добраться до моей опекунши… но я даже не знаю, удалось охране его прогнать или же он сам ушел, добившись всего, чего хотел.

— Паппи говорил, что Камуи — самый способный маг среди всех наследников клана Ято за последние два столетия, — сухо сообщила Кагура.

«Самый способный среди всех этих монстров?!» — вздрогнул Хиджиката и спросил:

— У нас вообще есть шанс его схватить? Или стоит попытаться договориться?

— Договориться? Забудь о таком слове! — резко ответила Кагура, вглядываясь вперед сквозь прищур кристально-голубых глаз. — Камуи понимает только язык силы. Ему по душе все худшие традиции Ято. Думаю, раньше он сдерживался из-за мамми, но теперь… — она шумно выдохнула и перевела серьезный взгляд на Хиджикату. — У нас есть шанс только в том случае, если мы не будем сдерживаться.

— Что ты имеешь ввиду?

— Не бойся причинить ему серьезный вред. Действуй так, будто хочешь его убить.

— Ну замечательно…

До разума Хиджикаты едва успела достучаться рациональная мысль о том, что план их безнадежен: куда умнее было бы собрать оставшихся детей в Большом Зале и забаррикадироваться всей магией, на какую они способны. Возможно, они сумеют продержаться, пока не очнутся профессора. Надо было возвращаться, пусть они и прошли уже полпути до озера.

Хиджиката собрался озвучить это предложение, но опоздал. В следующую секунду они вывернули из-за гигантского дуба на обширную поляну, посреди которой застыла фигура.

Хиджиката сглотнул. Миловидное лицо, легкая полуулыбка, собранные в тонкую косу рыжие волосы — Ято Камуи выглядел точно так же, как на той фотографии в газете, которая отпечаталась в памяти Хиджикаты пугающим кровавым оттиском. Он был здесь во плоти, стоял посреди поляны в расслабленной позе, приветливо склонив голову, как если бы действительно приехал просто повидать сестру. Его выражение лица сбило с толку Хиджикату. Но не Кагуру.

— Камуи! — яростно воскликнула она и бросилась на брата.

— Стой! — дернулся за ней Хиджиката.

Он сделал только шаг, как вдруг услышал откуда-то сбоку:

— Эверте Статум!

Воздух перед лицом Хиджикаты зашевелился, поплыл, как в знойном мареве. И в следующее мгновение мимо пролетела белая магическая волна и, словно шквальный порыв ветра, снесла Кагуру в сторону. Хрупкое девичье тельце пролетело несколько метров, ударилось о землю и кувырком покатилось дальше.

Хиджиката бросил взгляд в то место, откуда вырвалось заклинание: в тени деревьев стоял высокий лысый маг с густой черной бородой. «Ловушка! Он пришел не один!» — запаниковал Хиджиката и едва успел выхватить палочку, как тут же вызванный магией пневматический залп ударил ему в грудь. Тело на секунду очутилось в невесомости, а затем ствол дерева врезался в спину. Боль прошибла позвоночник, будто он треснул пополам. Хиджиката рухнул на землю, судорожно хватая ртом воздух. Дышать было невозможно: от ребер до лопаток все скрутило тугим спазмом. Когда зрение немного очистилось от мутных черных пятен, он увидел, что его унесло гораздо дальше Кагуры, за пределы поляны, а Ято Камуи неспешным шагом направлялся к нему. Глоток воздуха тяжело провалился в легкие, распирая их и до острой боли сдавливая сердце. Правая ладонь сжалась в пустой кулак: палочки в руке не было. И вокруг, покуда Хиджиката мог разглядеть землю, — тоже не было. Черт! Черт!

— Тоши! — услышал он взволнованный зов Кагуры. А за ним последовали звук удара и пронзительный девичий крик.

«Я это уже слышал! В тот раз было также!» — хлестнула по сознанию неуместная мысль. Хиджиката выругался сквозь зубы — рот наполнился слюной с железным привкусом — и быстро нырнул пальцами во внутренний карман плаща, пряча палочку брата в рукаве. Как раз вовремя: Камуи уже был рядом.

— Тоши, значит? — с улыбкой спросил он, как будто они познакомились на каком-нибудь светском мероприятии. — Уж не Хиджиката Тоширо ли это?

Он покопался в кармане мантии и выудил небольшую фотографию в потрескавшейся рамке. Хиджиката моментально узнал ее: это был их последний совместный с братом снимок, занимавший центральное место на каминной полке в гостиной. От одной мысли, что этот ублюдок украл фотографию после того, как применил Круциатус на вдове брата, у Хиджикаты застучало в висках от ненависти. И это придало ему сил.

«Ну нет! — решил он. — Какого черта?! Я выбью из этого ублюдка всю правду!»

— Какая удача! Чуть старше, чем на снимке, но это определенно ты, — Камуи перевел взгляд с фотографии вниз, на сидящего на земле Хиджикату и, удостоверившись, довольно прищурил глаза. — Ты-то мне и нужен!

— Какая честь, ты проделал весь этот путь сюда ради меня? — презрительно улыбнулся в ответ Хиджиката. — Чем обязан?

— О-о, а ты не робкого десятка! — Камуи присвистнул. — Хорошо, что ты не ползаешь передо мной на коленях и не молишь о пощаде, это было бы отвратительно.

— Отвратительны тут только твои манеры, — насмешливо ответил Хиджиката. — Вломился ко мне домой, теперь — ко мне в школу. Размахиваешь моей фотографией. Как неосторожно. Хочешь, чтобы о нас пошли слухи?

Камуи залился веселым смехом, а Хиджиката лихорадочно пытался сообразить, что теперь делать: долго тянуть время разговорами у него не выйдет. Им и с одним Ято было бы сложно управиться, а их, оказывается, двое! Хиджиката украдкой взглянул на поляну: за толстыми стволами тысячелетних деревьев в лунном свете была четко видна сразу пара высоких широкоплечих фигур, склонившихся к Кагуре.

«Черт! Их даже трое!» — цыкнул Хиджиката, но тут же обратил внимание на метлы в их руках. Ну, конечно! Они прилетели сюда на метлах! В его мозгу мгновенно вспыхнул простой план. Оставалось лишь дождаться подходящего момента…

— Ты забавный! Мне это нравится! — одобрительно кивнул Камуи. — Я рад, что первым магом, которого я убью, будешь именно ты!

Хиджиката удивленно моргнул. С той газетной статьи и письма из дома он уже пару недель гонял в голове разные предположения, зачем он мог понадобиться Камуи, но банальное убийство ни разу не пришло ему на ум. В этом не было никакой логики.

— На кой черт тебе меня убивать? — прямо спросил Хиджиката.

— Долго объяснять, — Камуи презрительно прищурился.

— У меня полно времени, я готов послушать.

Улыбка Камуи дрогнула, будто невидимая нить дернула уголок его рта. Выражение его точеного лица казалось неестественным и неживым, словно у красивой бездушной куклы: губы вытянулись дугой, но взгляд был могильно-холодным. Он поднял палочку:

— Извини. Не вижу смысла распинаться перед тем, кто скоро будет мертв. Но в благодарность за твою смелость я убью тебя с улыбкой.

— Не смей его трогать, Камуи! — раздался разъяренный голос Кагуры и сразу за ним — хруст и надрывный вопль от боли.

Хиджиката яростно сжал спрятанную в рукаве палочку и бессильно смотрел, как один из двухметровых ублюдков поставил ногу Кагуре на грудь и с силой вдавливал ее в землю. Она снова закричала, и от этого звука у Хиджикаты все внутри сжалось от ненависти к ее мучителям. А особенно — к ее старшему брату. Каким же психопатом он должен быть, раз спокойно терпит такое!

Но тут Камуи словно прочитал его мысли — нахмурился и обернулся.

— Эй, Унге! — он направил палочку на подчиненного, топтавшего Кагуру, и тот поднял на Камуи бессмысленный взгляд. — Повежливее там с моей сестрой! Из-за ее криков я не могу сосредоточиться!

«Сейчас!» — решил Хиджиката, собрал все силы в кончиках пальцев. Не произнося заклинания, он расчертил палочкой голубой полукруг и тут же крикнул, привлекая к себе внимание:

— Эй!

Камуи перевел на него недоуменный взгляд, и дальше все произошло очень быстро. Метла, которую держал второй подчиненный, молнией взметнулась к Хиджикате. Проскользив на огромной скорости вдоль покрытой подмороженным мхом земли, она сбила с ног Камуи и ударила древком в ладонь Хиджикаты. Бородатый верзила не успел вовремя отпустить заколдованную метлу и, не удержав равновесия, с грохотом шлепнулся наземь. Запрыгивая на приобретенный транспорт, Хиджиката успел заметить, как Кагура ударила своего обидчика кулаком в щиколотку, а затем схватила за руку, уперлась ногой ему в живот и швырнула его огромную тушу через голову. Туша приземлилась аккурат на своего товарища, который едва успел подняться на четвереньки.

«Умница!» — восхитился Хиджиката и взмыл в воздух. Он не седлал метлу уже год, но это оказалось как с велосипедом — разучиться управлять ей было невозможно. Он развернулся высоко над поляной, держа палочку наготове.

«Главное — не снижать скорость, тогда с земли им будет труднее в меня попасть, — рассудил Хиджиката и тут же увидел, как Кагура подняла выпавшую из рук мучителя метлу и, с разбегу запрыгивая на древко, взметнулась вверх. — Умница! Ну какая же умница!»

Казавшееся минуту назад безнадежным положение изменилось — теперь они оба были в воздухе, и преимущество стало за ними. Хиджиката окинул взглядом поляну в поисках главного врага и тут же заметил белую вспышку: один из верзил поднялся и прицелился Кагуре вслед.

— Остолбеней! — крикнул Хиджиката и вертикально расчертил воздух палочкой. Красная молния мелькнула вниз и врезалась в верзилу, однако его заклинание уже летело в Кагуру. Предупрежденная контратакой Хиджикаты, она успела увернуться, но белая вспышка немного задела ее руку и выбила палочку из пальцев. Кагура не запаниковала и стремительно спикировала вниз, со свистом рассекая воздух. Подхватив свою палочку в полуметре от земли, она эффектно кувырнулась в воздухе — это помогло ей не врезаться древком метлы в мох — и, оттолкнувшись ногой от выпирающего корня огромного дуба, молнией вспорхнула вверх.

— Ха! Полтора года в ловцах Гриффиндора, урод! — довольная собой крикнула Кагура и выстрелила заклинанием в брата, но тот без труда отбил ее атаку.

Хиджиката засмотрелся на нее и чуть не пропустил удар. Он уклонился в последний момент, и зеленая волна заклятия, посланная одним из подчиненных, лишь слегка зацепила ухо. Шею защекотала тонкая струйка крови, сползающая за воротник. Хиджиката выругался и приготовился контратаковать, но вдруг Камуи сделал это за него. Белая вспышка — и верзила улетел с поляны, беспомощно кувыркаясь в воздухе.

— Я же говорил! Это я должен его убить! — угрожающе сказал Камуи подчиненному. — Выстрелишь в него еще раз, и первым, кого я прикончу, будешь ты!

— Чертов Унге это заслужил! — сплюнула Кагура, подлетая к Хиджикате и подстраиваясь под его траекторию. — Как он посмел поднять на меня руку?! То есть ногу!

— А почему твой брат хочет меня убить?! — гаркнул в ответ Хиджиката. — Есть идеи?!

— Не знаю! Возможно, его в младенчестве роняли головой вниз! Спросишь у лысого при встрече!

— Дожить бы еще до этой встречи! — заметил Хиджиката, увидев, как Камуи седлает последнюю свободную метлу и берет разгон в их сторону. — Черт! Надо увести его подальше от сообщников! И от Хогвартса заодно! Попробуем сбить его с толку, а потом окружить и сбросить с метлы!

— С радостью!

Они взмахнули вверх. Голые ветви деревьев зашумели внизу, и в жутком свете луны они корчились на ветру паучьими лапами. Хиджиката увидел черную зеркальную поверхность озера и направился к нему на полной скорости, Кагура неслась рядом.

Глаза слезились от бьющего в них холодного ветра, но даже моргать было опасно: позади все чаще слышались хлопки заклинаний. Камуи не отставал. Он уже выровнял траекторию метлы и стрелял вслед беспрерывно, сильно и метко. Целился он в Хиджикату, и тому приходилось вилять и постоянно оглядываться, чтобы его не подбили. Мощные красные вспышки, пущенные мимо, мелькали со всех сторон и дезориентировали. Кагура пыталась стрелять в ответ, но прицелиться назад, двигаясь на огромной скорости, было просто нереально. Пустив вслепую несколько заклинаний, она бросила бесполезные попытки.

Хиджиката не знал, сколько продолжалась эта безумная гонка: казалось, она длилась целую вечность. Мышцы ныли от перенапряжения, концентрация была на грани человеческих возможностей. Но Черное озеро было уже близко.

— Кагура! — позвал Хиджиката, пытаясь перекричать свист ветра и оглушительный шум от взрывающихся вокруг заклятий. — Я буду снижаться! Берем его в кольцо! Он полетит за мной, так что ныряй и уходи на разворот!

Кагура кивнула. Хиджиката лег корпусом на древко метлы, и черные стволы Запретного леса побежали навстречу, словно вражеская армия. Теперь стало еще сложнее: нужно было не только уворачиваться от бьющих в спину заклятий, но и стараться не врезаться в дерево. Кагура снижалась рядом и начала поворачивать в сторону. Все шло по плану, но тут Хиджиката заметил, что Камуи прицелился в сестру. Красная искра хищным цветком созрела на конце его палочки и взметнулась к ничего не подозревающей Кагуре.

«Он нас раскусил!» — понял Хиджиката. Его тело, годами натренированное защищать ворота, само бросилось на перехват. Он успел толкнуть Кагуру и чудом сам не угодил под разящий луч. Но заклятие попало в его метлу. Древко под его пальцами разлетелось в щепки, и траектория полета ушла в резкое неконтролируемое пике. Хиджиката рефлекторно обхватил голову руками, почувствовал мощный удар от столкновения со стволом дерева и в следующее мгновение с ужасом понял, что точки опоры под ним больше нет. Желудок подпрыгнул в горло, вокруг все понеслось в тошнотворной черно-пепельной круговерти, удары посыпались на тело со всех сторон, треск ломающихся веток заглушил все остальные звуки. Пугающе долгое свободное падение — и земная твердь резко выпрыгнула навстречу.

Пару секунд Хиджиката ничего не понимал и ничего не чувствовал, кроме обжигающе холодной земли под щекой, а потом попытался сделать вдох. И тут же все тело пронзила адская нестерпимая боль. От неё хотелось заорать во все горло, но Хиджиката смог издать только натужный хрип. Он с силой зажмурился, под веками горячо защипало. С тихим всхлипом он втянул воздух внутрь раскуроченной грудной клетки, сердце в ней билось быстро и надсадно, колошматило о переломанные ребра, как бешеное. Каждая частичка его тела стонала и плакала. Больно, Господи, как же больно! Почему так больно?! Почему так тихо вокруг? Почему ничего не слышно, кроме этих отчаянных ударов внутри, кроме этого страшного, хриплого дыхания, будто у умирающего? Почему он проваливается в эту мерзлую землю, как если бы все притяжение планеты давило сейчас на его позвоночник?

Через силу он открыл глаза, сморгнул мокрую пелену. И первое, что увидел — каменистый пологий берег Черного озера.

«Это то самое место. Это случилось здесь. Здесь все и закончится».

«Ничего не закончится!» — воспротивился Хиджиката своим же мыслям и попытался пошевелиться. Он с трудом оторвал лицо от земли, уткнулся подбородком в подмерзший мох — и на этом силы закончились. Голова оказалась чугунно-тяжелой, и внутри заливался погребальный звон. Во лбу безжалостно пульсировало, перед глазами плыло, и Хиджикате нужно было прикладывать титанические усилия, чтобы просто держаться в сознании.

— Тоши! — сквозь набат в ушах услышал он пронзительно-громкий крик Кагуры. В область слуха тут же вторглись взрывы выпущенных заклинаний и свист рассекающих воздух метел.

«Верно, — отрешенно вспомнил он как будто что-то давно прошедшее и потому подзабытое. — Она была здесь… Она все еще здесь?»

— Он уже труп! — раздался мужской голос, молодой, жестокий и равнодушный. — Разве ты не видишь? Он умрет в любом случае! Не мешай мне и дай разделаться с ним!

«Это он про меня? Это я труп? Я умру?!» — удивился Хиджиката этой абсурдной фразе и тут же отразил эту мысль. — Да черта с два!»

Врожденное упрямство придало ему сил. Он попытался пошевелить правым плечом, но сколько стараний ни прилагал, все было тщетно: очевидно, мышца была разорвана, и управлять рукой он больше не мог. Силясь не паниковать, он дернул левым плечом — и зашипел от боли. Ощущения были такие, будто от ключицы под лопатку продернули толстую шершавую нить, тянули ее туда-сюда на живую, и она нещадно царапала ткани и сухожилия. Но эта рука хотя бы двигалась, поэтому пришлось терпеть. Постепенно — сначала выпрямить пальцы, упереться ладонью в землю, поднять локоть вверх и через искры из глаз и сжатые зубы напрячь плечо, сконцентрировать в нем все силы.

Так, приподняться удалось. Теперь надо было встать. Но стоило пошевелить левой ногой, как боль прострелила все тело вдоль по позвоночнику до самого затылка. Хиджиката заорал и рухнул на правый бок как подкошенный. Надорванный крик рвался из груди: кричать было больно, а не кричать — еще больнее. Его колотило крупной дрожью, кожу, словно саваном, покрывала липкая пленка пота. Когда спазм, сжавший тело в тиски, немного ослаб, Хиджиката разлепил мокрые ресницы и скосил глаза в сторону нижней части своего тела. И обмер на полувдохе: левая нога от колена к стопе была вывернута в обратную сторону и лежала под таким неестественным углом, словно это была не человеческая плоть вовсе, а разобранный конструктор. Искра разума в мозгу Хиджикаты подсказывала, что это открытый перелом, но под одеждой его было не разглядеть, а штанина под коленным сгибом настолько сильно при этом топорщилась, что складывалось жуткое впечатление, будто его голень со стопой и вовсе отделены от тела. От открывшегося вида сознание оцепенело, отказываясь принимать этот кошмар за реальность.

В воздухе совсем рядом оглушительно бахнуло, и Хиджиката вздрогнул. Он поднял взгляд вверх: Кагура отбивалась изо всех сил, красные и белые вспышки сверкали нескончаемым смертоносным фейерверком. Это заставило его отвлечься от собственного покореженного тела и явственно осознать: маленькая храбрая девочка сейчас сражается сразу на двух фронтах, пытаясь одновременно защитить Хиджикату от убийцы и своего брата от убийства. И она вряд ли справится, и тогда им обоим конец. Так что жалеть себя было некогда.

Хиджиката окинул взглядом землю вокруг и почти сразу увидел то, что искал — у самой кромки подмерзшей воды лежала палочка брата. Длинное изящное оружие, похожее на неровную заостренную кость. До нее было около четырех метров, и Хиджикате они мысленно уже показались четырьмя милями. «Всего-то ничего!» — попытался успокоить себя он, хоть и понимал, что это будет путь ползком по битому стеклу.

Он выдохнул и кувырнулся обратно на живот. Горячая боль за гранью того, что способен выдержать живой человек, кипятком расплескалась по искалеченной ноге, разлилась по позвоночнику и ребрам. На короткий счастливый миг все исчезло: сознание отключилось, будто внутри головы нажали на тревожный рычаг перегрузки. Реальность вернулась слишком быстро, боль загудела в теле и отозвалась пульсацией в затылке. «А это всего лишь одно движение!» — в панике подумал Хиджиката, теряя решимость. В отчаянии он вытянул к озеру левую руку, как если бы мог призвать к себе палочку силой мысли. И тут же заметил, что мох под его пальцами сильнее сковало льдом. Сначала он решил, что ему показалось, но затем изо рта выбилось облако густого белого пара, как бывает в сильный мороз.

Хиджиката похолодел и медленно поднял взгляд к небу. Свет луны потуск, словно на нее набросили покрывало, и ночное небо изрезали рваные черные силуэты. Леденящий ужас сжал сердце.

«Это уже было. Поэтому ты знаешь: здесь все и закончится. Так же, как и в тот раз», — подсказал внутренний голос.

И одна эта мысль заставила Хиджикату позабыть обо всем на свете. Адреналиновая волна ударила по венам, и боль захлебнулась. Он уперся ладонью в обледеневшую землю и подтянулся вперед. Это первое движение оказалось самым сложным: одежда успела примерзнуть к земле, и получилось не столько продвинуться, сколько вырваться из ледяного кокона. Но дальше стало немного легче, тело сконцентрировало все силы в едином стремлении выжить. Мышцы сокращались с такой силой, будто Хиджиката тянул на одной руке не себя, а целый дом. Но у него получалось — и это было сейчас главным.

— Тоши! Экспекто… — услышал он оборвавшийся крик Кагуры, а затем очередной взрыв заклинания. От этого звука Хиджиката резко выдохнул и едва отогнал от себя инстинктивное желание взглянуть наверх, чтобы убедиться, не прикончила ли Кагуру атака брата. Нет, у него сейчас не было права тратить силы на это. Он все равно ей не поможет. И она ему не поможет, даже если осталась цела: Камуи был не тем противником, с которым можно было отвлекаться. Поэтому надеяться стоило только на себя.

Хрипя от натуги и кусая губы до крови, Хиджиката продолжал упираться единственной работающей рукой чуть впереди себя и затем протаскивать остальное тело. Каждое движение приближало его к палочке всего на десяток дюймов, но даже это казалось сейчас огромным успехом. Дементоры вились сверху, как исполинские грифы, их тени скользили вдоль покрытой наледью земли, и если бы все вокруг не было припорошено снегом, то темнота стояла бы непроглядная. И тогда бы все пропало.

Дементоры были все ближе — Хиджиката чувствовал их, чувствовал, как неконтролируемый ужас забирается под кожу и вплетается всхлипами в каждый вдох, чувствовал, как отчаяние пытается затормозить его спасительное движение вперед.

«Это ненастоящий страх, — без конца напоминал себе Хиджиката. — Это не я боюсь. Это их способ охоты. Дементоры — обычные твари. Я могу их одолеть. Я волшебник, я способен управлять стихиями и менять законы мироздания! Я могу…»

«Ты?! — насмешливо спросил внутренний голос, окрепший и звучавший сейчас громче, чем когда-либо до этого. — Это ты-то всемогущий волшебник?! Посмотри на себя! Ты как разрубленный пополам червяк, из последних сил пытающийся не угодить под подошву! Хотя нет, червяк может восстановиться и из половины тела. А с тобой все кончено. Вопрос лишь в том, сколько тебе еще предстоит промучиться перед смертью».

От этой мысли, хлыстом полоснувшей по его воспаленному разуму, Хиджиката замер. Действительно, сейчас он ощущал себя совершенно беспомощным, как порванная тряпичная кукла, брошенная ребенком посреди дороги за ненадобностью. И его приводило в цепенящий ужас осознание того, что в этом теле с изодранными тканями, поломанным и торчащим наружу каркасом, в этой почти неуправляемой вещи теплились его бесценная душа и его разум, его воспоминания и чувства — весь он. Совершенно беззащитный сейчас перед надвигающейся опасностью.

«Ты знаешь, что будет дальше. Ты уже видел, как это произошло с ней. Теперь твоя очередь…» — шептал кто-то изнутри.

— Заткнись! Заткнись! — зашипел на него Хиджиката и подтянулся вперед, подбираясь к палочке. Противостояние этому внутреннему «кому-то», ненависть к беспощадным призрачным тварям, упрямство и воля к жизни все еще были способны заглушить ужас и боль. Он не смотрел на дементоров, не смотрел по сторонам, все его естество было направлено к единственной цели.

Последний рывок — и он упал плашмя, нащупывая замерзшими пальцами палочку. Перевернулся на правый бок и только успел поднять голову, как его лицо оказалось прямо напротив распахнутой черной пасти. Волосы на голове зашевелились, а уже через секунду он почувствовал, как проваливается в пропасть. Завоняло сыростью и разлагающейся плотью. Рот наполнился кровью и могильной червивой землей, она скрипела на зубах и лезла под веки. В уши бился истошный женский крик, и невозможно было распознать, откуда он раздается — из реальности или из недр памяти. Все смешалось, как в общем адском котле, а он продолжал лететь вниз по тошнотворной спирали, каждый миг ожидая смертельного удара о самое дно. Но дна все не было, и чем дольше это длилось, тем сильнее росла сводящая с ума агония предчувствия близкой, но все не наступающей смерти.

Внезапно иллюзорное падение прервалось, и Хиджикату выбросило обратно на землю — продрогшего и насквозь сырого от пота. Черная вуаль промелькнула перед глазами: дементор плавно отпрянул в сторону, но на его место приближался другой. Они только начинали свой пир, каждый из них хотел попробовать частицу его души, прежде чем выпить ее целиком в одном затяжном поцелуе ценой в жизнь.

От ужаса сердце прыгало в горле, мешало дышать. После встречи с пропастью вся оставшаяся воля к борьбе уже покинула его. Оставался лишь разум: он кричал, что надо срочно действовать. Повинуясь ему, Хиджиката в исступлении поднял палочку:

— Экспекто патронум!

Заклинание выстрелило вхолостую. Этого было недостаточно. Палочки недостаточно, нужных слов недостаточно, часами отработанного движения рукой недостаточно. Пока Хиджиката полз к палочке, он отбрасывал эту мысль за ненадобностью, но теперь, когда оружие надежно и вместе с тем безнадежно лежало в ладони, пришло время признать: все его усилия будут напрасны, если он не сможет вызвать счастливое воспоминание. А оно у него есть? Должно же было случиться хоть что-то хорошее за пятнадцать лет его жизни? Давай! Вспомни! Хиджиката с силой сомкнул веки, чтобы отрешиться от жуткой реальности и на мгновение провалиться в прошлое. «Брат… — в памяти всплыл образ, на который раньше Патронус охотно отзывался. — Брат… Его сильная рука… она заботливо гладила по голове? Такое разве было? Я не помню… все, что я помню — это то, как она падает из моих ладоней, холодная и безвольная. Черт! Что еще… мамин любящий взгляд… я его не помню. Помню только, как ее глаза смотрят в одну точку, выцветшие, мертвые… это не то! Потери, одни потери… а что она? Она год назад исчезла на этом самом месте. Пропала, растворилась в черном призрачном смерче. Я не смог ее спасти, а теперь пытаюсь спасти себя? А я достоин спасения? Да? А разве она заслужила такую страшную участь? И по чьей вине она оказалась в этом месте, где у нее забрали душу? Так чего я теперь так цепляюсь за жизнь?»

Он распахнул глаза и снова взглянул в черную бездну, окаймленную неровными рядами гнилых зубов и покрытой струпьями серой кожей. Дыхание замерло, все его тело оцепенело. Бесполезно. Счастливое воспоминание? Когда в висках стучит глубокая тоска, а в сердце воет ветер? Нет. Больше ничего не осталось, кроме отчаяния, боли и страха. Как же страшно! Невыносимо страшно! Когда уже все это закончится?!

Хиджиката весь сжался и рефлекторно зажмурился в ожидании нового неизбежного кошмарного падения. Тело отказывалось шевелиться, и рука с палочкой бессмысленно продолжала висеть в воздухе. Ее кончик целился дементору прямо в пасть, но эта тварь чувствовала, что жертва уже сдалась, и вид оружия ее не отпугивал. Хиджиката вздрогнул и словно начал погружаться под ледяную воду — тело сковало мертвецким холодом, звуки долетали до его слуха приглушенно и одновременно преувеличенно громко. И вот откуда-то далеко, за гранью восприятия, то ли изнутри, то ли снаружи, до него донесся полный силы яростный крик:

— Экспекто патронум!

Застилавшую глаза тьму разбило ослепительное серебристое сияние. Первое, что увидел Хиджиката, когда глаза немного привыкли к свету, был мощный луч, бивший из кончика его палочки. Этот яркий поток уносился ввысь и сливался с другим, еще более сильным, будто горный ручей вплетался в русло полноводной реки. И в месте слияния из серебристого взрыва сверхновой вылетела сова. Ее острые крылья взрезали ночное небо и заставляли дементоров уноситься прочь, будто стаю трупных мух. Хиджиката завороженно смотрел на это чудесное зрелище: никогда в жизни он не видел такого могущественного Патронуса. Он казался таким всесильным, будто вобрал в себя желание каждого человека на планете защищать своих близких.

Но важно было даже не это.

«Так уже было! Ты это уже видел! — в исступлении крутилась одна и та же мысль в голове Хиджикаты. — В прошлый раз тебя спасло то же самое!»

Ощущение важной находки росло в нем с каждым мгновением, но измученный разум не мог сделать простой вывод, в котором заключалась так отчаянно искомая им истина. Он старался даже не моргать, чтобы лучше запомнить каждую деталь в образе этого магического защитника, но постепенно чернота уже начала поглощать картинку по краям.

Дементоры сгинули, и основной поток заклинания прекратился. Мощный магический сгусток энергии постепенно рассеялся, напоследок засияв серебристым гало. Луч, струившийся из палочки, которую оцепенело сжимали пальцы Хиджикаты, тоже иссяк, и оказалось, что это было единственным, что держало его в сознании. В следующую секунду он повалился на землю, как марионетка с перерезанными нитями. Адреналиновая волна откатилась, и боль хлынула в мышцы, в кости, в каждую клетку тела. Хиджикату больше ничего не удерживало, и он падал в густую холодную темноту. Ему больше не было страшно, он отвоевал свою душу — и это казалось ему самым важным.

На периферии восприятия он услышал быстрые шаги, разбивающие лед, а после — совсем рядом — дрожащий голос:

— Нет-нет-нет-нет-нет… не смей, слышишь?! Только не ты! Только не снова…

«Почему снова? Ведь я умираю впервые», — отрешенно подумал Хиджиката, и сразу после этого весь мир перестал существовать.

Chapter Text

Пахло сигаретным дымом. Хиджиката глубоко вдохнул, наполняя себя знакомым запахом изнутри.

Нет, это точно были не сигары Мацудайры: дорогие, с крепким и бодрящим духом, щекочущим ноздри перцовой остринкой. И не табак из трубки профессора Цукуе, терпкий и пряный, словно аромат восточного базара. И даже не едкий дым тонких и длинных сигарет Отосе, распространяющих в воздухе горький дух прелой земли.

Этот запах он не перепутал бы ни с чем — это были его сигареты. Хиджиката покупал их в магловском ларьке неподалеку от своего прежнего дома. Такие же курила мама, пока ей не стало совсем худо…

В его памяти запах этих сигарет смешивался с ароматом ее сладкого ягодного парфюма, а еще с перечными нотками соуса табаско, который мама в изрядных количествах добавляла в каждое блюдо. Все эти запахи были для него неразделимыми и одинаково чарующими: стоило появиться одному, как его подсознание автоматически добавляло все остальные и создавало вокруг особую атмосферу уюта и защищенности.

Так пахла мамина рука, которая гладила его по щеке, а он в ответ зарывался лицом в узкую бархатную ладонь.

Так пахло его детство. Так пахли его сигареты.

Хиджиката с огромным трудом открыл глаза: веки будто были смазаны клеем. Перед взглядом закачался высокий белый потолок, под которым застрял изрезанный сводами лунный луч. В окружающей темноте он искрился, словно звездное небо, и невозможно было сразу понять, магия это или же просто оптическая иллюзия. Взгляд терялся в завораживающем мерцании, и лишь витражи на ажурных верхушках окон помогли Хиджикате распознать, что он находится в лазарете Хогвартса: если когда-то решил играть в квиддич, будь готов к тому, что выучишь все детали интерьера школьной больницы.

Хиджиката повернул голову вправо, откуда его манил запах. В плывущих очертания фона вырисовывался профиль Сакаты. Он лежал на соседней кровати, вальяжно завернув руку за голову, подносил сигарету ко рту и затем выдувал струи сизого дыма в потолок. Вокруг него клубился горький туман, из-за чего казалось, будто Саката тонет в облаке. От этого картинка выглядела нереальной, словно была кадром из лихорадочного сна, и монотонный гул в голове не прибавлял ей ясности.

«Наверное, я действительно сплю», — решил для себя Хиджиката и не стал удивляться, почему это Саката курит, хотя никогда ранее с сигаретой замечен не был. Что ж, в конце концов, во снах он мог бы делать и более странные вещи.

Хиджиката продолжал смотреть на Сакату. Картинка постепенно обретала фокус, и взгляд бесконтрольно пытался выцепить отдельные детали: как неловко пальцы держат сигарету, ненароком приминая фильтр, как вытягиваются трубочкой губы, выпуская очередную порцию дыма, как Саката вдыхает слишком много, давится и надсадно кашляет, как напряженно при этом двигаются мышцы его шеи и подпрыгивает кадык под тонкой светлой кожей, как рука раздраженно втыкает окурок в лежащую рядом на кровати переполненную пепельницу, напоминающую спину ежа… Стоп, что?

Хиджиката моргнул. Затем с силой зажмурился и распахнул глаза, ожидая, что это поможет ему проснуться. Но гора окурков, раскуроченный блок с жалкими остатками сигарет — страшный сон не желал уходить, заставляя все внутри трепетать негодованием.

Хиджиката еще летом рассчитал, сколько сигарет ему понадобится до зимних каникул, если выкуривать по одной в день, и привез с собой необходимое количество с небольшим запасом. Однако известные обстоятельства не позволили ему вернуться домой в Рождественские праздники, и тогда он скрепя сердце распределил остаток сигарет таким образом, чтобы дотянуть до конца учебного года. Пришлось исключить выходные дни, а также среды и пятницы, и еще одну пачку он оставил как неприкосновенный запас до напряженного периода сдачи СОВ. Каждая сигарета, каждая затяжка были регламентированы, вписаны в календарь и поставлены под строгий учет. И вот теперь все эти планы в буквальном смысле превращались в пепел.

— Какого черта… кто позволил тебе курить мои сигареты? — услышал Хиджиката свой гневный хрип.

Его голос был едва слышен даже ему самому, но Саката резко обернулся, спугнув ровную струйку светлого дыма, смешавшуюся с дрожащей белой прядью у виска. В этот момент вид у него был нелепым и непривычным: пожалуй, такое выражение лица могло бы быть у ребенка, который тайком проскользнул в гостиную рождественской ночью и увидел там Санта Клауса, склонившегося у праздничной елки с мешком подарков. Во взгляде Сакаты явственно читался такой детский немой восторг, недоверчивый и, как казалось Хиджикате, беспричинный, что тот сразу почувствовал себя немного отомщенным.

— Чего вылупился? Призрака увидел? — не удержался он от беззлобной подначки.

Губы Сакаты дрогнули в кривой улыбке, и он поспешно отвернулся. Сел на кровати, свесив ноги с противоположной стороны от койки Хиджикаты, с силой уперся руками в матрас, как если бы ему было тяжело держать свое тело прямо.

— Черт, какая ядреная гадость, — тихо сказал Саката и шмыгнул носом. — Как ты куришь эту дрянь? Аж в горле першит, и глаза от дыма слезятся… — он судорожно вздохнул и продолжил. — Хорошо, что План Б сработал.

«И все же какой странный сон», — подумал Хиджиката, а вслух спросил:

— Какой еще План Б?

— План, чтобы заставить тебя очухаться. Курить твои сигареты. Знал, что ты этого не потерпишь, — Саката говорил короткими отрывистыми фразами, будто запыхался на бегу, и только поэтому Хиджиката мог воспринимать его слова сквозь назойливый гул в ушах. — Хорошо, что План Б сработал. А то План В заключался в том, чтобы сожрать при тебе весь майонез в Хогвартсе. Не уверен, что смог бы это сделать.

— А каким был тогда План А? — отрешенно поинтересовался Хиджиката, пытаясь натянуть хоть какую-то логику на их диалог.

— Ну, — Саката оглянулся в полоборота. — Знаешь магловскую сказку про Спящую красавицу?

— …ты серьезно? — недоверчиво спросил Хиджиката после паузы, силясь сообразить, зачем Сакате могло бы приспичить его будить, да еще и такими хитрыми методами.

— Что мне оставалось? — буркнул тот, снова отвернувшись от Хиджикаты. — Тело исцелили, но ты все равно не приходил в себя. Третьи сутки пошли. Я уже думал, что дементоры успели до тебя добраться. Но ты бредил, бормотал что-то. Бабуля сказала, что это хороший знак. Что те, кто лишился души, говорить во сне не могут. Откуда бы ей знать, она же не работала в Азкабане…

Хиджиката недоуменно заморгал, и напряженная спина в белой мантии, наброшенной на левое плечо, заколыхалась в дымчатом мареве, словно белопарусный корабль на мягких, заволоченных туманом волнах. Вместе с фигурой Сакаты дрожал и его голос. Он казался тихим, на грани восприятия, и вдобавок к этому перебивался отзвуком собственного эха, как если бы голова Хиджикаты была пустым металлическим сосудом, и звуки голоса множились внутри, резонировали друг с другом. Из-за этого Хиджиката ничего толком не мог разобрать, слух выцеплял отдельные слова, которые почему-то казались важными: «исцелили… третьи сутки… лишился души… дементоры…». Эти слова соскальзывали с логической цепочки, как бисер с порванной нити, и со звоном рассыпались вокруг, теряясь в белой дымке.

— Не ожидал от тебя такой глупости, — уже медленнее продолжил Саката, и в его голосе послышались нотки негодования. — Пойти туда вдвоем… ладно, Кагура, она маленькая дуреха, но ты…

«Кагура… — имя отозвалось в мозгу Хиджикаты ударом набата. — Ято Кагура… Ято…»

И тут воспоминания хлынули на него, словно лавина: они цеплялись одно за другое, собирали все пережитое в единый тяжеловесный ком, мигом похоронивший под собой его безмятежное неведение. В ушах сразу перестало шуметь, а все вокруг стало пугающе четким, будто реальность силой выдернула его из блаженного полузабытья.

Хиджиката подскочил на кровати, и боль тут же скрутила ослабевшие мышцы, напоминая об испытанном наяву адском кошмаре. И о виновнике всего произошедшего.

— Ято! — заполошно выдохнул он и попытался слезть с койки, несмотря на сильную дрожь, пробившую все тело.

— Тихо, тихо! — Саката мигом подскочил к нему, обхватил плечи и попытался уложить Хиджикату обратно, осторожно надавливая своим весом. — Куда собрался? Рано еще вставать, переломы едва срослись.

— Где Ято?! — исступленно прорычал Хиджиката ему в плечо, бессильно отбиваясь.

— Кто из них тебя интересует? — мягко спросил Саката, присаживаясь на кровать рядом с Хиджикатой. — Кагуру я отправил спать в комнату для девочек, сказал, что из-за недосыпа у нее кожа стала хуже выглядеть, — легкая усмешка оборвала последнее слово.

Голос Сакаты был грудным, тихим от тяжести, он успокаивал ленивым переливом звуков. Его ладони украдкой легли на лопатки Хиджикаты, и слабое подобие борьбы окончательно превратилось в объятие, теплое и утешающее.

— А этот чертов… ее брат? — уже спокойнее спросил Хиджиката, безотчетно сжимая в кулаках рукав белой мантии Сакаты.

— Ушел.

«Хорошо… этого ублюдка удалось прогнать из Хогвартса, и никто не пострадал», — выдохнул Хиджиката, исключив самый страшный исход, но горькое разочарование тут же кольнуло сердце.

— Ты его упустил?! — крикнул он, вырвавшись из непрошенного объятия и вперился гневным взглядом в Сакату. — И его сообщников тоже?!

— Ну извини, что был занят тем, что пытался вытащить твою задницу с того света! — возмутился он, и только теперь, вблизи, Хиджиката заметил глубокие тени, залегшие под его глазами. — Если бы ты сразу позвал меня, то втроем у нас было бы больше шансов его схватить!

— Если бы ты не свалил за бухлом, мне не пришлось бы просить Ника искать тебя! — моментально нашелся Хиджиката. — У нас не было времени выслеживать тебя по всему замку, тупица!

— Ах да, спасибо, что натравил на меня призрака, придурок! — взбесился Саката. — Нахрена ты сказал ему, что я люблю сюрпризы?! Он так внезапно выскочил из стены, что я чуть не обделался! Из-за тебя весь выпитый алкоголь пошел насмарку!

— Ну извини, что испортил тебе вечеринку! — без тени раскаяния крикнул Хиджиката.

— Не извиню! Будешь мне должен! — отрезал Саката.

Хиджиката одарил его нарочито грозным взглядом, соображая, какой бы колкостью на это ответить, но ничего не придумал и устало рухнул на подушку. Он прекрасно понимал, что должен Сакате куда больше, чем за сорванную попойку. Несмотря на то, как сильно за последние недели охладели отношения между ними, он примчался на помощь по первому же зову, рисковал своей жизнью ради Хиджикаты. Кто они друг другу? Поспешил бы Саката также спасать кого-то другого на его месте?

Хиджиката натужно выдохнул и грубо провел ладонями по лицу. Есть ли смысл думать обо всем этом? К тому же, Кагура была в опасности тоже: Саката наверняка пришел бы и ради нее одной… Точно пришел бы. А осенью он спас незнакомого первокурсника от мозговыносящего удара бладжера. Такова натура Сакаты — он помогает людям и не ищет для этого причин. Разве не эта его черта привлекла Хиджикату в первую очередь? Разве не это послужило стимулом столько недель подтягивать Сакату по учебе: не из-за шантажа Отосе, а с искренним желанием помочь ему сдать СОВ и стать мракоборцем? Разве сам факт спасения жизни вне зависимости от мотивов этого поступка — не достаточный повод поблагодарить Сакату?

Хиджиката сделал глубокий вдох, собрался с духом и, уставившись в сторону, тихо произнес:

— Спасибо.

Саката не ответил. Хиджиката хотел было взглянуть на него, но не смог: взгляд словно приклеился к исколотой окурками пепельнице на соседней кровати. Густое молчание, повисшее в воздухе, сковало тело. Хиджиката мог лишь мять пальцами одеяло, пропадая от неловкости, и с ужасом ощущать, как кровь нещадно приливает к щекам.

Наконец, Саката нарушил тишину ехидной усмешкой и издевательским тоном спросил:

— Эй, ты никак бредишь опять? Может, мне уничтожить остатки твоих сигарет, чтобы ты пришел в себя наконец? Если ты снова начнешь стонать во сне, извиняться и звать Окиту, то я точно это сделаю, так и знай!

— Я звал Окиту? — вытаращился на него Хиджиката, мигом забыв о смущении.

— Вот именно, — осуждающе ответил Саката. — Я тоже был удивлен, что ты выбрал этого мелкого садиста для своих бредовых видений. Не думал, что вы в таких отношениях с ним! — его губы дрогнули: уголки прыгнули вверх и тут же опустились вниз, будто Саката не определился, какую эмоцию хочет выразить. — Ох уж эти популярные парни: спасаешь им жизни, а они во сне зовут кого-то другого, а не своего героя! Мне стоит начинать ревновать?

Хиджиката посмотрел ему в глаза и задержался в них взглядом на добрую минуту. Со стороны можно было решить, будто они играют в «гляделки», но Хиджиката просто забывал моргать. Он долго всматривался в багряную радужку, в бездонные зрачки, в застывшую белую вязь пушистых ресниц. Он ждал отклика внутри, интуитивного ответа, как ему поступить. Наконец, он отвел взгляд и отрывисто сказал:

— Я звал не Окиту… Вернее, не того, о котором ты подумал.

Саката недоуменно моргнул и в следующую секунду вытаращился на него:

— О черт, только не говори мне, что ты влюблен в… брата? Отца?! Однофамильца…

— Не неси чушь, — скривился Хиджиката, начиная жалеть о своем выборе. — Думаю, я звал во сне Окиту Мицубу. Это его сестра.

— Старшая? — уточнил Саката.

Хиджиката кивнул:

— Наша одногодка. Она тоже училась на Гриффиндоре.

— Никогда о ней не слышал, — бесцветно сказал Саката и осторожно добавил. — Вы с ней…

— Дружили, — закончил за него Хиджиката. — Наверное, так будет сказать вернее всего. Она тесно общалась с Шимурой, а я — с Кондо. И поскольку он чуть ли не с первого курса начал увиваться за своей несравненной Отае, то получилось так, что мы обычно сидели на занятиях и ходили везде вчетвером. Так и сдружились. Спустя два года на наш факультет поступил и младший Окита, — Хиджиката усмехнулся. — Он сразу меня невзлюбил. Мне понадобилось время, чтобы понять, что причина в его сестре, которая, как оказалось, мне симпатизировала. Этот малявка догадался об этом куда раньше меня.

Тут Саката громко засмеялся, запрокинув голову, и что-то в его раскатистом хохоте отдавало острой, загнанной глубоко под кожу болью.

— Охотно верю, что так и было, — сказал Саката, смахнув выступившие слезы. — А что ты сам? Она… действительно была для тебя лишь другом?

Хиджиката сделал паузу, собираясь с мыслями. За последний год не прошло ни дня, чтобы он не думал об Оките Мицубе. Этот разрозненный ворох мыслей и чувств был неподъемным для слов. Возможно, будь Хиджиката поэтом, он бы сумел придать им достойную форму, но он привык выражаться сухо и по существу. В итоге, неудачно пожонглировав в голове словами, он плюнул на это и решил говорить прямо так, как чувствовал:

— Тогда я думал, что да. Сейчас, мне кажется… — он вздохнул. — Она была волшебницей по своей сути. Под этим я не имею ввиду гениальность или какой-то огромный магический потенциал. Ее успеваемость была вполне средней, но… Знаешь, бывают люди, от которых исходит что-то магическое, даже если они делают банальные вещи: макают перо в чернила, поправляют волосы, улыбаются… Они как будто сияют изнутри, освещают любое место, где бы ни появились. Говорят пару слов спокойным голосом или просто бросают взгляд, и сразу всем становится мирно и тепло в их присутствии… — тут он поймал на себе тяжелый взгляд из-под вздернутых светлых бровей и неловко замолчал.

— О черт, — Саката грустно улыбнулся и со сквозящей в голосе безнадегой утвердительно сказал. — Так мне действительно стоит ревновать, да…

Хиджиката смотрел на него некоторое время, уколотый не пойми откуда взявшимся чувством вины, а затем откинулся на подушку.

— Нет, — коротко ответил он, глядя в потолок.

Наверное, ему стоило ответить что-то еще, но образ Окиты Мицубы стоял перед глазами в своем незабвенном сиянии и убивал смысл каждого приходящего на ум слова.

— Она… — осторожно начал Саката, и Хиджиката с облегчением понял, что он уже догадался.

— Хуже. Дементоры сожрали ее душу.

Хиджиката сказал это и тут же осознал, что зря недооценивал силу слов. Никогда ранее ему не приходилось рассказывать кому-либо эту историю: кошмарная участь студентки Хогвартса была широко известным фактом, поэтому и нужды говорить об этом у Хиджикаты не было. Сейчас он произнес эту фразу впервые и был поражен тем, сколько боли и ужаса могут в себя вместить четыре коротких слова. С другой стороны, удивляться было нечему: волшебники могут запытать до сумасшествия всего одним словом, а двумя — убить.

«Дементоры сожрали ее душу» — для Хиджикаты это оказалось страшным заклятием удушения. Горло изнутри сдавила невидимая рука, в носу горько защипало. Очень сильно хотелось заплакать, но глаза были сухими и горячими, словно выжженная солнцем потрескавшаяся земля пустыни.

Саката молча сидел рядом. Он не утешал, не подгонял вопросами. Он просто был рядом — и это сейчас оказалось уместнее всего. Если бы он вел себя иначе, Хиджиката вряд ли смог бы продолжить свой страшный рассказ.

— Это действительно хуже, чем смерть. После произошедшего от нее не осталось ничего, кроме тела. Пустая оболочка. Как будто ее выпотрошили, изъяли все, что можно было назвать жизнью, набили опилками и зашили обратно. Она продолжала есть, когда ей подносили еду ко рту, и засыпала, когда выключали свет. Хотя сложно было различить ее сон от бодрствования: все ее существование стало напоминать летаргию. Смотреть на это было жутко. Она никого не узнавала, даже брата. Думаю, можно назвать удачей то, что родители не увидели ее такой, иначе у них сердце бы разорвалось. Они должны были забрать ее домой, — он сделал отрывистый выдох, как если бы хотел избавиться от чего-то лишнего, переполняющего через край. — Но ночью накануне отъезда она тайком вышла из своей комнаты, добрела до Деревянного моста и шагнула вниз.

Хиджиката выговорил остаток фразы и посмотрел на Сакату. Тот не изменился в лице, лишь дрогнули вверх серебристые брови, и лунные блики влажно скользнули по рубиновой радужке. Его мертвенное спокойствие было заразительным, оно действовало, как болеутоляющее, проникало доверием сквозь трещины в душе. Хиджиката поймал себя на мысли, что еще ни разу в жизни ему так сильно не хотелось исповедаться, излить кому-то душу. Никогда у него не было такого острого интуитивного ощущения, что его не осудят и не поймут превратно, что человеку можно доверить абсолютно все.

— Никто не смог объяснить, как это случилось, — продолжил Хиджиката и сам удивился ровности своего голоса. — Как будто ее тело смогло сохранить какие-то крупицы воли, отголоски души, иначе бы она не смогла избавить себя от этого жалкого подобия жизни. Может, что-то отозвалось в ней, когда она услышала о приезде родителей. Я не знаю… Знаю только, что когда мне сказали о том, что произошло, почувствовал облегчение, — Хиджиката едва успел договорить фразу и тут же ощутил прикосновение теплой ладони, накрывшей его руку.

— Никто бы не пожелал любимому человеку влачить такое ничтожное существование, — твердо сказал Саката, заглядывая ему в глаза.

На несколько долгих секунд Хиджиката позволил себе побыть в этом зрительном контакте, раствориться в принятии искренней поддержки, в которой не чувствовалось ни жалости, ни настороженности. Это ощущение было настолько приятным, что у него мелькнула мысль: может, не рассказывать главного? Но он тут же отругал себя за малодушие, высвободил руку из мягко сжимающих ее теплых пальцев.

— Не в этом дело, — Хиджиката опустил глаза и отрицательно помотал головой. — Это было облегчение, какое испытывает убийца, сумевший удачно избавиться от тела своей жертвы.

В ответ Саката лишь слегка насупил брови, безмолвно спрашивая: «Почему ты так говоришь?».

— Похоже, ты единственный во всем Хогвартсе не знаешь об этом, — вздохнул Хиджиката. — Так что будет честно все рассказать. Окита Мицуба погибла по моей вине.

Он выдержал короткую паузу, соображая, с чего лучше начать. И затем спросил:

— Ты знаешь, почему Хогвартс оцеплен дементорами?

— Они… у них задание поймать преступника, — голос Сакаты слегка дрогнул на последнем слове. — Министерство магии распорядилось направить их сюда из Азкабана. Бабуля говорила, это из-за… убийцы твоего брата.

Хиджиката кивнул:

— В Министерстве уверены, что этому человеку зачем-то нужно пробраться в Хогвартс. Я не знаю почему и не знаю, кого именно они подозревают, это все следственная тайна. Но они заподозрили это сразу после убийства и прислали сюда этих тварей. Год назад они уже были в оцеплении школы. И тогда опасения Министерства оправдались…

Он взглянул в окно. В безветренной черноте мерно падала вниз белая, подсвеченная луной снежная крупа. Она казалась песчинками в часах, отмеряющими секунды, минуты, года — все эти условные, выдуманные человеком отрезки течения жизни. Загипнотизированный этим зрелищем Хиджиката произнес:

— Это случилось накануне прошлого Рождества. Тот, кого поджидали дементоры, действительно проник на территорию школы…

Саката вздрогнул, тем самым заставив Хиджикату замолчать и взглянуть на него. Багряные глаза под пеплом ресниц округлились, но лишь на мгновение, как если бы Саката моментально взял под контроль непроизвольную реакцию тела. Он выжидающе смотрел на Хиджикату, и тот, желая завершить свой рассказ, решил притвориться, будто ничего не заметил:

— Стражи Азкабана не остановили убийцу, но всполошились куда сильнее, чем в этот раз. По их реакции Мацудайра понял: это был действительно тот, кого им приказано было поймать. Директор повелел всем ученикам забаррикадироваться в своих гостиных. Но я не стал его слушать и улизнул в Запретный лес. В тот день я словно спятил. В голове была одна единственная мысль: «Он здесь! Я смогу отомстить!». Это желание поглотило меня, мне было плевать, насколько сильным может быть убийца. Инстинкт самосохранения, обдуманный план — все это виделось мне чушью и отговорками для слабаков! У меня не было ни единого сомнения. Это было мое дело. Мне казалось, что я никогда не прощу себе, если не попытаюсь расправиться с ним сам. И что в любом случае терять мне уже нечего. Но я ошибался.

— Она пошла за тобой… — упавшим голосом сказал Саката, и это явно не было вопросом. Он уже все понял.

Хиджиката тяжело вздохнул, словно придавленный этими воспоминаниями.

— Я осознал это слишком поздно, — говорил он, стараясь дышать ровно. — Пока я мотался по лесу, Окита подобралась к границе Хогвартса и Черного озера. И там взбесившиеся дементоры напали на нее. Я услышал ее крик и понесся туда, но опоздал, — Хиджиката запнулся: перед глазами застыла ужасающая картина безвольно падающей на землю фигуры в окружении вечно голодных черных призраков. — Ты никогда не спутаешь обычного человека с тем, у кого сожрали душу. Это слишком очевидно и слишком страшно. Я хотел вызвать Патронус, но уже в тот момент понимал, что опоздал, и… — у Хиджикаты сжалось горло от воспоминаний об испытанном невыносимом отчаянии.

— Так это с тех пор твой Патронус не приходит? — тихо поинтересовался Саката.

— Да… Я и тогда не смог. Мою душу тоже сожрали бы, если б…

И тут Хиджиката замер. Все мышцы разом напряглись, отзываясь глухими отголосками былой боли. Но ему было все равно.

Он вспомнил.

Он наконец-то вспомнил самое важное. То, что должен был вспомнить сразу после пробуждения, до того, как решил откровенничать с Сакатой. То, что не имел права забывать никогда. Единственная важная примета, единственное доказательство.

Он скользнул взглядом на прикроватную тумбочку: среди бинтов и пузырьков с лекарствами лежала волшебная палочка брата. Пальцы незаметно потянулись к ней.

— Если бы не… — прервав затянувшееся молчание, начал задавать вопрос Саката. И тут же замолчал, увидев кончик палочки у самого лица. — Эээ, ты чего? — недоуменно пробормотал он, медленно слезая с постели и отходя на шаг.

— Держи руки так, чтобы я их видел, — холодно приказал Хиджиката, вытянув палочку вперед и присев на одно колено, в более удобную для атаки позицию.

— Ты головой ударился? — попытался отшутиться Саката. — Точно ведь ударился! Вон шишка какая на половину лба, до сих пор не сошла…

— Не пытайся задурить мне голову. Теперь я вспомнил, и мне, наконец, все стало ясно.

— Хиджиката, я понятия не имею, что тебе там ясно, — спокойно произнес Саката, примирительно выставив вперед ладони. — Потому что мне ничего не ясно. В чем дело?

— Не придуривайся! — рассвирепел Хиджиката. — Дело в твоем чертовом Патронусе! Я уже видел эту сову ранее!

— Ну, разумеется, видел, — Саката говорил с ним осторожно и ласково, словно с душевнобольным, и это бесило еще сильнее. — Я показывал своего Патронуса на занятии у Цукуе. Помнишь?

— Не держи меня за кретина! Я видел его еще раньше! — палочка дрогнула в руке Хиджикаты. — В ту ночь, когда они забрали ее душу… Они забрали бы и мою, если бы не твоя сова!

Саката нахмурился сильнее, а затем в его взгляде стало медленно проявляться осознание. Он пораженно вытаращился на Хиджикату, губы его приоткрылись. Он застыл, будто восковая кукла, и на этот раз даже не пытался замаскировать искренние эмоции привычной маской безразличия.

— Патронус, такой же чертовски сильный и губительный для дементоров, — продолжил Хиджиката, цепко следя взглядом за выражением лица Сакаты, готовый различить в нем мельчайшие изменения. — И той же телесной формы. Я не верю в такие совпадения. Хоть я и не видел самого волшебника, который создал эту сову: Мацудайра подоспел вовремя и прогнал его, а затем я сразу отрубился. Но я уверен! Ни у одного преподавателя и ни у одного студента Хогвартса я не видел такого Патронуса. А значит, это мог быть только он, тот убийца… и это был ты, я прав?!

«Как я мог забыть такое?! — поражался себе Хиджиката. — Конечно, дементоры уже начали трепать мою душу, и я пребывал в полузабытьи, но такой важный, такой яркий эпизод… как я мог выместить его из своей памяти?! Как я мог забыть, что убийца брата спас мне жизнь?! Кагура говорила, что Патронус Камуи — это койот. Значит, тогда, год назад, это точно был не он. А длинные волосы, которые видели у вторженца в наше поместье… что ж, это подделать куда проще, чем телесного Патронуса. Черт возьми, Саката! Неужели это действительно был ты?! А я, как последний кретин, расчувствовался и выложил тебе все о себе!»

Пока Хиджиката терялся в размышлениях, Саката криво усмехнулся и пугающе безжизненным голосом произнес:

— Сначала попытка ограбления банка, теперь — убийство человека… — он исподлобья взглянул на Хиджикату, и на дне его глаз плавала едкая горечь. — Ты настолько сильно хочешь меня в чем-то уличить? Мечтаешь увидеть меня в Азкабане или убить собственными руками?

Хиджиката вздрогнул всем телом.

«Я хочу?! — подумал он, чувствуя непреодолимую слабость. — Твою мать, Саката! Главная улика против тебя, и я не могу это игнорировать! Ты слишком подозрителен! Появился в Хогвартсе ночью посреди учебного года, весь грязный и побитый. У тебя чертовски сильная практическая магия и нулевые академические знания. Очевидно, что ты не перевелся к нам из другой школы! Ты никогда ранее не учился, как другие волшебники. Я ничего не знаю о твоем прошлом! Кто ты? Какое отношение ты имел к ограблению Гринготтса? Почему твой Патронус точно такой же, как у того, кто вторгся год назад в школу? И какого черта ты так крепко запал мне в душу, что я не могу нормально соображать?! — он сжал зубы, изо всех сил стараясь сохранить суровость взгляда, чтобы ни одна капля бурлящего внутри отчаяния не отразилась на его лице. — Я хочу уличить тебя?! Да я никому в жизни не хотел доверять так сильно, как тебе! Дай мне лишь повод для этого, хоть какое-то объяснение! Помоги мне оправдать тебя! Мне будет достаточно любой малости… Почему ты молчишь? Почему у тебя такие глаза? Почему ты выглядишь как пойманный за руку преступник?!»

Саката не говорил ни слова, и мучительные сомнения продолжали рвать Хиджикату изнутри. Он старался держать лицо и смотреть невозмутимо, но волшебная палочка в его руке мелко подрагивала, концентрировала в себе силу его чувств; кончик начинал искрить, словно неисправная проводка. Саката перевел взгляд на палочку и, наконец, произнес:

— Я никогда не бывал в Хогвартсе до той ночи, когда ты впервые увидел меня в кабинете директора, — он немного подумал и спросил. — Твоя подруга погибла год назад, верно? Тогда я уже жил у бабули. Спроси у нее. Я не слишком часто выходил из дома. Ее квартира надежно защищена, так что Отосе узнала бы, попробуй я выйти на улицу без спроса. Она не так слаба, чтобы я сумел ее обмануть. Надеюсь, хотя бы она твое доверие заслужила, — он опустил руки, взгляд его поник. — Патронусы не уникальны, тебе это должно быть известно не хуже, чем мне. Жаль тебя расстраивать, но это был не я. Тебе придется искать убийцу брата дальше, — с этими словами он развернулся и неспешно побрел к выходу.

И как только за ним захлопнулась дверь лазарета, Хиджиката выдохнул, опустив палочку и изможденно повалился на кровать. Серебряный свет луны лился в окна и не позволял уснуть, и Хиджиката ворочался до самого рассвета, зарывая в подушку и непрошенную радость, и неуместное чувство вины, и мысли, мысли, мысли…

***

На следующий день он попробовал улизнуть из лазарета, но был отруган школьным доктором, которого вызвали из отпуска в Хогвартс преждевременно для лечения студента в критическом состоянии. Энергично размахивая руками, он в красках описывал, какие бы ужасы ждали Хиджикату, если бы не редкие умения Сакаты оказывать первую помощь и не его, доктора, магические снадобья. По его словам, неблагодарный пациент рисковал умереть несколько раз, а если не умереть, то, как минимум, провести остаток жизни в инвалидном кресле. Хиджиката прекрасно знал, что физические травмы излечивались магией без особого труда, но уважительно кивал, боясь, как бы доктор не отобрал у него остатки сигарет из заначки.

За все несколько дней его пребывания в лазарете Саката больше ни разу его не навестил, и Хиджиката прекрасно понимал почему. Он успокаивал себя тем, что с началом нового учебного полугодия им в любом случае придется общаться, и как-нибудь все вернется на круги своя.

Несколько раз к Хиджикате забегала Кагура: она нелепым монотонным голосом читала ему вслух «Ежедневный пророк» и постоянно предлагала сделать ему новую прическу из магловского женского журнала, который она не пойми откуда взяла. Хиджиката морщился, то и дело поправлял ее, когда она произносила какое-то слово не так, отбивался от ее заколок и резиночек, но в тайне даже для самого себя был благодарен хотя бы за такое развлечение.

Долгожданной «амнистии» Хиджиката добился лишь в последний день зимних каникул, с несомненной строгостью в голосе объяснив доктору, что староста факультета обязан помогать декану подготовиться к приезду учеников. Получив добро, он быстренько прихватил надежно спрятанные сигареты и поспешил убраться, пока его «тюремщик» не передумал.

Первым делом Хиджиката действительно пошел к Отосе. Он уже слышал от Кагуры, что декан Гриффиндора после того, что произошло со студентами ее факультета, не уехала домой на каникулы. Она ни разу не навестила его в лазарете, поэтому Хиджиката страдал дурными предчувствиями. И они его не обманули.

Отосе сидела в кабинете и курила прямо за столом, чего обычно себе не позволяла. Ее лицо осунулось и как будто постарело за прошедшую неделю. Кожа выглядела болезненно, а под глазами — припухла и потемнела. И только прическа и одежда были как всегда в идеальном порядке, контрастируя с нездоровым видом и взволнованным взглядом. Заметив Хиджикату в кабинете, она быстро открыла ящик стола и спрятала в него окурок, разгоняя ладонью, словно веером, остатки дыма.

— Как себя чувствуешь, мой мальчик? — она натужно улыбнулась и в этот момент представилась Хиджикате старшеклассницей, которую родители поймали за курением. Повинуясь впечатлению, произведенному этой схожестью, он, не раздумывая, спросил:

— Угостите сигаретой? — и сам же удивился собственной смелости.

— Разумеется, нет! — нахмурилась Отосе, тут же «надевая» на себя профессорскую роль. — По-твоему я имею право позволять курить несовершеннолетнему студенту?

— А по-вашему, декан факультета может курить прямо в кабинете? — Хиджиката вздернул бровь и уселся на стул рядом. — Поделитесь сигаретой, и это останется между нами. К тому же именно ваш сын почти полностью уничтожил мой запас. Зачтем как компенсацию?

Отосе недовольно прищурилась и полезла в карман, доставая пачку:

— Наглый паршивец… два наглых паршивца! Горе мне с вами, — ворчала она, выуживая зажигалку.

Хиджиката отметил, что она тоже предпочитает механические источники огня магическим, и довольно затянулся. Вкус сигареты был непривычным, слишком горькое послевкусие неприятно покалывало горло. Но он всем своим видом старался показать, что это для него не в новинку, и «испортить ребенка» у Отосе не выйдет. Произведя впечатление заядлого курильщика, Хиджиката серьезно спросил:

— Профессор, расскажите мне все, как есть. Уверен, вы не хотели «беспокоить больного» и руководствовались благими намерениями. Но я ваш староста. И я обязан знать, к чему привели мои действия.

Отосе удивленно взглянула на него:

— А ты как будто повзрослел с последней нашей встречи.

Хиджиката хотел ответить, что недавно едва разминулся со смертью, а это заставляет взрослеть быстрее, но устыдился даже мысленной формулировки, пропитанной фальшивым пафосом, и поспешил вернуть профессора к сути разговора:

— Все плохо, да?

Отосе выдохнула серую струйку дыма и принялась за рассказ. От Министерства магии не удалось утаить ни сам инцидент, ни причину, по которой школу от вторжения пришлось защищать трем ученикам. В прошлом году, когда погибла Окита Мицуба, Мацудайра сохранил место, поскольку его прямой вины в том, что студенты сбежали, не было. На этот раз он организовал пьянку с полным профессорским коллективом и тем самым оставил Хогвартс без защиты. В то, что выпивший Мацудайра может убивать на счет один не менее метко, чем трезвый, Отосе не захмелеет и с галлона виски, а пьяная Цукуе так и вовсе способна положить целую армию злых магов и сделать это так быстро, что едва свои успеют попрятаться, в Министерстве почему-то не поверили. Доказать факт усыпления зельем, тоже не вышло — следов в бутылках не нашли. Посему суд постановил отстранить директора Мацудайру от должности и до конца года назначить новое лицо, временно исполняющее его обязанности. Кандидата должны выбрать со дня на день, и это будет не кто-то из действующих профессоров, а сотрудник самого Министерства.

Хиджиката откинул затылок на спинку стула и виновато произнес:

— Надо было забаррикадироваться в Хогвартсе. Я сглупил. Опять.

Отосе подняла на него усталый, полный тепла взгляд:

— Мой мальчик, ты слишком много на себя берешь. Ребенок не может нести такую ответственность. К тому же, это все моя вина. Именно я принесла ту выпивку из Хогсмида.

— Вы купили алкоголь для профессорской вечеринки у незнакомца? — удивился Хиджиката.

— Разумеется, нет! — возмутилась она. — За кого ты меня принимаешь? Как думаешь, сколько я уже живу на свете?! — и, не дожидаясь вариантов ответа, добавила. — Это был мой знакомый бармен из «Трех метел», у которого я всегда покупаю выпивку. И я забирала ящик лично из его рук. Я сразу пошла к нему выяснить, кто мог подмешать в бутылки усыпляющее зелье… — она глубоко затянулась и тем самым прервала себя.

— Что он ответил? — с замирающим сердцем поторопил ее вопросом Хиджиката.

— Он сказал, что ничего мне не продавал. И даже обиделся, решив, что я в этом году предпочла другого поставщика и ничего ему не сказала.

У Хиджикаты челюсть отвисла. Ну разумеется! Усыпление профессоров и вторжение Ято Камуи на территорию Хогвартса не было совпадением.

— Оборотное зелье? — предположил Хиджиката.

— Возможно, точно не знаю, — Отосе растерянно помотала головой и уронила лоб на ладонь. — Профессор Оборо допросил бедолагу под сывороткой правды. Бармен действительно не при чем. Мы в тупике. Даже если у нас появятся какие-то предположения, то мы ничего не докажем. И нашего директора нам уже не вернуть.

Некоторое время они просидели в тяжелом безмолвии. Затем Хиджиката спросил, нужна ли декану его помощь, и, получив отказ, собрался уходить, как вдруг вспомнил самое важное.

— Профессор! — он обернулся. — Мне нужно кое-что у вас спросить. Год назад, когда… случилась похожая ситуация, Саката уже жил с вами? Он ведь не мог…

— Ааа, — перебила его Отосе. — Гинтоки упоминал, что ты придешь ко мне с этим вопросом. Одинаковые телесные Патронусы, верно? — она не стесняясь закурила новую сигарету. — Скажу так, у меня были свои причины держать этого паршивца под магической охраной. Я колдую куда дольше, чем он живет на свете, так что можешь поверить: если б он улизнул из дома, я бы заметила. Это точно был не он, Тоширо. В этом ты можешь не сомневаться.

***

Направляясь из душа в мужскую спальню и на ходу обтирая волосы полотенцем, Хиджиката замер посреди гостиной Гриффиндора, вперясь взглядом в доску объявлений. Со стороны могло показаться, будто староста проверяет, вся ли информация размещена к приезду учеников, но на деле он смотрел сквозь стенд, думая обо всем сразу и ни о чем конкретно. В гостиной было пусто, Кагура давно ушла спать, а Саката еще не возвращался. Спустя несколько минут Хиджиката осознал, что именно последний факт заставляет его стоять посреди комнаты истуканом в пижаме: ему было жаль ложиться спать, не увидев Сакату в последний день каникул. От этого желания разило таким жалким малодушием, что Хиджиката в раз себя возненавидел. Он уже было решительно направился к лестнице в спальню, как вдруг услышал за спиной знакомое шуршание приоткрывшейся створки портрета Полной дамы по каменному полу. Сердце тут же пропустило удар и заиграло в радостном ритме. Хиджиката обернулся и уперся взглядом в Сакату. Тот лениво привалился к стене, пряча руки за спиной и уставившись куда-то в сторону, будто хотел поговорить, но не знал, как начать.

— Чего тебе? — буркнул Хиджиката.

Саката поднял на него тяжелый взгляд и вдруг вытянул вперед руку: пальцы сжимали горлышко увесистой, землистого цвета бутылки, внутри которой бултыхалась неведомая мутная жидность.

— Выпьем? — просто спросил он, словно это был уже привычный для них ритуал.

— Что это? — Хиджиката подозрительно прищурил глаза. — Где ты вообще достал эту дрянь?

— Не ссы, усыпляющего зелья там нет, я проверил на кошке Хасегавы, — Саката выдернул пробку и, как заправский выпивоха, понюхал горлышко. — Кажется, текила.

— Сдурел? Я несовершеннолетний и не пью ничего крепче разрешенного сливочного пива.

— Да? А курить несовершеннолетним в школе можно? — без тени издевки спросил Саката и, видимо решив, что ни к чему прятать решающий козырь в рукаве, напомнил. — К тому же, ты задолжал мне вечеринку.

— Ты серьезно? Сегодня? — поморщился Хиджиката.

— Именно сегодня! Завтра все припрутся, и придется с ними со всеми делиться. А у меня тут не так много.

— Вот и нажрись один, как ты обычно делаешь, — посоветовал Хиджиката, распушая пальцами мокрые волосы на затылке. Он повторно повернулся к лестнице, но тут его нагнал громкий раздражающий голос:

— Всееее ясно! Староста Гриффиндора Хиджиката Тоширо не держит свое слово! — Саката развел руки в стороны и покивал картинам на стенах, будто призывая портреты засвидетельствовать творящийся с ним произвол. — Вот ведь позорищееее!

— Тихо ты! Кагура уже спит! — шикнул на него Хиджиката и подошел вплотную, намереваясь заткнуть его силой, если тот не соизволит замолчать.

— Что, боишься вырубиться с одного глотка? — Саката вздернул брови, гадко ухмыльнулся и покачал бутылкой перед носом Хиджикаты.

— Я?! Да ты быстрее меня вырубишься! — возмутился тот и тут же прикусил язык. Но было поздно.

— Забились, значит? — с хитрым прищуром посмотрел ему в глаза Саката.

Прошло минут пятнадцать. Или полчаса. А, может, и час. Огонь уютно трещал в камине, лопатки ласково гладила обивка дивана, а пальцы ног утопали в пушистом ковре. Больше половины содержимого бутылки уже исчезло в желудках. Они пили быстро, делая глубокие глотки, выделываясь друг перед другом и внимательно следя за честностью спора. Поначалу Хиджикате было просто странно и горько: первый же глоток горячо опалил губы, обжег горло и убежал вниз по пищеводу жаркой волной. Послевкусие и разливающееся внутри тепло оказались даже приятными. Затем хмель начал бить в голову, куда резче и мощнее, чем от сливочного пива. К тому моменту, когда Хиджиката озвучил правильную, но запоздалую мысль, что неплохо было бы закусывать, гостиная уже начала куда-то уплывать.

— Хочешь — иди попроси еду у эльфов с кухни, — пожал плечами Саката.

«Для этого надо как минимум подняться на ноги» — подумал Хиджиката, но продолжал сидеть. Стены и без всяких движений с его стороны убаюкивающе покачивались перед глазами, а вместе с ними — темнота окон, портреты в рамах, огонь в камине. Хиджиката попробовал сфокусироваться на стенде с объявлениями: буквы под его напряженным взглядом разбегались в стороны, словно тараканы из-под луча фонаря. Он поморщился, забрал бутылку из рук Сакаты и сделал глоток в безнадежной попытке выбить клин клином.

— У меня тут есть Берти Боттс, — сказал тот и выудил из внутреннего кармана своей надетой на одно плечо белой мантии упаковку драже. — Будешь?

Закусывать текилу конфетами было противно здравому смыслу, но что-то в этой нелепости было символичное, подходящее их возрасту, а потому до очарования уместное. Хиджиката не слишком любил сладкое, но с готовностью закинул драже в рот. И тут же схватился за горло.

— Фууу это что за вкус?! Похоже на рыбную требуху!

— А ты везунчик, сразу вытащил один из «лучших» вариантов! — заржал Саката. — Мне как-то попалась со вкусом майонеза. Тоже редкость! Дрянь жуткая, но тебе бы точно понравилось! Жалко, что мы тогда еще не были знакомы, я бы ее для тебя приберег! — он раскатал языком конфету и расплылся в довольной улыбке. — Ммм, клубника со сливками. Моя любимая. Хочешь? — и он продемонстрировал зажатую в зубах и блестящую от слюны сладость.

Хиджиката на секунду позволил себе поглазеть на это идиотское, но отчего-то притягательное зрелище, а затем пихнул его кулаком в плечо и передал бутылку, чтобы Саката не расслаблялся.

— Где ты вообще нашел эту упаковку Берти Боттс?

— В совятне.

— В совя… — бездумно начал повторять Хиджиката и тут же себя перебил. — Стоп! Это что, чужое? Ты украл это?!

— Не украл! Какого хрена какому-то первокурснику прислали эти драже сегодня?! Полугодие только завтра начнется! Они там просто лежали никому не нужные. Только представь! В этой насквозь продуваемой всеми ветрами совятне! — Саката свел брови к переносице и театрально запрокинул голову. — Мне стало жалко несчастные замерзшие конфеты, и я забрал их с собой!

— Это сладости, а не бродячий щенок! — Хиджиката ударил кулаком по колену. — Как ни гляди, ты своровал конфеты у ребенка! Как мы теперь успеем найти замену?

— Уверен, староста Гриффиндора что-нибудь придумает! — Саката похлопал его по плечу и с серьезным лицом покивал.

— С чего вдруг я теперь твой сообщник?! — и тут Хиджикату осенило. — Так ты поэтому мне выпить предложил, засранец? Чтобы я прикрыл тебя с твоим воровством?! Я и так изрядно налажал, хочешь, чтобы меня выгнали из старост?!

В ответ Саката немного помолчал, глядя в камин, словно вид пламени отвлек его от диалога, а затем вдруг тихо произнес:

— В случившемся не было твоей вины.

После этой сказанной невпопад фразы они сидели некоторое время в тишине: Саката смотрел на огонь, а Хиджиката смотрел на Сакату. Следил, как яркие искры пляшут на влажной бордовой радужке, как отблеск пламени золотит его бледную кожу, зарывается медными лучами в серебристые волосы. Наконец, Хиджиката тяжело выдохнул, примиряясь с резко сменившимся настроением беседы, и ответил:

— Вины Отосе тоже нет в том, что ей подсунули отравленный алкоголь, однако она переживает так, как я ни разу не видел ранее. Да и Мацудайра тоже не виноват, но его смещают с должности…

— Я не об этом, — повертел головой Саката. — Я о том, что случилось год назад.

«Так вот зачем он затеял эту пьянку», — запоздало осознал Хиджиката и откинул мокрый затылок на сиденье дивана.

— Я знаю, что тебе не станет легче от того, что я скажу, — продолжил Саката. — Но мир вокруг свободен от нас и наших желаний или намерений. Мы можем отвечать лишь сами за себя. И как бы сильно нам ни хотелось управлять чужими действиями, мыслями или чувствами, — он перевел на Хиджикату вкрадчивый взгляд. — Это нам неподвластно. И только полностью приняв это, мы можем сами стать свободными.

— Интересная философия. Ты это говоришь, но я все же сижу тут сейчас и пью лишь с твоей подачи, — усмехнулся Хиджиката в ответ.

Саката продолжал молча смотреть на него серьезным пристальным взглядом, от которого невозможно было укрыться. Он словно говорил: «я знаю, что если бы ты этого не хотел вовсе, то не сидел бы сейчас здесь». Этот взгляд требовал немедленного и честного ответа, будто прокурор в суде. Подавляя непреодолимое желание закурить, Хиджиката заговорил:

— У меня был не день и не два, чтобы обдумать произошедшее. У меня был целый год и целый ворох мыслей. «Откуда мне было знать, что я настолько ей дорог, если она не говорила об этом? Как бы я догадался, что страх потерять меня окажется настолько сильнее страха потерять собственную жизнь?» — так я думал порой в минуты слабости, когда очень хотелось себя пожалеть. Но знаешь, много ли значат мои намерения для родителей, потерявших дочь? Есть факт и есть причинно-следственная связь: не помчись я тогда в лес сломя голову, она осталась бы жива. Я слишком привык полагаться только на себя, и поэтому принял неверное решение. И мне с этим жить. Вспять ничего не воротишь. Даже в мире магии не существует способа оживить мертвого, — сказав это, Хиджиката почувствовал себя до омерзения трезвым, сделал быстрый глоток и передал бутылку.

Саката принял ее не сразу. Его взгляд смотрел куда-то сквозь Хиджикату, словно проникал в самую суть души, и в этот момент в его глазах отражалась такая неподъемная скорбь, словно он вытягивал боль из каждого сказанного Хиджикатой слова и принимал ее на себя, примерял, как мантию, надевал слой за слоем поверх своей непроходимой, вечно живущей фоном печали. Это был взгляд, способный видеть фестралов, взгляд познавшего и принявшего утрату, но навсегда надломленного человека. Человека с трещиной, который всю жизнь прячет ее ото всех, попеременно поворачиваясь к миру оставшимися целыми сторонами. Этот взгляд цеплял, как нагота, и Хиджиката не мог пошевелиться до тех пор, пока Саката рывком не забрал у него бутылку.

— Все принимают неверные решения, — ответил он, сделав два глотка сразу.

— Пожалуй, — кивнул Хиджиката. — И каждый расплачивается по-своему. Кого-то сажают в Азкабан, кого-то снимают с должности, а кто-то отвечает перед собой, — он не глядя потянулся обратно за бутылкой. — Знаешь, я ведь так и не попросил прощения ни у ее родителей, ни у ее брата. Они не простят, уверен. Даже если скажут обратное. Сам бы я не простил. Пусть лучше считают меня подонком, может, так им легче будет пережить потерю, — он сделал жадный глоток, и текила лавовым сгустком пролилась по пищеводу. — Сасаки как-то говорил, что я живу взаймы. Он был прав. Я действительно задолжал миру, отобрав у него одну чудесную жизнь. Ее никто не сможет заменить. Нет в мире другой такой души, какая была у нее. Но кое-что я все же могу. Я могу помочь другим не терять таких же незаменимых для них людей. Могу бороться с темными магами и безжалостными тварями, отнимающими чужие жизни.

— Так ты решил стать мракоборцем не ради мести, а ради искупления, — понимающе покивал Саката, закинул в рот конфету и, морщась, выплюнул в ладонь.

— Сложно сказать, — Хиджиката пожал плечами. — Пожалуй, желание пришло после того, что случилось с братом. А сейчас я уже не мыслю для себя иного будущего.

— Если… — начал Саката, но оборвал себя на полуслове глотком из бутылки, и только после этого завершил вопрос. — Если ты встретишь того, кто виновен в смерти твоего брата, то… что ты сделаешь?

Хиджиката задумчиво почесал затылок, отлепляя влажные волосы от шеи, всмотрелся в дрожащее пламя костра в камине.

— Спроси ты меня об этом год назад, я бы уверенно сказал, что убью его, — ответил он. — Но теперь я знаю, к чему приводят необдуманные поступки. Самосуд не зря запрещен законом: ведь это только множит зло. Так что я приложу все усилия, чтобы этот маг отправился навеки в Азкабан. Это будет правильно.

— Хороший ответ для мракоборца, — усмехнулся Саката. — Хотя далеко не всегда то, что написано в законах и правилах, на самом деле правильно.

— Избавь меня от анархистских мудростей Отосе, — Хиджиката закатил глаза и потянулся за бутылкой. — Что за семейка…

— А это не она сказала, — возразил Саката и как бы невзначай лениво повернулся к собеседнику всем телом. — Так говорил мой отец, — и тут вместо того, чтобы вложить бутылку в протянутую ладонь Хиджикаты, он мягко сжал его запястье, проводя большим пальцем по тонкой коже, прямо в том месте, где пульсировала венка. — Кстати, ты мог его знать. Имя Ешида Шое говорит тебе о чем-нибудь?

Хиджиката хотел было одернуть руку, но удерживали его крепко, насколько это было возможно без причинения боли. Не менее цепким был взгляд Сакаты: он смотрел серьезно, в упор, и Хиджиката почувствовал себя под прицелом. Заторможенный хмелем разум не хотел оценивать этот необъяснимый порыв. Но даже трезвый Саката сплошь состоял из порывов и загадок, так чего же ожидать от пьяного? Рассудив так, Хиджиката решил не удивляться и просто ответить на вопрос.

— Ешида Шое, говоришь? — он поднял взгляд к потолку, перебирая в памяти имена, которые он когда-либо слышал в жизни, на уроках или видел на страницах газет. — Не припоминаю. Почему ты думаешь, что я мог его знать? Разве мы где-то пересекались?

Саката посмотрел ему в глаза еще некоторое время и затем с медленным выдохом уронил щеку на сиденье дивана. Черты его лица обмякли, волосы облепили обивку, и рука Хиджикаты выпала из его расслабленных пальцев.

— Нигде, пожалуй, — прикрыв глаза, ответил он. — Он преподавал некоторое время в Хогвартсе, вот я и подумал… — он оборвал себя на полуслове, прильнув губами к горлышку бутылки. — Но это было давно, так что откуда бы тебе… ладно, забудь, — он отмахнулся от своих же слов, словно от мошкары, и протянул выпивку Хиджикате.

Некоторое время они слушали треск пожираемых огнем поленьев, плеск текилы в бутылке при каждом глотке и мерное дыхание друг друга.

— Мне нужно тебе сказать кое-что, — вдруг нарушил молчание Саката и решительно посмотрел на Хиджикату.

Тот взглянул в ответ — и внезапно оцепенел от странного предчувствия. Он был безнадежно плох в предсказаниях, однако интуиция редко его подводила. Это был его дар — неосознанно воспринимать сигналы вокруг и иметь возможность вовремя на них реагировать.

И вот сейчас предчувствие какого-то невообразимо важного открытия захлестнуло его волной. Он забыл как дышать и уставился на Сакату во все глаза. «Сейчас, — вопило что-то внутри него и дергало за жилы. — Сейчас всё раскроется! Не знаю, что именно, но… всё!»

Саката явно растерялся под этим взглядом. Его губы неуверенно разомкнулись, дрогнули, словно он собирался что-то сказать, но передумал. А затем плотно сжались и выплюнули:

— Черт! Не пялься ты так! — и его ладонь накрыла глаза Хиджикаты. — Дыру же во мне прожжешь! Прочувствуй момент, болван!

«Я как раз и прочувствовал», — мысленно возразил Хиджиката, но вслух ничего не сказал и даже не пошевелился, боясь спугнуть некую важную, стремящуюся ему навстречу истину. Так и затаил дыхание, замер с плотной завесой чужой ладони на глазах, весь обратившись в слух.

— Я был… — начал Саката, умолк на мгновение, а затем резко выдохнул и выпалил. — Я был влюблен в тебя с самого первого дня.

Хиджиката нахмурился, не поняв, как реагировать на высказанное. Фраза прозвучала отчаянной, взвинченной и потому фальшивой, но дело было даже не в этом. Он отлепил горячую ладонь от своего лица. Саката смотрел в сторону, под кожей лица гуляли желваки, брови были насуплены, а щеки и уши пунцовели в полумраке комнаты.

— Ты не это хотел сказать, — уверенно произнес Хиджиката, прищурив глаза.

Услышав ответ, Саката вздрогнул и поднял бешеный взгляд, точно такой же, как перед их первым поцелуем в Хогсмиде. Эта сопряженная воспоминаниями мысль внезапно так взволновала Хиджикату, что ему стало не хватать воздуха. Он сделал глубокий вдох и поспешно облизал вмиг пересохшие губы. Саката перевел взгляд на них и, словно околдованный этим зрелищем, как сывороткой правды, быстро заговорил:

— Нет, это именно то, что ты должен знать в первую очередь. Это самое главное, что я хочу вдолбить в твою упрямую голову. Хочу, чтобы это стало фоном всей твоей жизни, чтобы было естественным для тебя, как волшебная палочка в руке. И что бы ни случилось в будущем — помни это и верь в это. Тебе придется жить с этим знанием, потому что я ничего не могу поделать. Я столько раз пытался, но в результате лишь сильнее погружался в это чувство. Я не могу от него избавиться, и меня это бесит. Ты меня бесишь. Я прекрасно понимаю, что имею на тебя прав меньше, чем кто бы то ни было другой в этом мире, но никак не могу вталдычить себе это. Так что — мне надоело. До смерти надоело это криводушие, надоело проявлять себя противно тому, что чувствую…

Саката говорил, напористо, резко, выплевывая слова, словно мучивший его горький яд. Он избегал глаз Хиджикаты, и все откровения прилетали шальными пулями в его губы, в шею, в сложенные на ковре ладони. Фразы лились без задержки, мощным полноводным потоком, как это бывает, когда мысли уже пережеваны тысячу раз и не высказаны, когда человека прорывает, словно плотину, и слова почти бесконтрольно срываются с языка.

У Хиджикаты не было ни единого сомнения в искренности сказанного, и от этого сердце бешено колотилось. Он, конечно, уже знал, что Саката испытывает к нему симпатию вполне определенного толка, но настолько глубоких чувств ожидать никак не мог. И он цепенел с каждым новым словом, пьянел сильнее, чем от текилы. Голова кружилась в сладком дурмане, горло сдавило несказанным в ответ. Хиджиката сглотнул, кадык плавно прокатился по шее. Саката проследил за ним завороженным взглядом — и умолк. Каминный отсвет маячил огоньком в его глазах, и таким же маково-красным горело все его лицо.

Хиджиката старался скрыть то, как тяжело было ему дышать: мешали горловые спазмы и неведомая упругость воздуха вокруг. Эта собственная чрезмерная реакция на признание пугала его. А с собственными страхами Хиджиката привык бороться решительно и безжалостно.

— Почему я должен поверить в эту чушь? — нарочито холодно спросил он и скрестил руки на груди.

Саката посмотрел на него в ответ сквозь злой прищур:

— Вот значит как ты говоришь с человеком, который набрался смелости и признался? Правильно девчонки говорили, что у тебя нет сердца.

— Ты про тех девчонок, которые подбрасывают мне конфеты с приворотным зельем? Очень чистосердечно с их стороны! — парировал Хиджиката. — Да и ты их не лучше! Только и делаешь, что нарочно выводишь меня из себя. По-твоему, так проявляется любовь?

— Мне просто нравится наблюдать за твоими эмоциями, балда!

— Поэтому ты выбрал меня злить? Браво! А теперь иди в библиотеку и почитай значение слова «любовь», хренов садист!

— Разве это я виноват, что злость — твоя самая яркая эмоция?! Тебя же хрен порадуешь! Ты и глазом не ведешь, когда что-то хорошее происходит!

— То есть ты понял, что тебе нравится меня бесить, и поэтому сделал вывод, что влюбился? Гений!

— Не только это нравится! — Саката на секунду отвел взгляд, будто ища поддержки в каминном пламени, а затем посмотрел Хиджикате прямо в глаза и продолжил. — Мне нравится, что ты не терпишь несправедливости: ни к себе, ни к другим. Что берешь на себя больше, чем следует, и тащишь все это в одиночку, никому не жалуясь. Ты всегда действуешь независимо, без переживаний о том, что там кто о тебе подумает. И думаешь также, без оглядки на других, причем очень родным для меня образом мысли. Мне нравится твоя мечта и то упорство, с которым ты идешь к ней. Нравится, что ты совершал непоправимые ошибки, оступался — ты уже знаешь, каково это быть неправым, это оставило следы, но не сломило тебя. Мне нравится, что ты борешься с любыми своими слабостями. Кроме, пожалуй, вредных привычек, типа сигарет и майонеза…

— Но это ведь просто вкусно и… — начал было Хиджиката, порываясь остановить этот новый смущающий шквал откровений, но умолк, когда Саката легко коснулся пальцами его щеки: все силы моментально были брошены на борьбу с неосознанным желанием потереться лицом о теплую ладонь.

— Еще мне нравится, как ты упорно сопротивляешься той мягкости, которая в тебе прячется, и я люблю те редкие моменты, когда она находит выход. Желание быть единственным, кому она полностью раскроется, преследует меня по ночам… — голос Сакаты стал тихим, вкрадчивым, а немигающий взгляд ласкал душу. — Мне нравится то, как ты хмуришь брови, как морщишь нос, как вытягиваешь губы в тонкую ниточку, когда недоволен. Как прикусываешь кончик пера, когда думаешь над сложной задачей, хотя, может, и сам этого не замечаешь. Как перед самым сном, уже после своего вечернего перекура на подоконнике, ты распускаешь волосы, — его пальцы легко нырнули за ухо Хиджикаты и слегка помассировали кожу головы, заставляя блаженно прищуриться. — И глаза твои люблю, синие и глубокие, как море… а я ведь плавать не умею. Это просто нечестно. У меня не было шанса с самого начала, да?

Эти слова, голос, взгляд, усыпляющее движение пальцев по затылку и изрядное число глотков текилы — от этого дурманящего коктейля впечатлений Хиджиката разомлел. Сейчас ему не хотелось следовать правилам, не хотелось думать о последствиях. «Надоело проявлять себя противно тому, что чувствую», — повторил в его памяти голос Сакаты, и всё, что было в Хиджикате, отозвалось на эту фразу.

— И взгляд этот твой, — продолжал литься сладкий голос. — Такой честный, бесстрашный, вечно уставившийся прямо мне в душу, он словно требует правды здесь и сейчас, не дает себя ни в чем оправдать. Так какого хрена ты, такой весь из себя правильный и чистый… — Саката невесомо ухватил прядь его длинных волос, и она заструилась между его пальцами. — Что ты делаешь в моей голове среди всех этих неправильных грязных мыслей?

От последней сказанной фразы Хиджикату повело. Комната поплыла перед глазами сильнее. Он сглотнул тугой комок, который горячо полетел вниз по пищеводу, разливаясь теплом в желудке, словно крепкий алкоголь.

«Кажется, я выпил слишком много», — заранее оправдался он и разрешил себе действовать дальше по наитию. Ладонь Сакаты все еще касалась его волос. Хиджиката тронул его запястье обеими руками, провел по пальцам вверх и затем вниз, приспуская мантию и обнажая предплечье.

— Так, может, я не такой уж правильный, как ты думаешь? — услышал Хиджиката свой голос.

Поддавшись порыву, он уткнулся носом в ладонь Сакаты и поцеловал туда, где сплетаются линии судьбы. Тот крупно вздрогнул, словно от испуга, и хотел отдернуть руку, но на этот раз Хиджиката крепко удержал его запястье. Не отрывая губ от ладони Сакаты, он поднял на него лукавый взгляд, глаза его сверкнули вызовом — и он снова поцеловал центр ладони. «В эту игру могут играть двое — подумал Хиджиката, азартно сжимая чужую руку и ощущая приятную щекотку где-то под сердцем. — Посмотрим, кто кого сильнее смутит?»

Саката смотрел на него недоверчиво и испуганно, и это будоражило лишь сильнее. Хиджиката незаметно облизал губы, влажно ткнулся ими в ладонь. Предплечье Сакаты под его пальцами сразу покрылось мурашками, и он снова попытался вырваться из этих цепких оков.

— Какого хрена ты делаешь? — беспомощно прошептал Саката, опустив взгляд и весь сжавшись. — Не играй со мной… Сейчас ты… а потом опять скажешь…

Его голос срывался, плененная рука обессиленно обмякла. Хиджиката вмиг отрешенно увидел его настоящего: неопытного, неуверенного подростка, прячущегося за апломбом дерзких поступков и провокационных речей. Сейчас он сбросил всю эту защиту и был открыт для Хиджикаты со всех сторон, полностью доверился и теперь пугался этой своей наготы. Белая пушистая челка, словно последняя зыбкая преграда, нависла на его глаза, и Хиджиката не мог прочитать его взгляд, зато мог видеть сжатые зубы и опущенные плечи, мог впитывать губами дрожь и тепло его ладони. И мог удивляться тому, что Саката сдался ему по всем фронтам при первой же «атаке».

«Это какая-то уловка? — пронеслось у Хиджикаты в голове. — Или он хочет меня так сильно, что позволит мне сделать с собой что угодно?»

Эта мысль о возможной вседозволенности ударила по мозгу сильнее глотка текилы. Приступ дурманящей неодолимой нежности накрыл разум резко, словно обморок. Влекомый этой своевольной, разрушительной стихией Хиджиката сжал подбородок Сакаты, заставляя его приподнять лицо. В зеркалах его влажных потемневших глаз с тлеющим красным угольком на дне он увидел самого себя, свои желания и глубоко запрятанные страсти, все недозволенное и по этой самой недозволенности утерянное. И окутанный внезапным страхом потерять и эти глаза, и эту теплую ладонь Хиджиката качнулся вперед и прильнул к безвольным губам Сакаты своими. Тот не сопротивлялся и не отвечал: весь оцепенел, словно не позволяя себе никак реагировать. И тогда Хиджиката поцеловал его в уголок рта, запустил пальцы в его кудри, прижался лбом ко лбу, посмотрел тепло и спокойно, словно говоря взглядом: «Все хорошо, я здесь и я никуда не денусь».

И Саката поверил ему, потянулся навстречу всем своим естеством. Пылкость его поцелуев и прикосновений стократ компенсировала неопытность. Она плавила мышцы, сжигала остатки контроля, заставляла пробираться пальцами под воротник футболки и пояс белой мантии. Ближе к коже, ближе к телу, проникнуть в горячее нутро души. Словно потакая этому желанию, Саката скользнул языком внутрь его рта. Хиджиката отпрянул от непривычного, слишком волнующего ощущения, быстро прижал сгиб пальца к зацелованным губам. Он поднял на Сакату плывущий взгляд, тот тоже шарахнулся назад и посмотрел испуганно и виновато, как если бы случайно разбил что-то хрупкое и дорогое сердцу. Но щеки его по-прежнему горели пунцовым, а губы были маняще приоткрыты. И Хиджиката бездумно потянулся к нему обратно, осторожно повторил его движение языка — и по позвоночнику вниз побежали электрические искры. Это оказалось настолько приятно, что окончательно снесло все мыслимые пределы дозволенного. Хиджиката забирался пальцами под футболку, с нажимом проводил по обнаженным лопаткам, чувствовал, как за каждым его движением по разгоряченной коже следует волна мурашек.

Взрослые поцелуи, взрослые прикосновения, взрослая выпивка — все это срывало с тормозов, утоляло отчаянную жажду жизни, настоящей, неприкрытой, со своей горечью и своей сладостью, тающими на языке. Эта страсть жгла вены, и Хиджиката изнывал от нее. Саката зарывался пальцами в его длинные, еще слегка влажные волосы, наматывал на кулак, туго натягивал, заставляя запрокинуть подбородок выше и углубить поцелуй. От этой уместной грубости мышцы натягивались сильнее, возбуждение собиралось вязким клубком под диафрагмой, протекая в пах горячей пульсацией.

Все тело ныло от желания чего-то большего, и терпеть это было невозможно. Хиджиката дергал вверх футболку Сакаты, непослушными пальцами пытался управиться с застежкой мантии на поясе. Ему хотелось скорее скинуть эту ненужную одежду, чтобы прижаться кожей к коже, слиться в обнаженном объятии. Сквозь сладкий туман, рассеявшийся в мозгу, предупредительным выстрелом пронеслась мысль о том, что если так пойдет дальше, то они потрахаются прямо здесь и сейчас, прямо этой ночью, прямо на полу гостиной Гриффиндора.

«Плевать! Мы слишком пьяны!» — отмахнулся от нее Хиджиката и, наконец, расстегнул мантию. Его ладонь тут же проскочила ниже, туда, где упруго и недвусмысленно оттягивалась ширинка на брюках. Прикосновение к члену Сакаты — пусть даже и через ткань — взбудоражило так сильно, что Хиджикату накрыло окончательно. Он провел ладонью по горячему, твердому, подрагивающему, живому, слегка сжал в руке, губами почувствовал, как Саката подавился воздухом. Тот прервал поцелуй, посмотрел на Хиджикату, с трудом фокусируя горячечный взгляд почерневших глаз на его лице, а затем медленно перевел его вниз. Хиджиката знал, что свободные пижамные штаны нисколько не скрывают его собственную эрекцию. Он чувствовал, как головка шершаво трется о ткань, заставляя его вздрагивать при каждом движении. От одной только мысли, что Саката сейчас коснется его члена, у Хиджикаты под веками горячо вспыхнуло красным. Дрожь возбуждения стала невыносимой. Он не знал как именно, но смертельно хотел выплеснуть это напряжение. И не нашел ничего, что лучше продемонстрирует его желания, кроме как дернуть вниз язычок ширинки брюк Сакаты.

Тот перехватил руку Хиджикаты, повалил его на спину, прижал ладонями его пальцы к полу по обеим сторонам от головы — и, нависнув сверху, отпрянул. Посмотрел на него насупленным взглядом, щеки его полыхали, припухшие от поцелуев губы поджались. Подол расстегнутой белой мантии легкостью совиных крыльев приземлился на ковер, скрывая их обоих от любопытных глаз, наблюдающих за ними с картин. На пол глухо упало что-то еще, но Хиджиката не обратил внимания: он был слишком занят, созерцая редкое смущение на лице Сакаты, на потвердевший розовый сосок, показавшийся из-под задранной футболки, на дрожащую выпуклость под тканью белых трусов, выглядывающую из расстегнутой ширинки. Саката уловил его взгляд и вспыхнул еще сильнее.

— Мы слишком пьяны! — строго выпалил он, сдвинув брови к переносице.

Хиджиката непонимающе моргнул, а затем несдержанно расхохотался. Ему показалось уморительным, что они подумали ровно об одном и том же, но сделали диаметрально противоположные выводы.

— Вот именно! — подтвердил Хиджиката с пьяной ухмылкой, затем приподнял колено и потянулся им к паху Сакаты.

Тот увернулся, попутно возмутившись:

— Кто ты, развратник, и что сделал с Хиджикатой?!

— Не знаю. А в той бутылке точно не было приворотного зелья?

Саката задумчиво нахмурился, быстро скользнул взглядом по распластанной под ним фигуре и признался:

— Я уже и сам не уверен. Пойдем посмотрим, не втюрилась ли в кого кошка Хасегавы.

Хиджиката снова рассмеялся, свободно и легко, чувствуя, как давящая волна возбуждения отступает и тело млеет, проваливается глубже в пушистый ковер. Глаза вдруг начали слипаться так нещадно, что ему стало все равно, где уснуть. Хиджиката потянул руки вверх по полу, заставляя Сакату рухнуть на него плашмя, а затем быстро выскользнул из-под него и, воспользовавшись его замешательством, облапил теплое тело. Тот, кряхтя и ругаясь, с трудом перевернулся на бок в кольце его рук, просунул плечо под голову задремавшего Хиджикаты, а затем укрыл их обоих подолом своей мантии и даже безропотно позволил закинуть на себя ногу.

Гаснущее пламя убаюкивающе потрескивало в камине, теплые руки уютно обвивали тело. Последнее, что ощутил Хиджиката, прежде чем окончательно провалился в крепкий сон, — это губы Сакаты, мягко прильнувшие к его лбу и ласково шепчущие что-то неразборчивое.

Chapter Text

— Ты живучий, как таракан, Хиджиката, — Окита с аппетитом облизал десертную ложку. — Дважды пережить встречу с дементорами. Тебя надо занести в книгу о редких фантастических тварях. Думаю, по алфавиту ты отлично впишешься между химерами и чизпурфлами.

— Сам ты чизпурфл, мелкий паразит, — слабо огрызнулся Хиджиката. Необычайно яркий свет волшебного потолка бил по глазам, от кофе мутило, а по вискам будто пинали своими крохотными ножками назойливые пикси.

— Отвратительно выглядишь, — не без удовольствия заметил Окита. — Только попроси, и я с радостью избавлю тебя от страданий.

— Тоши, ты точно оправился? — участливо спросил Кондо и осторожно коснулся плеча. — Может, тебе стоит вернуться в лазарет?

Хиджиката скосил на него взгляд и устыдился. Первым делом по прибытию в Хогвартс Кондо нашел его, задушил в медвежьих объятиях и заплакал, причитая, как рад видеть его живым и невредимым. И как ему жаль, что отец не доставил его сюда сразу после прочтения газетной новости о нападении на школу и плачевном состоянии старосты Гриффиндора. После такого дружеского воссоединения Хиджиката не находил в себе сил сказать Кондо, что нездоровится ему из-за банального похмелья.

— Не беспокойся так, Горилла, все с ним прекрасно, — заверила Кагура, кромсая жареного цыпленка, который явно готовился порций на восемь, но никак не на одну.

— Когда ты перестанешь называть Гориллой своего капитана?! — Кондо бахнул ладонью по столу.

— Когда ты перестанешь быть Гориллой, Горилла, — ответила Кагура, с аппетитом чавкая.

— Ты опять это сделала! Назвала меня Гориллой! Дважды!

Хиджиката подозрительно глянул на нее исподлобья. Он только недавно начал замечать, что Кагуре была присуща ненавязчивая забота, так редко свойственная младшим детям в семье. «Вероятно, потому что у нее определенно самый кошмарный старший брат во всей Вселенной, — подумал Хиджиката — Интересно, она всегда была внимательной или стала такой по отношению ко мне из-за того, что Камуи пытался меня прикончить?»

Факты были налицо: после той кошмарной ночи в Запретном лесу Кагура словно выбрала роль его личного маленького ангела-хранителя. «Сама забота, — мысленно отметил Хиджиката. — И журнал у койки больного почитает, и разговор от щекотливой темы уведет, и молча укроет пледом, если ты вдруг уснул пьяный на полу у камина…». Последнее наблюдение заставило его поморщиться — слишком свежими были в памяти и гадкая сухость во рту, и тошнотворно летающий перед глазами потолок гостиной, и пышащее жарким перегаром сонное тело под боком. И стоило ему ужом выползти из-под тяжелой, прижимавшей его к полу руки, как сверху на него навалились все постыдные воспоминания о неловких признаниях и собственной выпущенной на свободу похоти. Стоило поблагодарить Сакату за то, что вовремя его остановил. А еще — в очередной раз пообещать себе вернуться к практике мастурбации во избежание подобных казусов в будущем…

— Кстати, где ваш босс? Я его весь день не видел, — словно подслушав его мысли, спросил Окита.

Кагура лишь передернула плечами, впиваясь зубами в цыплячью ножку, мол, я почем знаю, не отвлекай от еды неуместными вопросами.

И в этот момент, будто ожидая за дверью и подслушивая, когда его уже кто-то упомянет в разговоре, в Большом Зале появился Саката. Хотя тут больше подошло бы слово «ввалился». Лениво перебирая ногами, чертыхаясь сквозь зубы, на ходу разминая плечи и шею, он словно на автопилоте приближался к столу Гриффиндора. От его привычно дурацкого вида в груди разлилось густое тепло, и из-за этого Хиджикате захотелось удавиться. Он утонул взглядом в чашке с кофе и постарался зафиксировать каждый мускул на лице, чтобы никак себя не выдать и не подарить Оките такой замечательный, перевязанный красной ленточкой повод для издевательств на месяц вперед.

Только вот Сакате было глубоко безразлично на все его старания. Он плюхнулся рядом на скамью всем весом, тут же грязно выругался, схватившись за поясницу, как древний дед, и вместо приветствия доверительно, но не сбавляя громкости, обратился к Хиджикате:

— Давай так больше не делать? Всё болит после вчерашнего.

Четыре пары глаз взметнулись к ним. Шимура-старшая стыдливо прикрыла рот ладонью и потупилась в стол, как если бы увидела что-то крайне неприличное для нежного девичьего взгляда, Шимура-младший подавился чаем и закашлялся, Окита широко распахнул свои и без того огромные глаза. И лишь Кагура продолжала увлеченно жевать.

— Ээээ? — завопил Кондо и тут же поднес кулак ко рту, когда другие студенты в Зале обернулись на созданный им шум. — Серьезно?! — полушепотом добавил он, переводя обескураженный взгляд с одного друга на второго.

Лицо Хиджикаты обожгло одновременно стыдом и гневом.

— Ты мог бы сказать что-то еще более двусмысленное?! — зашипел он на Сакату, который в полном равнодушии к реакции друзей драматично уронил голову на скрещенные на столе руки.

— Босс, ты меня разочаровал, — первым прокомментировал Окита. — Я был уверен, что ты первым его завалишь.

— Никто никого не заваливал, ясно?! — сквозь зубы процедил Хиджиката и ударил кулаком по столу. — Что вы там себе надумали, придурки?! Мы просто уснули на полу!

— В обнимку, — глухо добавил Саката в стол.

— Потому что немного… выпили вчера, — не терял надежды оправдаться Хиджиката.

— Нажрались, я бы сказал.

— Так получилось. Мы говорили и…

— И сосались, — забил Саката последний гвоздь в крышку гроба репутации старосты Гриффиндора.

— Ты не помогаешь! — вспыхнул Хиджиката.

— В чем? — болезненно морщась, Саката поднял голову и подпер ее кулаком. — В оправдании твоих грязных домогательств? — его взгляд презрительно сузился. — Извини, не намерен тебя выгораживать. Я, конечно, все понимаю, мое непревзойденное обаяние вкупе с сексуальным телом вскружили тебе голову, но ты держи себя в руках в следующий раз, лады?

— Ах ты… — бессильно бесился Хиджиката, не имея представления, как уличить Сакату во лжи: формально он говорил правду, только вывернутую под самым извращенным углом из всех возможных.

— А что я? — продолжил Саката, невинно хлопая глазами. — Это ведь ты трогал меня за всякие интимные места. Они на то и называются «интимными», ты в курсе? Или думал, раз я вырос в детском доме, то никто не научил меня правилу трусиков?

— Какому нахрен правилу трусиков?! — Хиджиката схватил его за мантию и дернул на себя. — Не ты ли вчера клялся мне в любви, как последний Ромео?!

— Ну наговорил тебе всякого по пьяни, это же не повод грязно меня лапать.

— Да ты ведь первый начал…

— Тоши… — робко подал голос Кондо. — Тебе не нужно оправдывать свою любовь перед нами. Мы все здесь твои друзья и поддерживаем ваш с Гинтоки выбор. Верно?

— Да, только держите свои грязные подробности подальше от моего брата и Кагуры, — тон Шимуры-старшей холодил душу страшнее дементоров.

— А я не поддерживаю, — ответил Окита. — Ладно Хиджиката, у него никогда ничего святого не было. Но ты, босс… ты сдвинул Ямазаки с пьедестала почета в моем личном топе отчаявшихся парней. И он уже неплохо говорит на мермише, а тебе, считай, гоббледук с нуля учить.

— Ты кого гоблином назвал, маленькая чупакабра?! — взвился Хиджиката и уже был готов разразиться тирадой праведного гнева, как вдруг двери в Большой Зал громогласно распахнулись, и все присутствующие, умолкнув, обернулись ко входу.

На пороге показался не примечательный на первый взгляд мужчина средних лет. На несколько секунд он застыл на пороге, окинув безразличными глазами интерьер Зала, присвистнул и двинулся вперед по центральному проходу. Казалось, его совершенно не смущали сотни пар глаз, уставившиеся на него. Он шел чеканным шагом, глаза его были полуприкрыты массивными веками, а мясистые губы изогнулись в легкой полуулыбке.

Хиджиката внимательно смотрел на его развевающуюся мантию землистого цвета, скрывавшую высокую фигуру почти до пят, на пшеничные волосы, буйной гривой спускавшиеся ниже плеч и колыхавшиеся при каждом шаге, — и не сразу отдал себе отчет в том, что видел этого человека впервые, хотя появление в Хогвартсе кого-то нового старше одиннадцати лет уже было своего рода событием. Настолько уверенной была его походка, настолько внушал его вид, подчеркивал важность его присутствия. Он казался львом, только что по праву возглавившим прайд, разодрав на части старого вожака.

Подойдя к преподавательскому столу, он развернулся на пятках и, по-хозяйски положив локоть на скатерть, ухватил баранью ногу.

— Отлично, я как раз успел к ужину, — сказал он и впился зубами в кусок мяса.

Мужчина жевал под аккомпанемент полной тишины, повисшей в Большом Зале. Студенты продолжали ошалело моргать, вперившись взглядами в таинственного гостя. Хиджиката заметил, что даже Кагура оторвалась от еды и замерла, смотря на мужчину во все глаза. Обычно от ужина ее не могла оторвать даже потасовка между факультетами или традиционное музыкальное выступление в начале учебного года.

«Что-то тут нечисто», — подумал Хиджиката, но не успел ничего спросить: гость заговорил.

— Простите, дорога меня утомила, и я проголодался. Позвольте представиться. Меня зовут Ято Абуто, с сегодняшнего дня я буду выполнять обязанности директора этой чудесной школы.

В воздухе моментально раздался гул взволнованных голосов, отовсюду слышался шепот, из которого можно было явственно вычленить одно слово, повторяемое, словно заклинание: «Ято?!».

Довольный произведенным эффектом (хотя по каменному лицу было сложно утверждать это наверняка, лишь один уголок рта вздернулся к уху), новоиспеченный директор окинул властным взглядом растерянных студентов, задержал его на столе Гриффиндора и вдруг подмигнул в сторону компании Хиджикаты.

— Что он тут… — только и пролепетала Кагура. Не составляло труда догадаться, что этот панибратский жест предназначался именно ей.

— Кажется, — продолжил гость, и стоявший в Зале шум сразу стих. — Вы удивлены, что после вторжения в Хогвартс одного представителя клана Ято Министерство магии отправило другого управлять школой. Уверяю вас, в этом есть своя причина. В случае повторного инцидента никто не справится с Ято лучше, чем Ято. К тому же я не первый год преданно служу Министерству, а еще имею большой опыт в обучении подрастающего поколения волшебников. Так что уверен, мы с вами поладим.

«Это неудачная шутка?» — подумал Хиджиката. Аргумент показался ему абсурдным: конечно, во главе Хогвартса всегда стояли исключительно сильные волшебники, способные противостоять самым страшным опасностям. Но выбрать кого-то из клана Ято… неужели в Министерстве магии не нашли кого-то другого равного по могуществу, а не представителя недавно дискредитировавшей себя семьи?

— Кагура, ты ведь его знаешь? — спросил Хиджиката. — Кажется, вы хорошо знакомы. Кто этот человек?

— Он… — растерянно отозвалась Кагура, не отрывая взгляда от нового директора. — Он тренировал нас когда-то… нас обоих, — было очевидно, что под «обоими» она подразумевала себя и своего брата, но не хотела произносить это вслух. — Мы тогда были совсем маленькими, я еще не поступила в Хогвартс.

— Так это просто воспитатель в вашем клане? — фыркнул Окита.

Кагура грозно взглянула на него и прищурила глаза:

— Ничего не просто! Паппи лишь доверял ему тренировать нас в свободное время. Камуи уже на тот момент был достаточно силен, чтобы раскидывать обычных учителей, как младенцев. Ему нужен был особый наставник, могущественный и опытный маг. Не обманывайтесь, возня с наследниками главы Ято не была его основной работой, — Кагура вновь нацелила взгляд на Абуто. — Не знаю, чем именно он занимался для клана, но явно чем-то незаконным. Незадолго до моего поступления в Хогвартс он пропал на некоторое время, а когда вернулся, сказал, что отныне не сможет тренировать нас так часто, как раньше. Если я верно поняла, Министерство поймало Абуто с поличным, но его навыки показались им настолько полезными, что вместо Азкабана ему предложили сделку.

— Значит, он стал работать на Министерство только для того, чтобы не попасть за решетку? — произнес Саката, запустив мизинец в ухо. — Звучит как сюжет какого-то третьесортного боевика.

— И ему так просто поверили? — скептически поинтересовался Окита. — Что за лопухи!

— Министерство не так просто обвести вокруг пальца, — возразил Саката. — Если бы он прокололся хотя бы в сущей мелочи, они бы живо это обнаружили и устранили его. Не недооценивай их службу безопасности.

«Точно, Саката говорил, что его отец работал на Министерство магии, — вспомнил Хиджиката. — Неужели его гибель как-то связана с этим… Стоп, сейчас куда важнее другое».

— Кагура, — обратился он. — Ты не знаешь, на сколько близок был этот Абуто со своим воспитанником… Разумеется, я имею ввиду не тебя.

— Когда-то они отлично ладили… еще до всей этой истории с Министерством, — Кагура озадаченно нахмурила ярко-рыжие брови. — Абуто страшно им гордился и пророчил великое будущее. Он всегда любил клан и радовался такому сильному наследнику. Потом они стали видеться реже и, наверное, сейчас уже не так близки. Хотя мне трудно сказать, ведь я все время была здесь, за исключением каникул, — она замолчала, а в ее ясных глазах блеснуло осознание. — Подожди, ты думаешь, Камуи имеет отношение к этому назначению?

Хиджиката кивнул:

— Почти уверен в том, что Министерство хочет заманить сюда твоего брата с его помощью. Иного объяснения не вижу. Абуто отлично подходит на роль двойного агента. Вопрос в том, кому он верен на самом деле.

Кагура не ответила, лишь снова вскинула неприязненный взгляд на своего бывшего наставника, словно пыталась прочесть его мысли. Хиджиката и сам мечтал сейчас о способности легилименции. «Если эти двое Ято работают вместе, то лучше бы мне бежать из Хогвартса, — напряженно соображал он, закусив ноготь большого пальца. — Не знаю, почему Камуи хочет меня убить, но его намерения очевидны. А в сговоре с директором попасть сюда для него будет легче легкого. С другой стороны, выследить меня снаружи тоже не составит труда. И там не будет профессоров, которые смогут дать отпор врагам… Черт, я надеюсь, Министерство знает, что делает! И у них готов план на случай, если этот Абуто не собирается хранить им верность…»

Сосредоточенность мрачных мыслей изгнала из головы остатки похмелья, напрягла мышцы, заставила бессильно сжимать кулаки. Как только ужин подошел к концу, Хиджиката встал и одним из первых спешно направился к выходу. Саката нагнал его в безлюдном закутке коридора, ведущего в библиотеку.

— Эй! Я надеюсь, ты не затеваешь срулить из школы? — голос его звенел непривычной обеспокоенностью.

Хиджиката успел удивиться, насколько сильно сходится образ их мыслей, и только потом вспомнил, что эта схожесть уже возведена в систему, и потому ничего удивительного в ней нет.

— Не собираюсь, — ответил он. — Наверняка Министерство отслеживает перемещения и переписку Абуто. Думаю, здесь пока безопаснее. Но если новый директор начнет менять профессорский состав, тогда я задумаюсь о побеге.

Саката помолчал немного и твердо добавил:

— Если решишь уйти, то я пойду с тобой. И это не обсуждается.

Хиджиката взглянул в серьезные багровые глаза, и сердце его пропустило удар. Он вдохнул полной грудью и раздраженно цокнул языком, лишь бы не выпустить на свободу крадущуюся к губам благодарную улыбку.

— Кондо ждет тебя на сборе команды, — напомнил он и развернулся, чтобы продолжить свой путь. Но тут цепкие пальцы ухватили его за рукав.

— Постой, — попросил Саката и вдруг замялся. Молча отвел взгляд в сторону и слегка закусил губу.

— Ну что еще? — сердито подогнал его вопросом Хиджиката. Он не собирался обсуждать то, что произошло вчера между ними, особенно после того, как Саката выставил его на посмешище перед друзьями. Если тот думает, что Хиджиката так просто это оставит, то глубоко ошибается!

— Мы ведь… — начал, наконец, Саката, но вновь прервал себя, робко посмотрел вниз и затем — поднял полный надежды взгляд. — Да?

Вопрос завис в воздухе звенящей тишиной. Формулировка была невнятной, но Хиджиката прекрасно понял, что от него хотят услышать. У него было тревожное ощущение стоящего на развилке человека, уже сделавшего выбор, но все еще терзаемого сомнениями и опасливо поглядывающего на соседний путь. Однако что-то внутри подсказывало, что последние мосты уже сгорели вчера в волшебном огне его истинных желаний, и он понятия не имел, как одолеть эту магию. Об этом не писали ни в одном учебнике, не задавали ни на одном уроке. Положа руку на сердце, он и не хотел побеждать в этом сражении: проигрывать оказалось куда приятнее, чем он мог ожидать.

Секунды таяли, а Хиджиката продолжал отвечать молчанием на этот по-детски доверчивый взгляд и дивился, насколько уязвимым мог быть наедине с ним человек, который только что так развязно вел себя на публике. Этот контраст действовал на Хиджикату подобно дурманящей настойке: в голове начинал клубиться туман, мысли путались, безрассудные порывы толкали тело вперед. «Стоп! За позорную сцену в Большом зале нужно как-то отомстить!» — завопила гордость. Здравая мысль, но как именно? Вскинуть бровь и попросить уточнить вопрос, заставить Сакату распинаться и теряться от неловкости? Сказать «я подумаю», подарив ему долгие томительные часы в ожидании ответа? Все это показалось Хиджикате подлым, противным его душе, словно игра не по правилам… Точно!

— Ну даже не знаю, — нашелся он. — У тебя же действует «правило трусиков». А я не люблю нарушать правила. Я же староста, в конце концов, — и, довольный собой, он развернулся, но его дернули за рукав назад.

— А я люблю! — выпалил Саката, моментально осознал двусмысленность сказанного и поспешно добавил. — Люблю нарушать правила! Они же для этого и созданы, слышал такую поговорку? Тем более за такое с нас даже твои драгоценные баллы не спишут! К тому же, вчера… — взгляд его забегал, а кончики ушей заалели. — То, как ты… Я имею ввиду… Неужели ты спьяну забыл, как…

Смотреть на такого Сакату — смущенного, пристыженного, подбирающего нелепые оправдания — было выше человеческих сил. Ослепленный внезапной вспышкой, горячо полыхнувшей в мозгу, Хиджиката шагнул вперед, дернул к себе Сакату за ворот факультетской мантии и впился в его лепечущие что-то несвязное губы. Поцелуй вышел торопливым, пылким, выбивающим землю из-под ног. Саката явно не ожидал такого напора и потому не сразу ответил на него, позволяя Хиджикате по-хозяйски проникать языком в свой послушно приоткрытый рот, прикусывать нежную кожу губ, давить на затылок. Потом словно опомнился и рванул во встречную атаку. Но Хиджиката не был намерен передавать ему сейчас инициативу. Он тут же слегка отстранился и поцеловал уже совсем иначе — мягко, дрязняще, едва касаясь губ. Кожа Сакаты источала ягодно-пряный аромат сахарного драже. Запах был родным, манящим, от него в легких становилось тесно, а в голове взрывались маленькие фейерверки. Со всей нежностью, на какую был способен, Хиджиката провел пальцами по шее Сакаты, зарылся в пушистые кудри, скользнул ногтями по загривку. Он и сам не знал, что так умел, что в его огрубевшей душе таилось что-то столь обезоруживающе хрупкое, и теперь сам узнавал себя заново. И одновременно с тем знакомил Сакату с разным собой, показывал в этом коротком порыве все свои крайности.

В каждом прикосновении Хиджикаты скрывался невысказанный вопрос. Ладонь сжалась в кулак, сминая непослушные белые пряди: «Справишься ли ты с моим нравом?». Грудь твердо прижалась в груди: «Не пожалеешь, что ввязался в это?». Губы скользнули вниз, запечатлевая поцелуй на подбородке: «Уверен, что это — именно то, чего ты хочешь?».

Когда запас невысказанных вопросов иссяк, Хиджиката с волевым усилием шагнул назад и внимательно посмотрел на Сакату. Тот качнулся и привалился спиной к стене, разом потеряв точку опоры. Руки его обессиленно повисли вдоль тела, он тяжело дышал и выглядел совершенно сбитым с толку. Его лицо полыхало, в округлившихся влажных глазах плавала дурная смесь испуга и восторга. Сделав несколько судорожных вдохов, он резко потянул ниже узел факультетского галстука, хотя тот и без того по обыкновению вольно болтался на шее и нисколько не стеснял дыхания. Хиджиката, словно завороженный, продолжал молча наблюдать за Сакатой. Тот коснулся припухших губ и тут же отдернул руку, словно обжегся. Растерянно посмотрел на свои мелко дрожащие пальцы, будто проверяя, не осталось ли на них кровавого отпечатка. Затем перевел на Хиджикату расфокусированный, совершенно захмелевший взгляд — и неспешно облизал губы, втянув их внутрь рта. Белесые ресницы дрогнули, и Саката блаженно прикрыл глаза, словно оставшийся на губах вкус поцелуя оказался самым желанным десертом, самым сладким, что он пробовал в своей жизни.

— Да, — отрешенно произнес Хиджиката.

Саката вздрогнул и посмотрел смущённо и обескураженно, как если бы его внезапно застали за чем-то постыдным.

— Мой ответ на твой вопрос, — пояснил Хиджиката. — Да. Если, конечно, ты сам еще не передумал.

Он быстро развернулся и поспешил покинуть коридор, подгоняемый обалдевшим взглядом Сакаты. Сердце отбивало бешеный ритм, а ноги сами несли в библиотеку, к мертвенному спокойствию книжных полок и нерешенной загадке.

Ведь на самом деле он отлично помнил вчерашний вечер. В мельчайших подробностях.

***

— Профессор, расскажите мне о Ешиде Шое.

Отосе встретила просьбу стеклянным взглядом в стену. Он продлился всего миг, потом она посмотрела на вошедшего в кабинет Хиджикату, и глаза ее по-орлиному сузились, а между бровями запала глубокая морщина. Отосе молчала, но во взгляде читалось явственное напряжение: было очевидно, что в этот самый момент ее умудренный жизнью разум быстро прокручивал варианты встречных вопросов. «Она точно знает что-то, что не желает мне говорить, — уверился Хиджиката и твердым шагом направился к ней. — Надо дать ей понять, откуда мне стало известно это имя, иначе она не расколется».

— Саката рассказал мне, что его отец когда-то преподавал в Хогвартсе, — облегчил он дальнейший диалог.

Услышав это, Отосе выдохнула, заострившиеся плечи опустились, как если бы внезапно вспорхнувшая с ветки хищная птица на полной скорости пронеслась мимо и улетела.

— Что именно ты хочешь знать? — медленно проговаривая слова, поинтересовалась она.

— Я был в библиотеке и прошерстил все энциклопедии об истории Хогвартса. И нашел лишь несколько упоминаний. Ешида Шое довольно долго преподавал Защиту от Темных искусств и был на отличном счету. Именно он составил нынешний план обучения, который был признан Мацудайрой и Министерством магии как наиболее эффективный. Написал несколько пособий, включая вводный курс для младших студентов. Его научные труды с глубоким разбором самых действенных защитных заклинаний были высоко оценены магическим сообществом.

— Все верно, — Отосе сложила руки на груди и осторожно присела на край стола. — Что же тебя смутило?

— То, что я буквально слово в слово пересказал информацию из всех источников. Будто этот короткий сухой текст был скопирован откуда-то и вставлен во все книги без каких-либо изменений. В некоторых энциклопедиях были подробные данные о жизни преподавателей, расписаны выжимки из выдающихся работ, карьерные успехи и прочее. Даже о профессоре Цукуе, которая преподает меньше десяти лет, и то информации в разы больше!

— К чему ты ведешь, Тоширо? — декан вскинула бровь и склонила голову. Взгляд исподлобья был настороженным, почти враждебным. И именно это подстегнуло Хиджикату продолжить:

— Ни фотографии, ни даты рождения, ни фактов из биографии, ни подробного описания его трудов — ничего этого нет. По словам Сакаты, после Хогвартса он служил в Министерстве магии, — на этой фразе глаза Отосе на миг расширились. — Да, Саката упоминал и об этом. Разве может быть в энциклопедиях об истории Хогвартса так мало информации о таком выдающемся преподавателе? Уверен, что данные затерты…

— Почему тебя так сильно интересует эта личность? — холодно перебила Отосе.

Хиджиката выдержал паузу и безнадежно спросил:

— Если я скажу, что мне интересен этот случай как пример целенаправленного сокрытия информации в официальных источниках, и я бы хотел разобраться в причинах, вы мне поверите?

— Хиджиката Тоширо, ты можешь держать меня за кого угодно, но не за дуру, — строго проговорила она. — Если хочешь от меня честности, будь честен со мной в ответ.

— Я… — он поворочал неподъемные мысли в голове и понял, что и сам для себя не может четко сформулировать причину своего интереса. — Это просто не идет у меня из головы. С тех пор как Саката спросил меня вчера, не знаю ли я случайно его отца Ешиду Шое, который ранее преподавал в Хогвартсе, меня не покидает ощущение, что я должен знать о нем. Как будто я упускаю что-то важное… Это сложно объяснить.

— Так почему же ты сам не расспросишь Гинтоки о его приемном отце, раз тебе так любопытно? — Отосе усмехнулась. — Или вы все еще не в таких отношениях, чтобы говорить об этом?

Хиджиката моментально вспыхнул, вспомнив приторный аромат кожи и горячую сухость податливых губ, но вовремя уловил неприкрытую манипуляцию в голосе Отосе и решил ответить только на первый вопрос.

— Не хочу наступать ему на больную мозоль… Кажется, он так и не оправился от его смерти, — Хиджиката заметил, что Отосе нахмурилась, и добавил. — Об этом я тоже узнал от Сакаты. Он рассказал, когда вы отправили нас кормить фестралов.

— Ну, конечно, — она устало выдохнула и оперлась ладонями о стол позади себя. — Вернемся к тому, с чего начали. Что именно ты хочешь узнать?

— Вы же знали его, так? — Хиджиката сощурился, будто смотрел в лазерный прицел, и выдал все волнующие его вопросы разом. — Почему он покинул Хогвартс? Кем работал в Министерстве магии? И связана ли его смерть с этой службой?

Отосе округлила глаза, брови ее взлетели вверх. Некоторое время она выглядела очень удивленно, а затем одобрительно улыбнулась:

— Да, мракоборцам когда-нибудь очень повезет, если ты примкнешь к ним. Умеешь же задавать вопросы… не в бровь, а в глаз… — она неспешно обошла стол, тяжело опустилась в профессорское кресло и достала сигарету из ящика стола. — Хорошо. Я сама знаю не так много, но кое-чем могу с тобой поделиться, — Отосе чиркнула колесом зажигалки, проследила за взглядом Хиджикаты и категорично добавила, качнув затлевшую сигарету в пальцах. — Но не этим. Даже не проси.

Хиджиката кивнул и покорно присел на стул по другую сторону от ее стола. Выжидательно посмотрел на декана.

— Ешида Шое, — начала она, смакуя имя вместе с дымом. — Был, пожалуй, лучшим учителем из всех, кого я знала в своей жизни. У него была редкая неиссякаемая энергия, которую чувствовали все вокруг. И дети тоже, разумеется. Под его руководством они постигали новое быстро и с интересом. Он умел вызывать любопытство к своему предмету так, что даже самые отъявленные лодыри каким-то чудесным образом начинали подолгу сидеть в библиотеке и практиковались самостоятельно в свободное время. Он был строг, пожалуй, но не то чтобы у него была железная дисциплина, он умел обходиться с детьми без жестких правил и наказаний. Он сам горел своим делом, и остальные подзаряжались от него, как от вечного двигателя. Ешида Шое составил сотни методичек по образовательному процессу, учитывающих особенности детей разных возрастов, склонности и таланты студентов, но преподавал далеко не только по ним. Он работал с сознанием юных магов, учил их не только бороться с темными искусствами, но и принимать тьму, которая порой появляется в каждом из нас, не бояться её, перерабатывать её во что-то созидательное. Да… он был поистине выдающимся воспитателем, — Отосе грустно улыбнулась, мечтательно глядя в окно и выпуская черную струю дыма. — И он был не просто теоретиком и философом. Его магическая сила была столь велика, что даже директор Мацудайра как-то на новогодней встрече преподавателей сказал профессору Ешиде, что тот — последний, кого он пожелал бы встретить в бою один на один.

Отосе явно погружалась в ностальгию, а Хиджиката опасался подгонять её вопросами. Он терпеливо ждал, и любопытство его росло с каждым новым словом: он изнывал от желания выяснить, в какой же момент и по какой причине эта светлая идиллия утонула во мраке.

— Позже мы узнали, почему тема внутренней тьмы была так важна для него. Даже в лучших из нас таится глубоко запрятанная теневая сторона, и, похоже, Ешида чувствовал ее в себе сильнее, чем кто бы то ни было. Она жила внутри него, таилась от нас. Но вот однажды она потихоньку начала выцарапываться на волю… — Отосе постучала по сигарете длинным красным ногтем, пепельный снег опустился на мутное стеклянное дно. — Это случилось около десяти лет назад. Мы начали замечать за ним странные перемены. Вот он привычный добряк с неизменной мягкой улыбкой — и в следующий миг в глазах его вдруг мелькало что-то зловещее, голос становился ниже, лицо хищно заострялось. В неожиданный момент он мог сказать жестокую вещь, причем не только нам: студенты Гриффиндора рассказывали мне пугающие истории, творившиеся на уроках Защиты от темных искусств. Поначалу мы списывали это на излишнюю детскую чувствительность или мимолетные помутнения, но со временем случаи превратились в систему. Последней каплей стало то, что он стал обучать старшие курсы Непростительным заклятиям.

Хиджиката сглотнул. «И такой человек воспитывал Сакату? Он и его обучал такому?!» — эта мысль закрутилась в голове черным вихрем, заставляя гневно поджать губы.

Отосе посмотрела на Хиджикату и, видимо, прочитав что-то на его лице, кивнула:

— Мы тоже были шокированы и поначалу даже не поверили ученикам. Ешида все отрицал, говорил, что просто рассказывал о существовании таких заклинаний. Но затем последовали новые истории от других студентов. Оказалось, он не просто преподавал теорию и даже не просто показывал Непростительные заклятия. Он перешел к практическим занятиям. Как-то раз одна из учениц моего факультета пришла ко мне в слезах и рассказала, что профессор Ешида заставлял их применять Круциатус, — Отосе с силой воткнула окурок в пепельницу. — Знаешь, Тоширо, для того, чтобы это ужасающее заклинание сработало так, как надо, волшебник должен испытывать лютую ненависть, сильное желание причинить боль. Ешида всегда был открытым человеком, студенты часто делились с ним своими личными проблемами и страхами, приходили за советами. И вот на таких занятиях он, похоже, использовал эти знания, давил на нужные болевые точки, изводил учеников, чтобы те возненавидели его и смогли применить Круциатус на нем. Когда мы узнали об этих бесчеловечных и в высшей степени незаконных уроках, мы вызвали Ешиду на беседу. Разговор был долгим, но, в конце концов, он в отчаянии признался нам. Похоже, в нем жила еще одна, совершенно чуждая ему личность, которая все чаще стала захватывать его сознание и управлять телом. Десятилетиями он пытался договориться с ней, принять ее, но она только набирала силу, стала подавлять его истинное «Я», которое мы так хорошо знали и любили. Он выглядел откровенно нездоровым человеком и действительно был безнадежно болен. Люди называют такое диссоциативным расстройством. Мы исшерстили и магические, и маггловские пособия, обращались к специалистам, но это ни к чему не привело. Было очевидно, что для студентов такой преподаватель несет прямую опасность, поэтому директору Мацудайре пришлось попросить его навсегда покинуть Хогвартс и дать обещание никогда больше никого не обучать. Для нас всех это было страшным ударом. Как его товарищи, мы были безутешны, но это был единственный выход. Ешида ушел без скандала, получив от Мацудайры хорошие рекомендации в благодарность за все достижения и плодотворные годы работы.

— И он ушел в Министерство магии?! После всего этого? — вскочил с места Хиджиката. — Вы так просто поверили на слово этому психу?! За обучение студентов Непростительным заклятиям его нужно было упечь в Азкабан пожизненно!

Отосе тяжело выдохнула и потянулась за новой сигаретой. Пальцы ее мелко подрагивали.

— Это была ошибка, конечно… С нашей стороны это было беспечно. Но мы действительно любили Ешиду и не смогли бы так с ним поступить. На тот момент мы хотели лишь уберечь и его самого, и студентов Хогвартса, — огонек зажигалки мелькнул багровой вспышкой на ее обескровленном лице. — Директор Мацудайра после этого беседовал с министром и предупредил его о возможных сложностях. Тот взял паузу на обдумывание, но позже оповестил нас письмом, что не хочет терять такого ценного сотрудника, и заверил, что будет неустанно следить за ним.

— Что… — Хиджиката нащупал рукой стул и медленно приземлился на него обратно. — Что случилось потом?

— Дальше мне сложно сказать что-то наверняка. Несколько лет мы ничего не слышали о Ешиде, пока министр не сообщил, что тот исчез, прихватив с собой какие-то опасные артефакты из Отдела тайн.

— Что именно он украл? — напряженным голосом уточнил Хиджиката.

— Нам не сообщили, — Отосе отвела взгляд в сторону. — Даже нам Министерство говорит далеко не все. Тем более не разглашает секретные данные, касающиеся Отдела тайн. Нас лишь попросили предоставить любую информацию о местонахождении Ешиды Шое, если вдруг тот попытается с нами связаться.

— И Министерство в итоге добралось до него?

Слепо смотря в стол, Отосе глубоко затянулась сигаретой и молча покивала. Губы ее сжались в тонкую линию, из раздувшихся ноздрей изверглись две тонкие дымчатые струи.

— Они… убили его, да?

— Кажется, это вышло случайно. Схватить живьем такого сильного мага — очень сложная задача даже для лучших бойцов Министерства. Им отдали непосильный приказ.

— Саката… — упавшим голосом произнес Хиджиката. — Он это видел?

Отосе взглянула на него исподлобья, все ее лицо отражало неприкрытую скорбь.

— Да. Гинтоки был там. Во время сражения он прятался, и министерские его не заметили. По всей видимости, они испугались наказания за превышение полномочий и сбежали, когда поняли, что натворили, оставив тело на месте. Когда Гинтоки вышел из укрытия, все уже было кончено.

Кабинет надолго оглушило молчанием. Оно звенело у Хиджикаты в ушах. Глаза уткнулись в сложенные на коленях руки, но не видели их. Они видели брата в его последние мгновения. Почему-то этот образ воскрес перед внутренним взором, будто вызванный каким-то неизвестным заклятием. Хиджиката видел его судорожно колышущуюся грудь, бледность влажного от пота лица, лихорадочный упрямый взгляд. «Не бойся, Тоширо, не беспокойся, — голос его звучал тихо, но спокойно, уголки губ дергала улыбка. — Все хорошо. Врач скоро приедет, и все будет хорошо. Отвлеки меня пока, ладно? Давай потренируемся, как обычно. Ты же знаешь, какое защитное заклинание считается главным в магической дуэли? Верно, Экспеллиармус, — палочка почти не дрожала в его руке, будто опасливо замерев. — Раньше мы с тобой его не практиковали, но ты ведь уже выучил его в Хогвартсе, так? Давай, попробуй меня обезоружить… Нет, я совершенно серьезно, — в глазах его полыхнула болезненная вспышка, верхняя губа вздернулась. — Ну, давай же! Покажи мне, как ты умеешь за себя постоять! Послушайся меня, прошу тебя, — росчерк вниз, закрученная внутрь спираль, вспыхнул красный взрыв. — Молодчина, — похвалил брат и счастливо улыбнулся, глядя на свою палочку, упорхнувшую в дальний угол комнаты. — Я оставляю ее тебе на память, теперь она твоя… — прикосновение к его руке, мокрой, холодной и непривычно слабой, заставило все внутри болезненно сжаться. — Береги ее… и, самое главное, Тоширо! Себя береги… — неподвижное лицо с замершим взглядом заволокла горячая едкая пелена…»

— Гинтоки попал ко мне случайно, — голос Отосе заставил Хиджикату опомниться, выдернул из нахлынувшего болезненного воспоминания. Перед глазами снова был утопающий в сумерках кабинет, ровные кипы бумаг на чистом столе, истлевший пепел на кончике сигареты, смертельно уставшее лицо декана Гриффиндора. Она вдавила окурок в пепельницу и грустно улыбнулась.

«У меня была возможность хотя бы попрощаться, а у Сакаты не было даже этого, — пронеслось у Хиджикаты в голове. — Хорошо, что ему повстречалась эта женщина. Кажется, она действительно его полюбила».

— Вы говорили, что год назад Саката уже жил с вами, — вспомнил Хиджиката.

— Да… Не знаю, сколько именно времени прошло после того страшного инцидента. Я встретила Гинтоки в конце лета полтора года назад. Это случилось в Косом переулке. Он попытался вытащить у меня из сумки кошелек и смыться, но, как понимаешь, нарвался не на того, — Отосе усмехнулась. — Ты бы видел этого оборванца в тот момент, когда я поймала его за руку. Грязный, со слипшимися серыми волосами и огромными глазищами, будто он ни разу в жизни не попадался и даже не верил, что такое может случиться. После этого он стал жить у меня. Мне потребовалось больше года, чтобы убедить его поступить в Хогвартс. Настолько сильно он не доверял государственным учреждениям, да и взрослым в целом. Надеюсь, мне хоть немного удалось его убедить, что мир для него не так враждебен, как ему казалось… — она сложила руки на столе в замок и опустила на них подбородок. — Тоширо, думаю, мне не нужно объяснять тебе, что все сказанное мной сегодня должно остаться между нами?

Хиджиката понял, что Отосе устала предаваться воспоминаниям и желает поскорее закончить разговор. Он и сам чувствовал себя чудовищно вымотанным. Вопросы все еще мельтешили в голове, но все внутри сопротивлялось новым порциям информации, словно сознание было пресыщено и не могло воспринять больше ни слова.

Хиджиката подавленно кивнул, пробормотал «спасибо» и, не чувствуя пола под ногами, побрел в спальню. В голове мысли стянулись в тугой ком — ни за одну не зацепиться — а в груди было пронзительно пусто. Он шел, кусал губы от желания курить и мечтал о долгом беспробудном сне.

Он знал, что утром, как обычно, все встанет на свои места. На востоке взойдет хмурое зимнее солнце, день пролетит в привычной рутине, вечер застрянет на страницах библиотечных книг — и все это время рядом с ним будет Саката. Он будет по-прежнему издевательски шутить, ныть от скуки, жаловаться на усталость, уплетать сладости за обе щеки и смотреть на их общий мир своим обычным взглядом дохлой рыбы. Изменится лишь Хиджиката. Теперь он понимает, почему его так неудержимо тянет к Сакате, теперь он явственно чувствует ту самую нить, прочно соединившую вместе общими стежками две едва зажившие раны. Теперь он знает, что именно похоронено под этим мертвым взглядом. И эта оробелая верность тайне каким-то магическим образом делала для него Сакату еще понятнее и ближе.

Chapter Text

За окном все было преисполнено воскресной жизни и смеха. Из густой тени коридора Хиджиката искоса взглянул на студентов, беззаботно дурачившихся во внутреннем дворе, и снисходительно выдохнул. Радуются первому теплу в своих разноцветных шарфах, словно недавно вылупившиеся птенцы-фвуперы, еще и кричат точно так же. Бахнуть бы в них Заглушающим заклинанием, чтобы не слышать их раздражающий галдеж…

Весна нагрянула для Хиджикаты неожиданно. Через подпирающие потолок окна в коридор лился золотистый теплый свет, а свежий аромат набухающих почек деревьев пробирался внутрь из двора и уже успел пропитать насквозь весь Хогвартс. Хиджиката любил весну, но в этом году не был готов к ней. Наступление марта показалось ему чем-то несвоевременным и неуместным, как цирковое выступление на похоронах.

«Убийца брата продолжает жить и безнаказанно топтать землю. Чертов Камуи в любой момент может ворваться в замок и снова попытаться меня прикончить. Директор Ято одной своей фамилией уже не внушает доверия, а я целиком и полностью в его власти. Нужно быть начеку каждую минуту!» — напоминал себе Хиджиката изо дня в день, ощущая себя заложником в этой школе.

Но шли недели — и ничего не происходило. Все двигалось по накатанной колее, будто в кабинете директора по-прежнему восседал Мацудайра. Профессора остались на своих местах, учебные планы не изменились, правила и порядки были теми же, что и раньше. Хиджикату это не успокаивало. Напротив, затянувшееся затишье перед бурей, которая рано или поздно должна была неизбежно грянуть, утомляло, тянуло жизненные силы через тонкую соломинку, словно медленный поцелуй дементора. Хиджиката не сомневался, что совсем скоро наступит время, когда ему придется бороться за свою жизнь, и эта борьба не будет равной. Потому его не смущали ни сочувственный взгляд добродушного Кондо, ни его ставшее привычным: «Тоши, у тебя паранойя! Доверься взрослым и просто наслаждайся юностью». «Ага, и бесславно сдохни молодым!» — мысленно отвечал Хиджиката и продолжал ждать чего-то, постоянно пребывая в состоянии повышенной готовности. Постепенно тревога стала его другом: только с ней он чувствовал себя в относительной безопасности. Она поселилась внутри него и стала фоном всей его жизни, сопровождала каждый шаг, держала в спасительном напряжении.

Казалось, в этой ситуации его понимал лишь Саката. По вечерам они готовились к СОВ, а по выходным запирались в Выручай-комнате. Там они часами практиковали заклинания и устраивали магические дуэли. Саката оказался идеальным спарринг-партнером: он не жалел Хиджикату, не сдерживался, сыпал атаками так, как если бы действительно пытался его прикончить. Порой они так увлекались, что магические сражения опускались до рукоприкладства: они отбрасывали палочки и дубасили друг друга кулаками, как маглы, а выбившись из сил — лежали на полу, отдуваясь, глядели в потолок и вместе молчали. Эти тренировки стали для Хиджикаты любимым занятием, они помогали выпустить энергию напряжения, копившуюся в его теле подобно яду.

Наверняка остальные студенты думали, что они запирались в Выручай-комнате для утех совершенно иного толка, и потому не беспокоили их. Но Хиджикате уже давно было наплевать на эту чушь. Как только с их отношений с Сакатой был снят гриф секретности, чудесным образом они совершенно перестали интересовать окружающих. Тем более и поводов для сплетен они не давали: не держались за руки, не целовались на людях, орали друг на друга, как и прежде, на потеху остальным. Их отношения практически не изменились. За одним исключением, известным только им двоим.

Глубоко погруженный в свои мысли Хиджиката завернул за угол в узкий сумрачный перешеек коридора без окон, ведущий в Большой зал, как вдруг неведомая сила схватила его за руку и потащила внутрь ниши в стене. Лопатки больно ударились о холодную каменную плиту, а шею опалило горячим дыханием. В тусклом отголоске дневного света глаза едва распознали постамент статуи — хозяйки темной ниши — и совсем рядом — легкие пепельные завитки волос. Они щекотно касались лица, будоражили и успокаивали одновременно. Хиджиката втянул носом знакомый сладковатый аромат и, затаив дыхание, склонил голову набок, предоставляя нападавшему больше доступа к шее. Глухой недоверчивый смешок коснулся уха — так близко, что чужая улыбка почувствовалась кожей.

— Ты доверяешь мне слишком сильно, — прошептал Саката.

От этой бьющей в упор, пугающей правды, произнесенной тихим мягким голосом, Хиджиката ощутил волну возбуждения и страха — эта будоражащая смесь прокатилась по телу, сплелась в тесный клубок где-то под сердцем и вырвалась из тела резким выдохом. Он хотел что-то ответить, но тут вокруг его талии плотно сомкнулись ладони, губы влажно коснулись щеки, ямки под челюстью, спустились еще ниже…

Когда Саката сделал так впервые, Хиджиката оказался совершенно не готов. Тогда он еще не сдружился со своей тревогой, связанной с назначением нового директора. Она таилась в тени коридоров, свистела сквозняком, пристально смотрела сквозь черные глазницы ночных окон. Хиджиката был взвинчен и опаслив, поминутно оглядывался, ожидая внезапной атаки в спину. И когда Саката неожиданно ухватил его за плечи и толкнул в стену, то тут же получил мощный удар кулаком в солнечное сплетение. Хиджиката несколько секунд ошарашенно пялился на согнувшегося пополам друга, хватающего ртом воздух. Страх, облегчение и гнев боролись внутри, заставляя потеть ладони, а сердце, подгоняемое адреналиновой гонкой, бешено колотиться в тесноте грудной клетки. Наконец, страх немного отступил, облегчение утихло, и гнев по обыкновению одержал сокрушительную победу. Хиджиката обматерил Сакату, пообещав в следующий раз воткнуть тому палочку в глаз, выдал на прощание назидательного пинка и умчался в библиотеку — приходить в себя от стресса. Весь оставшийся вечер он то и дело утыкался лицом в книгу, которую пытался безуспешно читать, зарывая в ней пережитый ужас, и сквозь зубы крыл Сакату самыми грязными словами, каких древним уважаемым страницам никогда не приходилось слышать. И ведь засранец даже не извинился!

Более того, угрозы не подействовали, и уже через неделю Саката решился повторить этот свой финт еще раз. Он выбрал удачный момент: подкараулил Хиджикату на пути из ванной, расслабленного и изнеженного горячей пенной водой, и затащил его на небольшую площадку под лестницей, ведущей в мужские спальни. Тот и опомниться не успел, лишь механически выхватил палочку, но запястья его оказались моментально прижаты к стене. «Тише-тише, — прошелестел по распаренной коже вкрадчивый голос. — Это я». Возмущения утонули в поцелуе, растворились под теплыми руками, скользнувшими на ладони. Палочка жалобно звякнула о каменный пол, когда их пальцы переплелись, и в миг стало спокойно и хорошо…

А вот в третий раз Саката с моментом прогадал и попался Хиджикате под горячую руку. Тот был зол до чертиков, хоть и не помнил уже, из-за чего именно. И когда в пустом коридоре настойчивая рука уже почти привычно дернула его за ворот мантии, он отреагировал молниеносно: перехватил чужое запястье, крутанулся и впечатал нападавшего в стену. Саката даже не поморщился от удара. «Вау!» — выдохнул он, а его азартный, взбудораженный взгляд, застряв на несколько секунд на разъяренных глазах под черными нахмуренными бровями, осторожно скользнул на плотно сжатые губы. И Хиджиката не сдержался — вдавил Сакату в стену, с силой прижал его к себе за талию, поцеловал порывисто и горячо, распаляя их обоих. Он чувствовал, как возбужденно дрожит притиснутое к стене тело, как напряжены его мускулы, как чужое горячее дыхание заполняет рот, смешивается с собственным, заставляя все внутри взрываться маленькими вспышками злого удовольствия. Это было похоже на их драки, только еще лучше, будто они достигли нового неизведанного уровня.

С тех пор такие атаки стали регулярной частью жизни, как и их совместные тренировки. Они и были ими, поскольку чудесно развивали рефлексы. Только вот Хиджиката знал — вне зависимости от скорости своей реакции, победы или поражения в этом маленьком поединке, в итоге его ждала соблазнительная награда. Иногда ему удавалось быстро выхватывать инициативу из рук Сакаты, и тот отвечал вызывающим взглядом и маняще приоткрытыми губами. Иногда они увлекались и сопротивлялись друг другу до полного истощения, и затем, обессиленные и признавшие ничью, сдавались мягкости прикосновений и трепету губ.

А иногда — как, например, сегодня — Хиджикате хотелось поддаться чужому напору и легко принять поражение, сразу перейдя к самой лакомой части. В такие моменты Саката был с ним особенно нежен и осторожен, словно с только что прирученным диким зверьком, прикасался без резких движений, ласкал с мягкой силой, готовый ко всему, не позволял ни цапнуть, ни вырваться.

Их поцелуи были разными, но кое-что в них было неизменным. Десять секунд — именно столько отмерял Хиджиката на их жизнь. Не дольше. Он и сам не мог объяснить, почему нуждался в таком ограничении, просто чувствовал, что так надо. Однажды, в начале их «практики», они увлеклись и целовались пару минут подряд или дольше. После этого в течение нескольких дней Хиджикату съедало необъяснимое противное тянущее чувство, будто он предал самого себя. Это было сродни похмелью, только дурно было не телу, а душе. После этого он подумывал и вовсе прекратить всякую близость, пока не разберется, откуда родилось это ощущение, но сдался очередному порыву Сакаты и пошел с собой на сделку. Ровно десять секунд с того момента, как их губы касаются друг друга. С холодной уверенностью Хиджиката очертил эту границу и впредь никогда ее не пересекал. Этот счет — единственное, что удерживало Хиджикату в трезвом уме под ласками Сакаты, и он звучал в голове тяжелыми ударами метронома.

Один — осторожное касание губ, словно робкая проверка готовности. Два — пальцы щекотно очерчивают скулу и зарываются в волосы за ухом. Три — языки сталкиваются внутри рта с мягким напором, посылая слабые электрические разряды по всему телу. Четыре — дыхание учащается, смешивается, становится общим, и от этой уязвимой близости подкашиваются колени. Пять — мышцы под ладонями упруго подрагивают, ткань мантий безжалостно мнется в пальцах. Шесть — губы двигаются проворно и торопливо, будто спешат насытиться. Семь — вены распирает пульсом, дрожь возбуждения начинает гулять по всему телу, медленно стекает вниз по позвонкам. Восемь — пальцы сжимают подбородок до боли, запрокидывают голову. Девять — поцелуй становится глубже, напористей, головокружительнее. Десять — ладонь скользит вверх по чужой груди, пока под пальцами не начинает явственно чувствоваться учащенное сердцебиение — и толкает.

— Что, уже все? — разочарованно выдохнул Саката. Грудь его тяжело вздымалась, лицо было ошпарено румянцем, брови сведены к переносице. — Боишься, что встанет? — любопытный взгляд просканировал тело Хиджикаты, словно рентген, и вдруг стал озорным. — Или уже?

— Отвали, — беззлобно бросил Хиджиката, с суровым достоинством поправляя мантию и стараясь не выдавать эмоций. Возбуждение все еще свербило в теле, но глубокое медитативное дыхание исправно помогало его обуздать.

— Ну-ну, не будь таким недотрогой, — усмехнулся Саката, и тяжесть его ладони упала на плечо Хиджикаты. — С этим я и помочь могу, — он игриво подмигнул. — Пошли в туалет, м?

Очевидно, это была провокация, поскольку дальше поцелуев они ни разу не заходили, но Хиджиката не решился ее проверять. Он здраво оценивал свою выдержку и был уверен: как только Саката коснется его члена, внутренний метроном безнадежно сломается.

— Отвали я сказал! — он дернул плечом, сбрасывая чужую руку. — Обед уже начался! Хочешь, чтобы Кагура нам и корки хлеба не оставила? — и, посчитав это достойным аргументом, он направился в Большой Зал. Саката молча двинулся рядом за ним, забросив замок пальцев за голову и насвистывая что-то немелодичное.

Их компания в полном составе уже принялась за обед.

— О, Тоши! Гинтоки! Мы вас уже заждались! — Кондо встретил их привычной жизнерадостной улыбкой. — Где вы пропадали?

— Где надо, там и где, — буркнул Саката.

Хиджиката скосил на него взгляд: «Неужели злится, что я прервал его на середине процесса? — неуместное чувство вины скользкой змеей забралось в душу, и Хиджиката ответил на него привычной злостью. — Ну и фиг с ним, обойдется! У меня и так достаточно поводов для переживаний, не хватало еще за его душевным равновесием следить!»

— Отвяжись от них, Горилла! — попросила Кагура, жуя пастуший пирог. — Не знаешь, чем занимаются парочки наедине? — и безжалостно кольнула в больное место. — Вот найдешь себе другую гориллу для спаривания, тогда, возможно, поймешь.

— Вообще-то я уже нашел! — Кондо так разбушевался, что даже пропустил мимо ушей обидное прозвище. — Это несравненная Отае!

Шимура-старшая отреагировала молниеносным ударом в челюсть:

— Ты меня сейчас Гориллой назвал?!

Хиджиката горестно выдохнул, сочувствуя другу, и щедро плеснул майонез на свой ростбиф. И только в этот момент заметил, что сидящий напротив него Окита, не сводя взгляда с заклятого друга, пытается что-то незаметно засунуть в карман мантии.

— Эй, что там у тебя такое? Показывай! — потребовал Хиджиката.

— Ты о чем? — невинно захлопал глазами Окита.

— Не придуривайся! Что ты только что спрятал в карман? Если ты опять собираешься подложить мне подушку-пердушку на стул или втихую добавить в чай Болтливое зелье, я тебя заставлю харкать кровью и орать как корень Мандрагоры.

— Вовсе я не…— начал было Окита, но тут сидящая рядом с ним Кагура молча протянула Хиджикате странную куклу из грубой ткани. — Совсем охренела, Китайка?! Не смей воровать мои вещи! Ты на чьей стороне вообще?!

— На любой стороне, где нет тебя, — отрезала Кагура.

— Что это такое? — удивился Шимура-младший, поправляя очки и щуря глаза. — Какой-то странный артефакт, никогда такого раньше не видел.

— Я пишу эссе по магии народов Африки, — спокойно пояснил Окита. — Там я вычитал интересные практики и решил попробовать кое-что создать по инструкциям.

— Ого! — наивно восхитился Шимура-младший. — Это так здорово, Окита! Впервые слышу о таком. Не знал, что ты можешь так увлечься учебой.

— Какая нахрен учеба! Ты сделал куклу вуду!

— Тоши, ты тоже изучаешь африканскую магию? — удивился Кондо. — Это модно сейчас что ли?

— Да о Вуду каждый магл знает! Это же проклятье! Ты меня проклясть решил?!

— Нельзя настолько зацикливаться на себе, Хиджиката, — покачал головой Окита. — Мир не крутится вокруг тебя, знаешь ли.

— Да?! Тогда какого хрена у этой куклы челка в форме буквы V?! — Хиджиката потрогал пальцем осторожно пришитый к кукле черный пучок и похолодел. — Э… это что, мои волосы? А я-то понять не мог, почему вдруг у меня одна прядь стала короче!

— Неправда, я взял это в кабинете Зельеварения, — упрямо стоял на своем Окита.

— Да конечно! — бахнул кулаком по столу Хиджиката. — У нее вместо глаз пуговицы, споротые с моей мантии! И какого фига в этом нарисованном сердце торчит гвоздь?!

— Какая интересная вещица, — Саката забрал куклу из рук Хиджикаты и задумчиво потер подбородок. — Никогда не слышал о такой Темной магии.

— Спроси любого магла, и он тебе расскажет, что это колдовство африканских шаманов, способ наслать на ненавистного человека болезнь или смерть. Делаешь такую фиговину, прикрепляешь к ней фрагмент тела и личную вещь, заколдовываешь — и все, что делаешь потом с куклой, происходит со связанным с ней человеком.

— И что, реально работает? — удивился Саката и, серьезно глядя на Хиджикату, потыкал куклу вилкой в то место, где у людей находится задница. — Ну как? Чувствуешь что-нибудь?

— Да черта с два! — рявкнул Хиджиката, но на всякий случай выхватил злосчастную куклу из чужих пальцев. — Это шарлатанство и не более! Симпатическая магия давно опровергнута научным сообществом британских волшебников.

— Ну, тогда и переживать нечего, — пожал плечами Окита и с хитрой полуулыбкой протянул ладонь. — Верни-ка мне мою безделушку.

Хиджиката злобно посмотрел на него, а затем перевел подозрительный взгляд на куклу. Конечно, и волшебники, и маглы считали вудуистическое колдовство шарлатанством, но на миг Хиджиката усомнился в этом знании. А вдруг именно из-за этого артефакта он не способен долго целоваться без последствий? Что если Окита примешал к этой чуши какие-то тайные практики, чтобы досадить ему?

— Хрен тебе, — Хиджиката быстро убрал куклу во внутренний карман мантии. — Я не потерплю, чтобы в твоих руках остались образцы моего ДНК. Мало ли какое еще проклятье ты вычитаешь.

— Ссыкло, — буркнул Окита.

— Чо ты там вякнул?! — окончательно взбесился Хиджиката.

— Прошу прощения, — прозвучал чужой голос совсем рядом с ними.

Вся компания вскинула головы вверх и обомлела. Перед ними, скромно сложив руки в замок у груди, стояла Оцу. Хиджиката сразу ее узнал, хотя лично знаком не был: известность этой юной певицы простиралась широко и за пределами Хогвартса. Студенты очень гордились, что учатся в одних стенах с набирающей популярность звездой, особенно пуффендуйцы — из их факультета не так часто выходили прославленные личности.

Оцу обратила свой взор на Сакату и скромно спросила:

— Это ведь ты мастер на все руки, о котором все столько говорят?

— Э… — Саката растерялся, но сразу взял себя в руки и задрал нос. — Все верно, ты пришла по адресу!

— Вот здоровоющие чары! — обрадовалась она и мило улыбнулся. — У меня есть к тебе просьбараньи отбивные!

Саката снова опешил, склонился к столу и в тихой панике прошептал:

— Эй, почему она так странно разговаривает? Шинпачи, ты же вроде тащишься по этой цыпочке! Ты можешь понять эту белиберду?

— Это не белиберда, это оцуфиксы! — рассерженно отозвался Шимура-младший. — К концу фразы добавляешь что-то еще на последний слог!

— Что за бредятина? — поморщился Саката. — Ладно, у нас давно не было клиентов, а у нее наверняка денег хоть лопатой греби! — и громко обратился к Оцу, важно сложив руки на груди. — Конечно, я тебя слуша… слушаюжная башня!

— Дело в том, что в последние недели я стала получать послания с угрозаминистерство магии, — Оцу подсела за стол между Кагурой и Шимурой-младшим. Последний так разволновался, что раскраснелся, как вареный рак. — В них мне пишут, чтобы я перестала выпускать новые песни, иначе мне не сносить головыручай-комната.

Она положила на стол несколько листов из дорогой лоснящейся бумаги, где красивым почерком были выведены отнюдь не красивые угрозы.

— У тебя есть враги или конкурентыквенное печенье? — с серьезным лицом спросил Саката.

— Конкуренты, конечно, есть, но не в Хогвартсе, — уверенно покачала головой Оцу. — Это делает кто-то из студентов, но ума не приложу, кто это может быть! Я со всеми дружук на ниточке!

— Может, ты кому-то насолилаванда? — сощурился Саката.

— Ну разумеется нет! — вдруг вспылил Шимура-младший. — Оцу — самая добрая в мире девушка и не могла никому причинить златоглазки… — и тут же под взглядом кумира потупился.

— Надо искать кого-то, кто имел доступ к женской спальне Пуффендуя, — сказал Хиджиката.

— Эй! Ты не произнес окончание фразыбучие пески! — Оцу очаровательно нахмурила брови и надула пухлые губы.

— Да я скорее… — начал Хиджиката, но Саката тут же прикрыл ему рот ладонью.

— Эээто наш стажер, прости его! Он вспыльчивый и совсем не чувствует ситуауциюпитер! — глупо заулыбался Саката, а затем грозно шепнул Хиджикате на ухо. — Не вздумай сорвать мне заказ!

— Почерк похож на девчачий, так что это действительно может быть кто-то из подруг с твоего факультетайная комната! — сказала Кагура, перебирая записки в руках.

— Не может быть! — ахнула Оцу и приложила руку к груди. — Они не могли это сделать! Они все такие милыединорог!

— Ну-ну, не будем делать поспешных выводов! — примирительно выставил вперед ладони Саката. — Мастера на все руки берутся за это делокомотор!

— Вы уверены, что сможете найти этого человекарточки из шоколадных лягушек? — с надеждой спросила Оцу.

— Конечно! — вдруг воскликнул Шимура-младший, и Хиджиката поразился, что у этого обычно всегда тихого парня на самом деле такой громкий голос. — Мы обязательно раскроем это дело! Положись на настойка растопырника!

— Какое облегчениежедневный пророк! — лучезарно улыбнулась Оцу. — Спасибо огромное! Меня это так пугает! Если сможете вычислить этого злодея — век вам не забудурманящая настойка!

Она радостно поднялась с места и понеслась к подругам за стол Пуффендуя.

— Ну что! — радостно потер ладони Саката. — У нас новый заказ! У кого-то есть предположения?

— Конечно! У меня есть целый список подозреваемых! — воодушевленно вскочил Шимура-младший и бегом бросился к выходу из зала. Компания молча проводила его озадаченными взглядами.

— Впервые вижу от него такой энтузиазм, — смотря ему вслед, сказал Саката. — Обычно он только ноет что-то типа: «Это может быть опасно» или «Давайте не нарушать правила»…

— Тебе бы только правила нарушать! — огрызнулся Хиджиката и мысленно наказал себе позже обязательно отблагодарить Шимуру: похоже, он был единственным среди мастеров, кто вносил толику благоразумия в их работу.

— Ладно, давайте не будем ждать этого фанатика, вряд ли он что-то дельное предложит, — почесал голову Саката. — Есть у кого идеи?

— Да подружки это ее были, тут и думать нечего! — безапелляционно заявил Окита. — Держатся к своему врагу поближе и тайком подкидывают подлянки.

— Не суди по себе людей, — мрачно посоветовал Хиджиката.

— Неужели это действительно были те, кому она доверяла? — Шимура-старшая с грустью посмотрела на Оцу, весело щебечущую с подругами.

— Необязательно, — возразил Саката. — Это лишь одна из версий. Доступ к спальне был не только у них. Под подозрением все студентки Пуффендуя.

— Я бы не ограничивал круг подозреваемых так сильно, — задумчиво прищурился Хиджиката.

— Что ты имеешь ввиду, стажер? — вторя его интонации, серьезно спросила Кагура.

— Кого ты назвала стажером?! — тут же взорвался он.

— Не беспокойся, Тоши! Если хорошо проявишь себя в этом деле, то, возможно, станешь полноценным мастером! — воодушевила Кагура.

— Да я и не собираюсь к вам!

— Гинчик, ты же не возьмешь его в команду без испытательного срока только потому, что вы с ним запираетесь в Выручай-комнате?

— Конечно нет, Кагура! — Саката горделиво задрал подбородок и по-хозяйски облокотился о плечо Хиджикаты. — Мастера — это серьезная организация. Мы не терпим кумовства и не берем кого угодно только из-за смазливого лица.

— Это я тебе сейчас лицо размажу, — предупредил Хиджиката, рывком сбрасывая его руку со своего плеча.

— И тем более не принимаем сотрудников «через постель», — проигнорировав угрозу, добавил Саката.

— Еще одно слово — и тебе самому постель понадобится. В больничном крыле.

— Все-таки не каждый способен стать мастером и работать под моим началом…

— Да я скорее пойду говно троллей убирать, чем стану тебе подчиняться!

Услышав это, Саката, наконец, замолчал и ошалело моргнул:

— П… подчиняться? Мне? — переспросил он, и лицо его запунцовело.

Хиджиката внимательно посмотрел на него из-под нахмуренных бровей, ощущая в груди бунтующее сердцебиение. Он не до конца понял, о чем именно подумал Саката, в каком превратном смысле тот представил себе слово «подчиняться», но неосознанно почувствовал, что это нечто выходящее за рамки шутки, и на этот раз рассвирепел по-настоящему. Ему захотелось кулаками выбить эту невнятную мысль из кучерявой головы. Едва сдерживаясь, он рывком притянул Сакату за галстук и медленно проговорил в лицо, не отрывая ледяного взгляда от воровато бегающих глаз:

— Что бы ты там себе сейчас ни напридумывал… немедленно это раздумывай.

Голос прозвучал угрожающе тихо, но Саката верно понял смену душевного состояния Хиджикаты: сглотнул и быстро закивал.

— Тоши… ты что-то сказал про круг подозреваемых, — миролюбиво напомнил Кондо, разряжая атмосферу. — Можешь пояснить, что ты имел ввиду?

Предупредительно прищурив глаза напоследок, Хиджиката с силой оттолкнул от себя Сакату — тот едва удержался на скамье, ухватившись руками за край стола — и произнес:

— Преступник мог действовать не в одиночку, а подставить кого-то из студенток Пуффендуя. Или работать с ней в паре.

— О! — Кондо понимающе ударил кулаком о ладонь. — Я понял! Например, если бы ты, Тоши, попросил дочку Мацудайры подложить эту записку, то она бы тебе помогла даже без объяснений.

— Ну все, преступник — Хиджиката. Расходимся, — кивнул Окита.

— Да?! Ну, и какой же у меня был мотив, умник?

— Ты плохой человек.

— Это не мотив!

— Мотив может быть у кого угодно, — покачал головой Саката. — Даже у Отае он есть!

— Что? У меня? — Шимура удивленно прижала ладонь к губам.

— Подумай, что ты несешь, Гинтоки! — вспыхнул Кондо праведным гневом. — Отае самый чистый, добрый и невинный бутон Мандрагоры в этой теплице!

— Ты специально выбрал самое уродливое растение?! — Шимура со всей силы ударила Кондо локтем в бок.

— Не-не, у Отае есть мотив, — с умным видом возразил Саката.

— Интересно, какой? — заинтересовался Хиджиката. — Думаешь, ей не нравится, что ее младший брат фанатеет от этой певички, и поэтому она хочет разрушить ее карьеру?

— Наивно! — усмехнулся Саката. — Нет! Ну же, это элементарно, дорогой доктор!

— …Каким образом стажер превратился в доктора? — устало спросил Хиджиката, теряя нить логики.

— Босс, не томи уже! — попросил Окита.

Саката с важным видом поднялся и, нацелив указательный палец на Шимуру, произнес:

— Оцу младше Отае на целый год, а сиськи у нее уже больше!

***

— О, Хиджиката, — приветливо обратился Кацура. — И Гинтоки… что с тобой случилось, Гинтоки?

— На меня упала гладильная доска, — Саката поморщился, поглаживая растущую на затылке шишку.

— Где ты нашел в Хогвартсе гладильную доску? — заинтересовался Кацура.

— Неважно, — перебил Хиджиката предстоящий поток бреда. — Мы к тебе по делу. Ты не замечал каких-либо странностей на своем факультете?

— Странностей? — Кацура задумчиво потер подбородок. — Ты знаешь, да! Была одна!

— Вот как? Расскажи, это может быть важно!

— В последнее время я заметил, — голос Кацуры стал заговорчески тихим. — Что кто-то берет без спроса мой шампунь… кстати, Хиджиката, твои волосы стали как-то лучше выглядеть! — его глаза подозрительно сузились. — Бьюсь об заклад, они раньше не были такими шелковистыми…

— Побейся лучше о стену! — сквозь зубы посоветовал Хиджиката.

— Тише, тише, — дипломатично вмешался Саката. — Зура, мы не за этим пришли.

— Не Зура, а Кацура.

— Оцу обратилась ко мне с заказом, — продолжил Саката, не прерываясь. — Кто-то подбрасывает ей на кровать записки с угрозами. Может, ты в курсе каких-то разногласий, ссор, споров внутри Пуффендуя?

— Я ничего такого не замечал, — покачал головой Кацура. — Но я хорошо знаю того, кто замечает очень многое! Идите за мной.

Саката проводил его ровную спину взглядом и пошел по галерее следом, горестно вздохнув.

— Что не так? — недовольно поинтересовался Хиджиката.

— Да бестолку это все, — Саката покачал головой. — Бесполезная трата времени. Чем тут Зура поможет?

— У тебя есть идеи получше?

— Есть. Я уже говорил.

— Не дури! Оборотное зелье готовится целый месяц, к тому же его создание против школьных правил. И потом, какой смысл внедряться в группу подружек Оцу?

— Необязательно подружек, мы можем превратиться и в каких-нибудь других девчонок Пуффендуя. Главное, успеть поводить носом и получить доступ к женской спальне.

— Так ты ради этого хочешь все затеять?! На девушек поглазеть?!

— Вовсе нет, — Саката засунул мизинец в ухо, лениво прикрыл глаза и будто невзначай отвернулся в полоборота.

— Эй, хочешь врать — больше практикуйся, — буркнул Хиджиката. — У тебя же на лице все написано.

— Не ревнуй, — спокойно ответил Саката.

— Да кто тут ревнует?! — разозлился Хиджиката. — Ты придумал какую-то ахинею! Неужели нет вариантов получше? Очкарик, например, что-то упомянул про подозреваемых.

— Забудь, — Саката вяло махнул рукой. — Фанаты всегда слишком предвзяты и зашорены, Шинпачи бесполезен в этом деле.

— А по мне так он полон энтузиазма и отлично замотивирован! — возразил Хиджиката. — Не списывай его со счетов.

— Да? — скептически усмехнулся Саката. — Ну и где этот наш замотивированный детектив?

— Ребята! — послышался крик позади.

Компания обернулась: к ним на всех парах мчался Шимура-младший.

— Еле нашел вас! — отдуваясь и пристраиваясь к их шагу, сообщил он.

— Где тебя кентавры носили? — строго спросил Саката.

— Вот! — вместо ответа Шимура гордо вскинул вперед руки и продемонстрировал черную потрепанную тетрадь.

— Ты уроки делал? — с тянущей скукой голосе спросил Саката. — Нашел время!

— Нет! Это дневник фаната! — оживленно отозвался Шимура. — Сюда я записываю некоторые вещи из моих наблюдений за Оцу!

— Ты сталкер что ли? — поежился Хиджиката.

— Да нет же! — обиженно отозвался Шимура и помотал головой. — Здесь я отмечаю тех, кто плохо отзывался об Оцу. Наверняка преступник кроется где-то в моих записях!

— Что ж, это может быть полезно, — одобрил Хиджиката, кинув на Сакату победный взгляд, и протянул руку за тетрадью. Но Шимура вдруг отпрянул и собственнически прижал тетрадь к груди.

— Прошу прощения, но трогать нельзя.

— Почему? — озадаченно моргнул Хиджиката. — Я что, Бога смерти увижу?

— Извини, но это мое сокровище, и я никому не даю к нему прикасаться.

— Если никому не позволять прикасаться к своим «сокровищам», то умрешь девственником, — жестоко предсказал Саката.

Шимура обиженно поджал губы, и Хиджикате стало его жаль.

— Ладно, может, ты кого-то сам подозреваешь, исходя из своих наблюдений?

— Конечно! — Шимура уверенно кивнул и открыл тетрадь. В ней ровным аккуратным почерком были выведены имена, даты, длинные «протоколы преступлений», какие-то примечания на полях. — Итак, — Шимура торжественно кашлянул в кулак и, перебрав цветные закладки, перелистал тетрадь к последним страницам. — Вот, например, из последнего! Кимура, Слизерин. Посмел сказать, что последняя песня Оцу немного хуже предыдущего хита. Киеши, Пуффендуй. Съел последний пудинг на столе, и Оцу не достался любимый десерт…

— Скажи мне, что ты шутишь… — попросил Хиджиката, но, поймав на себе серьезный взгляд Шимуры, ударил кулаком по лбу. — Теперь понимаю, почему эта тетрадь такая толстая! С таким уровнем обвинений преступником может быть каждый студент, профессор, призрак и портрет Хогвартса! Неужели там не было ни одного адекватного критика? — с надеждой спросил Хиджиката. — Никто не сказал, что у Оцу нет голоса и тексты глупые?!

Шимура оскорбленно распахнул свои круглые глаза, которые стали чуть ли не больше его очков, посмотрел на Хиджикату как на последнего предателя, а затем злобно сморщил нос и, уткнувшись в тетрадь, прямо на ходу принялся что-то в ней строчить. Хиджиката разочарованно вздохнул и взглянул на Сакату: тот, напротив, шел довольный, и не надо было обладать легилименцией, чтобы прочитать на его лице: «Я же говорил».

— Не парься, есть у меня еще задумка, — с загадочной улыбкой сказал Саката.

— Гинчик! — донеслось позади, и их нагнала взбудораженная Кагура, дернув своего «шефа» за рукав. — Гинчик, я все сделала!

— Что, уже? — удивился Саката. — Тебя же не было максимум полчаса, как ты успела внедриться в компанию подруг Оцу?

— Они классные! Мы теперь дружим! — радостно воскликнула она. — Смотри, что мне Майко подарила! — и она показала черный металлический прибор с тянущимся от него длинным проводом, закрученным в аккуратный узел.

— Что это за херня такая, Кагура? — спросил Саката, озадаченно рассматривая предмет. — Какое-то орудие пыток?

— Майко из семьи маглов! Она сказала, такое используют магловские женщины, чтобы их волосы стали красивее! — голубые глаза Кагуры радостно блестели. — Тоши, ты же знаешь, как пользоваться этой штукой? Покажешь мне?!

Кацура резко остановился и развернулся:

— О, конечно, он знает, как сделать волосы красивее, правда? — строго спросил он.

— Да не брал я твой чертов шампунь! — огрызнулся Хиджиката и забрал прибор из рук Кагуры. — Похоже на щипцы для завивки волос… — и затем не удержался и добавил, обращаясь к Сакате. — Кстати, странно, что ты не знаешь, что это такое.

— Кучерявого человека каждый может обидеть, — надул губы Саката. — Только не всем это сходит с рук! Обещаю, утром ты проснешься с такой кудрявой башкой, что тебе обзавидуются портреты в гостиной! Те, что в дебильных париках.

— Не давай невыполнимых обещаний, — ответил Хиджиката и вернул щипцы Кагуре. — Эта штука работает на электричестве, а его в Хогвартсе и в помине нет.

— Эээ, так Майко меня обманула… — расстроилась Кагура, и только в этот момент Хиджиката осознал одну странность.

— Подожди, — осторожно произнес он. — Получается, тебе сделала недешевый подарок девчонка, с которой ты познакомилась полчаса назад?

— Ну да! Правда, взамен я пообещала, что познакомлю ее с тобой, Тоши! Она, кажется, втрескалась в тебя.

— Ты должна была найти преступника, а не плодить мне конкурентов! — Саката от души врезал Кагуре подзатыльник. — Немедленно верни ей эту ерунду, идиотина!

— Подожди, но это же неплохо! — возразил Хиджиката. — Я встречусь с ней и разговорю! Возможно, получится что-то у нее выведать.

— Губу закатай, хренов детектив-соблазнитель! Только гляньте на него! — оскорбился Саката и, тут же скорчив суровое лицо, заговорил с наигранной хрипотцой, издевательски кривляясь. — Я Хиджиката Тоширо, и любая преступница растекается лужей при виде моей магической красоты. Стоит мне только посмотреть на нее своими синими глазками, как она сразу расколется и…

— Не ревнуй, — мстительно перебил Хиджиката.

— Да кто тут ревнует?! — моментально вышел из образа Саката. — Думаешь, я допущу, чтобы мой стажер обжимался по углам с какой-то девахой, которая наверняка и не знает ничего?!

— Такого ты обо мне мнения, значит?! Я предлагал с ней просто поговорить! И хватит называть меня своим стажером!

— Раз ты не стажер, то какого хрена за нами увязался вообще?!

— Да потому что вы только хуже сделаете, а мне, как обычно, потом разгребать за вами дерьмо! Вы ведь только проблемы создавать умеете, а решать их — нет! Ты даже не догадался с Кацурой поговорить! — Хиджиката махнул рукой на старосту Пуффендуя, который со спокойным лицом смотрел на их перепалку.

— Ну и чем он поможет нам, умник?! — крикнул в ответ Саката, повторив жест Хиджикаты.

— А кто тебе еще поможет, умник?! Может, попробуешь снова продаться Сасаки? Вдруг его шпионская сеть что-то знает!

— Отлично! А ты можешь пойти и закрутить интрижку с той девчонкой с щипцами! Нифига не выяснишь, так хоть завивку красивую получишь на свои патлы!

Кацура демонстративно кашлянул в кулак, и оба спорящих, умолкнув, перевели на него взгляды.

— Если вы соизволите прекратить орать друг на друга, то я действительно постараюсь вам помочь, — с присущей ему серьезностью заметил Кацура и, развернувшись, направился дальше по галерее во внутренний двор.

Хиджиката с Сакатой просверлили друг друга злыми взглядами и, синхронно фыркнув, двинулись следом.

Кацура вывел их в пахнущий свежей землей внутренний двор Хогвартса. Компания остановилась у старого дуба. Хиджиката покрутил головой, пытаясь понять, зачем они здесь. Во дворе было пусто, только несколько человек сидели парочками на скамьях внутри галереи, словно мартовские коты, и их прижатые друг другу макушки виднелись в высоких оконных проемах. Хиджиката бросил недоуменный взгляд на Кацуру: тот вскинул голову к кроне дуба и довольно улыбался.

— Так и знал, что найду тебя здесь! — крикнул он дереву, и Хиджикате захотелось ударить себя по лбу. Похоже, Саката оказался прав, и Кацура по обыкновению дурит! Сейчас скажет, что им точно-точно помогут какие-нибудь нарглы, живущие в дупле!

Но тут крона дуба зашевелилась, зашуршала ветками, и на землю приземлилось что-то черное с огромной рыжей гривой волос. На миг Хиджикате почудилось, что это мантикора, и сердце успело рухнуть в пятки, но тут существо выпрямилось и оказалось человеком. Хорошо всем знакомым человеком.

— Сайто? — нахмурился Хиджиката, теряясь в догадках.

— Странно, что ты сам к нему не обратился, Гинтоки, — покачал головой Кацура. — Он же с тобой в одной команде!

Сайто был третьим охотником команды Гриффиндора, Он учился на одном курсе с Хиджикатой, из года в год ночевал с ним в одной спальне, но тот толком ничего о нем не знал, потому что они никогда не общались. Из-за своей молчаливости Сайто считался изгоем, и Хиджиката был удивлен, что тот сблизился с Кацурой. И только в этот момент он вспомнил, что Кагура упоминала об этом: именно «мастера» помогли им подружиться прошлой осенью.

— Обратиться к Сайто? Но зачем? — недоуменно спросил Саката, и Хиджиката выдохнул от того, что был не одинок в своем неведении.

Кацура сложил руки на груди и, рассмеявшись, поучительно сказал:

— Так ты не знаешь толком собственных товарищей? А еще называешь себя боссом «мастеров на все руки»! С сегодняшнего дня можешь звать меня Лидер!

— Я тебе сейчас разобью твою лидерскую хлебососину, если не скажешь в чем дело, Зура! — угрожающе низким голосом пообещал Саката.

— Не Зура, а Лидер! — поправил Кацура и снизошел до объяснения. — Сайто хочет найти новых друзей, поэтому ведет свой журнал заметок о том, что они делают, чтобы понять, что им нравится.

— Эй, почему староста не в курсе, что у нас на факультете открыта школа сталкеров? — строго спросил Хиджиката, переводя грозный взгляд с Шимуры на Сайто. Последний округлил глаза и сделал отрицательный жест руками.

— Нет-нет, он это делает в благих целях! — перевел его пантомиму Кацура. — Это нужно для того, чтобы придумывать подарки и всякие приятные сюрпризы.

— Можно же просто поговорить… — недоуменно сказал Хиджиката. — И как ты его понимаешь вообще?

— Для близких душ слова не нужны, — пафосно ответил Кацура и дружески приобнял Сайто за плечи. — Верно я говорю?

— Тебе же просто нравится, что он ничего не возражает на твою придурь, так? — скептически поморщился Саката.

Сайто смущенно потупил взгляд, но быстро справился со смущением, вскинул вверх указательный палец, словно вспомнив что-то важное, и достал из внутреннего кармана исписанный блокнот.

— Ого! Сколько записей! — присвистнул Саката, перелистывая страницы. — Ты что, почти с каждым студентом хочешь подружиться? — Сайто под его вопросительным взглядом скромно отвел глаза. — А впрочем, не отвечай, — милостиво позволил Саката. — Ого, Шинпачи, тут и про тебя есть!

— Правда? — радостно спросил Шимура. — Сайто хотел со мной подружиться? Что там написано?

— «Вторник, после ужина. Шимура Шинпачи прошел в спальню третьего курса с огромной кипой странных журналов, подозрительно озираясь. Вероятно, ему нравятся материалы 18+. Он поднялся по лестнице и потом… я ничего не видел», — дочитал Саката и вскинул на Шимуру ничего не выражающий взгляд.

Тот стоял бледный, как полярная сова, и с точно такими же огромными глазами.

— Э-э-это не то, что вы подумали! — энергично завертел головой он.

— Шинпачи, — разочарованно выдохнул Саката. — Разве я не учил тебя прятать порнуху?

— Чему ты учишь младших?! — рявкнул Хиджиката и врезал Сакате по затылку.

— Это не мое! — кинулся оправдываться Шимура. — Это журналы Такатина! Он попросил меня подержать их у себя некоторое время!

— Кто такой Такатин? — спросил Хиджиката. — Зачем он… впрочем, даже знать не хочу, — и он прикрыл ладонью лицо.

— Шинпачи, это мерзко! Не заговаривай больше со мной, — сухо отрезала Кагура и взяла блокнот из рук Сакаты. — О, Гинчик! Тут и про тебя есть! — она принялась громко зачитывать, спотыкаясь на длинных словах. — «Пятница, прямо перед отбоем. Саката Гинтоки направился из гостиной, пряча что-то в руке. При ближайшем рассмотрении удалось идентифицировать фотографию Хиджикаты Тоширо. Вероятно, Саката коллекционирует фотоматериалы с нашим старостой. Надо будет попробовать раздобыть еще и вручить для пополнения коллекции. Саката зашел в уборную и потом…я ничего не видел».

Во дворе воцарилась зловещая тишина, в которой все стеснялись взглянуть друг на друга, и лишь Кагура переводила взгляд с одного пунцового лица на другое.

— Гинчик, а зачем тебе фотографии Тоши? — она наивно захлопала своими бездонными голубыми глазами.

— Меня больше волнует то, откуда у тебя вообще мое фото? — тихо прорычал Хиджиката, хватая Сакату за отвороты мантии.

— Я же говорил, что обратиться к Кацуре было плохой идеей, — пробормотал он, отведя безжизненный взгляд в сторону. — Хорошо хоть, что все окончания заметок у Сайто одинаковые…

— По мне так обратиться к Кацуре было прекрасной идеей! — грозно проговорил Хиджиката. — Преступника с записками мы, может, пока и не раскрыли, зато вывели на чистую воду парочку извращенцев.

— Ой, да отстань ты! — вспылил в ответ Саката, заходясь краской стыда. — Посмотрим, как ты заговоришь, когда я зачитаю всем вслух компромат на тебя самого! — и с этими словами он выхватил блокнот из рук Кагуры и быстро зашуршал страницами.

— Удачи, — усмехнулся Хиджиката и уверенно сложил руки на груди. — Нет там на меня ничего! Порно я не прячу и с чужими фотографиями в туалете не…

— О! — воскликнул Саката и обвел окружающих коварным взглядом. — «Среда, утро перед занятиями. Хиджиката Тоширо пробрался в пустующий кабинет декана Отосе и взял что-то из верхнего ящика ее стола. Возможно, он тоже собирает коллекцию фотографий? Надо выяснить об этом больше. Он сжал что-то в кулаке и убрал в карман мантии, а потом… я ничего не видел».

Хиджиката похолодел от ужаса. Изо всех сил стараясь не выдать эмоции во взгляде и голосе, он саркастично усмехнулся и четко произнес:

— И это компромат? Я просто выполнял указания декана.

— Тоши, ты побледнел, — заметила Кагура. — Тебе не хорошо?

— Коне-е-ечно, — протянул Саката, с гадкой улыбкой приобнимая Хиджикату за плечи. — Чего уж хорошего, когда наш строгий староста, наш всеобщий пример для подражания на деле оказывается обычным воришкой? — он задумчиво погладил подбородок, и взгляд его потемнел от удовольствия. — Кстати, помнится, бабуля говорила, что у нее сигареты стали пропадать…

— Это все твоя вина! — взорвался криком Хиджиката, оттолкнув Сакату и осознав, что скрываться дальше смысла нет. — Кто уничтожил мои сигареты, а?! По-моему, взять немного в заначку из запасов твоего опекуна — вполне справедливая компенсация! И в твоих интересах, чтобы я мог курить, иначе ты первый и попадешь мне под горячую руку, придурок!

— Ну, как, неприятно? — невпопад спросил Саката, продолжая пакостно ухмыляться. — Не нравится, когда гадости о себе слышишь? Признаешь, что идти к Кацуре было ужасной идеей?

Хиджиката смотрел в его хитрое лицо и понимал: Саката его вообще не осуждает за воровство. Возможно, даже одобряет. И главным для него было лишь упрямое доказательство своей правоты, отстаивание верности собственных решений. Хиджиката не собирался претендовать на роль лидера «мастеров», но и от своих слов отказываться не хотел.

— Черта с два я это признаю! — возразил он и принялся дальше листать блокнот. — Наверняка здесь есть что-то, что выведет нас к тому, что нужно… — тут его взгляд зацепился за слово «Оцу», выведенное в середине предложения, и Хиджиката возликовал. — Нашел! — и он начал зачитывать с начала абзаца. — «Суббота, обед. Каваками Бансай из Слизерина всю первую половину дня писал что-то в библиотеке. Вокруг него не было открытых книг, поэтому делаю вывод, что он сочинял что-то самостоятельно. Возможно, это любовное послание? К обеду он прошел в Большой зал и часто поглядывал на студентку Пуффендуя Теракадо Оцу. Вероятно, он влюблен в нее? Можно подарить ему ее альбом. Также, думаю, он высоко оценит новое перо…», — Хиджиката поднял на друзей торжествующий взгляд. — Это оно!

— Похоже на правду! — заметил Шимура, уже успевший отойти от своего позора. — Он писал записки в библиотеке и ждал удобного момента, когда можно их подбросить!

— Вот негодяй! — возмутилась Кагура. — На следующем матче со слизеринцами я отберу у Шинпачи биту и вышибу ему мозги!

— Отлично! Спасибо, Сайто! И тебе, Зура, я не сомневался, что ты дашь нам правильную зацепку! — тут же переобулся в воздухе Саката и затем наставнически похлопал Хиджикату по плечу. — И ты, стажер, хорошо сработал! Продолжай в том же духе — и будешь повышен до рядового мастера!

— Да я это дело практически в одиночку раскрыл! — разразился Хиджиката праведным гневом. — Вы, придурки, только фигней страдали! Хорошо хоть правила нарушить не успели!

— Я так и сказал, ты хорошо поработал, — кивнул Саката, игнорируя все обвинения, и, закинув руки за голову, направился внутрь замка. — Шинпачи, Кагура! Пойдемте расскажем заказчику то, что узнали! Осталось только словить преступника с поличным или выбить признание.

— Ура! Выбить! — порадовалась Кагура и побежала вслед за Сакатой. Шимура церемонно поблагодарил Сайто и Кацуру за помощь, а кипящий злобой Хиджиката мысленно пообещал, что урежет время на поцелуи до пяти секунд. После чего тут же признался себе, что и сам такого срока не вытерпит, и от этого рассердился еще сильнее.

***

— Ну что вы! — выдала, наконец, Оцу, стирая с глаз выступившие от смеха слезы. — Бансай — мой новый автор! У него очень глубокие стихимера! Вчера он как раз передал мне новый текст, и он просто чудесенненские соколы! Жду не дождусь возможности записать новую песнюхлер!

— Об этом нужно было сказать сразубустая герань! — закричали на нее хором Саката и Хиджиката.

***

— Потрясающая работа, стажер! — голос Сакаты сквозил сарказмом. — Может, мракоборец из тебя и выйдет, но вот мастер на все руки совершенно никудышный!

— Да ты и сам час назад был уверен, что преступник — Каваками! — заорал на него Хиджиката. — И ты палец о палец не ударил, чтобы постараться дело раскрыть, хренов мастер плевать в потолок!

— Я сразу предложил тот вариант, который сработает! — поспорил Саката, запустив палец в нос.

— Нет! Я не позволю тебе готовить оборотное зелье! Это против правил!

— Ты уволен.

— Я и не нанимался!

Мягкий свет клонящегося к закату солнца заливал галерею, и разморенные хорошей погодой студенты плыли в нем, наслаждаясь воскресным спокойствием. Четверка «детективов» неспешно дрейфовала в этом потоке без особого направления движения, безуспешно пытаясь придумать, как быть дальше.

Единственный подозреваемый оказался невиновен, а новых зацепок не было. Надо было начинать все сначала.

— Вернемся к Сайто и полистаем его блокнот дальше, — предложил Хиджиката. — Может, еще что-то выясним.

— Пустая трата времени, — Саката вытащил палец из ноздри и без зазрений совести вытер его о мантию бредущей рядом Кагуры. — Этот блокнот такой же бесполезный, как и предвзятый список хейтеров от Шинпачи.

— Он не бесполезный! И нисколько не предвзятый! Отличный список от фаната! — повысил голос Шимура.

— То, что он фанатский, как раз и делает его предвзятым, — бескомпромиссно отрезал Саката.

— Тогда я поговорю с той девчонкой из Пуффендуя, которая подарила Кагуре щипцы, — вбросил следующее предложение, Хиджиката, чувствуя, что они ходят по кругу.

— Нет, — еще более резко ответил Саката. — Даже если преступница она или кто-то из ее подруг, она никогда не признается в этом парню, к которому неровно дышит. Она захочет предстать перед тобой в лучшем свете. Если, конечно, ты не хочешь опоить ее сывороткой правды.

— В любом случае, мы ничем не рискуем, если просто поговорим с ней.

— Мы рискуем! — настойчиво сказал Саката и остановился на месте. — Я рискую.

Хиджиката развернулся к нему и замер, уставившись Сакате прямо в глаза. Сейчас они откинули свою повседневную мертвенность, и на поверхности багряной радужки жгуче бурлила кровь. По лицу Сакаты редко можно было что-то прочитать, но именно в этот момент нужно было ослепнуть, чтобы не увидеть яркую бурлящую смесь опасения и обиды.

«Черт бы побрал куклу вуду Окиты!» — в сердцах подумал Хиджиката.

— Хорошо, я не пойду к этой девчонке, — пообещал Хиджиката, и взгляд Сакаты заметно смягчился. — Но тогда мы остаемся в полном тупике. Надежда только на Кагуру. Может, она сумеет что-то выведать у подруг Оцу.

— Да, нам необходима информация из первых рук, — согласился Саката. — Поэтому параллельно с внедрением Кагуры мы будем готовить оборотку.

— Я сказал, что мы НЕ будем готовить оборотку! — категорично ответил Хиджиката.

— Конечно, у нас же целая вечность впереди! — изливаясь сарказмом, Гинтоки театрально вскинул руки. — Давай просто подождем, пока к нам сам кто-нибудь не подойдет и не скажет: «Ой, извините! Это я подкидывал записки на кровать Оцу!».

— И-извините, — послышался рядом робкий голос. — Э-это я подкидывала записки на кровать Оцу…

Тихое, на грани слышимости окончание фразы проглотила звенящая тишина. Хиджиката и Саката медленно повернули головы на голос и уставились на дочь директора Мацудайры, которая незаметно вынырнула из-за угла посреди их спора и теперь смотрела на них, хлопая невинными глазами.

— Э? — вырвалось у Сакаты. — Не могла бы ты повторить? А то у меня слуховые галлюцинации, кажется…

— Простите меня, я случайно услышала ваш разговор, — она скромно сцепила руки в замок перед собой и нервно их потерла. — Кажется, вы ищете того, кто подкидывал Оцу тайные любовные послания?

— Любовные? — тупо переспросил Хиджиката.

Мацудайра Курико доверительно закивала:

— Ну да, признания от тайного поклонника! И стихи!

— Подожди-подожди, я ничего не понимаю, — Саката нахмурился и закопался пятерней в кудрях. — Давай начнем сначала. Это ты подбрасывала записки Оцу, мне не послышалось?

— Именно так, это была я, — Мацудайра скромно поднесла палец к губам.

— Но зачем?

— Меня попросили…

— Кто?! — хором накинулась на нее четверка гриффиндорцев.

— Э-это секрет! — испуганно отшатнулась она. — Но… если это для вас действительно так важно, то я, наверное, могу рассказать! Я все-таки причинила вам вред, — она подняла на Хиджикату робкий взгляд. — Если бы я тогда знала, что тебя не интересуют девушки, что вы вместе, я бы никогда не поступила так… — она зарделась и умолкла.

Хиджиката с трудом подавил желание побиться головой о стену из-за того факта, что его несмываемой краской записали в геи. Но мигом сообразил, что это самый безобидный способ отвадить от себя директорскую дочь, и решил не возражать.

— Мы не таим на тебя зла, — как можно мягче проговорил он, подходя к ней ближе. — Ничего страшного в итоге не произошло. Но сейчас нам действительно важно узнать. Оцу попросила нас выяснить, кто автор этих записок.

— Правда? Значит, все получилось! — Мацудайра радостно хлопнула в ладоши, чем повергла гриффиндорцев в очередной немой ступор. — Я не знаю, кто именно автор, — с заговорщической улыбкой принялась объяснять она. — Но знаю, что это один мальчик из Слизерина! Он влюблен в Оцу, но боится ей признаться в этом! Она все-таки знаменитость! Поэтому он решил писать ей анонимные послания в стихах, чтобы она оценила его слог и сама захотела с ним познакомиться! Он доверил свои записки своей однокурснице, а та попросила меня их тайком подбрасывать Оцу…

— Кто? — не выдержал Саката. — Кто эта однокурсница?!

Мацудайра Курико мило хихикнула и ответила:

— Киджима Матако.

***

— Мы не будем готовить оборотное зелье! — в пятнадцатый раз за день сказал Хиджиката, закатив глаза. — Это твоя фундаментальная цель жизни — побывать во всех женских спальнях этого мира?

Ноги сами вели их в подземный коридор, хотя никакого плана дальнейших действий у них не было.

— А ты, оказывается, такой собственник, стажер! — заметил Саката.

— Если я со всей силы лягну тебя по заду, ты перестанешь называть меня стажером? — снова начал закипать Хиджиката.

— И ты совершенно без фантазии! Раз пинок — это все, что ты можешь придумать насчет моего зада…

— Хватит, замолчите уже! — взмолился краснеющий Шимура. — Здесь же Кагу…

Договорить он не успел: внезапно Саката широко расставил руки и отпихнул всю троицу друзей назад, за угол, откуда они только что вывернули.

— Чт… — начала было Кагура, но Гинтоки живо прикрыл ей рот ладонью и взглядом указал на перекресток широких коридоров, к которому они изначально продвигались. Хиджиката и Шимура осторожно высунулись из-за угла: там, в зеленоватом свете фонарей, задумчиво глядя вниз, вдоль колонны статуй неспешно шла Киджима Матако.

— Нужно за ней проследить, — решительно прошептал Хиджиката.

— Хватит командовать, стажер, — тихо ответил Саката, и тут же его шея оказалась в крепких тисках изгиба чужой руки.

— Ну все, ты напросился! — прошипел Хиджиката, крепче применяя удушающий маневр. Саката сдавленно захрипел и принялся дубасить его кулаками по предплечью.

— Что вы делаете?! — шепотом заорал Шимура. — Нашли время! Надо обсудить план действий, пока она здесь! Верно я говорю, Кагура? — вдруг он растерянно заозирался. — А где Кагура?

— Ээээй, Матако! — звонким эхом отразилось от стен коридора. — Какого хрена ты угрожаешь Оцу?!

Трое парней на секунду замерли и затем, ругаясь на все лады, бросились на голос.

— Угрожаю? О чем ты, коротышка? — искренне удивилась Киджима.

— Не притворяйся кретинкой, Матако! — прокурорским тоном воскликнула Кагура и обвинительно указала на нее пальцем. — Поздно прятать свое грязное белье!

— Мое белье чище твоего лица, маленькая мерзавка! — не стерпела оскорбления Киджима и накинулась на Кагуру с кулаками. Та не стала манерничать и тут же вцепилась в белокурые волосы, будто только и мечтала вручную расправиться со своей давней соперницей на поле для квиддича.

— Стоп, стоп, стоп! — подоспевший на помощь Саката дернул Кагуру за шиворот, как сорвавшуюся с поводка собаку.

Хиджиката грубо оттащил машущую кулаками Киджиму за плечо и встал между кипящими гневом девушками, растопырив руки в стороны:

— Мы сюда не драться пришли! — напомнил он. — Мы лишь хотим получить ответ на один вопрос.

— Я бы тоже хотела кое-что спросить! — рявкнула Киджима. — Какого хрена вы, придурки, забыли в нашем подземелье?!

— Давайте не будем ссориться, — миролюбиво попросил Шимура, пытаясь приветливо улыбаться, чтобы сгладить обстановку. — И просто поговорим…

— Да толку языками чесать! — фыркнула Кагура, нервно одергивая мантию. — Очевидно, кто тут преступник!

— Она тоже могла быть обманута, — Шимура явно не терял надежды все решить дипломатично, и Хиджиката мысленно поблагодарил его за это. — В моем дневнике было указано, что Киджима прилюдно хвалила песни Оцу. Возможно, кто-то просто попросил ее об услуге, и…

— Я все еще ни черта не понимаю, что вам от меня нужно! — Киджима строго сдвинула светлые брови и сложила руки на груди. — Советую объясниться!

— Я тоже, — послышался голос из темно-зеленых недр коридора, и от этого звука Хиджикате захотелось взвыть от досады.

Он медленно повернул голову: с противоположного конца длинного коридора к ним направлялся Такасуги. Изумрудный свет настенных ламп озарял его надменное лицо, которое сквозило такой суровостью и обещанием быстрой расправы, словно гриффиндорцы прямо у него на глазах убили его собаку. Глядя на него, Киджима тут же смягчилась в лице и спешно пригладила растрепавшиеся волосы.

— Ваша шайка настолько обнаглела, что решила напасть на старосту? — холодно спросил он и добавил. — Хиджиката, я так и знал, что ты заодно с этими недоносками. Не зря говорят, что подобное притягивает подобное, — эта фраза, по-видимому, настолько заставила его гордиться собой, что он не сдержал злую улыбку.

Хиджиката сжал кулаки и сделал глубокий вдох, чтобы прийти в чувство. Появление Такасуги было самым нежелательным из всех, кто мог заглянуть в этот коридор, особенно после того, как Кагура решила вступить в необдуманный бой со второй старостой Слизерина.

— А еще говорят, что лучшая защита — это нападение, — нашелся Хиджиката. — У нас есть важный вопрос к Киджиме, так что если ты не собираешься ее покрывать, то тебе лучше не вмешиваться.

— Я сам решу, что для меня лучше, — отрезал Такасуги. — Вы можете задавать свои охренеть какие важные вопросы при мне. А я прослежу, чтобы ваша сумасшедшая Ято не сорвалась с цепи.

Кагура насупилась, и Саката быстро потрепал ее по голове, успокаивая.

— Не думал я, что старосты могут позволить себе угрозы студентам других факультетов, — с холодной усмешкой в голосе сказал он. — Кто еще кого не держит на цепи, Такасуги.

— Понятия не имею, о чем ты.

— Даже не знаю, что для тебя было бы хуже — то, что ты сейчас врешь, или то, что ты говоришь правду. В первом случае ты — соучастник, во втором — неотесанный болван, который не видит дальше носа.

— Давайте не будем спешить с выводами и просто поговорим, — осторожно попросил Шимура, выставляя вперед ладони. — Послушайте, Оцу из Пуффендуя стала получать анонимные записки с угрозами и попросила нас выяснить, кто их пишет.

— А мы здесь при чем?! — с раздражением спросила Киджима.

— Вот именно, — кивнул Такасуги. — Мы не имеем доступа к женским спальням Пуффендуя.

— Из одного надежного источника мы узнали, что… — начал было объяснять Хиджиката, но вдруг осознал одну важную деталь и прервал себя на полуслове. — Стоп… мы не говорили, что записки подбрасываются в спальню.

— Это же очевидно, — передернул плечами Такасуги, но на один короткий миг его лицо невольно продемонстрировало испуг, и Хиджиката уверился в своей догадке.

— Нет-нет, — подозрительно произнес он. — Это не очевидно. Записки можно подложить в учебники или отправить совиной почтой. К тому же, ты наверняка единственный, чью просьбу Киджима стала бы выполнять без лишних вопросов.

Шимура вздрогнул, принялся судорожно листать свой дневник, что-то в нем быстро обнаружил и неверящим взглядом уставился на Такасуги.

— Действительно, ты когда-то упоминал это… Тебя раздражает, что даже творческие люди находят нечто глубокое в песнях Оцу, у которой, по твоим словам, — Шимура с трудом процитировал вслух записанное, твердо проведя пальцем по странице. — Нет никакого таланта.

— Творческие люди, говоришь? — зацепился за фразу Саката, и его лицо озарилось догадкой. — Под этим ты же имел ввиду Каваками, верно? Тебя стало раздражать, что твой друг слишком увлекся написанием текстов для песен Оцу?

— Приревновал друга к девушке? — фыркнула Кагура. — Ты просто жалок!

— А ну заткнись, паршивка! — взорвалась криком Киджима и с красным от гнева лицом направила на нее свою палочку.

Еще пять палочек тут же взлетели в воздух и застыли, нацелив кончики друг на друга. В коридоре повисла напряженная тишина.

— Вы ничего не докажете, — первым прервал молчание Такасуги и этой фразой развеял последние сомнения в собственной невиновности.

— Это и не нужно, — довольно оскалился Саката, получив чистосердечное признание. — Уверен, заказчица поверит нам на слово.

— Мне плевать на эту певичку, — презрительно хмыкнул Такасуги. — Бансай вам точно не поверит.

— Ооо, так вы с ним не разлей вода, так? — издевательски спросил Саката. — Спите в одной кроватке, ходите на один горшок, помогаете друг другу мыться…

— Не желаю все это выслушивать от парочки пидорасов! — Такасуги тоже начало нести. — Мне вот давно интересно, кто из вас актив, а кто пассив?

— Рот свой закрыл, пока в него чего-нибудь не прилетело! — гаркнул Хиджиката.

— Как видишь, Такасуги, он у нас агрессив, — насмешливо прокомментировал Саката. — В любом случае, не советую тебе интересоваться такими вещами и тем более злить нас, — голос его стал ниже, насыщеннее. — А то можешь получить ответ на свой вопрос неожиданным для себя образом. В ванной старост всякое может произойти, знаешь ли. Так что советую почаще оглядываться…

— Да ни один нормальный парень не повернется спиной к таким, как вы, — Такасуги в отвращении сморщил нос.

— Спиной можно и не поворачиваться, — Саката растянул губы в пугающе кривой улыбке. — А твой рост прекрасно подойдет для того, чтобы отсасы…

Его голос утонул в грохоте выстрелившего заклинания. Саката едва успел пригнуться, и вспышка, нацеленная ему в лоб, пронеслась вдоль коридора и угодила в настенную лампу. Он живо контратаковал, но Такасуги молниеносно отпрыгнул в сторону, и новый луч взорвал еще один светильник. Киджима не стала ждать окончания этой дуэли и выстрелила. Луч ее заклинания пересекся со встречным от Кагуры и рассеялся яркими искрами.

Все шестеро рассыпались по коридору, наполнившемуся звуками выстрелов, выкриками заклинаний, оглушительными взрывами ламп и картинных рам. Каменные осколки стен летели тут и там, наполняя пространство тяжелой пылью.

Хиджиката ударил Экспеллиармусом в Такасуги, не попал и, спасаясь от летящего к нему желтого луча, юркнул в ближайшее углубление в стене со статуей.

— Вот сволочь! — донесся из соседней ниши голос Сакаты, а затем — громкий выстрел заклинания. — Экспульсо! — синий всполох озарил коридор, но, очевидно, пронесся мимо цели и оглушительно взорвался вдалеке.

— Ты нахрена его так раздраконил?! — заорал Хиджиката во все горло и тут же прикрыл голову от посыпавшейся сверху каменной крошки.

— Кто ж знал, что он такой ранимый! — раздался ответный крик.

— Да такое никто бы не стерпел! Скажи ты мне такую хрень, и я бы… — Хиджиката не договорил, увидев, как в его временное маленькое убежище несется зеленая вспышка. Он на рефлексах кувыркнулся в коридор и, привстав на одно колено, нацелился на предполагаемого противника. И тут с удивлением заметил, как яркий снаряд заклинания рассыпается о невидимую преграду, не достигнув ниши. Еще несколько разноцветных комет также утонули в невидимом мареве посреди коридора.

«Какие мощные щитовые чары! — пронеслось у него в голове. — Но откуда…»

И тут он увидел.

С темной стороны перекрестного коридора подземелья, практически непроглядного из-за уничтоженных ламп и тяжелой взвеси каменной пыли в воздухе, стоял новый директор Хогвартса. Его палочка была направлена к группе сражающихся студентов и излучала почти невидимую пелену Протего, прозрачной прочной занавесью растянувшуюся на весь коридор.

Хиджиката медленно поднялся, почти не чувствуя пола под ногами. Из-за всей сегодняшней суеты он почти забыл о настоящей опасности, которой опасался уже два месяца. Появление Такасуги показалось ему серьезной неудачей? Какая чушь! Вот чего действительно нужно было бояться! Вот кому не стоило попадаться на глаза, тем более в такой ситуации! Это грозило чем-то куда страшнее попранной гордости или исключения из школы. Появление Абуто насквозь разило смертью.

Другие студенты тоже заметили директора и испуганно застыли на своих местах, будто пытались слиться со стеной или утонуть в узких нишах. Слизеринцы вряд ли осознавали, насколько страшную опасность источает этот человек, но интуитивно прятались, как маленькие звери, завидевшие в лесу грозного хищника.

Новый директор убедился, что новых атак больше не предвидится, неспешно опустил сильную руку, развевая чары, и тяжелым шагом направился к нарушившим его покой студентам. В сером тумане, который пробивала тусклым болотным светом последняя оставшаяся в живых лампа, Хиджиката различил его прицельный неподвижный взгляд. И именно это ударило ему адреналином по мышцам. «Бей или беги!» — истошно завопило тело. Сражаться было полным безумием, и он рванул в соседний коридор, не разбирая дороги. Это стало спусковым крючком для остальным студентов — все бросились кто куда, стремясь избежать наказания. Краем глаза Хиджиката заметил, что Абуто ускорил шаг и свернул за ним.

«Черт! Черт! Куда бежать?! Успокойся! Думай! — стараясь подавить растущую внутри панику, быстро соображал Хиджиката. — В нашу гостиную? Нет, это тупик! К Отосе? А она сумеет с ним справиться? Нужно уходить! Срочно! Прочь из школы! Наверх, в нашу башню за метлой!»

Пока его ноги быстро отсчитывали ступени лестниц через одну, он услышал позади громкий настигающий бег. Он рванул еще сильнее, что есть мочи пытаясь ускориться, но человек сзади все равно догонял его. Хиджикате все это показалось кошмарным сном, где он, спасаясь от монстра, выбивается из сил, но бежит на одном месте. И вот когда преследователь был совсем рядом, когда Хиджиката в ужасе ожидал, что его вот-вот схватят, он услышал знакомый голос:

— Признаю, получилось глупо…

Завидев на периферии взгляда красный лацкан мантии и белую кучерявую челку, Хиджиката резко выдохнул, ощущая, как почти поглотившая его волна страха отступает. Но тут же собрался: опасность не миновала.

— Валим из Хогвартса! — отчеканил он.

— Можем не успеть! — ответил Саката. — Давай спрячемся! Уйдем глубокой ночью!

— Нас найдут! — возразил Хиджиката, быстро стараясь сопоставить в разгоряченном мозге все плюсы и минусы этого предложения.

— Не найдут! Я умею прятаться! За мной! — и он ринулся дальше наверх.

Когда они оказались на восьмом этаже, Хиджиката уже понял план Сакаты и удивлялся, как он сам до этого не додумался. Они с разбега врезались в глухую стену, и прямо под их пальцами материализовалась деревянная дверь. Едва сдерживая радостные возгласы, они дернули за ручку и, пихая друг друга, нырнули внутрь. Хиджиката мысленно представил, как дверное полотно растворяется в стене так, словно его никогда и не было, и от облегчения у него чуть не подкосились колени. Он рухнул спиной на стену и тут же почувствовал, как что-то твердо упирается ему в лопатки.

Только в этот момент он смог осмотреться, хотя это и было бесполезно: помещение было непроглядно темным и тесным, они вдвоем с Сакатой занимали собой свободное пространство почти целиком, плотно соприкасаясь друг с другом. Хиджиката слепо пошарил руками по стенам: холодный камень дальней стены, к которой были приставлены какие-то деревянные палки. Он ухватился за одну из них, и прутья сухо зашуршали по полу.

— Это метлы? — догадался он и неосознанно вскинул ничего не видящий взгляд на Сакату. — Ты не придумал ничего лучше кладовки для метел?

— Отвяжись! У меня было мало времени! — огрызнулся тот. — Нам нужно было место, где можно надежно спрятаться! А потом улететь из школы!

Он явно не желал оправдываться, да и долго говорить не мог. Он учащенно дышал после сумасшедшего забега вверх по лестницам, и Хиджиката чувствовал телом, как высоко и ритмично вздымается его грудь. От этого ощущения неуместной близости ему стало еще тяжелее восстановить собственный бешеный пульс, и он запрокинул голову, хватая ртом тесный воздух.

— Мог бы хоть вообразить… пространство побольше? — не успев толком прийти в себя, проворчал Хиджиката.

— Заткнись, — попросил Саката. — Я тоже не в восторге… если тебя это успокоит.

— Да, — честно ответил Хиджиката. — И правда полегчало.

Его дыхание постепенно приходило в норму, и с каждым глотком воздуха из тесной, волшебным образом сотворенной каморки к нему в душу закрадывалась былая тревога, только усиленная предстоящей перспективой скорого побега. От нее тянуло нервы и подрагивали колени. Отчаянно хотелось усесться на пол, но Хиджиката осознавал: если он устроится внизу, то его лицо окажется в непосредственной близости от паха Сакаты, и только это смущающее обстоятельство держало его на ногах.

Долгие секунды тонули в темноте, отсчитывались шумным дыханием Сакаты. Оно слышалось совсем рядом, все такое же учащенное и громкое, как если бы он продолжал безумную гонку.

— Эй, ты в порядке? Что с тобой?

Не услышав ответа, Хиджиката нащупал его правое плечо под коротким рукавом: кожу покрывала липкая холодная пленка остывшего пота. Дыхание приблизилось и уткнулось ему в грудь, кудри мягко коснулись подбородка.

— Не совсем, — послышался голос между судорожными вдохами. — У меня, кажется, приступ клаустрофобии.

— Ты шутишь? — с надеждой спросил Хиджиката, но, снова не дождавшись ответа, взволновался. — Скажи, что ты шутишь, эй! Нафига ты создал такую маленькую комнатушку, если страдаешь клаустрофобией?!

— Я не знал, — на очередном тяжелом выдохе сказал Саката. — Забыл, вернее… Не думал, что снова… когда-нибудь… — его пальцы больно сжали плечи Хиджикаты, как если бы он изо всех сил пытался устоять на ногах.

— Тихо-тихо, — напряженно проговорил Хиджиката, пытаясь звучать спокойно и уверенно. — Держись, — он подхватил Сакату под мышки, но тот неумолимо тянулся к полу, так что пришлось привалить его к противоположной стене. — Как тебе помочь?

— Наружу… — жадный глоток воздуха заглушил фразу. — Мне надо наружу…

— Пока нельзя, — напомнил Хиджиката.

Услышав очевидный ответ, Саката крупно задрожал, вцепился в его плечи сильнее, будто пытался оттолкнуться от них и выплыть на воздух из этой тянущей на дно душной черноты. Но вместо этого стал сползать по стене на пол, и Хиджиката придавил его своим телом, просунул колено между его ног, как опору. Он понимал, что такими действиями сокращает для Сакаты свободное пространство и, возможно, делает только хуже, но выбора у него не было. Поэтому решил компенсировать это словами.

— Все в порядке, я здесь… здесь только я, больше никого… мы в безопасности, и я никуда не уйду, — он не вполне осознавал, что говорит, речь лилась, минуя разумную часть мозга. Но это работало: Саката обхватил его шею и повис на нем, горячо дыша в плечо. Дрожь больше не била его с такой силой, но Хиджиката все равно ощущал ее под пальцами, когда завел руки Сакате за лопатки, превращая попытку удержать его на ногах в крепкое, ставшее привычным им обоим объятие.

— Мы ведь не останемся здесь? — с детской надеждой в голосе спросил Саката. — Мы выйдем отсюда, верно?

— Конечно, скоро мы сможем выйти, — немного ощутив уверенность, ответил Хиджиката. — Мы выйдем наружу вместе. На свободу. Там будем только мы вдвоем. Никто тебя не обидит. Никто не удержит. Я не позволю. Нужно продержаться совсем чуть-чуть. Сегодня мы улетим далеко-далеко, за Запретный лес, за Черное озеро… представляешь, какое оно просторное? Мы будем лететь над его поверхностью, большой и свободной. Нам будут бить в лицо ветер и соленые брызги…

Он продолжал шептать Сакате на ухо утешающие фразы, вырисовывая словами картины необъятных просторов. Одна рука Хиджикаты легла на кучерявый затылок, он целовал его в горячий висок, в подрагивающие веки, успокаивал, как ребенка. К его облегчению, это работало: Сакату больше не колотило изнутри, он поддался его нежности и теперь более крепко стоял на ногах. Зарылся носом в его шею, благодарно коснулся губами тонкой кожи.

— Обещаешь? — наивно спросил Саката.

— Обещаю, — твердо сказал Хиджиката и усмехнулся. — Это у тебя есть выбор, оставаться здесь или нет. А мне в любом случае надо проваливать.

— Мы даже не знаем, на чьей стороне новый директор, — уже более осознанно проговорил Саката.

— Он ринулся четко за мной, я видел, — возразил Хиджиката, с облегчением осознав, что Саката пришел в норму.

— Ты побежал первым. Возможно, он просто решил, что ты зачинщик драки.

— Может, и так, но рисковать жизнью, чтобы проверить это, я не собираюсь.

— Хиджиката, — Саката крепче обнял его за шею, притерся всем телом и горячо прошептал на ухо, как будто за пределами Выручай-комнаты их могли услышать. — Кажется, у меня встал.

Хиджиката недоуменно замер. Это настолько сильно не вязалось со всем предыдущим, что происходило в этой кладовке, что он не поверил ушам. Он осторожно приподнял колено и уперся в нечто твердое. Саката издал рваный выдох и сильнее прижался к нему:

— Не делай так, — жарко шепнул он ему в шею и, противореча своим же словам, слегка потерся о его ногу.

Хиджикате показалось, что на него вылили бойлер с горячей водой. Мозг мгновенно вскипел, вся кровь хлынула вниз.

— Сейчас не время и не место, — произнес он вслух то, что кричали остатки его разума. И тут же почувствовал возбужденное дыхание на губах.

— Я знаю, знаю! Но… — прошептал ему в рот Саката, и слова тут же утонули в поцелуе.

Темнота удивительным образом выгнала и страх, и стыд, и тревогу, оставив вместо себя гулкую пустоту. Она наполнялась чужими губами и языком, учащенным дыханием, прикосновениями, которых не ждешь и не можешь предсказать. Хиджиката мог лишь вдавливать тело Сакаты в стену, сжимать руками складки его мантии, слепо проникать под нее пальцами.

«Это продлится явно дольше десяти секунд», — встревоженно оповестил изгнанный разум откуда-то извне.

«Плевать! Это не считается!» — отмахнулась от нее вся остальная часть Хиджикаты, будто от надоедливой мошкары. Его рукам уже не было нужды поддерживать Сакату, и они дали себе волю. Одна старалась дотронуться везде и сразу: поглаживала затылок у линии волос, вцеплялась пятерней в кудри, спускалась на шею, скользила по груди. Вторая уверенно откинула полу мантии и мяла ягодицу, прижимая Сакату к себе еще плотнее. Тот бесстыдно стонал ему в рот при поцелуе, продолжал тереться о бедро.

Все это слишком напоминало странный эротический сон, а потому воспринималось легче, непринужденнее. Невнятное будущее, бродящая за дверью опасность, неопределенность последствий дня — ничего из этого отныне не существовало в этой тесной каморке. Мир сжался до ее размеров, до желанного тела под дрожащими от возбуждения пальцами. И хотелось только одного — того, чему Хиджиката отказывал даже во снах.

Мнимая реальность внезапно прервалась в тот момент, когда замок двери оглушительно и раздражающе щелкнул — точно так же, как врывается в сон настойчивый звон будильника. Они оторвались друг от друга и, не сговариваясь вжались в противоположную от двери стену, роняя метлы и громко переругиваясь. Свет внешнего мира показался ослепляюще инородным, словно мерцание трех солнц на небе. Проморгавшись и протерев глаза, они взглянули в хищную пасть проема.

И застыли, не веря своим глазам.

Из-под тяжелым век на них взирал новый директор. Он медленно перевел ничего не выражающий взгляд с одного студента на другого, вскинул бровь и бесцветно произнес:

— На выход, голубки.

Саката и Хиджиката медленно переглянулись одинаково обескураженными глазами-блюдцами и затем посмотрели на директора.

— Вы же не думали, что у моей школы могут быть от меня какие-то тайны? — поинтересовался Абуто, лениво привалившись к косяку и поглаживая рукой дверь.

По его голосу было не ясно, имеет он ввиду Выручай-комнату или же тайные отношения студентов. Но Сакату и Хиджикату это мало волновало. Они на всякий случай помотали головами и принялись нащупывать пальцами древка метел: мысль попытаться отбиться и сбежать все еще отказывалась умирать в их умах. Абуто заметил их осторожные движения и предостерег:

— Не принуждайте меня применять силу. Поверьте, вам это не понравится, — с этими словами он толкнул дверь, жестом пригласив их выйти наружу. Деваться было некуда.

В кабинет директора они шли, словно големы: ноги двигались сами, ощущая позади невидимый контроль. Надо было срочно что-то предпринять, но что? Броситься в разные стороны? Атаковать вместе? Позвать на помощь? Все это сулило мгновенную смерть. Быть может, это и лучше того, что ждет их там, куда направляли их ноги, но рисковать они не осмелились: вся безрассудная храбрость вымылась из тела вместе с потом еще при первом побеге.

Хиджиката судорожно шарил взглядом по стенам и глазами пытался оповестить хотя бы портреты, но те пребывали в воскресном вечернем умиротворении и нежились внутри своих гобеленов в счастливом неведении.

«Такими темпами мы тоже останемся разве что на портретах… — «ободрил» себя Хиджиката. — Хотя наши лица даже не успел никто запечатлеть, так что по-видимому мы просто бесславно умрем сегодня… может, Шимура с Кагурой сообразили позвать Отосе? Может, хотя бы при ней этот душегуб не решится расправиться с нами?».

Не оставалось ничего, кроме слабой надежды. Хиджиката потупил взгляд и посмотрел на собственные ноги, словно на злейших врагов. И тут же ощутил, как его руки коснулась теплая ладонь. Он осторожно перевел взгляд вбок: шедший рядом Саката не смотрел на него, его глаза были устремлены вперед.

«Верно, я не один, — напомнил себе Хиджиката, обретая былую уверенность и переплетая свои пальцы с чужими. — Вместе мы сможем справиться… сможем выжить. Мы же столько тренировались!».

Каменная горгулья встретила их немым приветствием, как старая знакомая. Хиджиката вспомнил ту ночь, когда впервые увидел Сакату полгода назад. Мог ли он подумать тогда о том, что скоро будет вновь стоять перед этой величественной статуей, ощущая внутри еще больший ужас и крепко держа Сакату за руку? Эта мысль показалась ему такой странной, что он едва удержал неуместную усмешку.

— «Ночной кролик», — не таясь, назвал пароль новый директор, и горгулья с глухим шумом сдвинулась, открывая винтовую лестницу наверх.

В директорском кабинете ничего не изменилось: даже бутылки с алкоголем все так же пылились посреди серебристых приборов. Абуто рухнул в кресло, закидывая ноги на неразобранные листы пергамента.

«Это тоже осталось прежним», — отрешенно заметил Хиджиката. Казалось, его мозг пытается воспроизвести любую привычную мелочь, чтобы поддерживать в нем вновь пробуждающуюся храбрость.

Саката и Хиджиката молча стояли перед гигантским письменным столом на когтистых лапах. Они застыли, словно сами превратились в каменных горгулий, и лишь их взгляды бегали по кабинету, выискивая то, что поможет им сбежать. Камин… высокие окна под потолок… волшебные порошки в неподписанных колбах… ни одной метлы…

— Палочки на стол! — от внезапного громкого требования студенты вздрогнули. Обменявшись настороженными взглядами они вытащили оружия из карманов и аккуратно положили их на директорский стол.

Абуто скинул ноги с бумаг — несколько испачканных пергаментов обиженно слетели на пол — и склонился ближе к палочкам. Хиджиката внимательно следил за каждым его движением, ощущая, как родное дерево в потайном кармане под сердцем греет ему душу. Ох, не зря брат оставил ему свою палочку как защитный артефакт: сколько раз она ему уже помогла! И как удачно, что Саката уже о ней знает: сможет быстрее сориентироваться, когда начнется сражение!

Словно подслушав мысли Хиджикаты, Абуто осторожно поднял палочку Сакаты на уровень глаз и всмотрелся в нее, потирая небритый подбородок. Принюхался, словно ищейка.

— Воняет чем-то сладким, — задумчиво сказал он. — Что это за запах?

— Это карри, сэр, — серьезно ответил он. — Я пролил на нее карри.

Абуто усмехнулся:

— Смотрю, ты ее не бережешь! А ведь это редкий экземпляр в наших краях. Внутри точно сердечная жила дракона. Опасная сердцевина. Мощная, бойкая, но склонная к несчастным случаям и предательству хозяина, если тот окажется слабаком. А еще… — он оборвал себя на полуслове и поднял на Сакату строгий взгляд. — Интересуешься Темными искусствами?

— С моей успеваемостью мне было бы неплохо для начала постичь светлые, директор, — последнее слово Саката проговорил с особым вкусом.

— Ты же приемыш декана Отосе, верно? — уточнил Абуто.

— Я ее сын, — Саката вновь акцентировал внимание на последнем слове, будто оно предоставляло ему щитовые чары от предполагаемых атак.

Однако на Абуто это сильного впечатления не произвело: он посмотрел на Сакату сквозь тяжелый прищур и вновь перевел взгляд на палочку.

— Древесина тоже редкая. Восточная вишня… — он любовно провел подушечкой пальца по всей длине палочки. — Цветет всего неделю пышными розовыми цветами. Из-за этого некоторые считают, что палочки из вишни подходят только женщинам. В жизни большей чуши не слышал! Такую смертоносную древесину еще нужно поискать, особенно в сочетании с сердечной жилой дракона. В Махотокоро удавиться готовы, чтобы их выбрала такая палочка. Но она достается только тем, кто обладает исключительным самообладанием и силой ума… Где ты ее взял?

— Купил в телемагазине, сэр, — сказал Саката очевидную ложь, и Хиджиката бросил на него предостерегающий взгляд. Не хватало еще, чтобы он рассердил этого монстра! Пусть дальше любуется палочками — им только на руку, что он с чего-то решил потянуть время!

Услышав ответ, Абуто лишь снова усмехнулся: если он и не знал про это устаревшее магловское изобретение, то виду не подал. Он покачал головой и, положив досмотренное оружие на место, взял в руки палочку Хиджикаты.

— Какое совпадение! Та же сердцевина, — заметил новый директор. — А дерево… необычно. Это же терновник?

— Да, сэр, — кивнул Хиджиката.

— Необычно, — повторил тот, разглядывая палочку на просвет настольной лампы. — Идеально подходит для бойца, да еще в сочетании с сердечной жилой дракона… Таит в себе громадную силу и преданность, но ее так просто не завоюешь бытовыми заклинаниями и прочей чепухой. Такая палочка должна пройти со своим хозяином через множество испытаний, чтобы стать ему по-настоящему верным слугой. Я уже встречал несколько терновых палочек… — он поднял на Хиджикату тяжелый взгляд. — У волшебников, которые потом оказались в Азкабане.

— Я знаю, что некоторые мракоборцы владеют палочками из терновника, сэр, — возразил Хиджиката.

— Тоже верно, — кивнул Абуто. — Сама по себе палочка не станет тянуться к Темным искусствам. Все зависит от выбор хозяина, от его честности к себе и другим, — он положил палочку Хиджикаты на место и поднялся, уперев кулаки в стол. — Я слышал, у тебя есть еще одна палочка. Это правда?

— Нет, сэр, — Хиджиката и сам не ожидал, что ему удастся соврать так легко. Но оставить их полностью безоружными перед врагом он не мог себе позволить.

— Вот как? — протянул Абуто, неспешно огибая стол и подходя к Хиджикате.

Тот не сдвинулся с места, лишь сжал кулаки и твердо посмотрел на директора исподлобья. Тот подошел вплотную, и взглянул так, что любой слабый духом студент мгновенно бы раскололся. Если Хиджикате казалось, что у Сакаты взгляд дохлой рыбы, то у нового директора был взгляд рыбы, убитой и воскрешенной несколько раз, а затем выпотрошенной наживую. Это были глаза, повидавшие на своем веку столько смерти и крови, что, казалось, разучились выражать хоть какие-то эмоции помимо непрекращающейся, непобедимой усталости.

Абуто положил свою большую ладонь Хиджикате на плечо, и тот почувствовал, как ноги утопают в каменной тверди пола, словно в зыбкой трясине. Колени начали подрагивать от давящей силы, все мышцы разом напряглись, и Хиджиката бросил всю свою энергию на то, чтобы устоять прямо, не поддаться этой превосходящей мощи.

— То есть я могу обыскать твою одежду, все твои вещи — и все равно ничего не найду? Так, получается? — уточнил директор.

— Так, сэр, — упрямо ответил Хиджиката. Палочка брата привычно лежала во внутреннем кармане мантии, согретая его теплом и заботой. Она врезалась в ребра, будто старалась проникнуть в него сквозь ткань и кожу, целиком слиться с его телом. Хиджиката мог поклясться, что слышал в голове ее крик: «Не отдавай меня ему!». «Не отдам! Даже под пытками не отдам!» — мысленно пообещал он, и в этот момент давление руки на его плечо стало почти невыносимым.

— Оставь их в покое, Абуто! — послышался позади голос Кагуры.

Этот крик сработал, как Фините Инкантатем: рука директора легко соскользнула с плеча Хиджикаты, и тот медленно выдохнул и обернулся.

Кагура стояла у выхода из кабинета и смотрела на своего прежнему наставника с такой злобой, какой Хиджиката никогда не видел на ее миловидном лице.

— Что я вижу? — почти ласково отозвался Абуто, подходя к своей воспитаннице. — Мой маленький «ночной кролик» разгадал пароль! — и, повернувшись к Сакате и Хиджикате, он доверительно поделился. — Видели бы вы эту малышку в пижаме с кроликами, подбирающуюся в ночи к холодильнику…

— Они ни в чем не виноваты! — крикнула Кагура, которую нисколько не тронуло это милое воспоминание. — Мы не первые начали драку! Так что прекращай их запугивать!

— Запугивать? — Абуто вскинул брови. — Мы просто разговаривали, у этих парней на редкость интересные палочки. С чего ты взяла, что я им как-то угрожаю?

— Потому что ты — Ято.

— Ты тоже Ято, малышка. Не забыла?

— Я не такая, как вы с Камуи! — отрезала Кагура. — Хогвартс — мой дом. Здесь и так не жалуют Ято, а вы делаете только хуже! Нападаете на моих друзей, угрожаете им… Что ты вообще забыл здесь, Абуто?!

— Не забывайся, — вдруг совершенно другим тоном ответил он, и склонил голову так, что его лицо утонуло в тени. — Сейчас ты разговариваешь с директором.

Кагура на мгновение растерялась: широко распахнутые глаза часто заморгали. Весь ее вид говорил о том, что она явно не предполагала такого поворота разговора. Напряжение, которое царило в кабинете до появления Кагуры, потихоньку снова начало заполнять комнату, выкачивая из нее кислород.

«Почему ты не позвала Отосе, дурочка?!» — с досадой подумал Хиджиката, украдкой поглядывая то на директора, то на палочки, лежащие на столе. От хозяев их отделяли всего несколько шагов. Если Кагура нападет первой и отвлечет его, то они успеют дотянутся до своего оружия. Втроем, конечно, шансов больше, но…

Внезапный смех Абуто сбил Хиджикату с холодного выстраивания плана атаки.

— Видела бы ты сейчас свое лицо! Такое потерянное, будто я застал тебя на кухне посреди ночи с куриной ножкой во рту! — тряся гривой соломенных волос, хохотал Абуто.

Все трое студентов опешили и продолжали молча пялиться на вовсю веселящегося директора, не понимая, как следует реагировать. Наконец, он прекратил смеяться и подошел ближе к Кагуре.

— Ты переживаешь о том, что мои действия или действия твоего брата повлияют на то, как к тебе отнесутся другие студенты? — спросил Абуто. — Что ж, а у вашего старосты, — он махнул рукой в сторону Хиджикаты. — Терновая палочка. Я сказал ему, что видел такие у узников Азкабана. И знаешь, что он мне ответил? Что такие палочки есть и у мракоборцев. В этом вся суть, принцесса. Ты не можешь перестать быть Ято, ты родилась в этой великой семье. И ты не можешь заставить брата вести себя иначе. У каждого из вас своя правда. Единственное, что ты можешь делать, — это выбирать, как действовать самой. Да, всегда найдутся те, кто будет судить тебя по тому, как звучит твоя фамилия. Но не все ли равно, если ты будешь выбирать себе друзей из тех, кто судит тебя по поступкам?

Завершив свою речь, Абуто развернулся, вернулся к столу и устало опустился в кресло, глядя на бьющую лучом в окно полную луну.

— Вы еще здесь? — отрешенно спросил он, не глядя на студентов. — Отбой скоро. Разве вам не следует быть в своей гостиной?

«Он что, так просто нас отпустит?!» — не поверил своим ушам Хиджиката. До последнего ожидая подвоха, они с Сакатой осторожно забрали свои палочки с директорского стола и, опасливо оборачиваясь, спешно покинули кабинет.

Chapter Text

Он снова видел все тот же ночной кошмар. Слишком страшный, чтобы быть реальностью, слишком реальный, чтобы быть просто сном.

Смерч бесплотных черных теней, чьи бездонные гнилостные пасти ненасытны до человеческих душ. Хрупкая девичья фигура, вскидывающая голову в истошном вопле, пока призрачные твари пожирают ее заживо. Он пытается дотянуться до нее, бежит что есть сил, но ноги снова и снова продавливают собственные следы. И вдруг кромка озера — совсем рядом, будто он трансгрессировал прямо на место убийства. Как он смог? Разве он так умеет? Тогда почему он не оказался здесь раньше? Горькое понимание того, что он сделал недостаточно для её спасения, отзывается липкой паникой. Черная вода озера лижет ступни и покрывает их густой масляной, словно нефть, пленкой. Вопреки законам гравитации она ползет вверх по ногам, к туловищу, к сердцу, стягивает кожу шеи, заливается в уши, проникает в мозг. В омерзении он встряхивает руками, пытается сбросить с себя эту грязь, но она уже пропитала насквозь все тело, засохла намертво под кожей, как чернила. Призраки продолжают виться над головой, но не трогают его: их не интересуют те, у кого нет души.

Он оборачивается и видит ее. Она лежит на земле, неестественно подогнув ноги, будто переломанная шарнирная кукла. Руки ее безвольно разбросаны в стороны. Глаза стеклянные, неподвижный бессмысленный взгляд пронзает черное небо, зрачки пугающе неживые, овальные, и на расплывшейся янтарно-красной радужке выглядят, как два раздавленных жука в лужах крови. Он подходит к ней, не чувствуя ног, подплывает, словно призрак, и падает рядом на колени. Гладит белую холодную ладонь — и вдруг пальцы цепко смыкаются на его запястье. Он пытается вырваться, обманутый хрупкостью этой руки, но не может. Смотрит в обескровленное лицо — и тогда мертвый взгляд резко направляется на него: глазные яблоки проворачиваются в глазницах с сухим шаркающим звуком и взирают с укором.

«Понравилось убивать? — шершаво звучит в голове потусторонний женский голос. — Тогда и умереть уже не страшно…»

Он моргает и просыпается в постели. Небольшая, окутанная тенью комната. Вокруг — ни души. Внутри — ни души. В голове звенит пустота. Он встает с постели, неуклюжими ломаными движениями сползает на пол. Тело он не контролирует, только и может что смотреть сквозь бойницы глаз, безвольно ожидая, что с ним будет. Ноги у него тонкие, девичьи, обрезанные сверху светлым подолом ночного платья. Он идет по каменному полу, не чувствуя холода в ступнях, а его все равно бьет дрожь. Но не по коже, а откуда-то из мертвенных недр нутра. Ноги двигаются по темному коридору пустого замка. В окно светит луна, так тускло, словно она находится от Земли на расстоянии Юпитера. А он все идет и идет, шлепая босыми ногами о безразличный ко всему камень, пока не ступает на деревянные подмостки. Он не чувствует разницы от этой перемены, он вообще ничего не чувствует, кроме могильного холода внутри. И вот он уже на середине моста. Руки карабкаются по перилам, ноги забираются на острие парапета. Наверное, он должен больно врезаться в кожу под весом тела — это лишь отстраненные мысли, ощущений по-прежнему никаких. Сквозь узкие окна глазниц он видит раскинувшиеся просторы: черные, шуршащие ветром верхушки леса, покрытые подтаявшим снегом холмы, величественный фасад древнего замка, порозовевший в предрассветном зареве… и когда успел наступить рассвет? Неважно, ведь мир действительно так прекрасен за секунду до шага в пропасть. И он делает этот шаг. Он заранее знал, что так будет, но ужас все равно окатывает его ледяным потоком, когда под ногами разверзается голодная пустота. Вот сейчас он рухнет на дно, разлетится осколками — и здесь все закончится. Он видел это уже сотню раз, словно заезженный хоррор-фильм, исход которого пробирает до костей, сколько ни пересматривай.

Но все идет не так, будто чьи-то руки переписали сценарий финала привычного кошмара. Он продолжает лететь вниз в этой пустоте, и вокруг него снова снуют черные демонические тени. «Вам тут не место, изыдите!» — в панике кричит он, но вместо собственного голоса слышит зловещую тишину. А призраки продолжают витать вокруг, затягивая в свой смертельный круговорот. Вот один из них подлетает к нему и кружится рядом, словно вальсируя. Он протягивает невидимые руки — костяных кистей не видно, лишь чернота утопает в широких рукавах. Обнимает нежно, как любовника, и тянется к нему своим смертоносным ртом. Из-под капюшона на него смотрит тьма. У тьмы сияющие багровые глаза и белые, скалящиеся широкой улыбкой зубы. Пепельные волосы кудрями тумана выплывают из нее и заполоняют собой все вокруг. Тьма тянется к нему всей своей сутью и накрывает губы теплым поцелуем…

Хиджиката крупно вздрогнул и открыл глаза. И тут же зажмурился: мужскую спальню Гриффиндора ослепляло яркое полуденное солнце. Обычно он просыпался рано, и льющийся зенитный свет был настолько непривычен, что он едва выгнал из головы кошмарную мысль о еще одном ложном пробуждении. Сколько же он проспал?

«Ах, да! Ночное наказание! — отрешенно вспомнил он, стараясь привести дыхание в норму. В голове тут же всплыло разъяренное лицо Отосе, трясущей перед его носом пустой сигаретной пачкой, и толстые пористые страницы энциклопедии о знаменитых узниках Азкабана, которые ему вчера пришлось перелистывать до самого рассвета, дабы написать повинное эссе. — Неудивительно, что я проспал все утро».

Реальность прогнала кошмарный сон, но в этой реальности все равно было что-то не так. Тело посылало непереводимые сенсорные сигналы: мышцы онемели, а на грудь и бедра словно положили массивный камень. Хиджиката ничего не чувствовал, кроме этой давящей тяжести и догорающего на губах призрачного поцелуя. Словно настоящий…

Влажное покалывание ощущалось слишком отчетливо, и Хиджиката хотел было прикоснуться пальцами к губам, но руку поднять не получилось. Ничего не соображая спросонья, он задергался: тело отказывалось его слушаться.

Стараясь не паниковать, Хиджиката перевел мутный заспанный взгляд вниз: он лежал в своей кровати на спине в пижамных штанах и футболке. Вроде бы все выглядело нормально, только одеяло сброшено на пол, и поза какая-то неестественная: ноги вытянуты по струнке, руки прижаты к бокам, словно у оловянного солдатика. И чувствовал он себя точно так же — неподвижной деревянной игрушкой, брошенной в одиночестве. Паника начала потихоньку сжимать горло, дышать стало труднее. Черт возьми, почему он не может пошевелиться?!

«Так. Спокойно, — Хиджиката попытался укротить страх рациональными мыслями. — Подумай. На Петрификус Тоталус не похоже: по крайней мере, я могу моргать и двигать зрачками… — он поводил взглядом по сторонам: все остальные постели были пусты и заправлены. — Да и заколдовать меня некому. Здесь никого нет, но я отчетливо чувствую, что кто-то есть… Ох, черт! Неужели, это сонный паралич? Так, надо вспомнить, что я читал об этом… Мозг просыпается, а тело еще нет, и длиться такое состояние может несколько минут. Давление на грудь, удушье, ощущение чужого присутствия, бессознательный страх… ну, конечно! Все сходится. Надо просто успокоиться и…»

В этот момент Хиджиката явственно почувствовал, как тяжесть соскользнула с его груди и сжала бока, сдавила ребра и внутренности. Ощущение было такое, будто его с обеих сторон пытаются сплющить две стены. И без того сбитое дыхание перехватило, и голова закружилась от асфиксии.

«Так. Спокойно, — мысленно повторил себе Хиджиката, хватая ртом вязкий воздух. — Это галлюцинация. Просто галлюцинация. Все в порядке. Такое бывает при сонном параличе. Недаром же этому явлению маглы напридумывали столько ненаучных объяснений! Демоны, суккубы, домовые… черт, домовыми бывают только эльфы, это каждый волшебник знает! А еще японцы сочинили это свое ужасное канашибари — призрака, сидящего на груди! Какой бред, призрак… — от этой мысли Хиджикату передернуло. — У них даже нет физического тела, разве они могут причинить…»

Вдруг его футболка поползла вверх по коже и задралась до самой шеи, оголяя живот и грудь. Хиджиката заорал, но горло сдавило спазмом, и вместо крика у него вырвался тихий хрип. Сердце загрохотало в ушах, мышцы напружинились от ужаса.

«Оно меня сожрет! — каким-то нутряным, иррациональным чувством понял он. — Вырвет мне сердце и сожрет его!»

Хиджиката ощутил, как тяжесть навалилась на ключицу, сильнее вдавливая в подушку. И вдруг одновременно с этим легла на живот, плотно провела по туловищу к центру груди. Сердце под ее весом отбивало бешеную дробь. В каждый миг Хиджиката с ужасом ожидал того, что его грудная клетка вот-вот проломится — и для него все будет кончено. Но несколько секунд ничего не происходило: тяжесть продолжала медленно передвигаться по его телу, оглаживая каждый дюйм с мягкой силой. Хиджиката лежал под ней, как под набитой камнями подушкой, не в силах пошевелиться. Ему ничего не оставалось, кроме как короткими рваными вдохами втягивать внутрь удушливый воздух и пытаться убедить себя, что все это ему только чудится.

«Это лишь галлюцинации, — крутилась в голове спасительная для рассудка мысль, нисколько его не успокаивая. — Призраки не могут причинить мне физический вред. Только противно пролететь насквозь — но не убить. Так ведь? Точно ведь так? Почему тогда Саката боится, что призраки заберут его душу? Потому что он идиот, конечно. Да… Идиот, которого персонально обучал величайший преподаватель Защиты от темных искусств… А вдруг Саката не зря боится? Вдруг он что-то знает?».

От одной этой мысли волосы на затылке зашевелились, а кожа шеи покрылась мурашками. Паника прорвала последние кирпичики стены психологической защиты, выстроенной против призрачной твари. Тело застыло в первобытном ужасе, ожидая неминуемой кошмарной участи. Вот сейчас грудь пронзит адская боль, тяжесть продавит грудную клетку, переломает ребра и вытащит из-под обломков костей окровавленное трепыхающееся сердце. Вот сейчас…

Солнечное сплетение опалило горячим, и Хиджиката затаил дыхание. Но взамен ожидаемой боли от острых лезвий клыков он ощутил нечто странное. Что-то мясистое и липкое жарко проскользило по груди, накрыло сосок и сжало его. Мурашки хлынули от затылка вниз по позвонкам огненной лавиной. За пеленой одуряющего страха Хиджиката не сразу распознал совсем иное ощущение — будоражащее и чертовски приятное. Но его тело поняло это раньше мозга: оно непроизвольно выгнулось в пояснице навстречу горячему влажному плену. Тяжесть сползла с груди, плотно огладила выпирающие ребра и нырнула в освободившееся пространство под спиной. Хиджиката мог поклясться, что ощутил теплые человеческие ладони, подхватившие его под лопатками.

«Что это? Что это?» — без конца воспроизводилось в его голове. Он слишком хорошо помнил ощущения, когда призрак находился рядом или пролетал насквозь — могильный холод, от которого стучали зубы и тряслись поджилки. Сейчас было все иначе: сейчас было адски жарко, и дрожь, бьющая все тело, была вовсе не от озноба или страха. От нее не возникало порыва сбежать на край света, хотелось нырнуть с головой в эту кипящую пучину, хотелось отмахнуться от последних искр сознания, подсказывающих, что это сладкая ловушка. Влажный жар, окутавший сосок, сменился твердым и острым, и в голове что-то перемкнуло. Наслаждение, мучительное, как боль, захлестнуло тело. Хиджиката громко ахнул и запрокинул голову, мышцы шеи туго натянулись — ни вдохнуть, ни закричать. Острое, похожее на укус, прикосновение снова сменилось мягким, прошлось по истерзанному соску чем-то гладким, влажным и горячим, и затем снова резко сжало, запирая внутри, как в капкане. Ощущения легкой боли и жгучего удовольствия без конца чередовались, дезориентировали, не давали ни секунды передышки. Они принуждали коротко постанывать, впиваться пальцами в бедра, непроизвольно вздрагивать всем телом.

Хиджиката распахнул рот в очередном судорожном глотке воздуха и бессмысленно уставился на раскачивающийся перед мутным взглядом красно-золотой полог кровати. Ощущения были незнакомыми и ни с чем не сравнимыми… Хотя стоп! Было нечто похожее. Во время их поцелуев с Сакатой тот иногда добирался губами до его уха и творил нечто подобное: прикусывал и посасывал его мочку, играл с ней языком, заставляя дрожать от возбуждения. Только нынешние ощущения были стократ сильнее, словно каждое прикосновение проходилось по оголенному нерву. Стоило Хиджикате это осознать, как его замученный сосок выпустили на волю. Прохладный воздух тут же набросился на чувствительную влажную кожу и осел на ней мятным лосьоном. Хиджиката смог, наконец, нормально вдохнуть и опустил плывущий взгляд вниз. Глаза пытались выцепить хотя бы очертания призрачной твари, но под взбугрившимися на шее складками футболки видели лишь собственное тело: мелко и часто вздымающуюся грудь, покрасневший влажный сосок, впалый и дрожащий от затравленного дыхания живот… и полностью затвердевший член, силуэт которого отчетливо проглядывался под тонкой тканью пижамных штанов.

Хиджиката ошалело моргнул, но не успел уложить этот факт в опустевшей голове, как тяжесть плотнее упала на бедра, придавливая член. Перед глазами поплыло багровое марево, тело заколотило непрошенным возбуждением. Хиджиката глухо застонал и толкнулся бедрами вверх, пытаясь то ли сбросить оседлавшую его тяжесть, то ли прижаться к ней еще сильнее. Давящий на него вес притерся плотнее и передвинулся вниз по стволу члена, сминая ткань штанов к самому паху. Чувствительная головка уперлась в грубую резинку трусов, стиснутый член запульсировал. Вспышка болезненного удовольствия свела содрогающиеся мышцы, и терпеть это стало совсем невозможно.

— Н-нет, — вырвался у Хиджикаты жалобный шепот.

Тяжесть тут же перестала давить на член, но не дала опомниться, как опять навалилась на грудь, массируя мышцы и чем-то, похожим на сухие щупальца, сжимая твердые холмики сосков. Солнечное сплетение вновь пронзило влажным жаром. На этот раз он проскользил вниз по телу, оставляя на коже живота длинный мокрый след, а затем что-то твердое упруго ткнулось в пупок. Хиджиката всхлипнул и дернулся, силясь увернуться от раздражающего ощущения. Бесполезно — с таким же успехом он мог бы попытаться одним лишь упрямством разрушить чары Петрификус Тоталус. Тяжесть соскользнула с груди на руки, до боли в локтях вдавила предплечья в простынь, намертво приковав их к кровати, словно широкими кожаными ремнями. И затем, будто насмехаясь над его тщетными попытками противиться происходящему, жар опалил живот, приник щекотным и теплым, как поцелуй, прикосновением — и снова остро и мокро нырнул в пупок.

Хиджиката подавился воздухом и забился всем телом. И только в этот момент осознал, что может двигаться. Не полностью: руки оставались будто приклеенными к бокам, а бедра вжимались в матрас. Но, по крайней мере, он мог шевелить плечами, поджимать пальцы ног, мог вздыматься на лопатках и вертеть головой. Вернувшаяся часть контроля немного развеяла непроглядный туман перед глазами. Оглушаемый гулким уханьем крови в ушах Хиджиката обалдело осмотрелся. В спальне по-прежнему не было никого, кроме него самого и неизвестной невидимой твари, но взгляд его зацепился за волшебную палочку, надежно лежащую на прикроватной тумбочке. Вот она, совсем рядом — нужно только найти способ дотянуться до нее… Легче сказать, чем сделать! Незримый враг продолжал вдавливать его в кровать, терзать живот и таранить пупок скользкими сильными толчками, будто хотел пронзить насквозь и распотрошить внутренности. Тяжесть сползла с одного предплечья и вновь легла на дрожащий возбужденный член. Тот радостно дернулся навстречу прикосновению, и мысли о палочке мгновенно выдуло из головы. Глупое, изголодавшееся до удовольствий юное тело готово было отдать себя на смерть, лишь бы скорее утонуть в желанной, так долго отвергаемой эйфории. Хиджиката сглотнул вязкую слюну и исступленно сжал пальцами бедра, царапая короткими ногтями кожу под тонкой тканью. Эти слабые отголоски боли вернули ту часть сознания, которая еще была способна мыслить здраво.

«Если я сейчас ничего не сделаю, то меня убьют. Или трахнут. Или сначала трахнут, а потом убьют. Или будут убивать и трахать одновременно».

Это мысль пощечиной разбудила разум и немного привела в чувство.

«Так. Думай. Это явно не сонный паралич, раз я могу двигаться. И ни разу не слышал, чтобы канашибари пытались совратить свою жертву. К тому же, эта тварюга теплая, совсем не как призрак… тогда какого хрена…. а что если это суккуб? Демон-соблазнитель, который во время близости выпивает все жизненные силы жертвы… хотя разве они не принимают образ сексуальной женщины или типа того… стоп, что за бред, суккубов же не существует! Так и канашибари тоже не существует, но ведь…»

В этот момент тварь, будто стремясь доказать факт своего существования, крепко сжала его член. Хиджиката распахнул рот в немом крике и мягко приложился затылком о подушку. Тело пробило такой сильной судорогой, что если бы не возвращенный разум вкупе со страхом, то он бы в тот же момент кончил. Хватая губами воздух и чувствуя горячую влагу под веками, Хиджиката нашел в себе силы и прошептал:

— Я тебе не позволю…

И тут тварь остановилась. Давление на член и жаркое проникновение внутрь пупка прекратились, и только в этот момент Хиджиката помимо собственного напряженного дыхания услышал чужое.

Тихо зашуршала ткань, и над изможденным дрожащим телом показалась седовласая растрепанная макушка. Она зависла в воздухе: голова плавно перетекала в шею и ниже обрубалась пустотой. Хиджиката слепо захлопал глазами, пытаясь сморгнуть мутящую взор влагу с ресниц. Взгляд быстро очистился, но это не помогло: тварь действительно показала только голову, однако тяжесть продолжала вжимать Хиджикату в кровать, а значит тело у этого невидимого существа — чем бы оно ни являлось — было. Теряясь в догадках и спешно листая в воспаленной памяти мысленный каталог фантастических тварей и способов их усмирения, Хиджиката уставился на висящую над ним голову и окончательно потерял дар речи, когда та подняла лицо.

На него смотрел Саката. «Или что-то, притворяющееся Сакатой», — поправил себя Хиджиката. Копия была изумительно точной: такие же взъерошенные белые волосы, те же мягкие черты лица, так же влажно блестели губы, прямо как после их коротких жарких поцелуев… лишь глаза с расплывшимися, затопившими бордовую радужку зрачками, выдавали в Сакате что-то неправильное, инородное.

«Суккубы принимают облик сексуального объекта… ну, конечно!»

Эта догадка рухнула на Хиджикату таким разрушительным наплывом злобы, что она снесла все остальные чувства, мгновенно потопив под собой и пленяющий страх, и колотящееся в теле возбуждение.

— Зря ты выбрала именно это лицо, тварюга, — грозно прохрипел Хиджиката, приподнимаясь на лопатках. — Ведь если у тебя и получится сожрать мою душу, то это станет лицом твоей смерти. Он не даст тебе жить спокойно дальше после того, что ты собираешься сделать. Ты не ведаешь, с кем связалась…

Тварь оторопело заморгала — один в один, как Саката, когда тот осознавал, что сотворил очередную непоправимую глупость! — и произнесла:

— Хиджи… ката-а-а…

Этот звук отозвался новой волной мурашек. Тварь не просто говорила голосом Сакаты: она звучала теми же знакомыми ленивыми, тянущими гласные интонациями. Это заставило Хиджикату рассвирепеть еще сильнее:

— Ты даже имя мое узнала перед тем, как убить, — губы его дрожали от ярости. — Тебя это не спасет. Уже ничто тебя не спасет. Стоило сразу принять его облик, тупая тварь! Целиком и полностью, без этих глупых игр в невидимку. Тогда бы у тебя еще был шанс… Или сразу не вышло проникнуть в мою голову? Не смогла вытащить из моих мыслей нужный образ? Силенок не хватило, да? Что ж, тебе же хуже!

Существо испуганно приоткрыло рот и бессмысленно зашевелило губами, кучерявая голова взмыла выше. И в это мгновение Хиджиката почувствовал, что прижатое к бедру предплечье освободилось от пут. Ни теряя ни секунды, он вскинул руку к тумбочке и ухватил волшебную палочку.

— Эверте Статум! — заорал он, резко расчерчивая воздух белой вспышкой.

Это был отчаянный маневр: Хиджиката был почти уверен, что заклинание на таинственной тварюге не сработает. Но внезапно светловолосая голова с криком отлетела к кровати напротив, сшибая деревянную опору. Красно-золотой полог с грохотом обрушился на нее сверху.

Ощутив пьянящую легкость в теле, Хиджиката вскочил с постели и в несколько прыжков оказался у двери спальни. Разум подсказывал бежать, но что-то внутри задержало его у спасительного выхода. Он схватился свободной рукой за косяк, намереваясь рвануть наружу сразу, как только это понадобится, и нацелил палочку в кучу мусора, некогда бывшей пологом кровати Ямазаки. Сердце спешно колотилось внутри, подмывало не делать глупостей и уносить ноги, но Хиджиката не сдвинулся с места и продолжал не моргая смотреть, пока…

— Больно же, сволочь! Какого хрена! — послышалось жалобное хныканье из-под обломков. — Чуть что — сразу драться…

«Так идеально изобразить его нытье… потрясающее сходство!» — невольно восхитился Хиджиката, но на всякий случай спрятался за дверным косяком.

И тут гора кривых поленьев, накрытых пыльным красным балдахином, задвигалась, завалилась в сторону и рухнула в проход между кроватями. Тварь, притворившаяся Сакатой, сидела на грязном покрывале, болезненно морщась и кряхтя. На этот раз она приняла обличье целиком и даже сымитировала привычную для Сакаты воскресную одежду — черные брюки в облипку, футболку и белую мантию, неряшливо свисающую с одного плеча. Руки твари закопошились в светлых кудрях, вытряхивая деревянные опилки.

Существо почему-то не нападало и не исчезало, да и заклинания на него, похоже, действовали. Осмелев, Хиджиката осторожно шагнул обратно в комнату. Тварь в обличьи Сакаты изобразила обиженный взгляд, но увидев нацеленную на нее палочку, выставила вперед испачканные пылью ладони и забормотала:

— Чего ты вдруг ни с того, ни с сего… все же хорошо было… и тебе нравилось… вроде…

Это виноватое лепетание было слишком узнаваемым, да и твари ни к чему было продолжать весь этот фарс после того, как ее раскрыли. У Хиджикаты закрались смутные сомнения, которые он решился проверить.

— Твоя любимая еда? — холодно спросил он.

— Э? Че? — светлые пушистые ресницы непонимающе захлопали.

— Отвечай! Живо! Без раздумий!

— Да чего ты…

— Эверте…

— Стой-стой-стой! — нелепо замахал руками самозванец. — Это… шоколадный пудинг. И конфеты «Берти Боттс». И все слад…

— Что ты добавляешь в сливочное пиво? — перебил Хиджиката.

— К…клубничное молоко.

— Любимый цвет?

— Си… синий?

— Ты меня спрашиваешь?! Тут я задаю вопросы! Где мы впервые поцеловались?

— На… на заднем дворе магазина перьев… в Хогсмиде… — слова сопроводила легкая улыбка.

Хиджиката выдохнул и опустил палочку. А затем широкими шагами подошел к Сакате и влепил ему звонкий подзатыльник.

— Ауч! Больно! — заныл тот, но получил еще один удар поверх первого. — За что?! Тебе разве не понравилось?

— Понравилось?! — взбесился Хиджиката. — Понравились ли мне домогательства от невидимки?! Что это нахрен за уличная магия была?! Я решил, что меня хочет трахнуть призрак или типа того!

— Призрак? — растерянно переспросил Саката. — Тра… — на его лице появилась тень осознания. Он прыснул со смеху и вдруг громко захохотал, заваливаясь на спину.

Пока он хватался за живот и дрыгал ногами в воздухе, Хиджиката чувствовал, как лицо покрывается красными пятнами от бурлящей смеси гнева и стыда.

— Хватит ржать придурок! — он с размаха пнул Сакату по бедру, но тот лишь кувыркнулся на бок, продолжая смеяться.

— Тра… ахахаха! Трахнуться с призраком! — сквозь слезы бормотал он. — Надо же такое придумать! И чего ты испугался?! Увидеть просвечивающий хер? Или эктоплазменную сперму?! — Саката начал задыхаться от хохота. — Сейчас сдохну!

— Если не прекратишь ржать, то реально сдохнешь, — Хиджиката направил на него волшебную палочку.

Но Саката бился в истерике и не мог остановиться:

— То… тогда позову тебя ведущим на свои смертенины! — надрывно, сквозь хохот отозвался он. — У тебя для призраков точно конкурсы интересные будут!

Хиджикате едва хватило силы воли не жахнуть заливавшегося смехом придурка каким-нибудь заклятием помощнее. Вместо этого он резко дернул покрывало, заставив Сакату кубарем скатиться с постели в проход, прямиком в кучу деревянного мусора.

Жесткое падение немного усмирило его веселье. Некоторое время из-за кровати слышались короткие остаточные смешки, перебиваемые болезненным оханьем, и затем оттуда высунулась лохматая голова.

— Значит, ты думал, что призрак притворился мной, да? — губы Сакаты расплылись в глумливой улыбке, брови взлетели над переносицей. — Тебя это рассердило, да? Ты с такой уверенностью сказал, что я стану мстить за тебя…

Хиджиката вспомнил, что наговорил напавшей на него «твари» в порыве бессильного гнева, и захотел провалиться сквозь землю.

— Я был в отчаянии, ясно тебе?... Я просто хотел запугать тебя… его… того… это самое… — Хиджиката запутался в собственных словах и невпопад принялся сыпать местоимениями, лишь бы не молчать.

— А еще ты сказал, что если бы это был я, то был бы шанс… — голос Сакаты стал грудным, обволакивающим. — Это что же получается? Мне бы ты отдал и свою душу, и тело? Какое милое признание, — его неотрывный, немигающий взгляд казался шальным, диким от удовольствия. — Значит, мой образ в твоей голове…

— Это не то, что я имел ввиду!! — заорал на него Хиджиката, сжимая кулаки. И умолк: в голове не родилось ни одного правдоподобного оправдания сказанных ранее слов. Он чувствовал, что растерянность успела просочиться в его взгляд, и замаскировать ее чем-то иным уже не выйдет. От этого сердце зашлось галопом, от жгучего стыда и возмущения вспотели ладони.

В ответ Саката посмотрел на Хиджикату так, словно в мире не осталось ничего другого, заслуживающего внимания. Он больше не издевался, не принуждал подыскивать оправдания, а в глазах его читалось столько неприкрытого наслаждения, что любые слова против него были пусты и бессильны.

— Извини, что напугал, — без тени раскаяния сказал Саката, сыто улыбаясь.

«Неужели я сам захотел с ним встречаться? Может, мне стоит проверить голову у врача, раз я выбрал себе в партнеры такого садиста?» — засомневался в своем рассудке Хиджиката. А вот та часть, которая таилась под рассудком — низменная, маскулинная — отзывалась совсем иными посылами. Она подсказывала, что за такую наглость Сакату нужно сейчас же повалить на пол, скрутить его запястья сильной хваткой над головой, прижать сверху и жадно сожрать эту наглую улыбку с его губ. И если судить по щекочущим ощущениям в желудке, перетекавшими в пах нетерпеливой пульсацией, телу Хиджикаты такая идея очень даже нравилась. Хорошо, что эту свою животную часть он научился превосходно контролировать. В конце концов, он знал: Саката каким-то мистическим образом умудряется выглядеть победителем даже в те моменты, когда Хиджиката берет над ним верх.

Поэтому он медленно выдохнул и строго ответил:

— Не извиню. Если после твоей хохмы у меня больше никогда не встанет, то будешь мне должен на психотерапевта.

— Ну, — Саката медленно просканировал взглядом его фигуру. — Мне кажется, лечение тебе не потребуется. Очевидно, шалость удалась.

Хиджиката посмотрел вниз, заметил на теле предательские следы возбуждения и быстро одернул пижамную футболку. Но она была недостаточно длинной, чтобы прикрыть пах, поэтому ему пришлось с силой ее натянуть и продолжать так держать, ожидая, пока тело вернет себе потребный вид. Стараясь спрятать смущение, тяжело навалившееся поверх всех остальных чувств, Хиджиката отвел глаза:

— Хватит пялиться уже! Чего ты там не видел?! — буркнул он, чувствуя нещадное жжение на щеках.

Саката, конечно, не послушался: наоборот, скрестил руки на покрывале и положил на них подбородок, устраиваясь поудобнее. Теперь его взгляд стал темным, жарким, изучающим — и таким довольным, что захотелось приложить чем-нибудь тяжелым по бесстыжей кучерявой голове.

— Сексиката Тоширо, — выдал Саката свой вердикт. — Не удивлюсь, если даже призраки действительно мечтают тебя трахнуть.

— Это ты и мертвого достанешь! — парировал Хиджиката.

— Ну, ты явно не был мертв, когда я проходил мимо. Стонал во сне, сжимал пальцами одеяло, волосы разметались по подушке… — Саката мечтательно прикрыл глаза и громко выдохнул. — Увидел бы ты себя со стороны — сам бы не сдержался! Хотя как раз из-за твоих дурацких самоограничений тебе и снятся эротические сны…

— Мне кошмар снился, кретин!

— Эээ?! Серьезно? — искренне удивился Саката. Забравшись коленями на покрывало, он подполз ближе и, заглянув в глаза, полюбопытствовал. — И что ты видел?

Хиджиката молча уставился на голубой лоскут ясного весеннего неба, обрамленного оконной рамой. Говорить о регулярно терзающих его кошмарах об Оките Мицубе показалось жалким, а пересказывать неожиданное окончание сновидения хотелось и того меньше. Поэтому он выдержал паузу и резко сменил тему:

— Что за заклинание ты использовал?

— Любовь и умелые руки, — выдал Саката, украдкой переводя взгляд вниз.

— Я не о том, извращуга! — вспыхнул Хиджиката. — Как ты стал невидимым?

И тут случилось необычное: Саката замолчал. Он неспешно опустился ягодицами на пятки, взгляд его нерешительно забегал. С ответом он не спешил, поэтому Хиджиката принялся рассуждать вслух:

— Зелье невидимости продолжило бы работать и после моего удара. Как и дезиллюминационное заклинание, к тому же оно просто временно ослабевает по всему телу, а у тебя сначала оказалась видна только голова… или ты нанес чары хамелеона на верхнюю одежду?

Саката молча слез с кровати, пошарил руками в куче деревянных обломков и выудил из-под них длинный серебристый лоскут легкой ткани. Встряхнул, набросил на плечи — и тело его исчезло, оставив для созерцания только лохматую голову.

— Мантия-невидимка! — удивился Хиджиката. — Откуда у тебя такая редкость? Она же кучу денег стоит!

Саката нахмурился — и голова его скрылась из виду.

— Хочешь сказать, такой нищеброд, как я, не мог себе ее позволить? — донесся его голос совсем рядом.

— Ну да, — честно ответил Хиджиката и тут же почувствовал, как его схватили сзади за пояс. — Эй, отвали!

После короткой возни ему удалось зажать шею Сакаты подмышкой и на ощупь стащить с него невидимый капюшон.

— Сдаюсь-сдаюсь! — задушено выпалил тот. — Я ее от отца в наследство получил.

Хиджиката немного ослабил хватку, но не отпустил Сакату, осматривая вблизи серебристую подкладку мантии. Ткань выглядела совершенно новой и работала идеально, не оставляя от покрытого объекта даже легкого призрачного силуэта.

— Врешь ведь, — сделал вывод Хиджиката. — У моего брата была дорогая мантия из волос демимаски с наложенной на нее ослепляющей порчей, но она через несколько лет потускнела, и магия ослабла. Так что твоя явно новая. Отосе подарила?

Саката замер на некоторое время, а затем без применения силы, мягким поглаживанием по руке попросил его отпустить. Хиджиката поддался, и тот выпрямился, снял мантию и аккуратно повесил ее на изгиб руки. Его взгляд — хмурый и растерянный, словно он был чем-то очень недоволен — уставился в окно.

— Эй, нет ничего постыдного в том, что приемная мать делает тебе дорогие подарки, — сказал Хиджиката. — Ты же хвастался метлой, которую она вручила тебе перед первым матчем. В чем тут разница?

Саката перевел взгляд на Хиджикату, внимательно всмотрелся в его лицо и, выдержав паузу, наконец, ответил:

— Я ей задолжал. Поэтому пытаюсь отработать.

— Ты про бизнес свой опять? — догадался Хиджиката. — На днях же ныл, что заказов нет.

— Теперь есть.

— Да? И кто твой клиент?

Саката мельком взглянул на кровать с разрушенным пологом.

— Ямазаки? — нахмурился Хиджиката. — Это же как-то связано с его русалофилией, да?

— Вода уже достаточно прогрелась, чтоб не окоченеть, — отстраненно заметил Саката.

— Стоп! Тебе ведь за этим мантия-невидимка понадобилась? Только не говори мне, что он хочет с ней увидеться в озере и ты ему в этом помогаешь!

— Так и быть, не скажу.

— Саката-а-а… — угрожающе протянул Хиджиката.

— Ты бы все равно ничего не узнал, если бы не воровал сигареты и не постанывал так сексуально во время своих эротических снов…

— Говорю же, это кошмар был!

— Так что забудь, что слышал, — Саката привычным жестом запустил палец в ухо. — Ложись и спи дальше. Нечего старосте факультета вмешиваться в дела, за которые можно вылететь из школы.

Хиджиката закатил глаза. Казалось удивительным, что за прогулки у Черного озера студентам теперь грозило отчисление, но факт оставался фактом. Пару недель назад очередной старшекурсник заблудился в Запретном лесу, подошел слишком близко к границе Хогвартса и был атакован дементорами. Студент не пострадал благодаря своему Патронусу, однако информация об инциденте добралась до нового директора, и тот легким жестом запретил детям вовсе покидать территорию Хогвартса до конца учебного года. Разрешалось выходить во внутренний двор и на крыльцо — но ни шагу дальше. В разгар цветущей весны это стало пыткой для студентов, особенно для тех, кто и так бесконечно корпел над учебниками, готовясь к экзаменам.

Это было первое и пока единственное нововведение Абуто. Хиджиката немного покрутил в голове идею, что, возможно, это была инсценированная провокация, чтобы удержать его в стенах школы, но потом решил, что такие мысли слишком похожи на симптомы мании преследования, и отказался от подозрения, чтобы не угодить в дурдом.

Хотя с появлением Сакаты Хогвартс и так превратился в дурдом.

Хиджиката вздохнул и, мельком проверив, что Хиджиката-младший наконец понял, что ему ничего не светит, и угомонился, резко стянул футболку через голову.

— Эй-эй, если ты решил, что сможешь меня соблазнить и тем самым остановить, то… — самоуверенным тоном начал Саката, но запнулся, пристально наблюдая за тем, как Хиджиката прошел к своей кровати и нагнулся, стягивая пижамные штаны. — …то, в принципе, правильно подумал… — растерянно закончил он фразу.

— А если ты решил, что я позволю тебе одному ввязаться в эту авантюру, то глубоко ошибся, — ответил Хиджиката, застегивая ремень джинсов. — С тебя станется испарить Черное озеро. Или случайно прикончить Ямазаки. Или трахнуть русалку и быть убитым Ямазаки…

— Какого ты вообще обо мне мнения?! — возмутился Саката.

— Адекватного. Без должного контроля ты точно сотворишь какую-нибудь дичь, представить которую у меня фантазии не хватит.

— Сказал человек, который придумал трахающих призраков.

— Заткнись, — попросил Хиджиката, выправив воротник рубашки из-под черного вязаного жилета. — Я иду с тобой. Это не обсуждается.

— Эй, если хочешь просто пообжиматься со мной под мантией-невидимкой, то так и скажи, — предпринял Саката попытку его смутить.

Но Хиджиката за это бесконечно долгое начало дня уже так устал смущаться, что лишь вздернул бровь и, привычными движениями затягивая волосы в высокий хвост, нехарактерно для себя улыбнулся.

— А что, неплохая идея, — ответил он, с наслаждением наблюдая, как у Сакаты отвалилась челюсть. — Только в следующий раз убедись, что я тоже под мантией. А то что бы решили остальные, если б зашли в спальню и заметили меня в таком виде?

— Они бы подумали, что ты, наконец, излечился от своей не-могу-подрочить-болезни, и порадовались бы за тебя, — пожал плечами Саката, вслед за Хиджикатой направляясь к лестнице.

— Да ну, конечно! Они, похоже, думают, что мы с тобой давным-давно трахаемся.

— Хоть в чьих-то фантазиях мы трахаемся… — удрученно вздохнул Саката.

***

— Джимми, у меня есть очень важный вопрос, спрашиваю тебя как эксперта, — голос Сакаты был серьезен и едва слышен, хотя стены Хогвартса они уже покинули, и соблюдать тишину больше не было нужды.

— О чем, босс? — вторя его интонациям, напряженно спросил Ямазаки.

Саката выдержал театральную паузу и драматично спросил:

— Куда ты собрался присунуть русалке?

— Эээ?! — Ямазаки так густо покраснел, что перемена цвета его лица была заметна даже под тенью мантии-невидимки. — Я вовсе не за этим туда иду!

— То есть ты учил мермиш и становился анимагом… не для этого?! — Саката резко остановился, и мантия заелозила по трем макушкам, опасно приоткрывая на обзор ноги нарушителей. Хиджиката цыкнул и дернул его за локоть ближе к себе, пригрозив взглядом.

— Конечно не для этого! — горячо возразил Ямазаки, когда они продолжили идти. — Меня ведет более глубокое чувство! С тех пор, как прекрасная Тама вытащила меня из озера, когда я почти захлебнулся, я не могу забыть ее волшебный лик… — его голос стал настолько мечтательным и влюбленным, что Хиджикату затошнило. — Ах, Тама! Если б вы смогли увидеть ее хотя бы раз, то ослепли бы от ее красоты! Ваши глаза просто перестали бы замечать что-либо еще, потому что ничего чудеснее не существует на свете! Среди других представительниц селки ей нет равных! Ее добрый взгляд, ее заботливые руки, ее…

— Да-да, — заскучав, оборвал его Саката. — Конечно, у тебя платоническая любовь и все такое, мы поняли. Но неужели ты не изучал вопрос в рамках русалочьей биологии? Ты же все о них знаешь, а мне просто любопытно!

— Завязывай со своими пошлостями, а то конфискую твою мантию-невидимку, —

пригрозил Хиджиката.

— Вот поэтому я и не хотел тебе о ней рассказывать! — рассердился Саката. — Только все дела мне усложняешь! Например, если б ты тогда не поперся с нами искать того, кто подбрасывает записки Оцу, я бы раскусил преступника в два счета!

— Так ты поэтому твердил про оборотное зелье?! Просто хотел отвязаться от меня и тайком пробраться в спальни девчонок из Пуффендуя и Слизерина?!

— Чего я там не видел… — проворчал он, и Хиджикату так резко осенило, что он чуть не споткнулся и не покатился кубарем по продавленным, заросшим мхом ступеням вниз по склону.

— Погоди… ты что, был там уже что ли?! А какого хрена ты тогда летал на метле у окон женских спален Гриффиндора и Когтеврана?!

— К нашим хрен попадешь, там лестница сразу сбрасывает, даже в мантии-невидимке, — досадливо отозвался Саката, словно отличник, заваливший важный тест. — А у когтевранцев с этими загадками столько гемора! И не проскочишь ни с кем, главное…

— …ты гребаный извращенец, ты в курсе?

— Не желаю слышать это от человека, который сам же и надоумил меня на секс с русалками!

— Не было такого! — рассвирепел Хиджиката. — Я имел ввиду, что ты настолько изобретателен в своей испорченности, что даже русалку найдешь куда трахнуть!

— Ну так что, Джимми? — проигнорировал его Саката, обратившись ко второму товарищу. — Просветишь?

Он молча выжидал, и несколько секунд они слушали только то, как мокрая земля чавкала под подошвами.

— Ну, русалки двуполые, — неловко начал Ямазаки. — И в целом, их репродуктивная система не слишком отличается от нашей. Если верить энциклопедиям, внешние половые органы русалок-женщин похожи на человеческие, только прикрыты кожными складками, чтобы защитить их от постоянного попадания воды. Они располагаются внизу живота и…

— Ямазаки. Заткнись. Не то мигом вылетишь отсюда.

— Джимми. Не слушай его. Продолжай. И чего, человеческий член туда влезет?

— Ну, вообще вроде как должен. Бывали случаи, когда…

— Так, все! Я предупреждал! — Хиджиката уцепился за мантию и локтями вытолкнул из-под нее друзей.

— Нет, нас же отчислят! — Ямазаки в панике завертел головой, взмолившись в воздух вокруг себя. — Извини, Хиджиката! Я больше не буду! Пожалуйста, впусти нас обратно!

— Ах ты… — Саката прыгнул на то место, где они остановились секунду назад, но Хиджиката уже отскочил в сторону и бесшумно отступил на пару шагов. — Где ты, ворюга?! — он заозирался, бессильно тряся кулаками. — И ты еще собрался стать мракоборцем?! Правильно этот Ято сказал! Все вы с терновыми палочками — будущие жители Азкабана! Мантию украл, сигареты бабкины украл, невинность мою украл…

— Да нахрен мне не сдалась твоя невинность! — не выдержал Хиджиката, и Саката тут же воспользовался этим: молниеносно ринулся на голос и повалил друга на землю.

— Тебе еще сто лет тренироваться, прежде чем суметь обворовать меня! — триумфально заявил Саката, сидя сверху на Хиджикате и стаскивая с него мантию-невидимку.

— Нашел, чем гордиться, придурок!

— Прекращайте вы оба! Нас же заметят! — подбежал к ним перепуганный Ямазаки.

Хиджиката рывком кувыркнулся на бок, подминая под собой зазевавшегося Сакату.

— Уже не заметят, — сказал он, взглянув на растущий на холме величественный фасад замка. — Мы достаточно далеко ушли.

Хиджиката поднялся, отряхнул испачканные джинсы и протянул Сакате руку. Тот состроил обиженную гримасу, но все же ухватился за его ладонь, наградив напоследок недовольным я-тебе-это-еще-припомню-взглядом.

Несколько минут они шли по заросшим цветущими кустарниками склонам в блаженной тишине, но вскоре Саката заскучал.

— Эй, Джимми! Я тут вспомнил, ты же анимаг теперь. И что же, ты станешь нырять к ней в своем животном обличье?

— Конечно, а что такое? — растерянно отозвался Ямазаки.

— Ты на себя в зеркало смотрел в этом виде? — Саката покачал головой, всем своим видом изображая полную безнадегу. — Такую образину еще стоит поискать. Селки тоже не красавицы, конечно, но по сравнению с тобой даже местный гигантский кальмар выглядит как номинант конкурса «мисс Черное озеро».

— Эээ, думаешь, я не понравлюсь Таме?! — судя по голосу, Ямазаки даже в голову это не приходило.

— Если только она не мечтает стать героиней хентая с тентаклями.

— Ну… — послышался неуверенный ответ. — Я все же думаю, что Тама не придаст этому большого значения и у меня появится шанс…

— Но ты же придал этому значение, так? — подло заметил Саката. — Когда ты рассказывал о своей русалке, то говорил исключительно о ее красоте. Чем она хуже тебя?

Ямазаки удрученно замолчал, и Хиджикате стало его жаль.

— У водяного народа могут быть свои представления о прекрасном, отличные от наших, — отозвался он. — Даже среди людей далеко не все зациклены на внешнем виде партнера…

— Сказал первый красавец Хогвартса, — перебил его Саката.

— Это лишь твое мнение, — не поддался Хиджиката на его пассивно-агрессивный флирт. — Красота субъективна, знаешь ли.

— Какая чушь! — Саката театрально закатил глаза. — Думаешь, девчонки подбрасывают тебе приворотные зелья потому, что обожают зануд-холериков? Или вредных зубрил? В первую и во вторую очередь их привлекает твоя внешность!

— Знаешь, если б ты не вел себя как конченый извращенец и не летал на метле у окон женских спален, то наверняка тоже пользовался бы популярностью!

— Ооо, — Саката гадко улыбнулся. — Что я слышу? Так ты считаешь меня красивым?

— Мы пришли, — вместо ответа холодно констатировал Хиджиката и первым побежал вниз по пологому берегу.

Черное озеро раскинулось перед ними как второе небо, обрубленное лишь тонкими изгибами едва видимых холмов на противоположной стороне.

Когда Хиджиката увидел его впервые — в одиннадцать лет, когда он вместе с другими первокурсниками подбирался к пугающей громаде замка в утлой лодчонке — то испытывал восторженный ужас и трепет. Шпили Хогвартса в тот поздний вечер врезались в затянутое непроглядной чернотой небо, сияли бесчисленными звездами окон, а обступавшая лодку со всех сторон вода казалась темной и густой, словно расплавленный обсидиан. К тому моменту Хиджиката уже слышал от брата, какие пугающие твари обитают в этом озере, и даже местные русалки, приспособившиеся к суровой жизни в северных водах, вовсе не похожи на прекрасных сирен из сказок. И в каждом шорохе весла ему слышался зловещий шепот…

Но когда он увидел Черное озеро в ясную погоду, то подумал: сочинивший это название видел окружающий мир так же туманно, как Хиджиката — свое будущее в кофейной гуще на уроках прорицания. Каким же слепцом и неизлечимым трусом надо было быть, чтобы назвать «черной» эту стеклянную зеленоватую голубизну, искрящуюся ослепительными бликами! Под родниковой чистотой утопала разноцветная береговая галька, и дно было видно, покуда хватало взгляда. Зеркальная водная гладь была ярче самого неба, и даже Хиджиката, который изо всех сил пытался вытравить из памяти гнетущие события, связанные с Черным озером, не мог налюбоваться этим пейзажем.

Да, Ямазаки выбрал идеальное место и время, чтобы объединиться с возлюбленной! Здесь и сейчас даже самый косноязычный скромняга может стать вдохновенным поэтом!

— Красота… глаз не отвести! — выдохнул Саката, поравнявшись с Хиджикатой, и, бросив на него игривый взгляд, обернулся. — Вперед, Джимми! Пришел твой звездный час! Превращайся в эту свою страхолюдину и дерзай!

Ответом была тишина, и Хиджиката обернулся. Ямазаки, уставившись в землю, ковырял носком камешек и, казалось, никуда не спешил.

— Что случилось? — спросил Саката. — Стесняешься при нас, что ли?

Ямазаки повертел головой и нервно обхватил себя за плечи, будто замерз:

— Не в этом дело, просто… когда мы виделись с Тамой в последний раз, я пообещал ей, что вернусь, когда озеро сцепит первым льдом…

Хиджиката и Саката недоуменно заморгали, не понимая сути проблемы и ожидая дальнейших объяснений.

— Ну, это же в конце октября было, — взгляд Ямазаки забегал, а на губы напала неуверенная полуулыбка. — Я был так вдохновлен той встречей, что решил: дав Таме такое обещание, я замотивирую себя стать анимагом как можно скорее…

— Но это же просто нереально было сделать, — возразил Хиджиката. — Один только лист мандрагоры нужно носить во рту целый месяц. Ты и так справился удивительно быстро, многие идут к такому годами.

— Понимаю, это глупо было, — Ямазаки нервно засмеялся. — Первая гроза только в декабре наступила, а без нее зелье не приготовить… Ну и потом мой образ оказался неподходящим, чтобы плавать в холодной воде, вот и пришлось весны ждать...

— Хорош ныть! — Саката сложил руки на груди. — То, что тебе достался водный зверь — это уже фантастическая удача. И благодари судьбу, что ты в спешке ничего не запорол, иначе мутировал бы в еще большее чудовище, чем то, что у тебя вышло!

— Ты прав, прав, конечно! — быстро закивал Ямазаки. — Но я же дал обещание… мне казалось, что это так романтично…

— Идиот, — констатировал Хиджиката и повернулся к Сакате. — И ты идиот! Разве не ты устроил им свидание, на котором он наобещал всю эту хрень? Почему не предостерег этого влюбленного кретина?

— Сам идиот! — бросил в ответ Саката. — Они же на мермише тогда говорили! Думаешь, я хоть слово понял?!

— А разве нет, мистер-глаза-дохлой-рыбы? — не удержался от колкости Хиджиката.

— Ты настолько мечтаешь о сексе с русалкой, что и меня к водному народу пытаешься приплести?! Признайся, тебе же русалка привиделась в твоем влажном сне?!

— Это ночной кошмар был! Кошмар! Сколько раз говорить?! И не мечтаю я о сексе с русалкой! Как твой закрученный кудрями мозг вообще сделал такой извращенный вывод?!

— Ты сам об этом упомянул сегодня! То русалку трахнуть хочешь, то на призраков у тебя встает! Гребаный ксенофил!

— Это я ксенофил?! Не ты ли несколько минут назад во всех подробностях расспрашивал про русалочьи дырки?!

— Я просто ребенок, изучающий мир вокруг! И я пытаюсь помочь клиенту!

— Вот и думай тогда, как теперь быть!

— Да ерунда это все! — махнул рукой Саката. — Джимми уже через столько всего прошел, чтобы с ней объединиться! Неужели она откажет ему из-за такой чуши?!

— Ты же сам говорил, что он — анимаг-страхолюдина! — напомнил Хиджиката. — А теперь он еще и на свидание на полгода опоздал! Теперь ему нужно собрать все семь драконьих яиц, чтобы его склизкое желание сбылось!

Они замолчали и взглянули на Ямазаки. Тот, услышав их обсуждение, совсем расстроился и теперь растерянно пятился дальше от берега.

— Тогда, наверное… я следующей осени подожду… попробую вернуться с первыми заморозками…

Он выглядел таким потерянным и несчастным, что у Хиджикаты сжалось сердце. Даже он мог понять, что еще полгода ожидания сведут Ямазаки с ума.

— Не смей раскисать, раз обратился за помощью к мастеру! — сурово сказал Саката. — Обещание нужно выполнить, но ждать для этого поздней осени совсем необязательно. Мы же волшебники, забыл?

Хиджиката взглянул на него — и в тот же миг осознал, что нужно делать.

— Любовь — это иллюзия, — сказал он. — А разве маги — не главные иллюзионисты этого мира?

Они с Сакатой повернулись лицами к озеру и, не сговариваясь, достали волшебные палочки.

— Глациус! — в один голос выкрикнули они, синхронно рисуя в воздухе витиеватые линии. Две голубые искры выпорхнули из кончиков волшебных палочек, потоки магии слились в один и взорвали водное зеркало на тысячи бликующих кристаллов. Гладь озера взволнованно зашевелилась, затрещала шутихой — и от берега к темнеющей дали помчалась длинная ледяная тропа.

— Ну вот, озеро сцепило первым льдом, пусть и немного не по расписанию, — Хиджиката обернулся к обомлевшему Ямазаки. — Больше у тебя не осталось мнительных причин и дальше бояться сделать то, чего ты желаешь?

— Не ссы, Джимми! — воодушевленно добавил Саката. — Ты же гриффиндорец! Наш девиз — «слабоумие и отвага»!

— «Храбрость, честность, благородство», вообще-то! — накинулся на него Хиджиката. — Хотя с тех пор, как шляпа-маразматичка распределила к нам тебя, девиз как-то переписался сам собой.

— Ну ты же пришел сюда, нарушив правило по своей воле, староста «честных и благородных»! — заметил Саката.

— Я здесь, чтобы проконтролировать вас! Чтобы вы проблем не наворотили, придурки!

— Значит, ты пришёл сюда ради меня? — Саката нелепо заморгал, взмахами пушистых ресниц переворачивая смысл фразы с ног на голову.

В ответ Хиджиката раздраженно цыкнул, а затем подошел к Ямазаки и влепил ему напутственного пинка.

Тот неуверенно шагнул на ледяное полотно, несколько раз опасливо ударил по нему ногой впереди себя — твердая поверхность не треснула — и двинулся по тропе. Саката и Хиджиката молчаливым конвоем пошли следом, отрезая ему путь к отступлению.

Вся троица остановилась у неровного ледяного обрыва. Вода лизала блестящую на солнце белую корку, за которой виднелась прозрачная бездонная синева. Ямазаки медлил — то ли собирался с духом, то ли продолжал сомневаться.

— Слыхал, что бывает, если долго смотреть в бездну? — прервал затянувшееся молчание Саката и положил руку на плечо Ямазаки. — Вперед. Если через полчаса ты не вылезешь оттуда в слезах, завтра на рассвете буду ждать тебя на берегу, как и договаривались.

— Не знаю, как и благодарить вас… — тихо сказал Ямазаки.

— Подумаешь об этом после, — перебил Саката. — Чем больше ты теряешь здесь времени, тем меньше его останется на то, чтобы всматриваться в глаза своей ненаглядной.

Ямазаки втянул голову в плечи, а затем не оборачиваясь прямо в одежде сиганул в воду. Синяя гладь впустила его внутрь, всплеснув вверх нервными брызгами, повозмущалась рябью на воде — и бесшовно затянулась. Некоторое время ничего не происходило, и Хиджиката уже заволновался, что студент его факультета благополучно утопился, но тут вдалеке из озера показалось гигантское щупальце, взмахнуло в воздухе на прощание и погрузилось обратно.

— Дело сделано, — с чувством выполненного долга произнес Саката и взглянул на Хиджикату. — На этот раз ты хорошо поработал, стажер! Может, когда-нибудь ты станешь настоящим мастером!

Хиджиката не глядя замахнулся, чтобы отвесить Сакате затрещину, но тот увернулся, схватил его за запястье и притянул к себе, ухватив свободной рукой за талию.

— Какого… — начал было Хиджиката, но наткнулся взглядом на полыхающие лукавым задором глаза и сам неосознанно потянулся навстречу.

Их губы встретились, слились в едином порыве, языки привычно соприкоснулись, руки свились в крепкие захваты, из которых ни один не хотел вырваться. Пока они вплетались друг в друга, стоя на краю заколдованной ледяной тропы, весеннее солнце целовало их макушки, а теплый ветер ласкал горячие щеки. Что-то волшебное было во всем этом действе, завораживающее сильнее любовного эликсира.

Что-то настоящее.

Хиджиката чувствовал это во всем: в стоячем, заблудившемся в воздухе запахе клубники, в приторном привкусе шоколадного пудинга на языке, в упруго пружинящих кудрях под пальцами. Когда он приоткрывал глаза, то видел мелко подрагивающий белый пух ресниц. И даже чмокающий влажный звук поцелуя, который обычно так неловко было слышать в темных закутках Хогвартса, чудесным образом видоизменялся в нечто чарующее, будоражащее, словно Саката вливал в его губы какой-то неведомый дурманящий яд, который атаковал все органы чувств разом. И лишь метроном в голове непреклонно и безжалостно отсчитывал секунды. Он едва добрался до девяти, как Саката разорвал поцелуй так резко, что Хиджиката продолжил тянуться к нему по инерции, но, не найдя встречного движения, недоуменно отпрянул.

Саката внимательно всмотрелся в его лицо, поджал губы, а затем — взял Хиджикату за руку и прижал к своей груди его ладонь. Под ней часто-часто колотилось сердце.

— Это — не иллюзия, — серьезно сказал Саката и, развернувшись на пятке, направился к берегу. Но осмыслить толком его действия и слова Хиджиката не успел. Сразу же после всей этой изобилующей чувственностью и пафосом сцены Саката прошел несколько шагов — и поскользнулся на ровном месте. Нелепо помахав руками в воздухе, он проехался по льду и бухнулся спиной в воду, подняв фонтан брызг.

От неожиданности Хиджиката расхохотался в голос. Сгибаясь пополам от смеха и держась за бока, он подошел к краю ледяного помоста, прямо к тому месту, куда рухнул Саката, на ходу подбирая наиболее подходящую колкую фразу, которую он выдаст, когда кучерявая голова покажется над поверхностью воды. Но шли секунды — а ее все не было видно. Лишь маленькие пузырьки всплывали и лопались из центра, вокруг которого все еще исходили ровные круги. И только когда исчезли и они, Хиджикату вдруг как обухом по голове ударили.

«Я же плавать не умею, забыл?»

Рывками сбросив обувь с ног и матерясь на все лады, он набрал грудью воздух и — нырнул в озеро.

Вода оказалась холодной, куда холоднее, чем он ожидал: она моментально набросилась на тело вьюгой тонких иголок. Первые долгие секунды Хиджиката ничего не понимал от шока — лишь усилием воли слепо греб вниз, ко дну. Он даже успел запаниковать, подумав, что кто-то хватает его за ноги, но быстро понял, что это просто мокрые штанины липнут к коже голеней и отцепляются от нее при каждом резком движении.

Вскоре тело адаптировалось к сдавливающему холоду, и он смог разлепить веки и оглядеться. Прозрачная вода озера, освещенная ярким солнцем у поверхности, отлично просматривалась на несколько метров вглубь, но дно тонуло в почти непроглядной черноте. Хиджиката завидел колышущиеся в глубине белые пряди и радостно поплыл к ним, но это оказались лишь тонкие щупальца морского полипа.

«Черт! Черт! Где же ты?!» — думал Хиджиката, в ужасе озираясь по сторонам. Воздух в легких неумолимо кончался, а Сакаты нигде не было видно.

И тут вода вокруг забурлила, мерзко и скрипуче запищала — и Хиджиката очутился в водовороте, атакующем его со всех сторон, словно стая пираний. Он слепо отбивался руками внутри этого взбесившегося пространства, рефлекторно защищая лицо. И только ухватив одну из тварюг за длинный хрусткий палец, услышал истошный визг и понял: «Ну, конечно! Это гриндилоу!». Продолжая отмахиваться от укусов злобных водяных чертиков, Хиджиката выхватил палочку из-за пояса и мысленно произнес заклинание: «Релашио!». Вода сверкнула желтым и закипела. Раскрасневшиеся гриндилоу визжа бросились врассыпную, несколько зеленых телец зависли в воде в беспамятстве.

«Надо всплывать, не то скоро захлебнусь!» — сигнальной ракетой пролетела в голове мысль. И в этот момент у самого дна он заметил колыхание белой ткани. Тело само нырнуло ей навстречу, словно к глотку воздуха. Хиджиката и сам не знал, что умел плавать так быстро, но один взгляд на знакомую мантию придавал ему сил преодолевать сопротивление воды. Он двигался к цели мощными рывками и молился всем богам, в которых не верил, о том, чтобы его рука не ухватила пустую, зацепившуюся за коралл мантию. Эта мысль пугала его куда сильнее вероятности захлебнуться и остаться на дне кормом для гриндилоу. Последний рывок — и Хиджиката коснулся заветной белой ткани. Пальцы ощутили под ней что-то твердое и теплое, и в груди все сжалось от радости. А затем — от нехватки воздуха. Он подхватил Сакату за талию, притянул к себе и оттолкнулся ногами от дна. Но вопреки его ожиданиям, путь наверх оказался куда тяжелее уже пройденного: последние капли энергии были потрачены на быстрое погружение, к тому же для гребков у него осталась лишь одна рука, а вес Сакаты тянул вниз. Манящие солнечные блики на поверхности казались такими близкими, но водная толща неумолимо давила на него сверху, не выпускала из своих темных смертоносных объятий. Хиджиката выбивался из сил, но почти не продвигался вперед, барахтаясь на месте.

«Это конец! Мы умрем здесь, оба!» — в ужасе осознал он, как вдруг что-то цепко ухватило его за тянущуюся к солнцу руку и быстро потянуло наверх. Сквозь вспенивающуюся воду он едва сумел разглядеть гладкий, покрытый мелкими чешуйками хвост с тонкими отростками плавников, а выше — толстую косу зеленых волос. Всего несколько мгновений — и он почувствовал, как его макушка пробила водное зеркало, и воздух набросился на лицо холодом. Пьянящий вдох с хрипом ворвался в легкие, отгоняя ощущение близкой смерти. Хиджиката ошалело огляделся по сторонам: берег был неизмеримо далеко, а сотворенные ими ледяные мостки, нагретые весенним солнцем и не поддерживаемые магией своих создателей, уже начали крошиться, раскалываться на маленькие айсберги. Выбора не оставалось, и Хиджиката погреб к берегу, под дополнительным весом то и дело погружаясь под воду. Он пытался плыть и одновременно держать голову Сакаты над водой — и то, и другое получалось плохо, шансов добраться до берега вместе почти не было. Русалка вытянула их на поверхность, однако смерть привязанным к ногам якорем продолжала тянуть их ко дну.

— Помогите! — в отчаянии крикнул Хиджиката, но пустой берег отозвался бессердечным молчанием. В голове вспышками мелькали заклинания, которые могли бы их спасти, но усталость и паника разгоняли их, не позволяя достичь разума.

И вдруг Хиджиката почувствовал, как что-то скользкое и твердое обернулось вокруг пояса. Он вскрикнул и заколотил свободной рукой по щупальцу, тянущему его под воду, но с таким же успехом мог стучать по бетонной стене. Он мертвой хваткой вцепился в Сакату, однако второе щупальце с силой оттащило безвольное тело, вырывая его из рук Хиджикаты.

— Нет! Отпусти его! — в панике заорал он, продолжая тянуться к Сакате, но тут их обоих дернуло вверх, оторвало от поверхности воды и быстро понесло к берегу. «Оно разве не хочет утопить нас? — одурело подумал Хиджиката и только тогда понял: — Это Ямазаки?!».

Призрачно далекий берег мигом оказался совсем рядом, и их выбросило на твердую каменную отмель. Острые грани гальки больно оцарапали ладони и лицо, и Хиджиката, шипя и отдуваясь, приподнялся на локтях. Ошарашенно завертел головой: «Саката! Где Саката?!». Тот обнаружился в паре метров распластавшимся на берегу лицом вниз. Хиджиката подскочил к нему на заплетающихся отяжелевших ногах, развернул на спину. Покрытое царапинами и мокрым песком, белое, как рыбье брюшко, лицо обмякло, ни один мускул на нем не шевелился.

Саката не дышал.

— Нет! — вскрикнул Хиджиката. Делать искусственное дыхание он не умел, поэтому принялся повторять то, что видел в фильмах про пляжных спасателей. Зажать нос, приоткрыть рот и с силой вдохнуть несколько раз. Затем сильными толчками надавить на грудь. Повторить снова. И снова. И снова. Давай же! Дыши! Ну же! Я сделаю что угодно, только дыши! Я больше никогда не буду орать на тебя! И дразнить тебя, и обзывать! И заставлять учиться, когда не хочешь! И отталкивать не буду! Исполню любую твою прихоть! Буду целовать, пока не станешь умолять остановиться… Сделаю все, что пожелаешь — только дыши! Просто дыши… Дыши, сволочь! Ты тоже решил оставить меня?! Собрался бросить одного, как и все, кого я любил?! Чтоб тебя!!

Переполненный бессильной злобой Хиджиката со всей дури ударил кулаком по неподвижной груди — и тело Сакаты подкинулось в судороге, а изо рта хлынул поток. Он кувыркнулся на бок, спазматически выталкивая затопившую легкие воду и громко кашляя. Хиджиката, затаив дыхание, недоверчиво смотрел на него, а затем обессиленно упал на землю рядом, пряча лицо в ладонях. От облегчения из груди рвались рыдания, и он, не привыкший плакать, маскировал их истерическими смешками.

Следующие пару минут он пытался успокоиться: всматривался в небо, расплывшееся мутью в глазах, и слушал, как Саката заново учится дышать: сперва надрывно и жадно, затем тише и ровнее с каждой секундой. В этот момент Хиджиката был так благодарен судьбе за то, что пощадила их обоих (Сакату — уберегла от смерти, а его самого — от ужасной участи вновь стоять у могилы и чувствовать, как под ней гниет какая-то жизненно важная часть души), что хотел повернуться, крепко обхватить руками мокрое дрожащее тело и зарыться лицом в сырые потяжелевшие кудри. Но не успел он воплотить в жизнь свой порыв, как услышал охрипший от кашля голос:

— Смотри… кажется, у нас получилось…

Хиджиката недоуменно моргнул, затем приподнялся на локтях и всмотрелся туда, куда был направлен изможденный, но счастливый взгляд Сакаты. В нескольких метрах от берега над водной гладью куполом вырастала синеватая бугристая осьминожья голова с парой выпучившихся раскосых глаз. Его глянцевая кожа так бликовала на солнце, что Хиджиката не сразу заметил русалку: она высунулась из воды по пояс и полулежала на голове анимага, доверительно сложив на ней руки. Они были достаточно близко, чтобы разглядеть лицо русалки — удивительно стройные для селки черты, напоминавшие человеческие. Большие круглые глаза цвета корицы были устремлены к берегу, а во взгляде читалось беспокойство.

— Похоже, наше маленькое шоу помогло им сблизиться… — Саката спокойно улыбался, словно это не он несколько минут назад едва разминулся со смертью. — Если эта русалка выручила когда-то Джимми, то у нее доброе сердце и она склонна помогать людям. Они же спасли нас, верно?

Хиджиката переводил взгляд с Сакаты на водяную парочку и чувствовал, как гнев побулькивающим ядом расползается по телу, отравляя радость чудесного спасения. Неужели это первое, о чем подумал Саката после всего произошедшего? Неужели выполнить заказ для него важнее всего? Неужели он не ценит свою жизнь ни на кнат? Неужели он смотрит таким счастливым взглядом на чужую больную любовь, на глупую романтику, в полном безразличии к тому ужасу, который только что испытал Хиджиката, думая, что не сумел уберечь его?!

— Спасли… — прохрипел он, тяжело поднимаясь и переступая непослушными ногами. — Спасли, спрашиваешь?! — казалось, тело весило целую тонну, но ярость уже вовсю полыхала внутри, двигателем внутреннего сгорания толкала вперед. — Это из-за них ты чуть не сдох у меня на руках!

Хиджиката схватил с земли камень и в бешенстве швырнул его в сторону парочки. Осьминог и русалка ловко отскочили в стороны и юркнули под воду.

— Ямазакииии!! — во все горло заорал Хиджиката, молотя кулаками воздух. — Вернешься в Хогвартс — я тебе все щупальца повыдергиваю, сволочь!!

— Да ладно тебе, — равнодушно отозвался Саката, когда эхо крика умолкло в глубине холмов. — Никто же не погиб.

Ярость, не добравшись до цели, моментально переметнулась на удобно оказавшегося рядом Сакату и к тому же кратно усилилась его безучастным тоном.

— Заткнись! — набросился на него с пинками Хиджиката.

— Ай! Ауч! Больно! Прекрати! — взвизгнул Саката, слабо отбиваясь.

— Радуйся, что можешь чувствовать хоть что-то, придурок!

— Да что на тебя нашло?! — Саката схватил Хиджикату за щиколотку, останавливая очередной удар, и обиженно посмотрел на него снизу вверх. — Чего ты так взбесился?!

— Имею право! Я еле откачал тебя, кретин! Ты хоть представляешь, чего мне стоило вытащить тебя?! И ты еще смеешь беспокоиться о том, присунет ли Ямазаки русалке?! Тебя только эта чушь волнует?!

— Ты… откачал меня? Ты имеешь ввиду… — Саката осторожно коснулся губ, и в его взгляд просочилось осознание. — Так мне не показалось… Я что, не дышал? И ты спас меня?

Хиджиката всмотрелся в багряные, по-детски искренние глаза и сжал кулаки от досады.

— Можешь и дальше пытаться погибнуть, помогая другим в их идиотской любви! А с меня хватит! — он развернулся и широкими шагами, едва не падая, двинулся вглубь леса.

— Хиджиката! Подожди! Ну ты чего?! — раздавалось позади, но лишь сильнее подталкивало в спину. Не хватало еще, чтобы Саката увидел, как сильно вся эта ситуация его задела на самом деле.

Запретный лес принял Хиджикату в свои объятия, как родного: задышал влажной прохладой в такт его шагам, отозвался на распирающие эмоции шумом темно- зеленых крон. Хиджиката шлепал грязными босыми ногами по стылой земле, ступни то и дело приятно пружинили на мшистом ковре или, наоборот, отзывались болью, когда в них впивался острый изгиб какого-нибудь корня. В такие моменты Хиджиката рассыпался в ругательствах, бил кулаком по стволу атаковавшего его дерева — и еще сильнее ускорял шаг. Злость не отступала ни на миг, шла по пятам. От нее начинало сжимать виски терновыми иглами. Хиджиката скрипнул зубами, с трудом распутал слипшийся мокрый хвост, в омерзении отбросив в сторону отсыревшую резинку, на ощупь напомнившую дождевого червя из лужи, и поелозил пальцами по голове. Волосы влажно облепили шею и плечи, завесили лоб — и только в этот момент Хиджиката почувствовал, что замерз. Сырые джинсы приклеились к ногам холодной змеиной кожей, ветер задувал под влажные рукава рубашки, а голые ступни начинало покалывать, словно он был обернувшейся человеком русалкой из старой сказки, которую ему читала мама, лежа на больничной койке.

«Почему она стольким захотела пожертвовать ради какого-то там принца? Отдать свой голос злой колдунье, чувствовать боль при каждом шаге, жизнью рисковать… У нее же был целый океан! Он гораздо больше суши, нам в школе говорили!» — недоумевал он, будучи ребенком.

«Не ради принца, а ради бессмертной души, — отвечала мама, ласково гладя его по щеке. — Если люди не тонут, то могут жить вечно, и она хотела также. Понимаешь? Русалки превращаются в морскую пену, когда приходит их срок. А мы, люди, никогда не умираем насовсем, мы просто оставляем здесь свое тело и возносимся на небо».

«Значит, и ты не умрешь? Никогда-никогда?» — спрашивал маленький Хиджиката, забираясь коленями на больничную кровать.

«Конечно нет, глупыш!» — смеялась мама, принимая его в слабые объятия. От ее руки, словно продолжение вены, тянулась трубка капельницы…

«Как же, никогда! — подумал Хиджиката, пиная босой ногой куст, оказавшийся на его пути. — Что за чушь! Когда человек уходит, это насовсем! Повидал я призраков в Хогвартсе — что-то не спешат они в рай к вечному блаженству! Потому что нет его, рая этого! Либо могильные черви, либо крематорий, либо вечно существуй бесполезной безрадостной жизнью привидения, смотри, как умирают твои близкие один за другим… Черт его знает, что из этого хуже! Бессмертная душа, тьфу! Уж мне ли не знать, насколько смертен человек! Даже если он — волшебник! Причем часто смерть приходит рано и неожиданно! А Саката так просто рискует своей жизнью ради какой-то чуши! Он хоть понимает, что… он хоть что-нибудь вообще понимает?!»

Хиджиката зябко поеживался, дрожа всем телом, но холод действовал на него отрезвляюще, не позволял окончательно утонуть в снедающем душу гневе, поэтому он не спешил высушивать одежду заклинанием. Его бесило поведение Сакаты, но еще сильнее бесило то, что его это так бесило. В этом чувствовалось что-то иррациональное и малодушное, вызывающее презрение к самому себе. Очень хотелось стать взрослым, с сильным телом и очерствевшей душой. Перестать привязываться к людям, терять их легко и мимолетно, словно упустив нужный поезд: этот ушел, но придет следующий, так что и переживать нечего. Хотелось перестать ощущать себя человеком со снятой кожей, для которого каждая обида — игла. Ведь это как-то проходит само собой, верно? Возраст закаляет, как ни крути? Не будет же он в двадцать, в тридцать, в сорок лет точно так же чувствовать себя маленьким, а чувства — очень большими, поглощающими, окутывающими с головы до ног?

В этот момент по его мокрой макушке что-то заерзало, сминая влажные волосы. Хиджиката дернулся от неожиданности, но взгляд уже заволокло мутной полупрозрачной занавесью, а плечо тесно стиснула чужая холодная ладонь, противно прижимая к коже ткань мокрой рубашки.

— Вот ведь втопил! — проворчал Саката, шумно и быстро дыша ему в ухо. — Еле нагнал тебя!

Хиджиката собрался было его оттолкнуть, но цепкие пальцы сжали лишь сильнее.

— Хочешь, чтобы тебя увидели? Хочешь снова попасть в кабинет директора? — настойчивый голос пробился сквозь пелену злобы и коснулся разума.

Хиджиката поднял взгляд и только сейчас заметил, что успел почти добраться до Хогвартса: впереди уже маячили поросшие мхом ступени на склоне, ведущие к парадному входу. Пришлось сжать зубы и молча идти вперед. Саката шел рядом, точно такой же продрогший, но его живое тело источало тепло, из-за которого все внутри предательски таяло, растапливая гнев. Чтобы превозмочь эти приятные ощущения, Хиджиката принялся мысленно считать шаги. Мягкая земля сменилась холодом каменной лестницы, затем гладкостью пола внутреннего двора. Незаметными призраками они прошли мимо веселящихся учеников.

И вот — двери замка. Хиджиката опустил взгляд, наблюдая, как четыре ноги слаженно перешагивают порог, словно движутся в такт играющему в их головах маршу. Но никакой музыки не было — только босые ступни Хиджикаты шлепали по полу, а в размокших ботинках Сакаты чавкала вода.

Они юркнули в ближайший из сотен закоулков Хогвартса и только тогда стащили с себя мантию-невидимку. Хиджиката тут же развернулся и хотел было рвануть наверх — к согревающей пене в гостеприимной ванной старост, к чистой сухой одежде, к какой-нибудь захватывающей истории, впечатанной в страницы библиотечной книги. Подальше от сегодняшнего дня, подальше от Сакаты, подальше от витающего над головой призрака смерти. Но его успели схватить за запястье и дернуть обратно в тень закутка. Хиджиката раздраженно взглянул на Сакату и вскинул бровь, будто говоря: «Чего тебе еще надо?». Багряные глаза посмотрели без тени усмешки. Предзакатный розоватый луч прокрался из внутреннего двора сквозь тень в узкое высокое окно, насытил теплом бледную кожу с тоненькими полосками вен под ней, придавая ей оттенок крем-брюле.

— Прости, — тихо сказал Саката. — Я не сразу понял. Уж мне ли не знать, каково это — бояться потерять близкого человека. Не так давно у меня было целых три дня, чтобы прочувствовать это как следует.

Хиджиката растерянно моргнул. Это ему тогда показалось, что он очнулся сразу же после того кошмара у Черного озера, а вот Саката не мог быть уверен, что дементоры оставили душу на месте. Неужели он так сильно переживал?

— Мне те три дня показались тремя месяцами, — поделился Саката. — Раны заживали, переломы срастались, а я все ждал, когда ты уже очнешься и отчитаешь меня за какую-нибудь ерунду, как обычно. Сильнее всего я боялся, что ты откроешь глаза и не узнаешь меня, будешь смотреть мертвым взглядом перед собой и молчать… Больше никогда не рассердишься, не наорешь на меня, не будешь реагировать на мои подколы, не взглянешь на меня так насмешливо, будто видишь меня насквозь, будто ты легилимент и умеешь читать мысли… — Саката потупил взгляд и продолжил. — Знаешь, я ведь даже забирался к тебе под одеяло, когда врач уходил, — и, видимо, прочитав что-то на лице Хиджикаты, испуганно округлил глаза и замахал руками. — Н-не пойми неправильно! Я ничего такого не делал!

— Так это тогда у тебя вошло в привычку домогаться до спящих? — не удержался от подначки Хиджиката.

— Я не домогался! — Саката нахмурился и как-то по-детски топнул ногой. — Просто обнимал, слушал, как бьется сердце… ну, поцеловал разок! В сказках от такого очухивались!

— Я на спящую красавицу похож, по-твоему?! — демонстративно сдвинул брови Хиджиката, хотя злость внутри утихала, становилась веселой. Привычный придурочный лепет Сакаты сейчас радовал, возвращал ощущение нормальности.

— Есть немного.

— Что ж, а вот ты для принца слишком нищий, — парировал Хиджиката, наслаждаясь угрюмой физиономией напротив. — И грязный весь, прям как Золушка. К тому же, сегодня как раз ты был тем, кто очнулся от поцелуя, так что принцесса у нас здесь ты.

— Искусственное дыхание не в счет!

— Еще как в счет!

Саката подбоченился и нахохлился, а его высыхающие кудри распушились, как семена одуванчика. Хиджиката прикусил щеку изнутри, чтобы не расхохотаться от его вида.

— Тогда ты должен это знать, принц-дурак! — недовольно сказал Саката. — Твоя принцесса была очень зла на тебя за то, что ты тогда сунулся в авантюру без нее и поэтому чуть не сдох! Так что считай, что мы теперь квиты!

— Я вообще-то Хогвартс спасти пытался, пока ты где-то заливал свои рыбьи зенки! — Хиджиката снова начал злиться. — А ты чуть не отдал жизнь по глупости, потому что поперся помогать Ямазаки с его идиотской любовью!

— Не вижу разницы! — Саката упрямо сложил руки на груди. — И что у тебя за вечные претензии к любви?!

— Потому что из-за нее у людей мозги становятся набекрень! Посмотри на Ямазаки — он ведь всегда был трусоватым незаметным мальчишкой. Такие обычно живут долго и безмятежно, потому что не нарываются на проблемы! Но стоило ему только раз увидеть эту свою русалку — и он рискнул всем, что у него было, чтобы стать анимагом! Лишь для того, чтобы получить возможность быть с ней! А ведь он в спешке мог легко ошибиться и сдохнуть мутантом-недочеловеком! Еще и тебя чуть не угробил, причем дважды!

— Разве это не доказывает, что его любовь — настоящая? Раз она придала ему столько смелости, значит, это то, ради чего стоит жить.

— Это не то, ради чего стоит умирать! — повысил голос Хиджиката и замолчал.

Саката посмотрел на него долгим сочувственным взглядом и как будто невпопад ответил:

— Так ты злишься не на меня и не на Ямазаки. Ты злишься на нее, да?

Фраза прозвучала звонко, как пощечина. Хиджиката отшатнулся, словно от удара, и тут же вязкий кипучий гнев удушливо заполнил легкие. Он схватил Сакату за отворот мокрой мантии и впечатал в стену.

— Что за чушь ты несешь?! — прошипел он.

Но на Сакату это не подействовало. Его проницательный взгляд из-под слипшихся мокрыми пучками белых ресниц бил навылет сквозившей в глазах жалостью. Он осторожно погладил взбугрившееся венами предплечье Хиджикаты и заговорил:

— Ты злишься, что она пошла за тобой и заставила пройти через весь тот ужас. Злишься, потому что она так просто забрала себя у тебя. Злишься, потому что своим эгоистичным поступком из любви она обрекла тебя на вечное самобичевание. Ты не можешь ни простить себя, ни оправдать. Ты так сильно ненавидишь себя за это, что даже твой Патронус больше не приходит… — мягкий голос лился прямо в душу, минуя слух, проникал в подкорку мозга, принуждал все внутри тоскливо сжиматься, будто при медленной прогулке босиком по гвоздям. — Экспекто патронум… значит «ожидаю защитника». Ты больше никого не ждешь. В глубине души ты не веришь, что достоин спасения, именно поэтому он больше не является на твой зов. А магия идет отсюда, — Саката невесомо прикоснулся ладонью к его груди.

Хиджиката опустил ошарашенный взгляд на его пальцы так, будто они проникли под кожу и кости, пробрались к самому сердцу. Взбудораженный разум пытался найти, чем возразить на это пугающе правдивое предположение.

— Тогда, у озера… прямо перед тем, как ты появился, — услышал он свой голос, сухой и шершавый, как наждак. — Я смог вызвать его. Без телесной формы, но… магия лилась из моей палочки. Я в этом уверен. Она словно подпитывала твой Патронус.

— Слияние Патронусов? — удивился Саката. — Разве такое бывает?

— Не знаю, — отозвался Хиджиката, выпуская грязную белую мантию из пальцев. Руки его обессиленно повисли вдоль тела. — Я не знаю, — потеряно повторил он.

Затем на ватных ногах вывернул в коридор, оставляя Сакату одного в густой тени.

— Хиджиката! — зов врезался ему в затылок, заставил остановиться. — Спасибо, что спас меня.

Он вздрогнул и обернулся.

— До Хогвартса мне плевать было на свою жизнь, — продолжил Саката. — Но после знакомства с тобой у меня появилось то, чего я действительно хочу. Появились планы на будущее. И я надеюсь, что ты согласишься принять в них участие.

Хиджиката моргнул, и картинка, появившаяся перед глазами, затмила реальность. Небольшая уютная квартира где-нибудь в Лондоне, совместное приготовление ужина со смешливыми перепалками у плиты, холодильник, забитый майонезом и сладостями, вечера на двоих у камина, едкие обсуждения общих коллег из Министерства Магии, работа в паре, верный путь рука об руку к вершине Мракоборческого центра… Идиллистический образ будущего в голове был слишком хорош для правды, и Саката, словно стремясь подкрепить это подозрение, сказал:

— Прежде чем я умру, я хотя бы раз хотел потраха…

— Мечтай, — холодно перебил его Хиджиката и зашагал прочь.

Босые ступни зашагали по камню, и на каждый шаг приходился выверенный, ровный удар сердца. Мысли ворочались в голове тугим клубком, хотелось ухватить хотя бы одну из них, но сознание вдруг сжалось до игольного ушка: проще было бы пропихнуть Астрономическую башню в кольцо на квиддичном поле.

Хиджиката не понимал толком куда брел, пока не шагнул в широкий проем света, разгоняющего по углам тени коридора. «Внутренний двор», — отрешенно подметил мозг. И в этот момент кто-то с силой ухватил его за вымокшую вязь жилета и толкнуло спиной к стене. Хиджиката едва почувствовал боль и опустил бессмысленный взгляд на разъяренное лицо напавшего.

Окита.

— Не смей смотреть на меня так! — сказал тот непривычно серьезным голосом. И именно эта несостыковка с нормальной реальностью выдернула Хиджикату из странного полузабвенья.

Не найдя, что ответить, он лишь нахмурился и стал ждать продолжения.

— Хватит жертву из себя корчить! Меня это бесит! — выплюнул слова Окита, а его янтарные глаза раскалились от гнева. — Простить себя не можешь?! Что за бред!

«Так вот оно что! Он слышал Сакату со внутреннего двора! — понял Хиджиката. — Как неудачно, что мы встали именно у того окна».

— Подслушивать нехорошо, — ответил он, стараясь звучать как можно безразличнее.

Но тон его голоса взбесил Окиту еще сильнее. Он схватил Хиджикату за грудки, дернул к себе — и со всей дури впечатал лопатками в стену. Боль разозлила и тем самым привела в чувство, рассеяла морок в голове. Теперь Хиджиката видел все более отчетливо: миловидное лицо Окиты раскраснелось, яростно исказилось, словно пыталось как можно меньше походить на сестру. Вопреки обыкновению в его глазах не было и тени глумливости или прохладной усмешки. Хиджиката понял, что впервые за все годы их знакомства Окита сейчас был с ним полностью искренен.

— Ненавидишь себя, значит? — прорычал он. — Не утруждайся. Пока я жив, тебя будет кому ненавидеть. А я планирую прожить гораздо дольше тебя, слышал?! Так что прекращай плевать на ее могилу! И живи нормально! Не ради себя, так хотя бы ради нее!

Напоследок он еще раз толкнул Хиджикату к стене и отпустил. А затем развернулся и быстро пошел по коридору, сжимая кулаки.

«Если даже этот мальчишка решил меня утешать, то мне точно стоит взять дело в свои руки», — подумал Хиджиката, глядя ему вслед. И уверенно кивнул своим мыслям.

***

— Экспекто патронум!

Опять не вышло. Какая это уже попытка за сегодня? Сотая? Сто десятая? Ничего, рано или поздно получится!

— Экспекто патронум! — повторил Хиджиката. Жалкие белые блестки посыпали с кончика палочки и моментально иссякли.

Решимость расцвела, а вот счастливого воспоминания по-прежнему не доставало. Хиджиката перерыл всю свою память, заглянул в каждый ее уголок: первый пойманный квоффл перед воротами Гриффиндора, первая выигранная драка, момент, когда он впервые попробовал майонез… все мимо. Он даже сделал усилие над собой и попытался представить тот вечер, когда Саката признался ему в любви, но и это не сработало. Этот факт одновременно и расстраивал и возвращал Хиджикате самоуважение: он же не какая-нибудь чокнутая влюбленная девица, в самом деле! Хотя на это воспоминание Патронус отозвался чуть больше, чем никак. Саката… возможно, что-то связанное с ним? Может, тот день, когда они вместе сажали Визгоперку? Он так необычно тогда посмотрел…

— Экспекто патронум! — слабая струйка магии скользнула из палочки и растворилась в воздухе.

Мимо. Может, когда они валялись тогда на заснеженном склоне после чудесного спасения?

— Экспекто патронум!

Мимо. Может, когда Саката очнулся от действия приворотного зелья?

— Экспекто патронум!

Мимо. Все мимо. Черт, ну почему он не является на зов?! Хиджиката попытался визуализировать в фантазии свой Патронус. Белый волк — быстрый и сильный, несущийся по воздуху и высекающий слепящие искры из-под матерых лап…

— Экспекто патронум!

«Я жду тебя! Правда, жду! Я взываю к тебе! Явись мне!»

— Экспекто патронум!

Бесполезно.

Уже неделю Хиджиката в одиночку проводил каждый вечер в Выручай-комнате и безрезультатно пытался вернуть себе магического защитника. Сакату он на тренировки не звал: во-первых, тот и так уже помог достаточно, а во-вторых, до СОВ оставался всего месяц. Отосе, видя неуспеваемость своего приемного сына, покачала головой и наконец поняла, что нельзя было вешать его обучение на другого студента. С тех пор, как она взяла все в свои руки, Саката окунулся в мир суровой беспросветной подготовки к экзаменам и стал ныть о своей усталости кратно чаще. Он и вправду выглядел изможденным, так что Хиджиката не хотел отбирать у него драгоценные часы отдыха из-за своей проблемы. К тому же, справиться с Патронусом самому теперь было делом чести.

…может, тот момент, когда он впервые увидел магического защитника Сакаты? Ту великолепную сову на занятиях Цукуе…

— Экспекто патронум!

Тоже не сработало.

Хиджиката вздохнул. На сегодня, пожалуй, хватит. Он вышел в темнеющий коридор, и дверь за ним растворилась в стене. Подбирая в голове новые гипотезы о счастливом воспоминании для завтрашней тренировки, Хиджиката побрел к гостиной Гриффиндора. Но, завернув за угол, он больно столкнулся с кем-то лбами. Болезненно шипя и потирая ушибленное место, он посмотрел перед собой, чтобы как следует наорать на бегающего по вечерним коридорам студента. Но никого не увидел — лишь послышался болезненный стон и фрагмент ступни в черном ботинке мелькнул на полу.

— Саката! — догадался Хиджиката и схватил плотный воздух перед собой. Мантия-невидимка скомкалась под пальцами и услужливо соскользнула с кучерявой головы. Но ее хозяин потянул ткань назад в тщетной попытке снова спрятаться и безнаказанно скрыться с места «аварии». — Эй, я тебя видел! — Хиджиката на ощупь уцепился за невидимого друга и после недолгой возни стянул с него мантию.

Саката смотрел на него странно и одичало, словно на призрака.

— Мне некогда, я пошел! — выпалил он и рванул прочь, дергая ткань из рук Хиджикаты, но тот, заподозрив неладное, ослаблять хватку не собирался.

— Ты от Отосе сбежал что ли?

— Отцепись! — разозлился Саката, вырываясь, как взбалмошный кот. — Я спешу!

— Куда это?!

— Не твое дело!

— Еще как мое! Я же староста, забыл?

— Да хоть сам декан! Не до тебя сейчас! У меня срочное дело!

— Какое?

— У меня нет времени на объяснения! — багряные глаза с едва различимой точкой зрачка уставились на него так, что Хиджикате стало не по себе. В них сквозило бешеное отчаяние уносящегося от хищника маленького зверька, и этот взвинченный, угорелый взгляд пробудил внутри Хиджикаты глубоко притаившуюся тревогу. Сердце пропустило удар.

— Что стряслось? — полушепотом спросил он, дергая Сакату к себе за мантию и готовый вырвать признание силой, если понадобится. Последнее, чему он сейчас готов был позволить случиться — так это оставить себя в зловещем неведении.

— Нет времени, сказал же! — в упрямстве, как и во многом другом, Саката был для него достойным противником.

— Тогда я иду с тобой.

— Тебе нельзя!

— Либо так, либо ты все рассказываешь. Сейчас же.

— Нет!

— Ты мне доверяешь? — прямо спросил Хиджиката.

Саката открыл было рот, затем не моргая уставился в пол — и, наконец, кивнул:

— Ладно. Скорее всего, мне один хрен потом придется тебя искать. Пошли, — он взмахнул пологом мантии-невидимки, словно совиным крылом, приглашая в свое убежище от вражеских взоров. А они уже чудились Хиджикате повсюду: недобро блестели в паутине под потолком, атаковали острыми закатными лучами в узкие полоски окон, выглядывали из-за угла, оборачиваясь обычными, ничего не подозревающими студентами Хогвартса.

Хиджиката старался даже дышать как можно тише, не говоря уже о том, чтобы добиваться от Сакаты ответа. Оставалось лишь молча надеяться на то, что тот просто в очередной раз вляпался в проблемы из-за своего дурацкого «бизнеса». Но спустя несколько минут спешной ходьбы они остановились у кабинета директора, и дурное предчувствие сдавило плечи.

— Ночной кролик! — полушепотом выпалил Саката перед статуей, и та послушно пропустила их к лестнице наверх.

Не успел Хиджиката удивиться неосторожности Абуто, который так и не сменил пароль, как услышал его недовольный голос:

— Будь по-твоему. Но мне по-прежнему все это не нравится.

— Ты об этом не пожалеешь, уверяю! — слова перебивались шумным треском огня, но даже с этими помехами ответ прозвучал звонко и по-детски радостно. — С твоей помощью совсем скоро наш клан обретет былое могущество! Я стану самым сильным волшебником, и тогда никто нам будет не указ! Даже Министерство Магии!

«Это Камуи!» — понял Хиджиката и потянул Сакату ближе к месту разговора.

Абуто сидел в кресле у камина, заворотив лодыжку одной ноги на колено другой, и потягивал выпивку прямо из бутылки, очевидно взятой из спиртного арсенала Мацудайры. Хиджиката завертел головой в поисках Камуи: того нигде не было видно.

— Надеюсь, что ты прав! — ответил Абуто, слегка нахмурив брови. — Мне жаль мальчишку, от него мог бы выйти толк в будущем.

— Понимаю тебя, мне он тоже показался забавным, — отозвался Камуи.

Голос исходил из недр камина. Осторожными мягкими шагами, перекатываясь с пятки на носок, Хиджиката с Сакатой нога в ногу обошли кресло и посмотрели на огонь: в раскаленных угольях отчетливо узнавались правильные черты лица, а ярко-красные языки пламени вокруг него достоверно изображали волосы наследника Ято. Ну, конечно, каминная сеть!

— Однако не стоит его жалеть, — тлеющие угли зашевелились широкой расщелиной рта, изображая улыбку. — Сейчас он, похоже, еще не понимает, какая мощная магия находится в его руках. Но со временем он научится ею пользоваться. Нам в любом случае придется избавиться от него до этого момента… особенно после того, как я почти убил его однажды.

— Твоя правда, — вздохнул Абуто и сделал несколько больших глотков из мутной бутылки.

«Они говорят… обо мне?!» — догадался Хиджиката и почувствовал, как Саката сильнее сжал его плечо под мантией-невидимкой, как будто опасаясь, что тот выскочит из укрытия и прикончит директора на месте. Нужды в этом не было: Хиджиката давно смирился с мыслью, что рано или поздно его вновь попытаются убить, и теперь испытывал лишь холодный, злой азарт. Ради этого момента он изводил себя тренировками, ради него привык видеть затаившуюся опасность за каждым поворотом. И вот, наконец, наступил день, когда он может выйти к врагам лицом к лицу! К тому же, у него есть преимущество: он сможет узнать их план заранее и подготовить контратаку с умом. Как удачно, что Саката привел его сюда… стоп. Хиджиката краем глаза взглянул на товарища. Откуда тот узнал, что здесь и сейчас…

— К тому же, — проникновенный голос Камуи зарубил тревожную мысль на корню. — Чтобы заполучить эту силу по наследству, он убил собственного брата. Все еще жалеешь его?

Хиджиката прирос ногами к полу. Абсурдность обвинения была настолько огромной, что оно не помещалось в голове, зато прицельно било по болевым точкам. Зачем Камуи вообще придумал эту глупую клевету? Чтобы полностью убедить Абуто встать на свою сторону? Но тот и так уже согласился ему помогать!

— С чего ты это взял? — Абуто недоверчиво вскинул бровь, словно услышал мысли Хиджикаты. — Не похож он на убийцу.

— Не все убийцы выглядят так, как узники Азкабана! — Камуи холодно расхохотался, и его смех зазвенел у Хиджикаты в ушах монотонным переливом колокольчиков. — Я узнал об этом от его родственницы. Порой заклятие Круциатус действует эффективнее сыворотки правды, знаешь ли…

Хиджиката сжал зубы так сильно, что у него заболела челюсть. Ему плевать было, сочинил ли Камуи всю эту чушь или же вдова брата действительно оболгала его под нестерпимыми пытками — в любом случае во всем был виноват этот человек. Хиджиката напряг каждый дюйм тела, чтобы не позволить злости захватить его, не поддаться желанию импульсивно подскочить к камину и растоптать лицо Камуи в черное угольное крошево. Сейчас его сдерживали только собственная сила воли и чужие пальцы, до боли впивающиеся в плечо.

Хиджиката взглянул на Сакату: его округлившиеся глаза не моргая смотрели в камин, а губы едва заметно шевелились, словно он пытался вспомнить прононс какого-то давно забытого заклинания.

— Мда, вот тебе и мракоборец с терновой палочкой, — с мрачной усмешкой сказал Абуто и звонко ударил ладонью по ноге. — Ладно! Что прикажешь? Привести его сюда в засаду?

— Я не люблю засады, это нечестно. К тому же, — два остывших уголька зрачков шевельнулись вверх тлеющей радужки. — У тебя есть к нему какие-то претензии, как у директора школы? Возможно, поводы для наказания?

— Нет, — Абуто пожал плечами. — Думаешь, если я вызову его к себе просто так, то спугну?

— Обеспечь мне незаметный вход на территорию Хогвартса, — уклончиво ответил Камуи. — Отзови хотя бы часть дементоров.

— Министерство довольно быстро об этом узнает, — предупредил Абуто. — Но какое-то время у нас будет. Придется сработать шустро. У тебя есть план или хочешь взять нахрапом, как обычно?

— Моя тактика редко дает сбой, — Камуи усмехнулся, и над провалом угольного рта полыхнули искры. — Но я буду не один, забыл? Ловушку подготовит тот, кому этот малец доверяет. Уцуро уже обо всем договорился.

— Понял, — буднично ответил Абуто. — Когда начинаем?

— Сейчас, — слово отразилось смутным эхом в каминной шахте, голос взмыл вверх, очертания лица рассыпались пеплом. — Мы уже в Хогсмиде…

Абуто кивнул, поставил недопитую бутылку рядом с креслом и принялся нехотя подниматься с места. Хиджиката и Саката уличили этот момент и незаметно ретировались из кабинета. Спустившись на цыпочках вниз и быстро просеменив за угол, они скинули мантию-невидимку и рванули вперед что было духу.

Пока они не сговариваясь неслись по лестницам к гостинной Гриффиндора, у Хиджикаты в голове, словно ослепительные салюты в черном небе, взрывались вопросы. По уму главным и не терпящим отлагательств был «Что теперь делать?», но не он рвал его душу в лоскуты, не от него кружилась голова. Поэтому Хиджиката выпалил другой:

— Что за бред они несли про моего брата?!

Он ожидал услышать в ответ «Забей на эту чушь!» или «Понятия не имею!», но Саката, помолчал некоторое время и с сосредоточенным лицом выдал:

— Обсудим это потом.

Хиджиката остолбенело остановился. Сердце, которое еще секунду назад остервенело бухало в груди от бешеного бега и ощущения следующей по пятам опасности, замерло.

— Эй… — едва шевеля губами и во все глаза смотря на Сакату, произнес Хиджиката. — Ты же не веришь в это? Не веришь, что я его… — договорить фразу он не мог, как если бы она была Непростительным заклинанием.

Саката тоже встал на месте и обернулся. Его губы сжались в тонкую линию, а серебристые нахмуренные брови вздернулись вверх. Лицо Сакаты было ответом — и на этот вопрос, и на какие-то другие, еще более пугающие. Именно в этот момент Хиджикату будто парализовало каким-то темным смутным чувством, что привычный мир начал трещать по швам, растворяться перед глазами магической иллюзией.

— Послушай, — Саката подскочил к нему и, до боли сдавив его плечи, быстро заговорил. — Я понимаю, у тебя не было выбора! Я бы так же поступил, если б духу хватило! Уж лучше так, чем позволить врагам забрать силу себе!

— О чем ты? — что-то случилось с воздухом вокруг, коридор сужался и темнел перед глазами. — Какую силу…

— Силу твоего брата! — выкрикнул ему в лицо Саката. — Он же не умер тогда сразу при нападении! Так что, раз ты теперь владелец… Черт! — он отпустил Хиджикату и закопался пальцами в кудрях, будто у него резко и сильно разболелась голова. — Я надеялся, им только та штука нужна! До последнего надеялся, но все оказалось куда хуже! Теперь они придут за тобой…

— Какая штука? Владелец чего…

Коридор растягивался, менялся, как по волшебству, плыл в магическом мареве, отдаляя Сакату. В ушах загудел заунывный шум на одной ноте. Хиджиката почувствовал тошноту, пошатнулся и отступил на шаг назад.

— Откуда ты узнал, что они прямо сейчас что-то затевают? — вопрос, который едва начал зарождаться в директорском кабинете, созрел и сам сорвался с губ.

Саката замер на мгновение, но тут же нахохлился и взмахнул руками, как большая хищная птица.

— Сейчас не время для разговоров! Нужно срочно спасаться! Ты разве не понимаешь?! Мы теряем время!

Он силился докричаться до рассудка Хиджикаты и по факту был прав: если мыслить логически, то сейчас это было второстепенным. Но интуиция была куда громче здравого смысла. Она в союзе с телом подсказывала то, что разум отталкивал от себя как что-то нереальное, устрашающее и вероломное. Хиджиката встряхнул гудящей головой и усилием воли освободил мозг от всего лишнего, сконцентрировался. И в этой безвоздушной пустоте сквозь шум в ушах прорвалась фраза без начала и конца, сказанная ненавистным мягким голосом: «…тот, кому этот малец доверяет…».

В голове что-то туго натянулось и лопнуло, хлестнув по вискам и отозвавшись мерзкой пульсацией в затылке.

— Откуда ты узнал, что мой брат не погиб сразу? — спросил Хиджиката, не узнавая своего голоса, и только в этот момент удивился, что не сразу обратил внимания на эту важную оговорку. — Об этом же нигде не писали.

— Слушай, я все расскажу тебе, когда мы будем в безопасном месте! Только умоляю тебя! Заклинаю тебя, Хиджиката! Пойдем уже! — глаза Сакаты заволокло таким яростным отчаянием, что душа заболела от невыносимого желания ему поверить.

Но Хиджиката сжал кулаки и вонзился в него непримиримым взглядом:

— Саката, — он говорил медленно, с трудом выдавливая из себя каждое слово. — Я с места не сдвинусь, пока ты не расскажешь мне все, что знаешь.

Глаза Сакаты остекленели, руки безвольно повисли по бокам, как плети.

— Вот как, — прошептал он и горько усмехнулся, все его тело вздрогнуло, словно стряхнуло с себя что-то. — Жаль…

Хиджиката только раз успел моргнуть, как вдруг ощутил, как мощная волна отрывает его ноги от пола и швыряет прочь. Он пронесся в подрубившем его вихре и рухнул на каменное покрытие, проскользив по нему еще добрый метр.

Болезненно морщась, Хиджиката приподнялся на локтях и оторопело взглянул перед собой.

Саката медленно подходил к нему, небрежно постукивая волшебной палочкой по изгибу шеи. Этот жест был единственной привычной частью в образе некогда верного друга. С лица Сакаты на Хиджикату смотрел незнакомец. И столько ледяной, враждебной насмешки было в его глазах, что от его взгляда внутри все окоченело.

— Жаль, что ты не послушал меня, пока я просил по-хорошему, — безразлично отозвался Саката. — Я надеялся поиграть с тобой подольше. Было весело, — он подошел почти вплотную. — Откуда я узнал, что твой брат не погиб сразу? — его брови презрительно вскинулись. — Еще не дошло? Потому что я все видел своими глазами. Потому что я был в ту ночь в твоем доме. Вместе со своим отцом.

Chapter Text

«Видел бы ты сейчас свое лицо!» — задыхаясь от хохота, выдаёт Саката и протягивает руку, помогая подняться.

«Повелся-я-я!» — друзья выворачивают из-за угла, стирая с глаз выступившие от смеха слезы.

И тогда Хиджиката влепил бы Сакате оплеуху за шутку, зашедшую слишком далеко, и наорал бы на этих негодников. Крикнул бы что-то типа: «Нашли время для веселья, дебилы!».

Вот так все и случится, да. Вот сейчас. Надо просто подождать немного… Затягиваете же вы свою шутку, ребята.

Но никто не появился, только ветер гулял по коридору и беспокоил пламя настенных ламп. Саката выжидающе смотрел и не улыбался. Его глаза были подернуты желтым отблеском светильников. Эти вспышки бликовали на красной радужке, делали взгляд влажным и кроваво-липким. За черными провалами зрачков зияла пугающая непроглядная бездна, будто из тела вырвали родную душу и вместо нее имплантировали какую-то темную, зловещую. Хиджиката чувствовал, как она смотрит на него — отстраненно, с недоброжелательным интересом.

— Кто ты? — только и смог выдавить из себя он.

Чужак в теле Сакаты округлил глаза и закатился неприятным булькающим смехом, будто воздухом подавился. Он стоял совсем рядом, но Хиджиката чувствовал, как с каждым мгновением между ними разрастается искаженное пространство, наполняется звенящей в воздухе дурной магической энергией. Под ее плотной тяжестью Хиджиката не находил в себе ни сил, ни воли подняться с пола — так и продолжал сидеть, цепко уставившись снизу вверх на того, кого еще пару минут назад считал самым близким человеком из всех ныне живущих.

— Умеешь же ты развеселить! — выдал Саката, вдоволь отсмеявшись. — Значит, сначала обвиняешь меня в убийстве и ограблении банка, а теперь, когда я в лоб говорю тебе правду, ты мне не веришь? — он вскинул брови и снисходительно улыбнулся. — Что ж, сочту за комплимент! Потому что это своего рода достижение. Втереться в доверие к бабке было раз плюнуть, но ты… — Саката склонился над ним, и все внутри Хиджикаты сжалось под его взглядом. — Месяцы работы ушли на то, чтобы получить твое расположение. Причем не только дружеское, — Саката ехидно улыбнулся и быстро, по-змеиному, облизнул губы. — Настолько подозрительный и осторожный… Я и подумать не смел, что смогу подобраться к тебе настолько близко. Но оно того стоило, каждая секунда…

— Прекращай эту комедию, актер из тебя бездарный, — холодно перебил Хиджиката, почувствовав подступившую к горлу тошноту. — Ты прав, я не настолько доверчивый. Я доверяю только себе, потому что мои ощущения никогда меня не обманывают. И сейчас я вижу одно: ты — не Саката. Я тебя не знаю. Кто ты?

Чужак замолк, словно застигнутый врасплох, улыбка превратилась в кривую застывшую гримасу. Его глаза нехорошо блеснули, и Хиджикату захлестнуло воспоминанием о той ночи, когда они с Сакатой встретились впервые. Ссутуленные плечи, обескровленное лицо, отсутствующий взгляд в свете камина — тогда новый студент показался Хиджикате призраком. Теперь он видел нечто более мертвое, чем все призраки, с которыми он когда-либо был знаком лично: из прорезей глаз на него смотрел некто, отринувший свое прошлое и будущее, безразличный к природной жажде жизни. Во взгляде его сквозило пугающее отчаяние того, кому нечего терять. От чужака разило опасностью, и волшебная палочка Хиджикаты сама собой незаметно выскользнула из рукава в ладонь. По теплому гладкому дереву гуляла магическая энергия, напитанная коктейлем смятения, ужаса и с трудом контролируемого гнева.

— Вынужден расстроить, — продолжил Саката после короткого молчания. — Интуиция в этот раз тебя подвела. Все еще не веришь, что я Саката? Опять думаешь, что я самозванец? Я и забыл, что тебе вечно нужны доказательства. Допустим! — он склонился еще ниже, и его бледное лицо затмило свечение ламп. — Моя любимая еда — шоколадный пудинг. В сливочное пиво я добавляю клубничное молоко. Мой любимый цвет — синий, — он хмыкнул, и лицо Хиджикаты опалило дыханием, привычно пахнущим чем-то сладким. — Синий, как твои глаза…

Каждую новую фразу Хиджиката ощущал как удар по голове, хладнокровный и прицельный. Манера речи, ужимки, даже тельный запах с нотками клубники — все это ещё каким-то образом можно было пронаблюдать и хитроумно сымитировать, но факты… мог ли их кто-то подслушать?

— А впервые поцеловались мы… — продолжал Саката, и взгляд его скользнул на губы Хиджикаты. — Да… на заднем дворе магазина перьев в Хогсмиде, — злая усмешка плясала в красных глазах. — Даже жаль, что на поцелуях все и закончилось, а я ведь приложил все свое обаяние, чтобы тебя соблазнить. И, главное, знаю, ты тоже хотел меня. Все это время хотел. Несчастный, всеми брошенный бедолага, ты так сильно истосковался по чужому теплу и ласке, — вдруг улыбка слетела с его губ, а издевательски ласковый тон сменился равнодушно-надменным. — Что ж, может, отец позволит мне в качестве награды повеселиться с тобой напоследок, когда я приведу тебя к нему. Пошли.

С этими словами Саката дернул Хиджикату за ворот мантии, и это простое физическое воздействие пробудило отточенные месяцами тренировок рефлексы. Накопленный гнев неистово ринулся на свободу.

— Экспульсо!

Хиджиката и сам не осознал, какое мощное проклятье применил, пока в коридоре не сверкнула синяя вспышка и не раздался оглушительный взрыв. Саката успел лишь округлить глаза — и тут же отлетел назад, словно тряпичная кукла. Хиджиката тяжело поднялся. Отмахиваясь от дыма и запинаясь о собственные ноги, он поплелся по коридору. Почти у самого конца стены, раскинув руки в стороны и замерев, лежал Саката. Глаза его были закрыты, бледное, испещренное мелкими царапинами лицо омывал подернутый желтый свет настенных огней. Он не шевелился, но грудь его мелко подрагивала дыханием, а по белой мантии на левом плече расползалась уродливая красная клякса. В полном отупении Хиджиката смотрел на пожирающее ткань пятно, разрываясь между горячечной мыслью причинить предателю еще больше боли и желанием срочно перевязать рану от взрыва. Не придумав ничего лучше, он оттащил за ноги неподвижное тело в ближайшую нишу под охрану статуи феникса. Затем юркнул рукой за пазуху Сакаты, выудил оттуда скомканную мантию-невидимку и набросил на него сверху, словно могильный саван. Убедившись, что его фигура полностью исчезла под волшебной тканью, Хиджиката не оглядываясь бросился в кабинет декана.

Он бежал, не чувствуя пола под ногами. Редкие фигуры студентов, испуганных звуком взрыва, призраками вытекали из теней коридоров и приоткрытых дверей. Взгляд скользил по их обеспокоенным лицам, не фокусируясь ни на одном. Кажется, кто-то пытался с ним заговорить, кто-то даже хватался за его мантию с расспросами. Хиджиката молча одергивал руку, не сбавляя скорости. Время искажалось, и ему казалось, что он бежит уже целую вечность, а все вокруг — знакомые каменные стены замка, сумеречная серость за окнами, сам воздух — рассыпалось в полуявь из прошлого и настоящего. В ней нельзя было терять бдительность, нельзя было давать волю каким-либо мыслям и чувствам, нельзя признавать эту пугающую реальность. Нельзя. Сейчас нужно было действовать, нужно рассказать Отосе, какую змею она пригрела на груди… но действительно ли это был Саката? Разве он позволил бы так легко себя победить?

«Все еще ищешь подтверждения, что это был не он? — ненавистный внутренний голос резонировал эхом в голове, сжимал сердце в тиски. — Так сильно доверяешь ему, что легко отбрасываешь факты? Продолжаешь цепляться за этот милый самообман, за свой уютный выдуманный мирок? Слабак! Ты же с самого начала чувствовал, что с ним что-то не так, с самого первого дня!»

«Заткнись! — приказал себе Хиджиката. — Рано делать выводы! Сперва нужно узнать…»

«Это именно то, что ты должен знать в первую очередь… — мягкий голос Сакаты — того близкого, ставшего родным Сакаты — прорывался воспоминаниями в сознание, сбивал выверенное дыхание и подстегивал ускорить бег. — И что бы ни случилось в будущем — помни это и верь в это…»

— Профессор! — Хиджиката с разбегу врезался в приоткрытую дверь кабинета декана. От неожиданного окрика Отосе дернулась так, что по каменному полу скрипнули ножки ее письменного стола.

— Что случилось?! — вскочила она с места.

— Саката нас предал! Ято идут сюда, в Хогвартс! — захлебываясь словами, выпалил Хиджиката, быстрым шагом направляясь к ней.

— Что ты сказал?! — упавшим голосом переспросила Отосе, огибая стол и тяжело опираясь на него обеими руками.

— Саката был в моем доме в ночь нападения! Это они с отцом…

— Я не об этом! — холодно прервала декан, двинувшись ему навстречу. — Это мне давно известно. Что там с Ято?

Хиджиката остановился, будто наткнулся на невидимую стену, и взглянул в ее серьезное напряженное лицо. И в этот момент осознание накрыло его резко, словно приступ тошноты. В один миг небо рухнуло ему на голову, придавило всей массой атмосферы разом. Пол сделался мягким, зыбучим, как вязкая топь. Ему показалось, будто он летит по кривой дурного сна, где все, во что он верил, обернулось враждебной иллюзией.

«Бежать!» — завопило что-то из глубин рассудка. И он послушно рванул назад к двери.

— Тоширо! Остановись немедленно! — властный голос декана ударил ему в спину, лишь подгоняя.

Хиджиката почти успел выскользнуть в широкий проем, окантованный блеклым светом, льющимся из спасительного коридора, как вдруг дверь с громогласным грохотом захлопнулась прямо перед его носом. Он влетел в нее всем телом, не ощутив ушибов, с силой дернул за ручку. Заперто. Обреченно пнув дверь ногой, Хиджиката резко развернулся, подрагивающими пальцами выхватил волшебную палочку и направил ее на декана. Видимо, обуявшее его отчаяние загнанного в угол зверя явственно читалось в глазах, потому как заледеневшие черты лица Отосе оттаяли, а взгляд смягчился. Она медленно подняла обе руки, не выпуская из правой свою палочку.

— Успокойся, Тоширо, — осторожно проговорила она. — Я тебе не враг. И Гинтоки тоже.

— Вы врали мне все это время… — голос бурлящим потоком поднимался откуда-то из недр груди. — В глаза врали. Почему я должен верить сейчас?

— Я не врала тебе, Тоширо. Я лишь хранила чужую тайну, как меня попросили.

— Убийца попросил вас не рассказывать о своем преступлении — и вы так просто смолчали? — выплюнул Хиджиката, даже не думая опускать палочку или отводить взгляд. — Вы правы, это не ложь. Это еще хуже.

— Гинтоки не убивал твоего брата, Тоширо.

— Да? Это он вам так сказал? — Хиджиката не сдержал злой нервной усмешки. — Может быть, вы тоже думаете, что это я убил своего брата?!

Отосе опустила руки и с болью в глазах всмотрелась в его лицо.

— Этого я не знаю наверняка, Тоширо. Мне не сообщили деталей. Но я знаю, как по преданиям передается та сила. И что разум для своей сохранности может блокировать ранящие душу воспоминания.

— Быть того не может!

В висках и темени заломило так, что захотелось схватиться за голову. Перед глазами все поплыло, тело заштормило, и Хиджиката приложился спиной на запертую дверь, ища точку опоры. Память его дробилась, рассыпалась обрывками фраз и отдельных кадров, как если бы её размотали, словно киноленту, и раскромсали на мелкие фрагменты. Белая вспышка лица в темноте спальни. Пропитанная красным простыня. Врач скоро приедет. Холодная, липкая от пота рука. Все хорошо. Отвлеки меня пока, ладно? Поджатые от боли губы. Давай же. Покажи мне, как ты умеешь за себя постоять. Раскаленное последними проблесками жизни сияние из-под ресниц. Волшебная палочка в руке. Обезоруживающее заклинание… обезоруживающее ли? Выдох облегчения и сразу следом — последний вдох. Отлетевшая в угол палочка брата. Палочка брата… Стоп, стоп, надо вернуться! Какое заклинание там было, черт возьми?!

Чем дольше он пытался сконцентрироваться на этом, тем глубже проваливался в искаженную, будто во сне, версию прошлого, где все кружилось и сверкало разными гранями цветных стекол при вращении калейдоскопа.

— Тоширо, — голос Отосе выдернул его из беспамятливого дурманного болота. — Понимаю, ты в шоке, узнав обо всем вот так. И я не жду, что ты мне сразу поверишь, — она сделала несколько осторожных шагов ему навстречу, участливо заглядывая в глаза. — Но сейчас, похоже, у нас серьезная проблема, и если мы не поспешим, то весь Хогвартс, все твои друзья будут в большой опасности. Понимаешь? Ты сказал, Ято идут сюда. Это действительно так? Ты уверен?

Хиджиката слышал слова, но смысл их доходил до него с секундной задержкой. В голове что-то вспыхивало и гасло, как будто мозг, разум, сам его дух изменялись на химическом уровне. Что-то важное, чистое и невинное вытравливалось, выжигалось изнутри, сгорало и поднималось струями разноцветного дыма, как над котелком с варящимся зельем. И это хитросплетение оттенков опадало густым пестрым туманом, вкрапливалось в каждую частицу того простого черно-белого мира, в котором Хиджиката жил до сегодняшнего дня. Люди, которых он считал друзьями. Люди, которых он считал врагами. Хорошие и плохие люди. Правила и то, что действительно правильно…

— Тоширо? — снова позвала Отосе.

Хиджиката на некоторое время задержал на ней взгляд — и опустил палочку.

— Да… — беззвучно выдохнул он, с трудом вспомнив вопрос, и, только не услышав своего голоса, с нажимом повторил. — Да. Уверен. Ято идут сюда. И с ними еще некий… Уцуро, если не ошибаюсь.

Лицо Отосе всего за мгновение выцвело и осунулось.

— Позволь спросить, откуда у тебя эта информация?

В ее голосе почувствовалась едва уловимая надломленность, которая, как фальшивая нота в хоре, портила весь её невозмутимый, умудренный долгой жизнью образ. «Похоже, это важно для нее, а значит, я могу выставить за это свою цену», — сухо отметил про себя Хиджиката и сам поразился диковинности своего нового восприятия — какого-то изощренного сплава чуткости и безразличия по отношению к той, которой он доверял больше, чем кому-либо другому из взрослых.

— Мы подслушали их разговор по каминной сети с Абуто, — сказал Хиджиката, тщательно подбирая слова. — С ним говорил старший брат Кагуры. Им нужен я, поэтому они идут сюда.

— Вы подслушали… — Отосе прищурила глаза. — Вы с Гинтоки?

— Да.

— Что потом?

— Потом я стал допытываться, откуда он узнал, что надо идти в кабинет директора, и Саката ударил меня заклинанием. Признался, что… — Хиджиката сглотнул и оборвал сам себя. — Вы поняли. Правда, он ещё сказал, что обманывал и вас тоже… — и только произнеся это вслух, он начал осознавать, что именно эта вскользь брошенная Сакатой фраза привела его к декану Гриффиндора, иначе он бы уже бежал прочь из Хогвартса.

— Вот же идиот! — внезапно вспыхнула Отосе и коршуном ринулась к Хиджикате. — Доберусь до этого кучерявого сопляка — всыплю ремня! Где он?!

В ее взгляде пылала праведная непоколебимая ярость. Хиджиката отчужденно подумал о том, что точно так же на него смотрела мама, когда узнала, что он впутался в неравную драку с группой старшеклассников. С усилием загнав это воспоминание поглубже, он взглянул на нее прямо и спросил:

— Почему я должен говорить вам об этом?

— Хиджиката Тоширо! — совершенно разъярилась Отосе и встряхнула его за плечи, больно впившись острыми ногтями в кожу. — Сейчас не время для твоего упрямства!

— Ошибаетесь, профессор, сейчас самое время. И это не упрямство, это простой расчет, — Хиджиката повел плечами, выскальзая из ее хватки. — Может, вы и не враг мне, но все же вы врали мне. Не кажется ли вам странным ждать от меня в ответ полного доверия? — лицо декана каменело с каждой секундой, но Хиджиката не собирался теперь отступать. Одиночество, так тяжело навалившееся на него всего пару минут назад, теперь вдруг подарило опьяняющую легкость свободы действий и еще более приятное ощущение наглой, почти веселой безнаказанности. — Вам нужна информация? Мне тоже. Предлагаю обмен.

Отосе склонила голову и посмотрела исподлобья. Теперь её нахмуренное, изборожденное морщинами лицо скорее навевало мысли не о волшебнице, а о злой ведьме из страшных магловских сказок.

— Мал ты ещё ставить мне ультиматумы! — отчеканила она, нависнув над ним.

Под ее суровым взглядом внутри сжалось что-то крохотное и пугливое, частичка загнанного в угол детского страха, и Хиджикате на миг подумалось, что он сошел с ума, выходя на прямую конфронтацию с деканом. Но поворачивать назад было поздно, да и бесполезно. Потому он нарочито самоуверенно вскинул бровь:

— Что ж, тогда желаю вам успехов в поисках Сакаты. Уверяю вас, его и Мерлин не найдёт, если ему не подскажут.

— Вот же нахальный паршивец! — огрызнулась Отосе и вытянулась струной, сжимая кулаки. Они сцепились взглядами, но Хиджиката уже понимал, что в этом раунде он выйдет победителем.

— Что ты хочешь знать? — наконец, процедила декан сквозь зубы.

Хиджиката не думал ни секунды. Все вопросы намертво въелись под кору мозга — только успевай задавать.

— Почему Саката с отцом напали на наше поместье? Что они искали? Почему Ято хотят меня убить? И что это за сила такая у меня, о которой вы все говорите?

Отосе изможденно опустила плечи:

— Про Ято я и сама лишь догадываюсь, а остальное… — она тяжело выдохнула. — Кратко тут не выйдет, а если я буду рассказывать в деталях, то за это время от Хогвартса камня на камне не останется.

— Вы уж постарайтесь побыстрее. Время уходит, — цинично напомнил он и тут же прочитал во взгляде декана все виды расправы, которым его неизбежно подвергнут, когда все завершится. Он безразлично повел плечами — сейчас за ответы он и жизнь свою готов был разменять, так что детские наказания его совсем не пугали. Тем более он совершенно не был уверен, что вообще доживет до утра.

— А что если… — начала Отосе, и в глазах ее прочиталось озарение. — Абуто же покинул кабинет директора?

— Кажется, да, — не понимая, к чему она клонит, ответил Хиджиката. — Согласно их плану, он должен был отогнать часть дементоров, чтобы впустить Ято на территорию Хогвартса. Наверняка именно этим он сейчас и занимается.

— Ясно, — декан быстрой решительной походкой направилась к двери, Хиджиката увязался следом. — Вот как мы поступим. Ты скажешь мне, где Гинтоки. Я найду его, и мы с другими профессорами и старшими учениками организуем оборону замка.

— Вы не забыли про свою часть сделки, профессор?

— Не забыла, — проворчала Отосе. — Слушай внимательно, что тебе следует сделать.

***

Кабинет директора утопал в сумерках. Белесый свет ранней луны искрился на позабытых серебристых приборах, уснувших на некогда подвижных столах. Запасы выпивки на полках Мацудайры изрядно сократились — нынешний директор зря времени не терял. Хиджиката с тоской пробежал по деталям знакомого интерьера, взятым в заложники и ожидающим старого хозяина. Он мельком взглянул на темный угол, где когда-то впервые увидел Сакату — измочаленного и наспех залатанного, словно старая волшебная шляпа. Та, к слову, все еще восседала на своем законном месте — на полке над огромным, заваленным пергаментами письменном столом. Хиджиката знал, что времени у него мало, но все же обратился к ней:

— Скажи, ты же не зря распределила Сакату Гинтоки в Гриффиндор?

Шляпа зашевелилась, отряхиваясь от налипшей пыли, раскрыла расщелины глаз и рта и с заспанной хрипотцой переспросила:

— Сакату…?

— Твое последнее распределение. Серебряные кудри…

— Аааа, помню-помню. Я своим выборам верна всегда… А что касается этого ученика, — она покряхтела, словно пыталась усмехнуться. — Такого отчаянного и отважного безумца еще стоит поискать!

Не слишком удовлетворенный этим ответом, Хиджиката подошел к нише в стене, обрамленной потускневшими от времени зеркалами. В углублении на постаменте стояла светлая каменная чаша, окантованная резными письменами. Она была пуста, и только в этот момент Хиджиката вспомнил, что так было не всегда: в свое самое первое посещение этого кабинета он видел, как над ней парила яркая молочная дымка с белыми и плотными, как вода, прожилками. Тогда его внимание было приковано к общей диковинности интерьера, раненому Мацудайре и новому студенту, поэтому он не придал этому значения.

Хиджиката достал из кармана мантии крупный стеклянный пузырек, будто наполненный сжатым туманом, откупорил и вылил содержимое в чашу. Вырвавшееся на свободу вещество завихрилось, словно живое, расширилось, магическим образом до краев заполнило большой сосуд серебристым светом.

«Здесь все, что ты хочешь знать о Сакате… и даже немного больше», — прозвучал в голове голос декана. Хиджиката завороженно посмотрел в серебряную бездну и, зачем-то задержав дыхание, окунул лицо в искрящийся омут. Белый свет померк, и уже через мгновение он целиком утонул в пустоте, понесся в ней вниз, словно в одном из своих кошмаров. Он сжался, ожидая удара, от которого проснется в холодном поту, но вместо этого безболезненно опустился на гладкий, покрытый мелкими трещинами и кофейными пятнами паркетный пол.

Хиджиката вскочил на ноги, машинально отряхнул колени, хотя брюки чудесным образом не запачкались, и, снедаемый любопытством, огляделся. Его взгляду предстал крохотный офис, с узким, расчерченным железной решеткой окном, за которым раздавался шум улицы и хаотичные трели автомобильных сигналов. Эти ставшие не привычными за прошедший год звуки окончательно выбили Хиджикату из реальности, и он отстраненно завертел головой. Низкий потолок, старый письменный стол со стопками бумаг, широкий компьютерный монитор, клавиатура, нашпигованная маленькими цветными записками, полки, доверху забитые папками с документами, на стенах — какие-то грамоты, провисший британский флаг и громко тикающие часы.

Он опустил взгляд и только тогда заметил единственное живое существо в помещении. В самом углу, ссутулившись, сидел грязный щуплый мальчишка в обносках не по размеру: штаны едва доставали до середины голеней, а свитер, наоборот, был настолько велик, что рукава свисали с кистей почти на целый фут. Чересчур широкий ворот обнажал худую шею и торчащие ключицы. Ребенок устало выдохнул и запрокинул на спинку стула лохматую голову, увенчанную слипшимися серыми космами.

— С… Саката? — прошептал Хиджиката.

Мальчик не шевельнулся, даже не взглянул на него.

— Саката! — по-прежнему никакой реакции. Он был на несколько лет младше: ноги худые, как спички, с лица еще не сошла детская припухлость, а копна нестриженных грязных кудрей топорщилась так, что напоминала вымоченный дождем одуванчик.

Но все же, вне всяких сомнений, в нем узнавался Саката.

Со смешанным чувством Хиджиката бросился к нему, но тут задребезжал ключ в замке, и в кабинет ввалился мужчина в полицейской форме. Едва не задевая внушительным животом полки, он хлопнул за собой дверью и грузно вместился за письменный стол. Не обратив внимания на присутствие Хиджикаты и не произнеся ни слова, полицейский раскрыл принесенную им толстую папку и с недовольным видом зарылся в документах, близоруко щурясь и одышливо сопя. Саката продолжал безучастно пялиться в потолок, скрутив губы трубочкой, и никак не реагировал на вошедшего мужчину, словно тот был еще одной деталью неказистого интерьера.

Наконец, полицейский отлип от бумаг и посмотрел на сидящего напротив него ребенка, будто только что вспомнил о его существовании. И тут взгляд его вдруг размылся, стал неприятно-масляным.

— Саката Гинтоки, значит… — почти ласково произнес он.

— Так точно, сержант, — безразличным тоном отозвался мальчишка.

— Я инспектор, — поправил полицейский, нахмурившись, но кашлянул в кулак и все тем же елейным тоном продолжил. — Как же ты, Гинтоки, к своим-то десяти годам…

— Мне одиннадцать, — возразил Саката и привычным для Хиджикаты жестом запустил палец в ухо.

Полицейский растерянно моргнул, затем закопошился в страницах, ища самый первый бланк дела, вчитался в текст под фотографией, цыкнул и продолжил:

— К одиннадцати годам довел свою жизнь до того, что у нас на тебя дело толщиной с говяжий бургер, а?

— Не знаю, — Саката равнодушно вытер ушную серу с пальца о грязную вытянутую тряпку, некогда бывшую свитером из отдела для взрослых. — Вы явно эксперт по говяжьим бургерам, сержант. Вы мне и скажите.

— Я инспектор! — полицейский вскочил, толкнув пузом стол, и дернул свой пиджак с плеча так, что ткань натянулась до треска. — Видишь пипсы на шевроне?! Это значит, что я инспектор!

— Почему же инспектор тратит свое время на обычного несовершеннолетнего вора? — без любопытства спросил Саката. — Обычно мной занимались сержанты или констебли, — большие детские глазищи посмотрели на полицейского отсутствующим взглядом. — Кстати, как поживает констебль Оогуши? Его золотая рыбка поправилась?

— Она сдохла.

— Печально, — отстраненно ответил Саката и снова уложил затылок на спинку стула.

Полицейский некоторое время растерянно молчал, изучая ребенка сквозь узкие щелки заплывших глаз, а потом оперся мясистыми кулаками на стол, грозно нависая над ним, и продолжил:

— Я забрал твое дело, Гинтоки, потому что ты не обычный вор. Ты настоящий рецидивист. Еще и пироман, ко всему прочему.

— Скажете тоже, — невесело хохотнул Саката, созерцая потолок.

— Да-да, — кивнул своим словам полицейский. — Пока в силу возраста тебе все сходит с рук, но — помяни мои слова! — с таким послужным списком ты уже через три года попадешь в учреждение для несовершеннолетних нарушителей.

— Учреждение для несовершеннолетних нарушителей? — со сквозящим в голосе безразличием переспросил Саката. — Звучит как курорт по сравнению с тем местом, где меня содержат сейчас.

— О нет, малыш, ты еще многого не знаешь, — полицейский неспешно обогнул стол и прошел так близко к Хиджикате, что тот смог увидеть крупные капли пота, стекающие по толстому загривку за воротник. — Это полноценная тюрьма, скажу я тебе. Ты хоть имеешь представление о том, что в этих местах делают с парнями, у которых такие милые мордашки, как у тебя? — полицейский нагнулся над Сакатой, загораживая ему вид на потолок. — Это ни в какое сравнение не идет с тем безопасным детским домом, где ты сейчас…

— Безопасным? — прервал его Саката, и от его напускного небрежного вида не осталось и следа: плечи напряглись, лицо опустилось, и он тяжело посмотрел на полицейского исподлобья. — Для кого он безопасный? Вы понятия не имеете, что с нами происходит там, за закрытыми дверями, — его глаза запылали злым отчаянием. — Будь все так радужно, стал бы я сбегать оттуда и жить на улице с бомжами? Но сколько бы я ни пытался вырваться, меня каждый раз ловят, как бешеного щенка, отчитывают и отправляют назад. И вы тоже отправите, так ведь? — он презрительно прищурился. — Ни к чему мне ваши поучения! Ничего нового вы мне не скажете, так что не тратьте время попусту.

— Ну-ну, уверен, ты преувеличиваешь, — покачал головой полицейский и по-отечески потрепал Сакату за грязные кудри. — Все детские дома регулярно проходят инспекцию под надзором…

— Ни разу не видел у нас инспекцию, — Саката попытался увернуться от прикосновения, но тяжелая рука полицейского еще увереннее легла на его голову, придавливая пружинящие волосы. — Возможно, когда вы их проводите, меня не выпускают из подвала.

— Вот как? Значит, тебя держат в подвале? — сочувственно спросил полицейский, продолжая гладить Сакату по волосам. Эта нехитрая ласка и проникновенный тон словно надломили его выверенный апатичный фасад. Голова вжалась в худые плечи, пальцы принялись нервно мять подол грязного свитера, мышцы на шее зашевелились от частых сглатываний.

Полицейский грузно присел перед ним на корточки и поинтересовался:

— Почему тебя запирают, Гинтоки?

— Потому что могут, — Саката надрывно вздохнул. — Потому что я им не нравлюсь. Потому что они обожают мучать детей, дай только повод, а вступиться за меня некому. Родителей у меня нет, — он шмыгнул носом. — Инспекции, говорите? Вам наверняка показывают только этих послушных причесанных детей, которые вечно жалуются на меня нянькам, — он посмотрел на полицейского, большие бардовые глаза заблестели и в них впервые показалось что-то детское, беззащитное. — Даже если я ничего не натворил. Сами сломают что-нибудь — и сваливают на меня, а эти верят! Еще и конфеты дают этим мелким ублюдкам за доносы… — голос его предательски сорвался, подбородок задрожал, и Саката спрятал лицо в ладонях.

Полицейский продолжил ласково трепать его по голове, и тот сжался под его рукой, громко и размеренно задышал, словно сдерживая рвущиеся из груди рыдания. Складывалось впечатление, что плакать он не умел, но не мог вместить в своем маленьком хрупком теле все накопленные за нелегкую жизнь обиды, всю безысходность своего положения.

— Вот как? — вздохнул полицейский и поднялся. — Значит, в тюрьму хочешь?

Саката замер на несколько мгновений, а затем ответил:

— На свободу хочу, — ладони приглушали его и без того сдавленный голос.

— К сожалению, твоя свобода постоянно приводит тебя к нам, — напомнил полицейский.

— Тогда… уж лучше тюрьма, чем то место… — всхлипнув, ответил Саката, и его ссутуленные плечи задрожали.

Сердце Хиджикаты скрутило от жалости. Он не забыл свою ярость на предателя, но эта эмоция отправилась на второй план. Он ненавидел другого, повзрослевшего Сакату, который надругался над его доверием. Сейчас же перед ним сидел несчастный ребенок, не видевший за свою жизнь ничего хорошего. Хиджиката и сам еще не был взрослым, но отчетливо понимал, что дети не должны мечтать попасть в тюрьму, не должны подвергаться ужасным наказаниям, не должны воровать, чтобы получить кусок хлеба. Он с жалостью смотрел на этого маленького исхудавшего Сакату и сжимал кулаки от желания увести его домой, в Хогвартс, накрыть стол из шоколадных пудингов, одеть в чистую и выглаженную форму первогодки Гриффиндора и пообещать, что отныне у него все будет хорошо.

Но слова призрака из будущего не достигли бы сейчас его слуха, поэтому Хиджиката перевел переполненный надежды взгляд на полицейского — и вздрогнул. Инспектор пристально смотрел на плачущего Сакату, по-хозяйски присев на стол позади себя. Его губы исказила довольная улыбка, а взгляд стал горячечным, нездоровым. Хиджиката оцепенел.

Не может страж правопорядка так выглядеть. Не может нормальный взрослый человек так смотреть на детские слезы.

— Я мог бы это устроить, Гинтоки, — вдруг сказал полицейский.

Саката вмиг замер и недоверчиво взглянул на него мокрыми глазами:

— Но… я же еще недостаточно взрослый?

— Есть пара лазеек, — деловито ответил он. — Я могу затянуть твое дело на более долгий срок. Пока оно ведется, тебя несколько месяцев будут содержать в одной из камер полицейского участка. Трехразовое питание, прогулки во внутреннем дворе и никаких наказаний. Будешь хорошо себя вести — получишь от меня сладости.

Закончив говорить, полицейский широко растянул губы, и Хиджикату передернуло. Теперь он был уверен, что ему не показалось: улыбка инспектора была пропитана больным, голодным предвкушением. Но Саката, очевидно, эти дурные предчувствия нисколько не разделял, намертво уцепившись за свой шанс улизнуть из детского дома.

— Вы серьезно? — он восторженно округлил глаза. — Что угодно бы отдал, лишь бы вырваться хоть на время из этого ада!

— Нет-нет, — в ужасе зашептал Хиджиката, хоть и понимал, что останется неуслышанным. — Не ищи защиты у этого типа! Не ведись на это, глупый, тут явно какая-то западня!

— Может, получится и не на время, Гинтоки, — полицейский отвел взгляд и начал рисовать толстым пальцем незамысловатые узоры на столе. — Может, пока ведется расследование, я смогу походотайствовать о проведении внеплановой инспекции в твоем приюте и по ее итогу оформить твой перевод в другой детский дом.

— Правда? — детские глаза засияли восторгом. — Вы сделаете это для меня?

— Дааа, — полицейский отлип задницей от стола и повернулся к Сакате. Теперь Хиджиката мог наблюдать лишь его плотную спину и, не видя лица, забеспокоился еще сильнее. — Только вот это уже не совсем в моей компетенции. Надо будет договориться кое с кем из органов опеки, выдать пару «подарков», — он поднял руку и потер подушечками указательного и большого пальцев друг о друга. — Бесплатного в этом мире ничего не бывает. Сам понимаешь. Ты ведь взрослый мальчик, тебе уже одиннадцать, верно, Гинтоки?

Хиджикате очень не понравилось, как он произнес это слово: «одиннадцать». Протяжно, смакуя каждый звук. И то, как он выговаривал имя, не понравилось тоже. Ему захотелось, чтобы Саката сейчас же оказался как можно дальше от этого человека. Но сам Саката неотрывно и с энтузиазмом смотрел на полицейского:

— У меня есть почти двадцать фунтов! Правда, у меня их забрали при аресте… Но вы можете их взять!

— Гинтоки, ты такой щедрый мальчик. Но разве может офицер полиции присвоить себе деньги из конфиската? — полицейский чуть склонился над Сакатой и ласково приподнял его личико толстыми короткими пальцами.

Для Хиджикаты это стало последней каплей. Он в два шага настиг инспектора:

— Руки убрал от него! Быстро! — свирепо сказал он и дернул полицейского за плечо. Вернее, хотел дернуть, но пальцы утонули в толстом теле, как если бы оно было соткано из тумана. Хиджиката свирепо посмотрел на свою бестелесную ладонь, словно та предала его в самый ответственный момент. Умом он понимал, что не может вмешаться в прошлое, но все внутри бунтовало и кипело негодованием.

— Это же мои деньги! — горячо возразил Саката, не обращая никакого внимания на потные пальцы на своем подбородке. — И я вам их дарю! Вы же поможете мне?!

— Они ворованные, — напомнил полицейский и покачал головой. — К тому же, этого в любом случае не хватит. Нужно куда больше.

Саката сжал губы и жалостливо всмотрелся в него покрасневшими от слез глазами.

— Но у меня есть идея получше, — выждав и словно напитавшись отчаянным детским взглядом, добавил инспектор.

Он протянул вторую руку к двери. Замок щелкнул, как взведенный курок, и от этого звука внутри Хиджикаты что-то оборвалось. Горло сдавило спазмом, все тело покрылось гусиной кожей.

— Только посмей… — прошептал он.

— Ты можешь эти деньги отработать.

— Только посмей, ублюдок… — голос закипел в горле. Хиджиката выхватил палочку и направил ее на полицейского. Рука дрожала от ненависти и омерзения. Физически он ничего не мог сделать, но магия же и не на такое способна, верно?

— Я… я ничего толком не умею, — глаза Сакаты неуверенно забегали. Он был еще слишком мал, чтобы осознать то, к чему вел этот грязный торг, однако чувствовал подвох интуитивно: весь ссутулился, втянул шею, нервно прикусил внутреннюю сторону щеки.

— О, не переживай. Ты быстро научишься, — не отнимая пальцев от лица Сакаты, полицейский второй рукой завозился с пряжкой ремня. — В этой работе нет ничего сложного, тебе просто нужно делать мне приятно время от времени.

Коротко вжикнула ширинка, и Хиджиката сорвался.

— Петрификус Тоталус! — крикнул он, махнув рукой, однако из палочки не вырвалось даже искры. — Конфринго! Экспульсо! Круцио, черт тебя дери! — в тот момент его ненависти хватило бы даже на Непростительное заклятье, но никакие чары в этом ужасающем прошлом не работали.

Хиджиката в бессильном ужасе посмотрел на Сакату. Тот с остатками теплящейся в глазах надежды изумленно переводил взгляд с лица полицейского на ту часть его тела, которая находилась на уровне глаз. Саката сглотнул, неуверенно повертел головой, но толстые пальцы на его подбородке не отпускали, вдавливаясь глубже и нещадно сминая кожу.

— Ну же, — ласково пропел полицейский. — Ты ведь не хочешь возвращаться в то место? От тебя требуется всего ничего. Открой ротик…

Хиджиката убрал бесполезную палочку и заметался по кабинету, вцепляясь пальцами в волосы. Тошнота подступала к горлу. Взгляд бегал по комнате, мысли мельтешили в голове. Надо срочно что-то придумать. Надо как-то вмешаться. Что-то же он может сделать, верно? Иначе зачем Отосе отправила его сюда? Он требовал у нее ответов, но… что он должен был здесь увидеть?!

Превозмогая дурноту, Хиджиката обернулся. Саката вжался в спинку стула, забрался на него с ногами, подтянув острые колени к груди, словно хотел выстроить ими барьер между собой и тем, что видит. Его руки были свободны, но он даже не пытался защититься или даже закричать, словно еще цеплялся за надежду получить манящую свободу, и не понимал, стоила ли она той гнусности, которой ему предлагалось заплатить за нее. Он застыл, и лишь страх напуганной неопытности плескался в широко распахнутых глазах.

— Но я же мальчик… — попытался поспорить Саката.

— Я вижу, мой хороший, — низким от похоти голосом ответил полицейский, делая полшага вперед.

Ножки стула противно скрипнули по паркету, и этот звук лопнувшей струной ударил по вискам.

Неужели ничего нельзя сделать? Неужели все это уже свершилось? Неужели это неизбежно, необратимо? Неужели душа и тело Сакаты уже запачканы этой мерзостью, и ни одно заклинание не сможет это исправить?

— Знаю, что мальчик, — голос полицейского звучал у Хиджикаты в голове, царапал слух, заполнял распирающей болью, подобно внутреннему кровотечению. — Но у тебя такое сладкое личико, такой ангельский пушок на голове и этот красивый невинный ротик… — его ладонь заскользила по подбородку Сакаты, большой палец прошелся по нижней губе, оттягивая ее и обнажая крепко сжатые зубы. — Больно не будет, поверь мне. Сделай дяде-полицейскому ма-а-аленькое одолжение, и он тебе поможет…

Ярость брызнула через край.

— МРАЗЬ! — заорал Хиджиката и снова замахнулся. Кулак пролетел сквозь голову полицейского, не пошевелив на ней ни единого редкого волоска. Еще. Еще И еще. — Я найду тебя! Слышишь?! Не слышишь, но я все равно найду! Я спалю твой дом к чертям! Растопчу твое лицо! Оторву твой грязный хер! Без магии, голыми руками оторву! Я доберусь до тебя! Ублюдок! Тварь! Если ты еще жив, то пожалеешь об этом! Молить будешь о смерти! — он продолжал кричать в припадке бессильной ярости и махать кулаками. Удары проходили сквозь заплывшую жиром шею, плотно обтянутое формой туловище, покатые плечи, увенчанные шевронами. Все попытки были бесполезными, но для Хиджикаты было невыносимо просто молча стоять и безучастно смотреть на этот кошмар.

Полицейский, глухой к сыпавшимся на него угрозам, нетерпеливо засопел, его бедра толкнулись вперед, а рука дернула к своему паху детское лицо.

— Нет! — крикнул Саката.

И тут все полки с документами с грохотом обвалились. Ящики пооткрывались, изрыгая содержимое. Рядом с Хиджикатой что-то затрещало. Он не почувствовал жар пламени и, лишь увидев на периферии взгляда красные всполохи, рефлекторно отшатнулся. Огонь, расползаясь по столу, пожирал бумаги, налаченную древесину и уже перекинулся на компьютер. Истошно завопила пожарная сирена, с потолка брызнула вода. Полицейский ошалело завертел головой и бросился к пламени, паническими рывками стянул с себя пиджак и, придерживая спадающие брюки, принялся бить им по полыхающему столу.

Хиджиката обескураженно понаблюдал за неуклюжими попытками инспектора справиться со спасительным пожаром, и облегчение вдруг навалилось на него с такой силой, что закружилась голова. Он оперся руками на колени и опустил голову.

— Получил, скотина?! — прохрипел он, когда дыхание пришло в норму, сирена стихла, а пламя почти унялось, уничтожив изрядную часть бумаг, в том числе и личное дело малолетнего вора — теперь оно превратилось в пепельную пыль, утонувшую в пластиковой жиже расплавленной клавиатуры. — Мало получил! — из груди рвался безудержный, совершенно дурной смех. Хиджиката яростно сплюнул его. — Скажи «спасибо», что Саката не спалил к чертям тебя и твой вонючий хер!

В дверь забарабанили.

— Инспектор! — в голосе снаружи звучала тревога. — С вами все в порядке?! Немедленно откройте дверь!

Полицейский заметался по маленькому кабинету между почерневшими стопками бумаг, комично застегивая на ходу штаны и суетливо заправляя рубашку под ремень. Послышалось несколько мощных ударов, и дверь с треском распахнулась, громко хлопнув о стену. На пороге появились несколько констеблей. Переводя растерянные взгляды с последствий пожара на раскрасневшегося, вымокшего до нитки инспектора, они молча открывали и закрывали рты, словно рыбы, выброшенные на берег.

— Что тут произошло? — наконец, нашелся один из них.

В ответ на этот вопрос инспектор присоединился к полицейской рыбной стае. Так они и продолжали тупо переглядываться, произнося лишь что-то нечленораздельное.

— Это… тут… а оно вдруг… — инспектор вздорно переводил руками со стола на потолок, словно глухонемой с отсталостью в развитии. Все это выглядело бы как сцена из уморительной комедийной пьесы, если бы не весь тот кошмар, который произошел здесь всего пару минут назад.

— Отвезите меня назад в детский дом, — послышался безжизненный голос. Моментально наступила тишина. И только теперь вся эта бесполезная орава в полицейских мундирах заметила Сакату, по-прежнему вжимавшегося в потертый стул всем своим тщедушным телом. Мрачная решимость, горящая в детских багряных глазах, делала его взгляд старше, чем у всех собравшихся вокруг взрослых. И выглядело это страшно неправильно.

— Бесполезные идиоты! — набросился на них Хиджиката. — Ни на что не годитесь! Даже одному ребенку помочь не можете! А до тебя, — он повернулся к инспектору и ткнул в него призрачным пальцем. — До тебя я еще доберусь! Даже если сдохну сегодня — все равно доберусь! Не думай, что так легко отделался! Такие мрази не имею право человеком называться, не то что полицейским! Я найду тебя и…

Он продолжал кричать, изливая скопившееся напряжение, а пространство вокруг искажалось, сминалось, словно бумага, тлело чернотой по краям. Хиджиката еще не закончил свою тираду праведного гнева, как вдруг обнаружил себя зажатым в маленьком, как кладовка, помещении без окна. Под низким, нависшим над самой макушкой потолком мигала одна единственная лампа, в неравной борьбе сражавшаяся своим непостоянным тусклым светом с кромешной тьмой вокруг. Черные стены сжимали со всех сторон. Наверняка воздух тут был спертым и душным: Хиджиката не мог это почувствовать, но воображение живо добавило недостающий элемент в восприятие. Он тяжело задышал и толкнулся руками в стены, бессмысленно пытаясь их раздвинуть, впустить немного свободы, но ладони утонули в бетонной черноте.

Зачем он здесь, в этом гробу?!

Воспоминание о цели пребывания заискрило в мозгу в такт миганию лампочки, и он зашарил взглядом под собой. И тут же нашел, что искал. Почти всю ничтожно маленькую площадь пола занимал потертый детский матрас с торчащими пружинами. На нем в самом углу свернулся калачиком Саката. Он подтянул к груди тонкие ссаженные колени и уткнулся в них лицом так, что видна была лишь лохматая шапка волос. Он дрожал и шмыгал носом — должно быть, в этом карцере было холодно.

— Саката… — Хиджиката опустился перед ним на колени. — Кто мог такое…

Он потянулся к курчавой голове, но вдруг услышал, как половицы где-то снаружи заскрипели, и обернулся на звук. Саката резко дернулся и вскинул голову. На его лице с красными отметинами пощечин и синяками от цепких пальцев на подбородке, читались одновременно облегчение и ужас.

Щелкнул тяжелый замок, дверь приоткрылась, скрипнув несмазанными петлями. В импровизированную тюремную камеру ворвалась полоска света.

— Пошли, чертово отродье, — холодно проворчал женский голос. — К тебе пришли.

— Ко мне? — ошарашенно спросил Саката. Цепляясь за стену, он, словно новорожденный теленок, поднялся на слабые ноги, и Хиджиката с ненавистью подумал, что его наверняка еще и не кормили. — Кто?

— Без вопросов! — скрипуче рявкнула женщина за дверью. — Сам увидишь! Пошли, умоем тебя сперва…

Полоска света ударила Хиджикате в лицо, и он зажмурился. Когда слепящий луч рассеялся, он открыл глаза и очутился в другой, все еще небольшой, но уже вполне пригодной для жизни светлой комнатке с высоким зашторенным оконцем-веером и двумя кроватями. На одной из них сидел Саката — он был умыт, прилично одет и болтал в воздухе едва достающими до пола ногами. Напротив него, подперев локтями колени, расположился длинноволосый мужчина в черном костюме. Он пристально смотрел на ребенка с мягкой улыбкой. Хиджиката видел его впервые, но сразу же отметил магическую, будто сотканную запретным заклинанием красоту его лица, ровную спину и аккуратно причесанные светлые волосы. Но что важнее, от него веяло какой-то волшебной, не свойственной людям добротой. При взгляде на него Хиджиката мгновенно ощутил прилив крови к щекам и, похоже, Саката чувствовал нечто похожее: он молчал и переводил смущенный взгляд с лица незнакомца на свои нервно теребящие край рубашки пальцы.

Мужчина заговорил первым:

— До меня дошли слухи о демоненке, уничтожающем все на своем пути. Но, честно говоря, для демоненка ты выглядишь слишком милым.

Он протянул к Сакате руку и приподнял его лицо за подбородок. С жестом для первого знакомства мужчина явно прогадал: пальцы легли ровнехонько на следы синяков. Саката встрепенулся, как испуганный воробей, и в ужасе отшатнулся. В тот же миг занавеска на окне вспыхнула просмоленным факелом. Не переставая улыбаться и даже не глядя на пожар, мужчина отпустил лицо Сакаты, направил руку в сторону огня и изящным движением пальцев провел сверху вниз. Огонь испарился, а белая кружевная занавеска приняла свой изначальный вид. Хиджиката восхищенно открыл рот: ни разу в жизни он не видел, чтобы кто-то так целенаправленно и мастерски колдовал без волшебной палочки.

— Прости, это моя ошибка, — мягко сказал мужчина. — Не стоило трогать тебя без разрешения.

— Без чьего разрешения? — обомлело пробормотал Саката, хлопая округлившимися глазами и переводя взгляд с мужчины на окно.

— Твоего разрешения, конечно. Никто не смеет прикасаться к тебе без твоего на то позволения. Тебя разве этому не научили?

Судя по ошеломленному лицу Сакаты, можно было с уверенностью сказать, что его научили лишь побоям, голоду и лишению свободы. Хиджиката тут же вспомнил про «правило трусиков» и не сдержал усмешку.

— Меня зовут Ешида Шое, — представился мужчина. — А тебя?

— С…Саката Гинтоки.

— Рад познакомиться с тобой, Гинтоки, — Шое приветливо улыбнулся.

— А как вы… — раскрасневшись, Саката удивленно уставился на занавеску.

— Ааа, ты про это, — Шое доверительно нагнулся к мальчику чуть ближе и заговорщицки прошептал. — Никому не говори, но я тоже демон! — и лишь увидев, как изумленно вытянулось лицо Сакаты, он рассмеялся — смех звучал переливами колокольчиков — и добавил. — Шучу-шучу! Я волшебник, Гинтоки. И, что самое важное, ты — тоже.

— Я не… — начал было Саката и умолк, глядя на свои ладони. Теперь, когда они были чистыми, на них отчетливо были видны царапины, ссадины и мозоли.

— Можно? — Шое протянул к нему руки.

Саката сначала пугливо одернулся, но внимательно посмотрел на сияющее лицо напротив и позволил накрыть свои ладони чужими. Под ними заискрился яркий свет. Всего пара секунд — и Саката с немым восторгом глядел на свои руки без единого изъяна на коже.

— Магия может не только поджигать, взрывать и уничтожать, — сказал Шое. — С ее помощью ты можешь делать удивительные вещи. Хочешь научиться?

Саката прижал кулаки к груди и отчаянно закивал.

— Тогда пойдем со мной. Тебе здесь не место, — Шое поднялся и протянул мальчику руку. — Хочешь кушать? Что ты любишь?

— Я конфеты люблю, — смущенно отозвался Саката и вцепился во взрослую ладонь.

От этого крепкого соприкосновения кожи к коже разлилось бледно-лунное сияние, затопившее маленькую спальню. Хиджиката успел лишь моргнуть, а когда открыл глаза, то увидел, что к его лицу шаровой молнией несется густой и искрящийся разряд. Сердце заколотилось чаще, мышцы напряглись до боли. На реакцию времени не осталось — вспышка заклинания врезалась в голову и пробила насквозь. Хиджиката зажмурился в ожидании чудовищной боли, но ничего не почувствовал и только спустя пару секунд вспомнил о своей призрачной неуязвимости в мире чужих воспоминаний. Он в сердцах выругался сквозь зубы, помотал головой и огляделся.

Вокруг, покуда хватало взгляда, простиралось травяное полотно, усыпанное золотыми шапками нераскрывшихся одуванчиков. Окутанные солнечным светом они сияли звездами на фоне густого темно-зеленого неба. Эту природную идиллию, которой не касалась нога человека, портил лишь тонкий шрам одинокой тропинки, уползающей далеко в лесную опушку, едва видимую на горизонте.

— Вердимиллиус! — раздалось за спиной Хиджикаты. Зеленые искры врезались в землю у его ног и с грохотом взорвались, подняв в воздух фейерверк из вырванных желтых соцветий и земляных комков.

— Да какого хрена! — заорал Хиджиката и обернулся.

Саката замер на поляне в нескольких метрах от него, направив палочку в его сторону. На детском лице читался игровой азарт и упрямое нежелание проигрывать. Чуть ближе, спиной к Хиджикате, стоял Шое и заливисто смеялся.

—Ты хотел меня покалечить или только осветить пространство? — поинтересовался он. — Заклинание годится и для того, и для другого, но ты умудрился просадить оба варианта.

— Это потому, что вы увернулись, а не контратаковали! — досадливо ответил Саката.

— Тебе надо поработать над прицелом. Пока стоит еще немного потренироваться на статичной мишени, а не подвижной, которая и сдачи даст при возможности.

— Я смогу! — Саката упрямо замахнулся снова.

— На сегодня хватит, — мягко возразил Шое. — Обед уже готов.

Саката разочарованно выдохнул и, пиная траву, побрел к центру поляны. На трескучем костре грелся походный котелок, в котором что-то бурлило. Они уселись рядышком на трухлявое поваленное дерево и разлили похлебку по мискам. Саката сдунул пар и, не прикоснувшись к еде, тоскливо спросил:

— Учитель, почему вы забрали меня?

— А что такое? — невинно поинтересовался в ответ Шое. — Ты хочешь вернуться в свой детский дом?

— Не издевайтесь, — буркнул Саката. — Я ни за что туда не вернусь. Просто я… — он горестно выдохнул и опустил руки с миской на колени. — Я же вам только мешаю. Вы тратите на меня столько времени и сил, а я до сих пор не научился толком колдовать.

— Гинтоки, — неизменная ласковая улыбка освещала лицо Шое. — Наберись терпения, всего полгода прошло. И у тебя уже получается гораздо лучше, чем месяц назад. У тебя огромный потенциал, и ты быстро обучаешься. Возможно, ты самый способный из всех моих студентов.

— А были и другие?! — Саката удивился так сильно, будто никогда и не задумывался, что у Шое была какая-то жизнь до него.

— Да, когда я преподавал в Хогвартсе, у меня было много учеников.

— В Хогвартсе?

— Да, в Хогвартсе. Это такая школа для юных волшебников и волшебниц. Выглядит как большой старинный замок, там очень красиво.

— И что, там много разных детей с такими же способностями?

— Да, полно ребятишек от одиннадцати до семнадцати лет, — Шое мечтательно взглянул в ясную высь. — Все учатся колдовать вместе. И играют в квиддич. Еще там устраивают пиры по праздникам. А рядом находится деревушка Хогсмид, где живут одни волшебники. Студенты постарше могут ходить туда гулять и покупать сладости.

— Звучит весело, — после недолгого молчания отозвался Саката.

— Тоже хочешь в Хогвартс? Пожалуй, с ровесниками тебе было бы куда интереснее, — задумчиво сказал Шое. — Я мог бы это как-нибудь устроить…

— Нет! — испуганно воскликнул Саката, быстро поставил миску на землю и вжался учителю в бок, крепко обхватив ручонками вокруг пояса. — Я хочу остаться с вами, учитель Шое! Пожалуйста, не отдавайте меня никуда!

— Вот как? Раз ты не хочешь, то не отдам. Я и сам не хочу ни с кем тобой делиться, — Шое радушно улыбнулся и потрепал Сакату по курчавой голове. — Где я найду другого такого милого демоненка, как ты?

— Не называйте меня так, — Саката зарылся лицом в его мантию, и голос его стал глуше. — Только не вы…

Шое вздохнул, тоже отставил в сторону свою миску и обнял Сакату в ответ. Некоторое время они сидели молча, тесно прижавшись друг к другу.

— Я рад, что забрал тебя оттуда, — нарушил тишину Шое. — Юному волшебнику не место среди маглов, от этого плохо всем. Я сам так вырос, поэтому прекрасно это понимаю.

— Вы тоже жили в детском доме? — Саката отлип от его бока и поднял на учителя удивленный взгляд.

— Нет, у меня была семья, — все с той же невозмутимой улыбкой ответил Шое. — Большая семья: отец, мать, куча братьев и сестер. Мы жили отчужденно и бедно, лишь изредка выбирались в ближайший город. Но все было хорошо, пока мои способности не начали проявляться, — он обратил взгляд к горизонту. — К сожалению, все остальные в моей семье были маглами.

— Ээ? — изумленно протянул Саката. — Разве магия передается не от родителей?

— Чаще именно так, но всякое бывает, — объяснил Шое. — Иногда в семье волшебников рождается ребенок, лишенный магических способностей. Их называют сквибами. Моя бабушка была волшебницей и работала в поселке знахаркой. Маме от нее этот дар не передался, она оказалась сквибом. Когда бабушка умерла, врачей в нашем селении не осталось, и люди со временем покинули его. Все, кроме моей семьи. Для родителей была важна земля, которая с незапамятных времен передавалась им от предков. Но так уж получилось, что на этой самой земле у них родился волшебник. Им был я.

— Ваши родители, наверное, обрадовались? — предположил Саката.

— Если бы, — Шое вздохнул. — Родители боялись меня, называли ведьмовским отродьем. Я не знал бабушку, она погибла до моего рождения, но благодаря ей мои родители знали о существовании мира магии. Когда отец узнал о моих способностях, то бросил нас, обидевшись на мать.

— Что? Почему?!

Шое едва заметно поморщился.

— Видишь ли, он решил, что я ему не родной сын. И мама винила меня в его уходе.

— Это несправедливо! — Саката возмущенно сжал кулаки.

— Мир вообще несправедлив, Гинтоки, — Шое утешающе потрепал его по голове. — Но не стоить слепо винить людей: их ненависть соткана из боли, обиды и страхов. Когда люди кого-то ненавидят, они и сами не способны быть счастливыми. В этом маглы и волшебники едины.

— Что было дальше? — немного помолчав, спросил Саката. — Вы уехали учиться в Хогвартс?

— Нет, — едва различимая боль в голосе Шое растопила его улыбку. — Когда у семьи большое хозяйство, которое ее кормит, дети становятся рабочей силой. У всех были свои обязанности. Отправить ребенка учиться — значит, лишиться пары рук на поле и в хлеву. К тому же, мама ненавидела магию и пыталась вытравить ее из меня. Люди в целом везде одинаковые, Гинтоки. Если они чего-то не понимают и боятся, они всеми силами стараются это подавить или уничтожить. Считай, тебе еще повезло, что ты оказался среди маглов, не подозревавших о мире магии, — Шое тяжело выдохнул и возвел мрачный взгляд к мирно плывущим по небу клочьям облаков. — Когда юного волшебника, знающего о своих способностях, пытаются в них ограничивать, чувство вины и презрение к себе могут поглотить его. Тогда магия находит способ вырваться, и случаются страшные вещи… — он вдруг вздрогнул и, словно опомнившись, улыбнулся, возвращая себе прежний невозмутимо-доброжелательный облик. — Ох, кажется, я слишком разболтался. Наверное, утомил тебя? Не забивай свою маленькую головку моими бреднями. Ешь скорее, пока не остыло.

Небо над головой вытянулось в длинную синюю ленту, завернулось, как тесто на скалку и вновь развернулось — уже выцветшее, зимнее. Хиджиката недоуменно огляделся и сразу заметил Сакату. Тот стал заметно выше, раздался в плечах и стал куда более походить на себя из настоящего. Снег припорошил его черно-красную зимнюю мантию, из приоткрытых губ вырывались облачка пара. Он стоял, сомкнув пушистые белые ресницы, затем едва заметно улыбнулся и произнес:

— Экспекто патронум!

Из-под взмаха его волшебной палочки вырвалась уже знакомая Хиджикате серебристая сова. Рассыпаясь блестками и волнуя плавно опадающие снежинки, она взмыла ввысь и унеслась далеко за кромку леса.

— Молодец, Гинтоки! — Шое, хрустя снегом под ногами, подошел к Сакате и радостно похлопал его по плечам. — Браво! У тебя получилось! Ты действительно редкое дарование! Подумать только, вызвать Патронуса в тринадцать!

Саката довольно хмыкнул и сложил руки на груди:

— Делов-то.

— Нет-нет, это очень сильная магия! Что за воспоминание ты использовал?

Саката смущенно потупил взгляд, светлые щеки залились румянцем. Шое посмотрел на него и добродушно рассмеялся:

— Ладно, можешь не рассказывать. Я и сам догадываюсь, раз твой Патронус принял ту же телесную форму, что и мой.

— А они что, разные бывают? — удивился Саката.

— Ну, конечно! — Шое привычным движением растрепал белые кудри, и с них серебристой пылью разлетелся снег. — Это надо отпраздновать!

Снег завихрился перед глазами Хиджикаты, подхватил его мощной вьюгой и неосторожно приземлил на стул.

— Твою ж… Задолбали летать туда-сюда, — сквозь зубы выругался он, хватаясь руками за деревянную столешницу, и осмотрелся. Теперь они сидели в уютном углу бара. Со всех сторон разносились громкие голоса, смех и стук посуды. Хиджиката сидел за одним столом с Сакатой и Шое, словно третий призрачный посетитель. Перед ним стояли пустые кружки с влажной пенкой на дне, блюда с обглоданными костями и обрывками салатных листьев. Официант в засаленном фартуке, пробегая мимо и ни слова ни сказав, добавил к этому натюрморту блюдце с шоколадным пудингом.

— Вот, — улыбнулся Шое и подвинул десерт ближе к Сакате. — Твоя награда за успехи в учебе. Будь мы в Хогвартсе, я бы дал твоему факультету двадцать баллов за такие заслуги.

Саката нахмурился, взял чайную ложку и осторожно положил кусочек пудинга в рот. В следующий миг его глаза восторженно распахнулись, и он принялся жадно уплетать десерт. Хиджиката поймал себя на внезапной вспышке ревности к пудингу и тут же ей устыдился.

— Уффф, — сыто выдохнул Саката. — Что бы там ваши баллы ни давали, эта награда мне куда больше по душе.

— Знал, что тебе понравится, — Шое подпер щеку кулаком и довольно посмотрел на ученика. — В Хогвартсе такое было на столах каждый день.

— Звучит, как рай, — мечтательно протянул Саката и, спохватившись, добавил. — Но я все равно туда не хочу.

— Рад слышать, — Шое с захмелевшим лицом протянул к нему руку и стер каплю пудинга с уголка его губ. Саката вспыхнул румянцем, а Хиджиката, очумело моргая, мысленно поблагодарил Шое за то, что тот хотя бы свой палец не лизнул после такого, а просто вытер его салфеткой. — Но все же в Хогвартсе было здорово, — как ни в чем ни бывало продолжил он. — Я рад, что снова могу учить юного волшебника, еще и такого талантливого. Мне этого очень сильно не хватало.

— Вы… скучаете по Хогвартсу, да? — справившись со смущением, спросил Саката.

— Бывает, — пространно сказал Шое.

— Почему же вы тогда не вернетесь туда? — и тут глаза Сакаты загорелись идеей. — А давайте вместе туда отправимся?

Шое поднял на него полный тоски взгляд и грустно улыбнулся:

— Я не могу, Гинтоки. Меня уволили.

— Уволили? Вас?! — воскликнул Саката, и Шое жестом попросил его быть потише. — Как они могли вас уволить? Вы же самый лучший учитель на свете! — возмущенно зашептал он, пригнувшись к столу. — Видать, в Хогвартсе все поголовно идиоты, раз не захотели, чтобы вы у них работали!

— Оо, поверь мне, они далеко не глупы и все поняли верно. Видишь ли, — Шое умолк на некоторое время, взирая на потолок и прикусывая губу. — Я сделал кое-что не вполне законное. От этого никто не пострадал, но по нормам правосудия меня стоило заточить в Азкабане. Так что со мной еще обошлись по-доброму. Всего-навсего взяли с меня обещание никогда больше не учить детей магии. Это единственное правило, которого я должен быть придерживаться, но, — он заговорчески подмигнул. — Как видишь, даже его я нарушил. Теперь мне точно грозит Азкабан, однако для этого меня еще надо поймать, верно?

Хиджиката опешил, теряясь в эмоциях. «Не вполне законное»? «Никто не пострадал»? Шое сказал эти слова так просто, с присущим ему обаянием, что даже Хиджиката, зная о моральных измывательствах над студентами и обучении их Непростительным заклятиям, усомнился, что тот действительно сделал что-то, заслуживающее наказания. Что уж говорить о Сакате, ничего не ведающем и благодарном ему по гроб жизни. Конечно, он верил на слово, это было очевидно по выражению глубокого беспокойства на лице.

— Зачем вы навлекли на себя проблемы, взяв меня в ученики? — с волнением спросил Саката.

— Спрашиваешь, почему я нарушил правило? — Шое очаровательно улыбнулся и, оперевшись локтями на стол, мягко опустил подбородок на ладони. — Потому что иногда приходится выбирать между правилами и тем, что действительно правильно. Когда я услышал о ребенке из магловского детского дома, который вечно устраивает поджоги, я сразу понял что к чему. И мне показалось правильным забрать тебя из того места. Возможно, следовало сразу отдать тебя в Хогвартс, а не оставлять у себя. Тогда бы ты, наконец, обрел свой дом. И тебе не пришлось бы скитаться со мной по всей стране.

— Я рад, что вы поступили именно так, учитель Шое, — Саката склонил голову. — Я уже обрел свой дом. Другого мне не надо. Спасибо вам за то, что приютили меня.

— Возможно, все как раз наоборот, и это ты меня приютил, — глаза Шое засветились счастьем. — Путешествовать одному ужасно скучно. Ускользать от преследования — тем более.

— И как вы не боитесь? — восхищенно выдохнул Саката. — В вас вообще не чувствуется страха. Неужели совсем ничего в этом мире вас не пугает?

— Почему же? — неизменная улыбка Шое медленно увяла, он сложил руки на столе. — Одна вещь меня действительно пугает.

— И что же это?

— Я боюсь себя, Гинтоки, — голос Шое прозвучал донельзя серьезно.

Но Саката лишь восхищенно блеснул глазами:

— Круто! Когда я вырасту, я тоже хочу бояться только себя!

— Лучше стань таким взрослым, который вообще ничего не страшится, — засмеялся Шое. — Будешь еще пудинг?

Бар, словно в пьяном угаре, завертелся перед глазами. Пространство вокруг опять свихнулось и выплюнуло Хиджикату под дождь, в темный тесный переулок.

— Что? Где? — он рассеянно завертел головой, и в тот же миг мимо него пулей пронесся Шое, крепко держа Сакату за руку. Тот едва поспевал за ним, быстро переступая ногами.

— Стоять! — крик разбился о шум дождя, послышался топот дюжины ног, разбрызгивающих лужи. — Бежать тебе некуда!

Шое и Саката встали как вкопанные. У того выхода из переулка, к которому они направлялись, Хиджиката с трудом разглядел фигуру в длинной черной мантии. С другого конца длинной и узкой, как змея, полоски между двумя домами приближалось еще несколько человек.

— Не туда ты забежал, — злорадно крикнул один из них, видимо, главный. — Тут рядом тайная квартира мракоборцев, — он кивнул в сторону дома. — На все переулки поблизости наложено Табу, ты не сможешь отсюда трансгрессировать, — белые зубы хищно блеснули в темноте.

Шое настороженно смотрел то на него, то на темную фигуру, подходящую к ним с другой стороны. Сакату он толкнул за спину, прикрывая его мантией так, будто она могла защитить его от атакующих заклинаний.

— Теперь ты наш, Ешида, — главный самодовольно сложил руки на груди. — Ты и твой маленький прихвостень. Азкабан заждался вас обоих.

От этих слов лицо Шое в секунду окаменело, стало пугающе спокойным, неживым. Он презрительно сузил глаза и резко развернулся к мракоборцу, в одиночку преграждающему один из выходов. В следующее мгновение раздался выстрел заклинания. Хиджиката рефлекторно прикрыл рукавом лицо от яркой зеленой вспышки, но она все равно успела запечатлеться под веками.

— Авада Кедавра! — разнеслось по переулку, и у Хиджикаты сердце ухнуло в пятки. Хоть он и знал об этом жутком проклятии, но впервые услышал, как его кто-то действительно произнес. Что-то зловещее таилось в самом переплетении звуков, какая-то беспощадная разрушительная стихия, низводящая основы и безразличная ко всему человеческому.

Едва справившись с невольной дрожью, он отнял руку от лица и слепо заморгал, прогоняя зеленые круги перед глазами. В уши врезались вой, толкотня, чавканье грязных луж под ногами мракоборцев, громкие едва разборчивые крики:

— Я за врачом… черт! Не могу трансгрессировать!

— Я сбегаю! Я знаю куда!

— Нет! За ними! Не дайте им уйти!

— Но мы не можем бросить его здесь! Надо помочь!

— Чем помочь?! Он мертв!

Последнее слово отрикошетило от стен пронзительным эхом.

«МЕРТВ! Мертв! мертв…» — зафонило в голове Хиджикаты. Навязчивые зеленые круги продолжали раскачиваться вверх-вниз при каждом движении век. Его замутило. И в этот момент коварное пространство вновь закружило его и бросило на землю.

Болезненно морщась и потирая виски, Хиджиката медленно поднялся на ноги. Перед глазами за проливной пеленой, словно пьяные, качались сосны. Шум дождя путался в зарослях, за частоколом ближайших стволов стояла непроглядная чернота, будто мир на них заканчивался.

— Учитель Шое! — послышалось откуда-то сбоку, и Хиджиката повернулся на крик.

Во мраке ночи белела растрепанная макушка. Рядом роем мельтешила тьма, раздавались какие-то невнятные звуки: шелест ткани, скрип металла, визги застежек-молний. Пошатываясь, Хиджиката, словно на свет маяка, направился к беловолосой голове. И только подойдя почти вплотную, он увидел Шое. Тот с невозмутимой сноровистостью молча колдовал над уже установленной палаткой. Накладывал дезиллюминационное заклинание — догадался Хиджиката.

— Учитель Шое! — вновь позвал Саката. В темноте его лицо казалось мертвенно-бледным, почти сливаясь по цвету с волосами. Дождь стекал с сырых прядей, но он не обращал на них никакого внимания, даже не моргал. Во влажном взгляде стоял ужас. В одном из глаз лопнул капилляр, и оттого багряная радужка казалась пугающе расплывшейся.

— Учитель! Вы что, уби…

— Не шуми, — холодно прервал его Шое. — Если, конечно, не хочешь, чтобы нас обнаружили, — он опустил палочку и небрежно дернул Сакату за плечо, толкая внутрь палатки и заходя следом.

Хиджиката нырнул за ними. Шое мимоходом махнул палочкой, вспыхнул волшебный огонь, освещая помещение. В палатке было куда просторнее, чем могло показаться снаружи: большое место для костра по центру, потолок высотой под два метра, в углу — массивная кровать, пара деревянных лавок у очага. Ну, конечно, Заклинание незримого расширения.

Саката продолжал как вкопанный стоять у выхода. Его немигающий взгляд был направлен в спину учителя. Подбородок едва заметно дрожал, голос, когда он снова заговорил, — тоже:

— Только что… вы применили одно из тех самых Непростительных заклятий?

Шое обернулся. Вернее кто-то, кто лишь притворялся Шое. Черты миловидного лица заострились, рот вытянулся в прямую линию без намека на улыбку, а в глазах было столько холода, сколько не могла наслать и армия дементоров. Лишь в этот момент Хиджиката вспомнил, что этот человек повинен в смерти его брата, и удивился своей невиданной глупости: за это короткое путешествие во времени Шое умудрился пробудить к себе столько симпатии, что Хиджиката и думать забыл об этом важном факте. Но теперь он отчетливо видел — перед ним безжалостный убийца.

Леденящий душу взгляд проливным дождем окатил Сакату с головы до ног, и тот невольно сделал шаг назад еще до того, как на него нацелилась волшебная палочка убийцы. И успел лишь уцепиться за спасительную полу выхода из палатки, как заклинание выстрелило в него. Подол мантии вздулся парусом, разбрызгивая капли воды, волосы взвились вверх белой бурей. Саката распахнул крепко зажмуренные глаза и с удивлением осмотрел свою высохшую одежду.

— Верно, проклятье мгновенного убийства, — как ни в чем ни бывало ответил Шое и применил чары горячего воздуха на своей одежде тоже. — Так ты запомнил? Молодец. В будущем тебе это пригодится, — эта небрежно брошенная фраза прозвучала страшным приговором.

— Что… Что с вами такое?! — Саката отмер и бросился к учителю. — Почему вы просто не обезоружили его? Вы бы могли…

— А почему они преследовали меня? — в голосе Шое звенел металл. — Как ты думаешь, Гинтоки? — в ответ послышалось молчание, и тогда он с нажимом повторил. — Как ты думаешь? Скажи.

— Они… — взгляд Сакаты опрокинулся вниз. — Они боятся вас.

— Верно, Гинтоки, — глаза Шое мрачно блеснули, и он дернул ученика за руку, усаживая на лавку рядом с собой. — Ты уже неплохо разбираешься в людской природе. Все, чего они не понимают, все, что сильнее их — убить! Сжечь! Уничтожить! — он продолжал, совершенно не замечая перепуганного взгляда, которым наблюдал за ним Саката. — Даже верхушка Министерства магии думает точно так же примитивно, как магловский деревенский дурачок. Я работал там, поэтому знаю суть их мыслей. Стереть с лица Земли все, что не можешь контролировать, чтобы… что? Чтобы прятаться и дальше? Держать магию в тайне от мира? Отказываться от своей сути? Скрываться от маглов до скончания веков и жить в их тени, обладая такими способностями, которые им и не снились? — он грубо встряхнул Сакату за плечи и вгляделся вглубь вытаращенных глаз. — Не приходило ли тебе в голову, почему ты — с рождения обладающий силой, способной менять законы мироздания — должен был страдать от рук тех, кто даже намека на представление не имеет о твоем могуществе? Они называли тебя демоном, запирали тебя одного в темноте, жестоко наказывали, пытаясь сломить, а сами при этом теребили в пальцах нательный крестик, живя по своей глупой книжке, — он выплевывал слова с такой ненавистью, будто пытался проклясть весь мир. — Они морили тебя голодом, а сами потом приходили домой и читали молитву над своим горячим ужином, чтобы кто-то наверху благословил их пищу и подарил им свою милость. В упор не замечая, что собственными руками замучали равного по силе их Богу! Разве это не глупо? Разве справедливо?!

— Н… несправедливо, — проблеял Саката.

— Вот и я так думаю, — на губах Шое мелькнула злая улыбка. — Гинтоки, мы сильнее людей и достойны быть на вершине общества. К сожалению, в Министерстве магии этого не понимают, поэтому продолжают преследовать меня, — его пальцы впились в мантию Сакаты так, что костяшки побелели. — Не понимают, что это пойдет на пользу всем. Люди хотят видеть Бога? Мы можем стать для них Богом. Маглы из страха замучали и распяли того, кому молятся, а теперь каются за это — и продолжают делать то же самое. Из года в год. Из века в век. Разве не будет милосердным поступком открыть им глаза и уберечь от новых ошибок?

— Наверное… — Саката не сопротивлялся ему ни физически, ни умственно, сжался и замер, словно мышь под кошачьей лапой.

— Только вдумайся, — Шое больше не улыбался, и лицо его стало маниакально серьезным. — Если маглы узнают о магии, они больше не будут бояться пожаров, потому что мы можем легко их потушить. Не будут бояться болезней, потому что мы умеем исцелять. Им больше не понадобятся бессмысленные старые книжки, потому что они будут знать — помощь придет, она живет рядом, по соседству. А волшебники смогут ходить по улицам с высоко поднятыми головами, купаясь во всеобщей любви, повсеместно практиковать магию, на которую имеют право по рождению, ни от кого не таясь. Маглы будут радоваться рождению волшебника в их семье и никогда больше не познают ужаса Обскури.

— Обскури?.. — одурело моргнул Саката.

— Магия идет от сердца, Гинтоки, — Шое ткнул длинным острым пальцем в его грудь, и тот болезненно поморщился. — Она напитывается твоими эмоциями. Если способности ребенка-волшебника постоянно подавлять, стыдить за них, унижать, то весь этот сгусток дурных чувств будет копиться внутри него, расти и, рано или поздно, взрывом вырвется наружу. И тогда он сметет все на своем пути, похоронит под собой все без разбора — и то, что ты ненавидел, и то, что любил…

Осознание рухнуло на Хиджикату так, словно его молотом огрели. Он изумленно раскрыл рот. Саката — тоже.

— Вы… — оробело выдавил он из себя и умолк.

— Поэтому то, как сейчас живут волшебники — противно их натуре, — Шое, наконец, отпустил Сакату, прекратив пытать его своими прикосновениями, и тот, покачнувшись, бессильно оперся обеими руками на лавку. — Мы уже сильнее людей, нам осталось лишь стать сильнее других магов. И это вполне реально сделать.

— …как? — отрешенно спросил Саката. Он не смотрел на учителя и, будто под гипнозом, уставился на волшебный огонь. Синие всполохи танцевали перед его лицом, заливая щеки цианотическим румянцем и придавая болезненно-траурный вид.

— В мире существуют артефакты, способные не только возвысить волшебника над всеми остальными, но и обуздать саму смерть. Они позволяют победить любого врага и даже воскресить мертвого, — Шое опустил лицо, и волшебное пламя подсветило его снизу, делая синюшно-бледным и жутко размазывая черты. — Представляешь, каково было мое удивление, когда я узнал, что два из трех таких артефактов бесполезным грузом пылятся в Министерстве магии?

Саката лишь свел брови к переносице. Было заметно, насколько этот недолгий разговор покалечил его душу, сломил что-то важное внутри, поцелуем дементора выпил из него жизненную силу. Он бессмысленным взглядом следил за движением языков волшебного пламени, и Хиджиката думал, что Саката уже не способен понять смысл сказанного, и удивился, когда тот, с трудом ворочая языком, бесцветно спросил:

— Вы забрали их себе, да? Поэтому вас преследуют?

— Это ненадолго, — с мрачным торжеством в голове ответил Шое. — Мы с тобой найдем третий — последний — артефакт. Самый могущественный из всех. И тогда никто не сможет противостоять нам. Министерству придется пойти на уступки, а нам не нужно будет больше скрываться. Как и всем волшебникам мира! Ради всеобщего блага мы построим новый порядок, где каждому найдется место…

Искры волшебного пламени заплясали выше, плавя застывшую, восковую реальность прошлого. Она стекала вниз, подобно слезам, застилала глаза, и Хиджиката невольно потер их. А когда отнял кулаки от лица, очаг уже потух, а сквозь прозрачный квадрат в тенте, служивший палатке окном, пробивался яркий солнечный свет. Было тихо. Шое сидел на постели, подтянув колени к груди, и с застывшим печальным взглядом смотрел наружу. Под глазами у него пролегли глубокие тени. Саката, сжавшись в комок в его ногах, словно большой кот, сонно разомкнул пушистые ресницы и лениво зашевелился.

— Гинтоки, — осторожно позвал Шое и потянулся к нему рукой.

Заметив его, Саката осоловело выпучил глаза и спросонья дернулся так, что чуть было не рухнул с кровати. Едва удержав равновесие, он молча посмотрел на учителя переполненным отчаяньем взглядом.

Шое вздохнул и обхватил колени руками. Его лицо потеплело, привычная мягкая улыбка коснулась губ.

— Гинтоки, я решил. Ты отправишься в Хогвартс.

— Что? — упавшим голосом переспросил Саката.

— Ты отправишься в Хогвартс, — терпеливо повторил Шое. — Для тебя так будет лучше.

— Нет… — Саката громко выдохнул, а затем встряхнул лохматой головой и на четвереньках подполз к учителю, цепко обвивая его ноги обеими руками и утыкаясь лицом в колени. — Нет! Пожалуйста! Не прогоняйте меня! Я хочу остаться с вами! Я к чему угодно готов, лишь бы не покидать вас!

— Тебе нужно в Хогвартс, Гинтоки, — непримиримо ответил Шое. Голос его дрогнул, улыбка сошла с лица, и он резко отвернулся к оконцу.

— Но почему?!

Шое снова вздохнул. Ослепительный утренний луч, преломлявшийся прозрачной сеткой окна, осветил его тоскливое лицо и придал ему ангелический, будто сошедший с храмовой иконы облик.

— Разве ты не напуган тем, что видел вчера? — спросил Шое. — Не напуган тем, что слышал?

— Так это не сон был? — Саката вынырнул из ямки между его коленей, губы его досадливо поджались. — Я подумал, мне кошмар приснился…

— Неудивительно, — Шое наощупь потянулся к его голове и уже привычным движением погладил кучерявые волосы. — Мне жаль, что тебе пришлось это увидеть. Я пытаюсь себя сдерживать, но та часть меня все же вырывается наружу.

— Та… часть вас? — непонимающе заморгал Саката.

— Да. Часть меня, которую я долгие годы пытался вытравить из себя.

— Это… что-то типа магического паразита?

— Ну, — Шое задумчиво взглянул вверх и потер пальцами подбородок. — Скорее нет. Эта личность не пришла откуда-то извне. Думаю, ее породило мое сознание, когда я был ребенком и нуждался в защите. Поэтому я считаю ее своей частью, пусть она и предпочитает зваться другим именем.

— Как ее… — Саката сбился и поправил себя. — Как его зовут?

Шое поморщился.

— Я стараюсь не произносить его имя. Он может воспринять это как призыв, а я не всегда могу воспротивиться тому, что он захватит мое тело.

— Тогда почему вы до сих пор не избавились от него? — Саката приподнялся на колени и возмущенно навис над учителем. — Вы же самый сильный волшебник во всем мире!

— Ты преувеличиваешь, — Шое по-доброму, но как-то тоскливо улыбнулся. — И это не так просто, как ты думаешь. Чего я только не пытался сделать: обращался к лучшим целителям и магловским врачам, медитировал неделями, старался с ним договориться. Но все тщетно. В последние годы он не появлялся, и я подумал, что смог излечиться благодаря тебе, но… — Шое покачал головой. — Это было наивно. Стоило мне вчера лишь на мгновение испугаться, что тебе причинят зло, как он тут же взял надо мной верх. Я знаю, что он… нет, я знаю, что я в том обличии никогда не остановлюсь в своей борьбе против Министерства и нынешних устоев магического общества. Я не хочу тебя в это впутывать. Ты все еще ребенок. И тебе не место рядом с таким взрослым, как я.

— Вот поэтому я и должен быть с вами! — запальчиво воскликнул Саката. — Разве место ребенка не рядом с его отцом?!

Глаза Шое распахнулись, брови взметнулись вверх.

— Гинтоки… — растроганно прошептал он и притянул Сакату к себе, крепко обнимая и утыкаясь носом в беловолосую макушку. — Я тебя не заслуживаю.

Так они просидели в тишине некоторое время, с печальной нежностью обнимая друг друга. Шое зарылся лицом в растрепанные кудри, приглаживая их ладонью и тихонько покачиваясь, словно пытался убаюкать — то ли себя, то ли Сакату. Сейчас для них в этом мире будто не существовало ничего за пределами объятия. Нет, подумал Хиджиката, у обоих действительно больше ничего другого не оставалось.

— Я не совсем понимаю, в чем дело, — прервал молчание Саката. — Но раз со мной в вас редко пробуждается та ненавистная вам личность, то я всегда-всегда буду с вами. Поэтому я вам нужен. А вы нужны мне.

— Значит, в Хогвартс не поедешь?

Саката непреклонно повертел головой. Шое вздохнул и сказал:

— Тогда исполни другую мою просьбу, — он снял с шеи кулон на длинном, утопающим под одеждой шнуре и вложил его в ладонь Сакаты. — Храни это у себя и ни в коем случае не отдавай мне. Возможно, я буду настаивать, требовать или даже угрожать тебе. Спрячь это у себя и не говори где, чтобы у меня не было соблазна украсть эту вещь.

— Что это? — вгляделся в вещицу Саката. Медальон был алым, как капля крови, с широкой серебристой окантовкой. В правой ее части виднелась блестящая бусина крохотного нажимного замка.

— Я наложил на этот медальон Заклинание незримого расширения.

— Ого, как на вашей дорожной сумке и палатке? Не думал, что Капациус Экстремис можно применить к чему-то настолько маленькому! — удивился Саката, завороженно проводя пальцами по ребрам камня. — Что внутри этого медальона?

Шое сел поудобнее, подогнув под себя ногу. Его рука на плече Сакаты сжала ткань его мантии чуть сильнее, и тот вопросительно взглянул на учителя.

— Вчера я… тот другой я рассказал тебе о двух магических артефактах, которые забрал из Отдела тайн.

— Так вы храните их здесь? — догадался Саката. — Я могу посмотреть?

Шое кивнул. Замок бесшумно открылся, и из медальона вытекла уже знакомая Хиджикате легкая серебристая ткань. Она легла на ноги Сакаты, и те растворились под ней.

— Мантия-невидимка? — ахнул он.

— Это особая, очень древняя вещь, — пояснил Шое. — В мире есть и другие мантии-невидимки, но эта самая надежная. Она единственная будет служить вечно, ее магия никогда не ослабнет. Есть легенда, согласно которой даже смерть не может забрать человека, который под ней скрывается.

— Ого-о-о! — Саката восторженно встряхнул ткань, надел на плечи, и те исчезли вместе с рукой Шое на его плече. — С этим можно столько всего делать! Например… — он вдруг раскраснелся, и Хиджиката едва не усмехнулся в кулак, прекрасно помня, как Саката устроил рейд по женским спальням Хогвартса. — Ну, от преследователей прятаться! — нашелся он.

В ответ Шое благосклонно улыбнулся:

— Я разрешаю тебе пользоваться этой мантией при особой необходимости.

Саката восхищенно сверкнул глазами и с энтузиазмом вытряхнул из медальона вторую вещь.

— А это?

— Это воскрешающий камень.

— Воскрешающий?! — опешил Саката. — То есть…

— Да, — кивнул Шое. — С его помощью можно оживить умершего. Это единственный артефакт такого рода во всем мире.

— Круто! — Саката зачарованно всмотрелся в камень, поворачивая его напротив солнечного света: черные грани хватали лучи, испуская едва видимые блики. — Почему вы до сих пор не собрали армию зомби и не захватили Министерство магии?

Шое рассмеялся.

— Тому другому мне такие мысли часто приходят в голову, но я стараюсь сдерживать его экспериментальные порывы.

— Но почему? — воскликнул Саката и потряс камнем перед его лицом. — Это же такая сила!

— В этом все и дело, — Шое потрепал его по непослушным кудрям на затылке. — Никто толком не знает, как именно сработает камень. Согласно легенде, воскрешенный с его помощью человек не становится зомби, как ты говоришь. Но и полностью живым он быть уже не сможет. Посмертное существование принесет ему лишь страдания. И как убить воскрешенного — тоже неизвестно.

— Наверняка поможет кол в сердце или серебряная пуля, — предположил Саката.

— Похоже, я только что нашел серьезное упущение в твоем образовании, — Шое, пытаясь скрыть усмешку, с притворной суровостью покачал головой. — Чтобы твои познания не ограничивались магловскими комиксами, тебе стоит почитать одну из моих книг по Защите от Тёмных искусств, — он потянулся к стоящей у кровати дорожной сумке. — Где-то у меня был экземпляр, сейчас найду… — он по плечо зарылся рукой в саквояже, пытаясь нащупать нужное. — Там есть и про заклинания, и про зелья против всяких опасных существ…

— Не-е-ет, — Саката закатил глаза. — Учитель Шое, только не книги… Это же скука смертная!

— Брось, это очень интересный учебник! — Шое достал зеленый фолиант с черным конгревом на обложке и с улыбкой мягко ударил Сакату по кучерявой макушке.

— Ай! Больно же! До чего тяжелые эти ваши знания!

— Я старался написать его так, чтобы детям хотелось это читать, вплел пару любопытных случаев и реальных историй, — он вложил книгу в руки Сакаты, и тот разочарованно выдохнул. Шое посмотрел на него и милостиво добавил. — А потом мы пойдем обедать в какое-нибудь отличное заведение подальше отсюда. Я знаю место на юге, которое славится своими десертами.

— Правда?! — моментально воодушевился Саката, прижимая зеленый учебник к груди. — Обещаете?

— Да, — проговорил Шое, и улыбка его вдруг помрачнела. — Гинтоки… можешь мне тоже кое-что пообещать?

— Я прочитаю столько, сколько смогу! — обязался Саката.

— Я не об этом, — Шое качнул головой, длинные песочные волосы заструились вниз по плечу. — Вчера ты видел, на что способен тот другой я. И я бы не хотел, чтобы он… чтобы я снова причинил кому-то боль. Раз уж ты решил остаться со мной несмотря ни на что, то я попрошу кое о чем. Я могу положиться только на тебя. Если… — Шое замялся и с усилием договорил. — Если мой разум когда-нибудь снова будет захвачен, я прошу тебя остановить меня. Любым возможным способом, — он серьезным взглядом всмотрелся ученику в глаза и протянул ему мизинец. — Любым.

— Я… — поразмыслив, ответил Саката. — Я надеюсь, что до этого не дойдет. Я всеми силами буду пытаться сделать так, чтобы та сущность не захватила вас снова. Но если такое случится, — он подцепил мизинец учителя своим. — Обещаю, что изгоню ее из вашего тела и не позволю творить бесчинства вашими руками.

Шое довольно улыбнулся и тряхнул рукой. Мир пошатнулся, закачался, и Хиджиката вместе с ним. Он прикрыл ладонями глаза. Когда в очередной раз спятившее пространство прекратило испытывать его вестибулярный аппарат на прочность, Хиджиката опустил руки.

Перед взглядом застыла припорошенная снегом и пропитанная бледным лунным светом лесная поляна. Мрак облепил деревья, совиные крики путались в зарослях. К ним примешивались другие звуки — хруст снега под ногами, треск веток, вопли погони. Они приближались, и Хиджиката, уже наученный предыдущим опытом, напрягся и прищурился, стараясь приучить взгляд к темноте: в этот раз его не застанут врасплох. Из лесного мрака выскочили две тени. Призрачный свет луны окутал их фигуры, но и без того Хиджиката легко бы их узнал. Они промчались мимо, и он, шмыгнув за ними в чащобу, ринулся следом.

Лунная ночь, зимний лес, стремительная погоня — Хиджиката знал, что это предвестники боли, ужаса или смерти. Нарастающая тревога заставила его взглянуть наверх, ожидая увидеть сквозь черную паутину веток рваные силуэты в капюшонах, кружащие в воздухе. Но вместо них его ослепила яркая розовая вспышка, громко хлопнувшая прямо над головой. От неожиданности он выругался и оглянулся через плечо.

Сзади стреляли. Взрывы заклинаний то и дело врезались в стволы шаровыми молниями, с треском уничтожали ветви, поднимали в воздух снежную пыль и выкорчевывали комки мокрой почвы из-под ног. Хиджиката повертел головой, прогоняя мнительное наваждение. Плевать на преследователей, он все равно неуязвим для них. Главное — не потерять из виду бегущую впереди пару.

Враги не отставали, но и догнать не могли. Гонка на выносливость. Саката несся впереди и мельтешил редкими вспышками заклинаний: по всей видимости, расчищал путь в зарослях. Шое бежал медленнее, и это показалось Хиджикате странным.

Вскоре они втроем вынырнули из чащи на еще одну крохотную поляну и замерли перед деревянным прогнившим скелетом заброшенной сторожки. Скособоченная крыша покрылась белой пудрой, крыльцо провалилось в грязный снег, козырек упал наискосок перед дверью с дырой на месте ручки. Луна выплыла из-за облаков, и только теперь Хиджиката смог разглядеть раскрасневшееся от бега лицо Сакаты и мертвенно-белое — Шое. Последний прижимал ладонь к ключице, и между пальцами по тыльной стороне сочились тонкие алые струи. Рана выглядела серьезной, но он даже не морщился от боли, только тяжело дышал, выпуская густые клубы пара изо рта. Саката перевел растерянный взгляд с его плеча на лицо и обреченно спросил:

— Все еще не можете трансгрессировать?

В ответ Шое покачал головой и обернулся. Погоня приближалась, скоро настигнут.

— Учитель, бегите, — твердо сказал Саката, крепко сжав палочку. — Я задержу их.

— Не глупи, — отозвался Шое и кивнул на останки сторожки. — Внутрь.

— Нас найдут! — рьяно возразил Саката. — Не спрячемся! Они знают про мантию…

— Внутрь, — повторил Шое. Голоса он не повысил, но ученик его послушался. Сунув палочку в карман, Саката ногой сшиб трухлявый козырек, освобождая дорогу, и они нырнули внутрь, прикрыв за собой дверь. Хиджиката скользнул за ними, не задев плечом косяк — стены для его призрачного тела тоже не были помехой.

— Достань мантию и спрячься, — велел Шое, выглядывая в окно, криво заколоченное широкой доской.

— Вы со мной, — решительно ответил Саката.

— Я остановлю их. Один.

— С ума сошли?! Вы же ранены! Даже вдвоем мы вряд ли справимся со всеми!

— Возможно, мне придется высвободить ту личность. Не хочу, чтобы ты смотрел.

— Мне плевать, кем вы станете! — Саката подскочил к нему и схватил за руку. — Я с вами!

— Гинтоки, — Шое стиснул его плечи и прижался лбом ко лбу. — Я же самый могущественный волшебник в мире, забыл? — его голос был ласковым, внушающим уверенность. — Я справлюсь, если не буду отвлекаться на твою безопасность. Просто верь в меня и никуда не выходи, пока все не закончится. Хорошо?

Саката перепуганно посмотрел на учителя, а потом сжал губы и коротко кивнул. Не оборачиваясь, Шое вышел за дверь, взметнув подолом мантии по грязному полу. Хиджиката уставился на выход, затем на Сакату — и остался с ним. Тот распахнул утепленную мантию, открыл висевший сбоку на поясе медальон, выудил из него лунно-серебряную ткань и исчез под ней. Хиджиката услышал скрип половиц под его ногами — тот присел под одним из окон.

Пару секунд тишину нарушали лишь его учащенное дыхание и шум деревьев за трухлявыми стенами, даже птицы умолкли. И потом снаружи что-то рвануло. Снова. И снова. Взрывы накладывались один поверх другого, словно перекрикивали друг друга, и вскоре слились в единый ужасающий гул. Сторожка сотрясалась от разрушительной вибрации, хлипкие гнилые стены дрожали, и казалось, что они вот-вот рухнут, сложатся, как карточный домик. Сквозь щели внутрь врывались разноцветные вспышки смертоносного фейерверка — красные, фиолетовые, зеленые… зеленых больше всего. Они пытались дотянуться до каждого угла, сожрать внутри все тени до единой. Хиджиката выглянул наружу, но рассмотреть толком ничего сумел. Всю поляну затопило жуткими взрывами, вспыхивающими со всех сторон в непроглядном снежном облаке. Губительные зеленые лучи пронзали его насквозь, и непонятно было, как в этом аду вообще можно было целиться. Но фанатичные, безумные выстрелы все не заканчивались, будто стремясь уничтожить все вокруг. Между ними вдруг раздался громкий треск, и вековая, подпирающая небо макушка дерева выплыла из черноты и с грохотом рухнула в снежный туман поперек поляны. На мгновение послышались чьи-то захлебывающиеся вопли, но они тут же утонули в новой нескончаемой череде взрывов.

И вдруг все стихло — разом, словно по чьему-то приказу. Тишина оглушительно звенела в голове. Хиджиката уже слышал такое — в тот момент, когда мамин пульс на кардиомониторе превратился в длинную бесконечную прямую.

Саката, дрожащий и весь сырой от пота, выскользнул из-под мантии и прилип к окну рядом с Хиджикатой. Снаружи все еще клубилась пепельно-снежная дымка, искрящаяся под лунным светом, она разобщала поляну с небом, точно это были разные части пространства, никак не связанные между собой. Призрачные голые ветви крон раскачивались ветром над белым облаком, и тьма меж ними снова кишела снующими туда-сюда тенями в черных лохмотьях… Нет, дементоров здесь нет, вдруг понял Хиджиката. Просто ощущения точь-в-точь такие же.

— Мертв! — это слово внезапно вырвалось из густого белого тумана и разнеслось раскатистым эхом по лесу. — Какого хрена ты натворил?! Сказано же было: взять живым!

Саката издал резкий рваный вдох. Ноги его подкосились, и он едва не упал. Крепко держась за покореженную оконную раму и раня пальцы стеклянным крошевом, он слепо вглядывался в мутное облако широко распахнутыми глазами, простроченными красными нитками рваных капилляров.

— Мы бы все тут тогда легли! — раздался новый крик. — Надо нашим помочь!

— Нечем уже! Все трупы!

— Что делать-то теперь?!

— Уходим! Быстро!

Громкие хлопки, один за другим, будто принялась взрываться и вдруг погасла петарда. И снова гробовая тишина.

Сакату колотило. Он оторопело вслушивался пару мгновений, а затем словно очнулся — оттолкнулся от рамы так, что с нее посыпались кровавые осколки, и рванул к выходу.

Хиджиката на ватных ногах последовал за ним. Он уже знал, что увидит со слов Отосе. Он чувствовал, что это произойдет сейчас, едва оказался в зимнем лесу под светом полной луны. Но одно дело знать или чувствовать, и совсем другое — увидеть собственными глазами.

Немая, припорошенная снегом поляна. Поперек — гигантский голый ствол. И трупы. Везде трупы. Скрюченные в предсмертных судорогах тела, две размозженные головы под деревом, несколько заживо скоптившихся в Адском пламени силуэтов на снегу — даже костей не осталось, навзничь упавшие мертвецы — этим повезло, погибли мгновенно.

Саката шел мимо них едва волоча ноги, будто пробирался сквозь непролазный сугроб. Вертел головой, искал. И нашел. Бросился к длинноволосой, лежащей на спине фигуре, которая все еще сжимала палочку окоченевшими пальцами. Упал. Подполз на коленях.

Хиджиката, стряхнув с себя оцепенение от непостижимо ужасающего зрелища, рванул к Сакате. Шое был мертв — это было очевидно. Узкие зрачки остекленело смотрели вникуда, грудь не шевелилась дыханием, снег не таял, касаясь его посмертно красивого лица. Саката в ужасе смотрел на него несколько секунд и вдруг растерянно заозирался:

— Кто-нибудь… кто-нибудь, помогите… — губы дрожали, мокрые глаза искали помощи. — Мой учитель… он… пожалуйста, кто-нибудь… — мольбы растворялись в глухой тишине ночного леса. Он продолжал оборачиваться, но отовсюду на него смотрели пустые мертвые глаза.

Хиджиката подсел напротив него, с другой стороны от тела Шое. От одного взгляда на лицо Сакаты в горле вставал горький ком.

— Кто-нибудь, пожалуйста, кто-нибудь… — словно в трансе повторял он, не моргая смотря на неподвижное лицо Шое. — Учитель… — трясущиеся пальцы коснулись белого, припудренного снегом лица. — Папа…

И тут Сакату накрыло. Это был не плач. Протяжный душераздирающий вой, не прекращающийся, то вздымающийся, то опадающий и переходящий в хрип. Так кричит в предсмертный муках зверь, угодивший в капкан.

Хиджиката хорошо знал эти первые минуты осознания потери, когда боль ощущается физически, сжимает сердце в тиски, выворачивает наизнанку. И знал, как важно, чтобы кто-то был рядом. Чтобы кто-то напомнил, что сам ты еще жив.

— Я здесь, — прошептал он. — Саката, я здесь, — Хиджиката понимал, что сейчас был просто еще одним немым призраком на вымершей поляне, но продолжал повторять это, словно спасительное заклинание. — Я здесь. Я рядом. Я с тобой. Я с тобой.

Постепенно Саката затих. Некоторое время он еще лежал дрожащим от беззвучных рыданий клубком, уронив голову на бездыханную грудь Шое. Затем поднял лицо и вдруг посмотрел прямо перед собой. На короткий миг Хиджиката понадеялся, что тот каким-то невообразимым образом смог его услышать, но потом всмотрелся в глаза напротив и вздрогнул. Застывший в них ужас непримиримо сменялся отчаянной решимостью.

Саката грубо мазнул кулаком по лицу, развозя по коже слезы и пот, и сорвал с пояса кулон.

Хиджиката почувствовал неладное за секунду до понимания:

— Не смей… — прошептал он, но Саката без капли раздумий выудил из кулона черный ребристый камень. Он был совсем крохотным, и у Хиджикаты в голове не укладывалось, что этот ничтожный осколок вскоре станет причиной смерти двух дорогих ему людей.

— Пожалуйста, Саката… прошу тебя, не надо…

Вот бы сейчас обрести плоть, голос — хоть что-нибудь, чтобы не позволить случиться неизбежному. И пока Хиджикату колотило от беспомощности и отчаяния, продрогшие пальцы уже теребили воскрешающий камень, а непоколебимый взгляд припал к мертвому лицу.

И тут — точь-в-точь как в кошмаре с Мицубой — веки Шое шевельнулись. Саката радостно всхлипнул — и в следующее мгновение вокруг его горла сомкнулись посиневшие тонкие пальцы.

— У… учитель… — только и смог прохрипеть он.

Шое — нет, это был не Шое, в тот же миг понял Хиджиката — воскрес, но живым вовсе не выглядел. Его взгляд был ледяным, бесчувственным. Часть души, насильно загнанная обратно в тело, смотрела на Сакату, но не узнавала его.

— А, — спекшиеся губы сухо разомкнулись, в голосе было полное безразличие. — Это всего лишь ты, — он опустил руку, и Саката упал, как подкошенный, надрывно кашляя.

Камень выпал из его ладони, и он, все еще отдуваясь, тут же схватил его, загребая пальцами снег. Двойник Шое неподвижным взглядом посмотрел на это и протянул:

— Вот оно что, — губы скривились в неестественной, не свойственной этому лицу улыбке. — Хороший ученик. Хотя, — он скользнул взглядом по мертвым телам вокруг. — Мне стоит сказать «сын»? Ты, кажется, назвал меня папой? Тому мне понравилось бы. Он давно этого слова от тебя ждал, — откровения никак не вязались с отстраненным тоном, которым были произнесены.

— Кто ты? — сдавленно спросил Саката.

— Как это кто? — от его мрачной усмешки у Хиджикаты холодок побежал по спине. — Твой отец.

Саката молча взирал на него со смесью ужаса и надежды.

— Не веришь мне? А зря. Я все еще часть Шое. Возможно, самая настоящая, неизбывная его часть. Он стал тем, кем является, только благодаря мне. Иначе бы до сих пор так и пас скот под гнетом своей прородительницы-магла.

— У тебя другое имя, — сказал Саката. — Назовись.

— Верно, нас даже не представили друг другу, — двойник Шое протянул ему руку. — Меня зовут Уцуро. Рад наконец-то познакомиться с тобой, сын.

Chapter Text

— Рад наконец-то познакомиться с тобой, сын.

Снисходительно-равнодушно брошенное последним слово вмиг околдовало стихию вокруг. Поземка, гуляющая по поляне, бешено завертелась вьюгой. Хиджиката с такой оторопью слушал разговор Сакаты и этого нового, жуткого Шое, что не сразу понял — его снова несет из одного воспоминания в другое. На этот раз он даже глаз не закрыл и продолжал околдовано пялиться на кружащую его снежную бурю, пока та не развеялась так же резко, как началась.

Хиджиката пошатнулся и едва устоял на ногах. Перед глазами все еще плыли белые точки. Болезненно потерев переносицу, он огляделся. Снова лес, на этот раз весенний: почки набухают на деревьях, по кронам разносятся шелест свежей зелени и птичьи заливания, кое-где у корней еще виден талый снег. Снова палатка — теперь разбитая в живописной глуши напротив лесного озера. Лед с него почти сошел, лишь у берега оставалось грязно-серебристое крошево.

Уцуро сидел у палатки в походном кресле и смотрел на воду. Его безжизненный взгляд ярко контрастировал с цветущей природой вокруг. Он был бледен, не моргал и оттого смотрелся жутко, словно не до конца ожившая гипсовая статуя из лондонского музея.

Саката выглянул из палатки, покосился на него и тяжело вздохнул.

— Снова собираешься просидеть тут целый день?

Получив в ответ молчание, он подошел ближе к берегу и присел, собирая камни с земли.

— У тебя же были грандиозные планы, — напомнил он без тени улыбки. — Найти третий артефакт, устроить революцию там…

Хиджиката отметил, что Саката стал по-иному общаться с учителем: небрежно звал его на «ты» и словно воспринимал равным себе, как если бы тем самым старался дистанцировать его от того, кого знал в его лице ранее.

— Я думал, заполучив тело, ты сразу возьмешься за свои дела, — кидая камни в воду, продолжал Саката, будто между делом. — А вместо этого мы уже почти два месяца торчим тут. У тебя уже, наверное, пролежни на заднице от этого кресла.

Уцуро не отвечал, и Сакату это явно раздражало.

— Если тебе все равно, давай хоть в город пойдем, — холодно предложил он. — Там можно разжиться журналами, вкусной едой… другие люди там есть, в конце концов. И мракоборцы эти, — плоский камень пошлепал по воде. — Может, они помогут тебе взбодриться, пока мы будем от них улепетывать…

— Скучаешь по нему?

Большой камень гулко ухнул в воду, разбивая в брызги озерную гладь. Саката оцепенело посмотрел, как от места его потопления расходятся ровные, подбирающиеся к берегу круги, и медленно обернулся. Вид у него был такой изумленный, словно Уцуро заговорил с ним впервые за прошедшие месяцы. Тот в ответ даже не посмотрел на ученика, взгляд у него по-прежнему был устремлен куда-то сквозь ткань пространства, будто он вообще ничего не видел.

— Каждый день, — тихо ответил Саката и зашвырнул большой камень с размаху на самую середину озера.

— Я тоже.

— Врешь, — остатки камней всей кучей упали в воду. — Скучал бы — уступил бы ему тело…

— Он сам не захотел возвращаться.

— Я не верю, что он бы… — Саката сжал кулаки и отвернулся.

— Вот ведь ирония, — невпопад сказал Уцуро, как если бы вел нить разговора с кем-то другим, невидимым для Хиджикаты. — Я всегда думал, что Шое мне мешает. Тормозит меня. Бесцельно занимает это тело. А оказалось, — он опустил голову к плечу. — Оказалось, что без него мне нечего больше хотеть, кроме покоя.

— Бред какой-то, — зло ответил Саката, резко отбрасывая полог входа и скрываясь в палатке. — Если он тебе нужен, просто верни его…

— Просто… — повторил Уцуро, и вдруг тело его вздрогнуло в манерной мрачной усмешке.

Хиджикате было не по себе оставаться рядом с этим убийцей, и он нырнул в палатку следом за Сакатой. В тот момент, как он отодвинул полог, земля под его ногами зашевелилась. Хиджиката раздраженно выдохнул и зажмурился, рефлекторно уцепившись за мокрый от росы тент — к его удивлению, он ощутимо лег в пальцы, будто, как и земля под ногами, создавал некую незыблемую основу прошлого. Заострить на этом внимание Хиджиката не успел: его уже несло дальше. Он думал, что сейчас перемахнет в какое-то иное место, и ткань тента выскользнет из его пальцев, но планета, словно провернувшись много раз под ногами, оставила его стоять на том же месте.

Хиджиката обернулся через плечо: снег у корней деревьев истаял, пророс густой зеленью, мелодические обороты птиц, чистые, как неведение, пропитывали лес. Белые зонтики цикуты заполонили озерный берег. Закатное солнце краснело где-то за густотой крон и проливалось в озеро таинственным рубиновым светом. Хиджиката не мог физически чувствовать этот мир чужих воспоминаний, но каким-то глубинным, телесным ощущением понял, что лето совсем близко. «Лето, — небрежно подбросила память зловещее предчувствие. — Это случилось летом. Скоро…». Хиджиката тряхнул головой, сбрасывая пугающее наваждение, и шагнул в палатку.

Саката сидел внутри у стоявшего на очаге котелка и увлеченно готовил зелье. Спустив мантию с обоих плеч и оставив ее болтаться на поясе, он вел пальцем по страницам зеленого учебника Шое, затем выбирал нужный пузырек из коробки, рассматривал на свету, сверялся со строками, капал нужное количество в котел — видела бы Отосе такой энтузиазм в учебе у своего сына, прослезилась бы от счастья. Отросшая белая челка взмокла от пота, налипла на лоб и лезла в глаза, Саката сдувал ее вверх, не сводя взгляда с поверхности варева. Снова повернулся к книге, кивнул сам себе и принялся рыться в коробке с ингредиентами. Долго-долго искал что-то, выуживая один пузырек за другим из богатого арсенала, пока не наткнулся на большую склянку с прозрачной жижей на самом дне. Он прищурился и поднял ее выше, покручивая на просвет алого луча, бившего в прозрачное окно палатки.

— Это… — едва слышно пробормотал он. — Но тут не было такого…

Нахмурив брови, он отставил флакон и взял лежавший в коробке заточенный короткий нож. Хиджиката в изумлении наблюдал, как Саката, и глазом не моргнув, ткнул себя острием в палец. В этот момент своей равнодушной наторелостью он пугающе напоминал Черного мага, который не раз экспериментировал со страшными зельями, описанными в книгах Запретной секции библиотеки Хогвартса. Багровая капля скользнула вниз по лезвию. Саката сунул раненый палец в рот, ровно положил нож на лавку, затем осторожно вытащил пробку из пузырька и капнул остатки его содержимого на нож. Кровь зашипела и превратилась в ссохшуюся красную корку, словно из нее выкачали жидкость.

Саката выпучил глаза. Тупо поглядев пару секунд на рассыпающуюся по ножу кровавую пыль, он схватил пузырек и выскочил на улицу, Хиджиката в недоумении метнулся за ним. На миг остановившись у опустевшего походного кресла, они побежали вглубь леса. Саката выискивал глазами примятые подошвами стебли и быстро шел по следу. Он раскраснелся и надрывно дышал, а когда останавливался, чтобы ухватить взглядом прячущуюся в зарослях тропку, Хиджиката явственно видел, как у того тряслись пальцы.

Спустя несколько минут лес расступился, и они выбежали на широкий, дрожащий от ветра луг. Высокие серебристо-зеленые пряди ковыля развевались в сторону заката, и от этого весь луг казался поседевшим, состарившимся. Из-за кловнившейся к земле травы тропинки не было видно, и Саката заметался, озираясь, пока не заметил то, что искал — светловолосую макушку, едва видневшуюся над качающимися волнами ковыля. Он ринулся к ней, Хиджиката — следом. Задыхаясь и припадая к земле, Саката домчался до крохотной притоптанной поляны и застыл. Хиджиката обошел его, утопая по пояс в призрачной траве, и обомлел от увиденного.

Кровь была повсюду: она пропитала землю, забрызгала примятые белесые стебли. Уцуро сидел посреди багряной лужи, склонив голову. С полным умиротворением на лице он водил ладонью по внутренней стороне предплечья, разрезанного вдоль — от сгиба локтя до запястья. Из-под пальцев лилось белое целебное свечение. Рана уже почти затянулась, красные капли послушно заползали внутрь рассечения. С правой руки, которой он колдовал, по всей длине пульсирующими струями била кровь, брызги пачкали серебристые стебли, мантию Уцуро, ботинки застывшего над ним Сакаты. У того подкосились колени, и кровь набросилась на его брюки, вкрапливалась багровыми пятнами в подол его мантии. Оба молчали, слышны были лишь завывания ветра, шум травы и отзвук лечебного заклинания.

Когда рана исчезла с левой руки, не оставив и шрама, Уцуро принялся за правую и невозмутимо спросил:

— Зачем пришел?

Саката онемело раскрыл ладонь с лежащим в ней пузырьком. Без тени эмоции Уцуро мельком взглянул на него и молча продолжил заживлять рану.

— Разве ты не хотел вернуть его? — бесцветным голосом спросил Саката.

— Я делаю то, что считаю нужным.

— Считаешь нужным уничтожить его тело?! — вдруг взорвался Саката.

— Нет, я провожу эксперименты, — сказал Уцуро. — Похоже, воскрешенного убить не так-то просто. Я лишь хочу понять рамки возможного.

— Как это поможет вернуть его?! — Саката схватил его за отворот мантии и со злостью встряхнул. Кровавые брызги разлетелись в стороны.

Уцуро поднял на него взгляд, жуткие остекленевшие глаза вдруг заволокло туманом ненависти. Раненой рукой он вцепился в запястье Сакаты, вдавливаясь ногтями в кожу.

— Может, тогда ты знаешь, как это сделать? Так скажи мне! — кровь стекала по его руке к месту захвата, перебросилась на предплечье Сакаты, заставляя того взирать на красные струи в безмолвном ужасе. — Чего замолчал? Ты же смог воскресить это тело, так, может, знаешь, как и его вернуть? Нет?! — Уцуро махнул рукой с такой яростной силой, что Саката рухнул на спину, а кровь забрызгала его бледное, как снег, лицо, волосы и ближайшие белые стебли. — Тогда не лезь, пока я не скажу.

Хиджиката растерянно уставился на кровоточащую расщелину на руке Уцуро, и в глазах у него начало мутиться. Он качнулся и рухнул на колени. Багровый закат, утопающий за горизонтом, заволочил взгляд. Хиджиката закрыл глаза, но кровавые блики словно отпечатались на внутренней стороне век, и он видел только эту страшную красноту. Красные капли на нежно-белесых стеблях ковыля, на обескровленном лице Сакаты, на больничной подушке мамы, на белой простыне под телом брата… картинки мельтешили перед глазами, хаотично сменяя друг друга, и его едва не вырвало.

Отдышавшись, он боязливо открыл глаза и снова обнаружил себя в лесу. Саката сидел рядом с ним на коленях. Перед взором Хиджикаты возвышался скошенный, словно разрубленный молнией пень. К одной из деревянных щепок, торчащих изнутри ствола, был привязан тонкой нитью майский жук, поблескивая коричневым панцирем на солнце. Слабо передвигая лапками, он, будто пьяный, полз по кривой поверхности пня.

— Я не буду, — твердо сказал Саката, опустив глаза и обеими руками вжимая палочку в колени, словно силился спрятать ее под кожей.

— Круцио! — раздался позади ледяной голос, и у Хиджикаты вздыбились волосы на затылке, когда красный луч пронесся аккурат рядом с его головой. Жук затрепыхался в конвульсиях, громко забил прозрачными крыльями. Саката сжал зубы и отвернулся.

— Нет уж, смотри, — Уцуро сдавил его голову обеими руками и насильно повернул в сторону безжалостного зрелища. — Чем больше ты корчишь из себя добряка, тем дольше это бедное существо будет мучиться. Как ты думаешь, что лучше — нескончаемые страдания или спокойная смерть?

— Я сказал, что не буду! — Саката вырвался из его цепких пальцев и, отмахнувшись, отскочил в сторону. — Сколько раз повторять?! Что с тобой такое?! Пропал куда-то на несколько дней, ни слова не сказав, а теперь вернулся и битый час пытаешься меня научить этой дряни, мучая несчастного жука!

— Сколько злобы в голосе, — одобрительно ухмыльнулся Уцуро. — Если ненавидишь меня, то можешь попробовать Заклятье на мне, — он, пригласительно раскинув руки, сделал шаг вперед, и Саката нацелил палочку на него, медленно пятясь. — Что если это из-за меня твой драгоценный Шое не может вернуться? Не задумывался о том, что если убьешь меня, то он снова завладеет этим телом?

Направленная на Уцуро палочка заискрила, и Саката тяжело положил ладонь на плечо вытянутой руки, сдерживая рвущуюся мощь.

— Зубы мне не заговаривай, — скривился он. — Явился тут, как не вылезающий из кабаков батя, который вдруг вспомнил, что у него есть сын, и спьяну полез научить его парочке приемов. Ты так и не ответил, куда уходил. За хлебом, что ли?

Уцуро отвернулся, уперев руки в бока.

— Ты хотел, чтобы я снова занялся своими планами. Я так и сделал, — он помолчал, уставившись в глубину леса, а затем резко обернулся к Сакате. — Я нашел последний артефакт.

— Что… — выдохнул тот и опустил руку. — Последний из артефактов, способных победить саму смерть? — он подошел к Уцуро и с надеждой вгляделся в его лицо. — Где этот артефакт?!

— Не знаю, где, но знаю, у кого. Его хранит одна магическая семья, поэтому я и не смог найти его в Отделе тайн. Эти волшебники живут в большом поместье в богатой окраине Лондона.

У Хиджикаты по спине заструился холодный пот. Хотелось вскочить и бежать, бежать домой, предупредить брата. Пусть уезжает на край света, пусть спалят их фамильное поместье. Пускай! Плевать! Лишь бы до него не добралось это чудовище, которое пичкает себя ядами, перерезает вены — и все равно не умирает!

— Откуда ты все это узнал? — на задворках слуха прозвучал голос Сакаты.

— Так, поймал одну тварь из Мракоборческого центра, — Уцуро небрежно пожал плечами и обернулся к жуку, привязанному к пню, но Хиджикате показалось, что тот посмотрел прямо на него. — Я много чего интересного смог у него выпытать, — красивые губы изогнулись в легкой полуулыбке.

— Ты ведь не убил его? — с надеждой спросил Саката, и Уцуро, склонив голову набок, посмотрел на него как на наивного ребенка, задающего глупые вопросы.

— После того, что он мне рассказал, Министерство разделалось бы с ним куда более жестоко, уж поверь мне, — Уцуро презрительно улыбнулся. — Он сослужил мне хорошую службу. И про последний артефакт поведал, и про эксперименты Министерства… Оказывается, они много чего интересного выяснили в свое время.

Саката отступил на шаг и спросил:

— Так что именно ты ищешь?

Уцуро непринужденно положил руку ему на плечо и произнес:

— Нам нужна палочка.

Хиджиката открыл рот в изумлении. Осознание навалилось на него так сильно, что голова пошла кругом. Он склонился к коленям, кулаки врезались в землю. Палочка брата… ну, конечно! Про нее расспрашивал Саката, когда они сидели в «Трех метлах»! Ею интересовался Абуто тогда в кабинете! Ее ищут Ято! Все они знали, что Хиджиката хранит ее у себя, и только он сам не понимал, что это за «сила» такая!

— У тебя уже есть палочка, — недоуменно пробормотал Саката.

— О, мне нужна не обычная палочка. А самая мощная в мире. Завладев ею, мы станем непобедимы. Даже сама смерть будет нам не указ.

— Сама смерть?! И тогда мы сможем вернуть… — Саката прикусил губу, не договорив.

— Всё сможем, — закончил за него Уцуро. — Что скажешь? Стоит нам наведаться в гости к семье по фамилии Хиджиката? Зададим их главе пару вопросов? — ему не ответили, поэтому он сжал плечи Сакаты, нагнулся к нему и спросил прямо в лицо. — Ты ведь поможешь мне? Ты нужен мне, сын.

Хиджиката скрипнул зубами и с яростью уставился на Уцуро. Если б взглядом можно было убивать, тот бы рухнул на месте, как подкошенный. Но такой магией Хиджиката не владел. К тому же, будучи призраком из будущего, он не мог сейчас даже врезать по этому ненавистному лицу. Да что там, в этот момент у него не было сил даже подняться, чтоб замахнуться — ноги словно отнялись от переполняющего его ужаса следующего перемещения. Он не хотел возвращаться в этот кошмар, не хотел переживать его снова без всякой возможности изменить исход.

— Будь ты проклят… — прошипел он сквозь зубы, пронзая Уцуро переполненным ненавистью взглядом.

— Я помогу, — ответил Саката, и Хиджикате показалось, будто его ударили по лицу. — Только при одном условии. Обещай мне, что никого не убьешь! Мы проникнем туда в мантии-невидимке, отыщем палочку и тихо уйдем. Идет?

Уцуро расплылся в жадной улыбке:

— Будь по-твоему, сын.

Он приобнял Сакату за плечи, и они вместе пошли по узкой извилистой тропинке между деревьями навстречу смерти Тамегоро. А оставленный позади Хиджиката продолжал с ненавистью смотреть им вслед и сжимать кулаки. Все тело колотило от гнева. Это было хуже кошмаров — от этого нельзя было проснуться, как бы сильно ни хотелось. Нельзя было обрести волю действия и хотя бы попытаться остановить их. Нельзя было закричать Сакате вслед, рассказать, куда его неизбежно выведет эта злая тропа. От немоты у Хиджикаты сводило горло, от бессилия крутило мышцы. Воспоминания безжалостно вели его по цепочке чужих разочарований и родных смертей, не позволяя хоть как-то вмешаться.

Вдруг Уцуро остановился и обернулся, посмотрев прямо на него.

— Чуть не забыл, — сказал он.

И следом разнеслось эхом на весь лес:

— Авада Кедавра!

Зеленая вспышка, будто отколовшись от зарослей кустов, пронеслась прямо к Хиджикате. Он успел лишь краем глаза увидеть, как, подбросив вверх лапки и жалобно трепыхнув крыльями, замертво упал майский жук. Глядя на его черное бездыханное брюшко, Хиджиката проваливался во тьму все глубже, словно по спирали страшного сна, пока не достиг самого его дна.

Выстывший отполированный пол выпрыгнул навстречу. Сжимая руками гудящую голову, Хиджиката открыл глаза и понял, что ослеп. Отгоняя удушливую панику, он с трудом поднялся на ноги и на ощупь двинулся в кромешной темноте. Под ладонью очутилась шершавая ткань гобелена. Хиджиката двинулся дальше вдоль стены. Венецианская штукатурка. За ней деревянное полотно двери. Картинная узорчатая рама. Знакомая… Он все шел, а в горле уплотнялся горький ком. Ощущение нервной тревожности, подобно дрожи в коленях, возрастало с каждым шагом. К тому моменту, когда глаза привыкли к темноте, он уже хорошо осознавал, где находится. За углом стало чуть светлее — коридор врезался в широкий проем гостиной. В протянутых от пола до высокого потолка окнах зияла безлунная ночь. Снаружи было ветрено, и ветви палисадника били в стекло, скоблили по нему гигантскими паучьими лапами. Хиджиката весь сжался: он помнил, как долго не мог уснуть в ту ночь, словно нутром чувствовал предстоящую трагедию. А затем тишину разбил грохот посуды из столовой, совсем рядом. Его сменил громкий топот и звон упавшей на пол каминной кочерги.

— Воры! — раздался следом пронзительный женский визг. Тогда он вынудил Хиджикату подскочить в постели, схватить палочку и выбежать из комнаты. Сейчас же голос заставил его броситься к гостиной. Он помнил: там все и произошло. Из дверей в коридор повысыпала испуганная прислуга в ночных сорочках и пижамах, крики зазвучали нестройным многоголосьем. Дворецкий в халате выбежал в коридор, истерично защелкал выключателем.

— Электричества нет, — упавшим голосом сообщил он темноте.

Наперерез Хиджикате с лестницы выскочил брат. Кончик зажатой в его пальцах палочки — не его, другой палочки! — светился Люмосом. За ним следом, дрожа и наспех кутаясь в халат, спускалась жена.

— Вернись наверх! — резко обернувшись, крикнул ей Тамегоро.

— Я с тобой! — испуганно возразила она.

— Нет! — отрезал он. — Иди и не дай моему брату спуститься сюда! Спрячьтесь где-нибудь! — он кивнул дворецкому. — Помоги им!

— Тамегоро! — в панике вопила жена, пока ее уводили обратно наверх.

— Хорошо, что все остальные уехали, — выдохнул брат и окинул взглядом жавшуюся к стенам прислугу. — Идите тоже наверх и спрячьтесь там!

— Я иду с вами, — уверенно сказал садовник.

— Чем мне поможет сквиб? Уходи! — резко ответил брат.

— Может, это шпана обычная! — возразил он. — Отметелю их — и дело с концом!

— Шпана, которая перерезала провода?

— У меня и на такую шпану управа найдется! — сказал он, откидывая полу халата. Из-за пояса пижамных штанов выглядывала гладкая ручка револьвера.

— Откуда у тебя… ладно, — выдохнул брат. — Остальные — наверх! — приказал он, и они с садовником направились в столовую, откуда изначально послышался шум.

Хиджиката хотел пойти за братом, но краем уха услышал крадущиеся мимо шаги и последовал за ними в гостиную. Остановившись у широкого парадного входа в комнату, обрамленного толстой деревянной аркой, он услышал досадливый шепот Сакаты:

— Ничего не нашел! Обыскал все наверху! В столовой тоже нет! Хрен знает куда ее запрятали! — самого его видно не было, зато напротив окна возвышалась фигура Уцуро. Темная мантия в пол удлиняла его силуэт, а из-за вороньих перьев, нашитых на эполеты, плечи казались шире. Лицо его скрывала причудливая черная маска с заостренным, словно клюв, носом. Глаза мрачно смотрели сквозь широкие прорези.

— Обыщи внимательно соседнюю комнату, — спокойно ответил он в пустоту. — Там, кажется, кабинет. Возможно, в нем скрыт сейф. И держи палочку наготове.

— А ты?

— А я пока проверю здесь, — и, не услышав удаляющихся шагов, Уцуро добавил. — Не беспокойся, меня не поймают. Я ведь не слон в посудной лавке, как некоторые.

— Не забудь, ты обещал, что… — волнительным шепотом начал Саката. Но Уцуро прервал его:

— Я помню, что обещал. Иди в кабинет.

И едва только скрипнули половицы под его ногами, как в гостиную с другого входа ворвался Тамегоро.

— Кто вы? — строго спросил он, воззрившись на Уцуро. — Что вам здесь нужно?

Садовник проскочил в гостиную под его рукой и, увидев незваного гостя, выхватил револьвер. Оглушительно грянул выстрел. Уцуро пошатнулся от пули, прошившей плечо насквозь. Слегка поморщившись, он зажал рану рукой и резко взмахнул палочкой. Садовник отлетел в сторону, врезавшись спиной в стену. Потревоженная ударом картина задрожала и рухнула вниз, похоронив под собой стрелявшего. Тамегоро молча вытащил палочку. Темная гостиная заискрилась заклинаниями, летевшими с обеих сторон. Со стен посыпались ошметки штукатурки и обрывки гобеленов, взлетел в воздух пух из диванных подушек и осколки напольных ваз. Противники перемещались по комнате, прячась за мебелью и уничтожая все вокруг кроме друг друга. Между выстрелами заклинаний откуда-то сверху послышались женские вопли и громкий топот.

— Госпожа, не надо! Не спускайтесь! — кричала горничная.

Тамегоро лишь на миг отвлекся на голос и пропустил разящую белую вспышку.

— Сектумсемпра!

Заклинание сбило брата с ног, отбросило назад, и он вылетел в окно вперед спиной. Рама скрипнула и обрушила шквал осколков, звонко рассыпавшихся по всему полу. Один из них проскользнул под ногами застывшего у входа Хиджикаты, и только тогда тот отмер от леденящего душу зрелища.

— Тамегоро! — крикнул он и бросился наружу. Пробежав сквозь стену, он склонился над истекающим кровью братом. Тот, с перекошенным от боли лицом, пытался нащупать выскользнувшую из пальцев палочку, и тут ему на ладонь грузно приземлилась нога в черном ботинке. Тамегоро коротко вскрикнул, растопырив пальцы придавленной руки и конвульсивно выгнувшись всем телом.

— Ублюдок! — задыхаясь от ярости, Хиджиката замахнулся, но кулак с издевательской неизменчивостью пролетел сквозь ногу, даже не всколыхнув мантию на убийце. — Отойди от него, мразь! Как ты посмел!

— Как ты посмел! — вдруг услышал он крик за спиной и обернулся. Саката, скинув мантию-невидимку, выбирался наружу через разбитое окно. — Ты же обещал!

— Он еще не мертв, — холодно возразил Уцуро. Лица его не было видно, но и без этого казалось, что оно не выражало сейчас ровным счетом ничего, будто маска была надета на другую маску. Он качнулся в сторону и подобрал с земли палочку, до которой пытался дотянуться Тамегоро.

Изнутри дома раздались перепуганные возгласы и приближающийся топот. Уцуро мельком взглянул на свою жертву, надрывно глотавшую воздух, и схватил Сакату за руку.

— Пошли.

— Нет! — воскликнул Хиджиката, бросаясь к ним. — Вулнера санентур! Саката, ты же знаешь контрзаклятие! Вулнера санентур! Почему ты ему не помог?! — продолжал кричать он, пока его крутило и извивало в бешеном потоке трансгрессии.

И даже когда его вышвырнуло на твердую поверхность, он повторял это, словно обезумевший:

— Вулнера санентур! Вулнера санентур! Вулнера… — в голове билась единственная мысль: он мог спасти брата, если бы выучил контрзаклятие на год раньше. Если бы не шел тогда строго по учебникам, если бы начал раньше интересоваться продвинутой магией — он бы спас ему жизнь. Это казалось сейчас таким простым и очевидным, что ранило едва ли не сильнее самого осознания гибели брата.

Когда горячая мокрая пелена, застилавшая глаза, немного рассеялась, он, в полном безразличии ко всему живому, огляделся. Снова та же ненавистная палатка, снова эти опостылевшие ему деревянные лавки у чертового очага. И эти двое, конечно, тут — будь они оба прокляты! И плевать они хотели на то, что натворили! Саката бессовестно зарылся лицом в газету, а убийца — Хиджиката даже мысленно не хотел произносить его имя! — равнодушно выводил трофейной палочкой заклинания в воздухе.

— Он погиб, — дрогнувшим голосом вдруг произнес Саката и опустил газету. — Тот хозяин поместья… он погиб. В новостях пишут…

На нем лица не было, и от этого Хиджикате захотелось свернуть ему шею немного меньше.

— Да? — цинично спросил убийца, заглядывая в газетный разворот, и ярость Хиджикаты тут же переметнулась на него. — А вот тот сквиб выжил и дал показания. Хотя приметы он описал скупо. Длинные волосы и средний рост, надо же. Хорошо, что свидетель оказался таким бесполезным…

Хиджиката сжал зубы до скрипа, от жгучей ненависти закружилась голова.

— Хочешь знать, что более скверно? — убийца, потерев залеченное плечо, остановил в воздухе легкое движение запястья, и только в этот момент Хиджиката опознал в его руке палочку жены брата. — Мы забрали не то. Древесная основа совсем другая.

Он скользнул пальцами к центру палочки, с треском разломил ее пополам и бросил в очаг. Огонь с голодной жадностью набросился на нее, радостно потрескивая.

— Значит, — Саката отбросил газету в сторону и бессмысленно уставился перед собой. — Все было зря?

— Почему же? — убийца небрежно откинулся на лавку, положив ногу на ногу. — Все пошло немного не по плану, но прежний владелец палочки мертв. Убить его пришлось бы в любом случае.

— Что это значит? — нахмурился Саката и покосился на него недобрым взглядом.

— Бузинная палочка особенная. Она подчиняется сильнейшему. Поэтому, чтобы ею овладеть, надо сперва одолеть ее бывшего владельца.

Саката вскочил с места.

— Так ты с самого начала собирался его убить?!

— Эй, я же сдержал обещание, — вскинул брови убийца. — Я не планировал его смерть от моей руки. Он сам виноват, что в его доме не нашлось никого, кто бы мог его спасти… — он вдруг прищурился и склонился вперед, кладя подбородок на замок пальцев. — Или не захотел… Возможно, кто-то из его родственников воспользовался случаем и присвоил силу себе, прикончив главу дома. Это стоит проверить…

Саката молча развернулся и направился к выходу.

— Куда собрался? — спросил его убийца.

— Мне нужно проветриться, — холодно произнес Саката и вынырнул из палатки.

Борясь с головокружением, Хиджиката поднялся и поплелся за ним. Через пару минут лес перестал смыкаться над их головами и они вышли на широкий луг, за которым маячил черепичными крышами знакомый пригород Лондона. Саката шел все быстрее, и это уже слабо напоминало простую прогулку на свежем воздухе. Они добрались до первых домов, и Хиджиката отчетливо понял — это побег.

Летнее солнце уже было в самом зените, когда они вышли к поместью, ворота которого перетянула желтая полицейская лента. У забора стояли патрульные машины, одинокая карета скорой и вытянутый кузов катафалка. Хиджиката тоскливо посмотрел на свой дом. Где-то там внутри убивался от горя Хиджиката, который был почти на два года младше и в сто раз наивнее. Постояв так некоторое время в молчаливом сочувствии к самому себе, он посмотрел на дорогу и увидел Сакату, убегавшего за угол забора и почти скрывшегося в тени раскидистой ивы. Спохватившись, Хиджиката рванул было за ним, но тот уже исчез из виду. За углом забора пространство поплыло, будто в знойном мареве, и Хиджиката очутился в узком перешейке между двумя домами. Он опешил: впервые за все путешествие Омут памяти смилостивился над ним и переместил его совершенно незаметно, без бешено мельтешащей картинки перед глазами, исчезающего пола под ногами и тошнотворных бросков тела сверху вниз.

И не успел он опомниться, как увидел Отосе. Она шла прямо ему навстречу в непривычном сером платье, прижимая к боку аккуратную дамскую сумочку. На периферии взгляда мелькнули знакомые серебристые волосы и перепачканное лицо. Саката брел мимо Хиджикаты в выцветшей грязной мантии, нетипично наброшенной на оба плеча. Они с Отосе разминулись в переулке, слегка столкнувшись плечами.

— Прости, бабуль, — небрежно бросил Саката, не оборачиваясь.

Отосе тут же остановилась, глаза ее нехорошо блеснули. Вдруг она молниеносно развернулась и схватила Сакату за руку.

— В чем дело?! — задергался он. — Отпусти, старая ведьма!

— В чем дело, спрашиваешь? — спросила она и с неожиданной для ее телосложения силой вывернула его запястье.

— Ай! Больно же! — взвыл Саката. По брусчатке глухо стукнул упавший кошелек.

Оба потянулись за палочкой, но Отосе оказалась быстрее:

— Петрификус Тоталус, — крикнула она, и Саката, застыв, упал плашмя наземь.

Отосе устало выдохнула, подобрала кошелек и, присев рядом с обездвиженным Сакатой, покачала головой.

— Тебе еще сто лет учиться, прежде чем украсть у меня что-то, — наставническим тоном сказала она. Затем внимательно всмотрелась в его окаменевшее, покрытое копотью лицо, вздохнула. И вдруг легко коснулась его руки.

Прозвучал характерный хлопок. Хиджиката, едва успевший порадоваться предыдущему легкому перемещению, досадливо застонал, утопая в новой мутной пучине, несущей его в другую локацию. Но, похоже, он уже начал привыкать: завихрившееся пространство приземлило его прямо на ноги, не заставив даже пошатнуться. Что ж, возможно, это путешествие хотя бы поможет ему быстрее обучиться трансгрессии.

Хиджиката огляделся: простая, уютная кухня с парой окон, деревянный круглый стол и пара стульев, винтажный буфет, чайный сервиз из тонкой керамики.

Отосе, на тяжелом выдохе поднявшись на ноги, поставила сумочку на банкетку у двери, затем направилась к плите, водрузила тяжелый чайник на огонь, неспешно расставила на столе чашки, вынула из холодильника лимонный кекс, разрезала его на аккуратные дольки, достала с полки сахарницу и блестящую фальгированную упаковку. Услышав свист на плите, она залила кипяток в заварочный чайник, переместив на стол и его тоже. Отосе вела себя абсолютно непринужденно, по-домашнему, будто рядом на полу все это время не валялся обездвиженный грязный незнакомый подросток. И только присев за стол и осторожно взяв в руку чашку с дымящимся подслащенным чаем, она направила палочку на застывшее тело и спокойно произнесла:

— Фините Инкантатем.

Саката вскочил на ноги, ошалело заозирался и, увидев дверь, бросился к ней. Распахнул, чуть не оторвав от усердия ручку. И замер. За деревянным проемом оказалась непроницаемая кирпичная стена, будто квартиру замуровали.

— Что за… — выдохнул он и вытянул палочку. — Бомбарда! — вспыхнул прозрачный луч, раздался взрыв. Дым рассеялся, и Саката в изумлении увидел, что на ровной кирпичной кладке не осталось и следа. — Бомбарда Максима! — он в остервенении размахивал палочкой, посылая все новые заклинания на преграду, но она даже не дрогнула.

Осознав бесполезность своих действий, он испуганно воззрился на Отосе и ринулся к ней. Палочка взметнулась в его сторону и уперлась ему в грудь.

— Это мой дом, — ровным тоном сказала Отосе и отхлебнула чай. — Он слушается только меня.

— Что за нахрен… — сквозь зубы процедил Саката. — Выпусти меня отсюда, старая ведьма!

— Ты уйдешь тогда, когда я захочу, — она указала палочкой на свободный стул. — Если закончил истерику, то присаживайся. Будешь моим гостем. Голодный ведь, поди?

Не сводя с нее враждебного взгляда, Саката сел за стол, не выпуская палочку из руки:

— Что тебе от меня нужно? — со злобой спросил он.

— Я же сказала, — пояснила Отосе, аппетитно откусывая ломтик кекса. — Чтобы ты поел. Выпил чаю. И в спокойной беседе рассказал мне, как юный волшебник докатился до того, что решил воровать у старушек кошельки в Косом Переулке.

Саката голодным взглядом посмотрел на кекс, закусил губу, но решительно отмахнулся.

— Не стану я принимать от тебя пищу. Мало ли чего ты туда подмешала.

— Что ж, — она опустила чашку на блюдце, придерживая ее мизинцем. — Возможно, мне действительно стоило подлить тебе в чай немного сыворотки правды. Или, — она тяжело взглянула на него исподлобья. — Может, мне стоит сдать тебя в полицейский участок? — Саката ощутимо вздрогнул, услышав это словосочетание, и, конечно, она это заметила. — Я легко смогу доказать, что ты ворвался ко мне в дом в попытке меня ограбить. Мне почти не придется врать. Можешь переночевать сегодня на нарах, — она пожала плечами и взяла еще один кусок кекса. — Или можешь принять пищу с моего стола и просто поговорить по-человечески.

Саката сглотнул. И вдруг пододвинул к себе оставшийся кекс и принялся жадно поглощать кусок за куском. Отосе одобрительно кивнула, глядя, как он собирает с тарелки все до последней крошки, и с беззлобной усмешкой спросила:

— Как зовут-то тебя, малец?

— Гинтоки.

Облака за окнами вдруг замелькали, как огромная стая белых птиц, солнце быстро полетело по своей орбите. И когда спятившая картина, обрамленная оконными рамами, остановилась, кухню заливал мягкий золотисто-розоватый свет, предшествующий сумеркам. Внутри комнаты ничего не изменилось, только Саката сменил позу на более непринужденную, откинув локоть на спинку стула. Отосе курила.

— Ешида Шое… — мечтательно произнесла она, выдыхая дым. — Давненько я не слышала этого имени.

— Бабуля, ты знала его? — удивился Саката.

— А то как же, — тонкий палец постучал по сигарете, стряхивая пепел. — Не один десяток лет мы с ним вместе обучали юных волшебников.

— Волшеб… — Саката округлил глаза и встревоженно вскочил с места. — Ты что, из Хогвартса?!

— Верно, забыла представиться, — она манерно протянула ему тонкую, покрытую сморщенной кожей ладонь. — Профессор Отосе, преподаватель трансфигурации и декан факультета Гриффиндор.

Саката посмотрел на ее руку так, будто это была не живая плоть, а какой-нибудь жуткий артефакт, убивающий каждого, кто к нему прикоснется.

— Это все вы… — с нескрываемой ненавистью прошептал Саката, сжимая кулаки. — Это из-за вас учитель Шое…

Он замолчал. Отосе не стала допытываться. Она затушила окурок, вкрутив его в шероховатое металлическое дно ажурной пепельницы, и сказала:

— Не думала, что Ешида все еще таит на нас обиду. Мы поступили с ним по-дружески.

— По-дружески?! — взвился Саката. — Вы выставили его вон за нарушение парочки правил! Ты хоть знаешь, как сильно он любил учить детей?! Знаешь, что он потерял все, покинув Хогвартс?!

— Знаю, — Отосе сдержанно сложила руки на столе. — А ты знаешь, какие именно правила он нарушил?

— Разве это так важно?!

— Он обучал студентов Непростительным заклятиям, применяя к ним моральное насилие и выводя на губительные эмоции, необходимые для Черной магии. Как думаешь, для будущего этих детей это важно?

Саката обомлел. Уставившись в пол, он медленно уселся обратно на стул и безжизненно произнес:

— Это не он был…

— И это я знаю, — кивнула Отосе, закуривая новую сигарету. — Но это была неотделимая его часть. Он не мог от нее избавиться, мы — тоже. А для Хогвартса безопасность студентов превыше всего, — она склонилась над столом и заглянула Сакате в лицо. — Он и тебя Непростительным заклятиям обучал, да? Поэтому ты сбежал от него?

— Пытался, но… — Саката обнял себя за сложенные на столе локти и сжался, будто замерз. — Не только поэтому.

Отосе вздохнула, откинувшись на спинку стула. Она молча курила, задумчиво разглядывая расстроенного Сакату.

— Вот что, Гинтоки, — наконец, сказала она, решительно затушив окурок. — Пока поживешь у меня.

— Э? — Саката ошарашенно вскинул голову, тряхнув отросшими волосами.

— У меня есть свободная комната, — продолжила она. — Живу я одна, так что ты никого не стеснишь. Потом подумаем, что с тобой делать дальше, а пока освойся тут немного. Надо купить новую одежду, эта уже никуда не годится. И еще, — она сморщила нос и кивнула вглубь коридора. — Душ там. От тебя разит за версту.

Саката нахмурился и, сложив руки на груди, нахохлился, как искупавшийся в луже воробей.

— Что-то не устраивает? — поинтересовалась Отосе.

Саката воззрился на нее исподлобья и осторожно сказал:

— Бабуль, я не настолько наивен, как ты думаешь. Я уже отлично знаю: во взрослом мире ничего не бывает даром. А заплатить мне тебе нечем. Так что сразу скажу, — он нахмурился. — Меня интересуют только ровесницы! И я не собираюсь с тобой траха… — его речь прервала палочка, ткнувшая его в кончик носа. — Ай! Больно!

— Живо отправляйся в ванную, юноша, пока я не применила Экскуро, чтобы начисто вымыть твой грязный рот! — строго отчеканила она и, проницательно прищурив глаза, добавила. — Кто сказал, что мне нужна в уплату такая чушь?! Считай это авансом! Когда начнешь зарабатывать, я с тебя три шкуры сдеру за аренду!

В открытое окно вдруг ворвался сильный порыв ветра и, не шелохнув даже салфетки на столе Отосе, подхватил Хиджикату и утащил куда-то сквозь стены и время. На этот раз он не вертел его нещадно во все стороны, а нес плавно, почти ласково, будто за все это путешествие Омут памяти успел привыкнуть к своему гостю, сродниться с ним. Прокатив Хиджикату на мягких волнах, он осторожно опустил его на покрытую пушистым пледом кровать, будто укладывал спать после утомительных перебежек между воспоминаниями. Но Хиджиката отдыхать был пока не намерен и, усевшись на постели, огляделся.

Мягкий сумеречный свет разбавлял полумрак небольшой, скупо обставленной спальни. Несколько мантий на вешалке в приоткрытом шкафу, пустой письменный стол, кровать у окна под красным балдахином — как в мужской спальне Гриффиндора, только немного шире. Золотистые обои, золотистые занавески на окнах, на стене — знакомый герб со львом на алом фоне. Вся эта обстановка была для Хиджикаты настолько близкой и успокаивающей, что ему на миг показалось, будто он проснулся в родной спальне в родной башне Хогвартса.

Под боком послышалось восхищенное «Ого-о-о!» на выдохе. Хиджиката повернул голову на звук и увидел Сакату. Тот вытянулся на постели рядом с ним лежа на животе, одетый в простую белую футболку и спортивные брюки, и болтал в воздухе голыми ступнями. На подушке валялось несколько открытых журналов с комиксами. Саката увлеченно читал, подсвечивая страницы Люмосом. Хиджиката заглянул ему через плечо, из любопытства желая узнать, что же привело его в такой восторг, и едва не рассмеялся в голос. Со страниц журнала, которые возбужденно теребил пальцами Саката, на него томными взглядами взирали полуобнаженные девицы в откровенных позах, а на правой стороне разворота, лукаво подмигивая, летела в космос верхом на гигантском шприце медсестричка в розовом чепчике и белых ажурных чулках — и больше ни в чем. Хиджикате казалось нелепым, что кого-то может взбудоражить эта откровенно пошлая несуразица, однако для Сакаты это, видимо, было прямое попадание в сердце… или в какой-то другой жизненно важный орган. Но, как бы то ни было, Хиджикате было радостно видеть его, наконец, таким оживленным и привычно расслабленным.

Раздался звонок в дверь, застучали по полу каблуки. Саката всполошился и, рывком сунув эротический журнал под подушку, прислушался.

— Вы? — удивленно спросила в коридоре Отосе. — Конечно, дорогая, проходите, присаживайтесь. Хотите чаю? Только заварила.

Голос гостьи был тихим и едва разборчивым, но Хиджиката услышал в них до боли знакомые интонации и подошел к приоткрытой двери. Саката вслед за ним сполз с кровати, подкрался на цыпочках и выглянул в щель. Отосе сидела за кухонным столом, второй край которого загораживала стена коридора, поэтому гостью рассмотреть не удавалось. Разговор шел на пониженных тонах, ни слова не разобрать. Хиджиката вспомнил о своих призрачных возможностях проходить сквозь преграды, но внезапно дверь оказалась для него непроницаемой. Он беззвучно ударил по ней несколько раз ладонью, но та не поддалась. И только тогда он догадался — это воспоминания Сакаты, поэтому Хиджикатата не может узнать того, чего не знал тот.

Вдруг Отосе ахнула:

— Вы уверены?!

— К сожалению, да… — чуть громче ответила гостья, и тогда Хиджиката в изумлении узнал голос жены брата.

— Но как же так?! Он что… ведь по преданиям передача силы… — Отосе не договорила.

— Я не знаю… — жалобный шепот в ответ. — Но Тамегоро так сказал. Он был уверен. Он позвал его для этого прямо перед тем, как…

— Вы меня простите, дорогая, но это безумие какое-то… — Отосе недовольно покачала головой.

— Пожалуйста, профессор! Помогите нам, чем сможете! Скоро новый учебный год, а вы же декан его факультета! Он еще совсем мальчик, я ужасно переживаю за него!

Хиджиката затаил дыхание.

— Вот именно, — строго сказала Отосе. — Он еще слишком мал для тех игр, в которые вы его ввязали! Вы же знаете, я очень люблю Тамегоро, но когда он это натворил, то явно уже был не в себе. Куда вы смотрели?!

— Тамегоро хотел… — судорожный всхлип прервал речь. — Вы же знаете, мальчика в семье не признают из-за… вы понимаете, из-за его происхождения. Тамегоро побоялся, что когда он вырастет, родственники попытаются лишить его наследства, а так…

— А в итоге вы унаследовали ему участие в схватке бульдогов под ковром! Так ли сильно ему нужны были ваши деньги?! — голос Отосе зазвенел металлом, и жена брата в ответ тихо заплакала. — Ну, тише, дорогая, тише, — смилостивилась декан. — Я сделаю, что смогу, чтобы уберечь его. Хогвартс неприступен, вы же знаете. Конечно, опасность перекинется на школу, но, думаю, мы справимся. Мацудайра не допустит вторжения. Но вы должны хотя бы рассказать ему, какая страшная опасность его теперь подстерегает.

— Нет-нет-нет! Тамегоро просил не говорить…

— Тамегоро погиб из-за этого, — безжалостно напомнила Отосе.

— Вот именно! Я только недавно похоронила мужа и не хочу, чтобы… — слова утонули в плаче. Ее безутешные, разрывающие сердце рыдания длились с минуту. Успокоившись, она продолжила. — Вы же знаете, какой этот мальчик вспыльчивый. И как сильно он любил Тамегоро! Вдруг он… не говорите ему, умоляю! Он по неопытности натворит бед!

— Да уж, бед нам больше не надо… — Отосе постучала острыми ногтями по столу. — Ладно, дорогая, не плачьте. Так и быть, я сохраню вашу тайну, покуда смогу. И присмотрю за ним.

— Спасибо… спасибо вам, профессор! — раздался бумажный шелест.

— Дорогая, не надо! Спрячьте деньги! — возмутилась Отосе.

— Пожалуйста! Примите это в благодарность от семьи Хиджиката…

Саката испуганно выдохнул, дверь под его ладонью скрипнула. Отосе резко обернулась на звук, затем вскочила и направилась к нему, яростно стуча каблуками.

— Гинтоки! Маленький паршивец! Не смей подслушивать…

Хиджиката отшатнулся от распахнувшейся двери и провалился куда-то в тень комнаты. А когда вскочил, был уже день.

— Сколько раз говорить! — кричал стоявший у окна Саката. — Не поеду я в твой Хогвартс! Отвяжись, старая ведьма!

— Не смей так со мной говорить, негодник! — орала в ответ Отосе, вынимая его мантии из шкафа и бросая в стоящий рядом открытый саквояж. — Ты едешь со мной, и это не обсуждается! Меня до следующего лета здесь не будет! Что ты собрался делать все это время?! Опять пойдешь в Косой Переулок охотиться на чужие кошельки?!

— Не знаю! Работать пойду! — отмахнулся Саката.

— Да кто доверит работу такому маленькому недотепе?!

— Я не недотепа, и мне почти четырнадцать!

— Тоже мне возраст! Ты только и умеешь, что палочкой махать да журнальчики свои разглядывать с голыми девками!

— Не смей рыться в моих вещах, костлявая ведьма! — вспыхнул Саката.

Хиджикате стало неудобно наблюдать за этой откровенно семейной руганью, но удалиться из комнаты он не мог. Оставалось лишь стоять и ждать развязку разговора.

— Мы уезжаем завтра — и точка! — отрезала Отосе.

— Я! Не поеду! В Хогвартс! — Саката уселся на кровати, сложил руки на груди и насупился.

— Почему? — спросила она, тряхнув зажатой в руке мантией, словно крылом, и рассерженно сдунув со лба выправившуюся из прически прядь. — Почему ты так сильно не хочешь в Хогвартс? — и не услышав ничего в ответ, смягчившимся тоном предположила. — Из-за Ешиды?

Саката молчал и с непримиримым упрямством смотрел на нее.

— Разве я не рассказала тебе, почему нам пришлось попросить его уйти? — Отосе подошла к постели и присела рядом, теребя так и оставшуюся в руках мантию. — Нам тоже не хотелось, чтобы он уходил, но…

— Не только поэтому, — буркнул Саката и под доверительным взглядом Отосе осторожно спросил. — Ваша школа… она ведь подчиняется Министерству магии, так?

— Ну, — в недоумении произнесла Отосе. — Хогвартс отдельное учреждение со своими правилами, но конечно, мы подотчетны… погоди-ка, — ее глаза сверкнули осознанием. — Ты боишься Министерства?

Саката молча подтянул ноги к груди и обнял себя за колени.

— Точно… — Отосе задумчиво погладила подбородок. — Они же ищут Ешиду. Министр говорил, что тот выкрал из Отдела тайн какие-то артефакты.

Саката вздрогнул и уткнулся лицом в колени.

— Гинтоки, — Отосе невесомо коснулась его волос. — Мракоборцы искали его, и поэтому…

— Они убили его, — едва слышно прошептал Саката.

— Что? — опешила Отосе. — Кого убили?!

— Учителя Шое.

Отосе изменилась в лице. Она с трудом поднялась на ноги, придерживаясь рукой за опору палантина, и с бессмысленным взглядом забродила по комнате:

— Вот как… Ешида… как же так… И министр даже не сообщил нам об этом… — она потерла руками лицо и, обернувшись к Сакате, присела рядом с кроватью, заглянула ему в лицо. — Когда это случилось?

— Прошлой зимой. В лесу. Мне… удалось спрятаться.

— Гинтоки… — сочувственно выдохнула Отосе. — Ты это видел?

Саката поджал губы и отвел взгляд.

— Они меня видели.

— Так ты боишься, что в Хогвартсе обо всем узнают и схватят тебя? — она мягко коснулась его пальцев. — Не волнуйся, я поговорю с руководством школы. Похоже, Министерство магии доверяет нам куда меньше, чем я думала, так что и нам не нужно хранить им верность. Ты же ни в чем не виноват, верно? Ты присоединился к нему уже после того, как он похитил артефакты из Министерства, поэтому…

— Нет. Я виноват, — коротко возразил Саката.

— Не говори так, — принялась успокаивать его Отосе, но он вскочил с кровати и перепрыгнул на противоположную сторону.

— Ты ничего не знаешь! Та женщина, что приходила недавно… я был в том доме, когда ее муж погиб!

Отосе отшатнулась, словно от удара, и, попятившись, прижалась спиной к стене.

— Хиджиката? — упавшим голосом спросила она, хватаясь за сердце. — Хиджиката Тамегоро?

— Да! Это мы с Уцуро проникли к ним!

— Кто такой Уцуро? — оторопело спросила Отосе.

— Вторая личность учителя Шое!

— Но ты же сказал, что Ешида погиб еще зимой, — она растерянно замотала головой. — Подожди-подожди, я ничего не понимаю. Давай все по порядку.

И Саката стал сбивчиво рассказывать обо всем: об артефактах, о битве в лесу, об ужасающем воскрешении, о планах Уцуро, о ядах и крови, о том, что произошло в доме Хиджикаты.

— Я знал, что он мог убить кого-то, но все равно согласился ему помочь, — завершил свою историю Саката. — До последнего верил, что мы тихо заберем ту самую палочку и сумеем вернуть учителя Шое. Я нарушил обещание, которое ему дал, и вот к чему это привело… — он выдохся и обессиленно опустился на край кровати.

— Ты бы все равно не смог остановить его, — Отосе присела рядом и приобняла его за плечи. — Убить бы ты его не смог, а если б ушел раньше, он бы все равно сделал то, что задумал.

— Неважно, — Саката покачал головой. — Я соучастник убийства. Даже если забыть о моей ненависти к Министерству за то, что они сделали с учителем Шое… в Хогвартс мне нельзя.

— Но тебя же не видели в том доме, верно? — напомнила Отосе. — У свидетелей есть только приметы Уцуро, да и то самые общие. Никто на тебя не подумает.

— Как ты не понимаешь? До этого меня видели некоторые Мракоборцы. В Министерстве знают, какого артефакта не достает. Знают, кто его хранит. Знают, кто его ищет. И знают, что учитель Шое погиб. На их месте я бы решил, что это я продолжил его дело, ворвался в тот дом и совершил убийство. А приметы легко может подделать даже магл, что уж о волшебниках говорить.

— Или они думают, что ученик воспользовался воскрешающим камнем, который у него был в момент убийства Ешиды, — возразила Отосе.

— Может и так. Но все равно я — их главная зацепка. Уцуро им одолеть сложнее, куда проще — поймать меня, выпытать все, что знаю, а потом выбросить в Азкабан. Поэтому они наверняка ищут и меня тоже. И сам Уцуро наверняка тоже.

Отосе задумчиво смотрела в стену и молчала. Саката выждал с минуту, а затем сжал кулаки и решительно поднялся:

— Прости, что вовлек тебя в это, бабуля. Меня никто здесь не видел, поэтому на тебя подозрения лечь не должны. Я уйду сегодня же. Трансгрессируй меня куда-нибудь в Косой Переулок.

— Что? — Отосе растерянно взглянула на него.

— Про аренду помню, — ровно добавил он. — Когда-нибудь я смогу вернуть тебе долг.

— Саката Гинтоки! — опомнившись, вскочила в гневе Отосе. — Не смей говорить мне такую чушь! Куда ты собрался?!

— Не знаю пока. Что-нибудь придумаю.

— Придумает он! — Отосе влепила ему затрещину.

— Ай! За что?! — жалобно спросил он, потирая затылок.

— За то, что решил, будто я выгоню тебя на улицу испугавшись какого-то Министерства!

— Какого-то?! — опешил Саката. — Ты же работаешь на это Министерство!

— Я работаю на Хогвартс! Не путай! — она грозно потрясла костлявым пальцем перед его носом. — И эти чванливые чинуши мне не указ! В мой дом они и шагу не ступят! А ты и шагу не сделаешь отсюда!

— Но…

— Никаких «но»! Не хочешь в Хогвартс — значит, останешься здесь! Я хотя бы знать буду, что ты в безопасности!

— На целый год?! — опешил Саката.

— А каминная сеть на что? — напомнила Отосе. — Буду иногда выбираться сюда. Скажу директору, что котенка завела, и он еще к лотку не приучен. Так что если Мацудайра не хочет, чтобы вся школа была в…

— Эй! Я не ссу мимо! — возмущенно перебил ее Саката.

— А то я не вижу желтые брызги на стене туалета!

— Так давай я уйду, раз тебя настолько заботит чистота твоего санузла!

— И речи быть не может, — Отосе категорично рассекла рукой воздух. — Я сама привела тебя в свой дом. Сама предложила жить у меня. Так что теперь ты — моя ответственность. Именно так должно поступать взрослым!

Поток теплого ветра ударил Хиджикате в спину, подхватил и снова понес его куда-то на улицу. Лондон раскинулся внизу, будто из окна выходящего на взлет самолета: гигантский город, которому конца и края не видно, разделенный извилистой серой дугой Темзы. Черепичные крыши то переливались на солнце всеми оттенками бордового и коричневого, то гасли в черноте, перечерченные желтыми полосами вечерних огней и сверкающими линиями вдоль дорог. День сменялся ночью, улицы мельтешили точками автомобилей, мчавшимися на сверхзвуковой скорости. В какой-то момент все утонуло в белоснежном сиянии, но оно быстро истаяло, короткие отрывистые мгновения город ослепительно сверкал в ярких лучах, и только столбики дождей то тут, то там появлялись, извергались на улицы и исчезали на протяжении всего полета. Солнце, словно взбесившись, беспрестанно мелькало в небе, то взмывая ввысь, словно пытаясь упорхнуть со своей траектории куда-то в космос, то жалось к горизонту, скользя по низкой дуге. Хиджиката взмыл над городом и вдруг понесся вниз в крутом пике. На такой скорости ветер должен был нещадно бить в лицо и не позволять даже сделать вдох, однако этот живописный магический аттракцион был глух к законам физики. Прокатив Хиджикату на гребне ветра, он осторожно приземлил его на мощеную брусчаткой знакомую улицу.

Снова Косой Переулок. Пасмурный день. Мимо плывут силуэты прохожих, зябко кутающихся в мантии. Вывески магазинов низко нависают над окнами, витрины украшены к Хэллоуину: за стеклами дрожат свечи, трясутся оживленные магией бутафорские скелеты, кофейни зазывают на горячий тыквенный латте.

Хиджиката пригляделся и увидел впереди идущую вдоль по улице Отосе. Рядом с ней шагал кто-то в черной мантии с покрытой капюшоном головой, несший в руке полную продуктов корзину. В походке отчетливо узнавался Саката. Парочка остановилась у книжного магазина, и Хиджиката быстро нагнал их, даже не утруждаясь огибать скользящих сквозь него призрачных прохожих.

— Бабуль, ну почему нет? — канючил Саката.

— Я в прошлом месяце уже накупила тебе журналов! — отрезала Отосе.

— Так они же ежемесячные! Я те уже от корки до корки прочитал! И мне нужно знать продолжение историй!

— Лучше бы ты читал книжки, которые я тебе дала, а не комиксы свои дурацкие! — проворчала Отосе.

— Так я же осилил твой учебник по Трансфигурации!

— А по Истории магии?

— Да это скукотища, я засыпаю на первой же странице! — заныл Саката. — Ну, пожалуйста! Я тебе шоколадный кекс испеку!

— Мне?! Ты сам же весь его и сожрешь опять!

— Ну сжалься, бабуль! Я с тоски помру! Никуда меня не выпускаешь, так еще и в такой мелочи отказываешь!

— Для твоего же блага не выпускаю, дурень! — фыркнула Отосе, но открыла сумочку и отсчитала пару галеонов. — Со мной ты так в глаза не бросаешься, как в одиночку. Сам же говорил, что тебя ищут мракоборцы. И еще этот… — она понизила голос. — Ты-сам-понял-кто.

— Уцуро, что ли? — уточнил Саката и тут же получил подзатыльник. — Ау, больно! Ты чего дерешься?!

— Спятил?! — прошипела Отосе. — Так просто его имя произносить вне защиты дома! Накликаешь беду!

— Это ты сбрендила на старости лет! Даром что волшебница, веришь во всякие сказки, как все бабки! — и, пока Отосе не успела взбеситься, он выхватил у нее деньги, сунул корзинку с продуктами ей в руки и сиганул за дверь магазинчика. Хиджиката, помешкав, пошел следом и двинулся поперек рядов.

Саката нашелся быстро: с довольным видом прижимая к груди два журнала с комиксами, он остановился у стенда 18+. С обложек, сверкая прелестями, призывно взирали полуобнаженные девушки. Саката едва заметно посмотрел по сторонам, после чего схватил журнал с красоткой в эластичном коротком халатике медсестры, обтянувшем внушительный бюст и открывавшем вид на кокетливый треугольник трусиков, и сунул его за пазуху. Хиджиката и сам с постыдным удовольствием засмотрелся на кричащие обложки так, что не сразу заметил черную тень, возникшую рядом будто из ниоткуда.

— Рад видеть, что ты ничуть не изменился, — знакомый безэмоциональный голос послышался из прорези глубокого, словно у дементора, капюшона.

Саката изменился в лице и дернулся было к выходу, но замер, когда палочка недвусмысленно ткнулась ему в бок.

— Не двигайся. Не заставляй меня тебя калечить.

— Какого хрена ты здесь делаешь? — прошептал Саката, скосив глаза на черный силуэт.

— Грубо же ты встречаешь отца после того, как мы не виделись больше года, — сказал Уцуро без единой интонации в голосе. — Я заметил у входа декана Гриффиндора. Значит, ты теперь в Хогвартсе? Не знал, что в школе появились осенние каникулы.

— Как бы я смог появиться в Хогвартсе после того, что мы с тобой натворили? — сквозь зубы спросил Саката.

— А что мы такого натворили? — казалось, Уцуро не издевался, а искренне недоумевал. — Я вот успел там побывать.

— Что?.. — Саката пораженно уставился прямо. Перед его глазами по-прежнему маячили стянутые в тугие корсеты и обтягивающие короткие юбки женские прелести. Взгляд его елозил по обложкам, словно пытался зацепится хоть за что-то привычное, безопасное для подросткового разума.

— Почему бы не наведаться на прежнее место работы, не увидеть бывших коллег…

— Хватит издеваться! — пальцы Сакаты крепче сжали журналы и собрались в кулаки, расцарапав ногтями слюдяное покрытие обложек. — Ты меня искал, да?

— И это тоже, — согласился Уцуро. — А еще хотел узнать, не поселилась ли моя палочка у младшего брата бывшего владельца.

— Что ты там натворил… — было очевидно, что Саката едва сдерживается от крика.

— Ничего. Меня почему-то не приветили, пришлось уйти.

— И теперь ты решил попасть в Хогвартс через меня? За этим сюда явился?

— Я пришел потому, что ты меня позвал.

— Я тебя не звал.

— Не обманывай. Я отлично слышу, когда кто-то называет мое имя.

Саката подозрительно прищурил глаза, зрачки его превратились в едва заметные черные точки в бордовых океанах.

— И раз уж ты меня позвал, — продолжил Уцуро. — То я подумал, что такому умелому вору, как ты, будет интересно одно мероприятие, которое я задумал…

— Мне неинтересно, — оборвал его Саката и, справившись со ступором, повернул к нему напряженное лицо. — Уходи. Я больше не желаю участвовать в твоих преступлениях.

— Ты так говоришь, но ведь продолжаешь хранить мои вещицы, верно?

— Они не твои. И я отдал их обратно в Министерство магии.

— Снова обманываешь, — заметил Уцуро. — Твой учитель бы этого не одобрил.

— Ты не мой учитель, — зло отрезал Саката.

— Но ты же хотел его вернуть, верно?

Это явно был подлый выстрел в упор, прицельно в незаживающую кровоточащую рану.

— Просто выслушай и прими решение, — сказал Уцуро. — Я хочу проверить ячейку Хиджикаты в банке Гринготтс. Если палочки не оказалось в доме, то, возможно, она хранится там. От одного сотрудника, гоблина, я узнал, где находится нужная ячейка и как к ней подобраться. Уходя на выходные, он невзначай забудет наколдовать в банке нужную охрану. Мы проберемся туда ночью и проверим ячейку. Никаких убийств, все сделаем тихо. Никто даже не заметит, что мы там были.

Саката молчаливо притискивал журналы к груди. Уцуро спрятал палочку и ждал ответа.

— В эти выходные? — наконец, уточнил Саката. Услышав это, Хиджиката почувствовал головокружение и уронил лоб на ладонь.

— Да. С десятого на одиннадцатое октября.

Саката развернулся и, не произнеся больше ни слова, направился к выходу.

— Эй, пацан! А заплатить?! — окрикнул его продавец.

— Простите, задумался, — безжизненно ответил Саката, бросая монеты на блюдце и, не обращая внимание на настойчивые увещевания о сдаче, толкнул дверь.

— Наконец-то, — проворчала Отосе. — Где ты там запропастился? — она подозрительно осмотрела его с ног до головы и строго добавила. — Выглядишь странно. Надеюсь, ты ничего не украл?

Саката вздрогнул, словно очнувшись, и задержал на ней взгляд, как если бы не видел ее сто лет и пытался узнать. Губы его сжались в тонкую прямую линию, и он спешно двинулся вперед, бросив ей на ходу:

— Пойдем домой, бабуль.

— Куда ты так почесал? — крикнула Отосе, ускоряя шаг. — Эй! Корзинку у меня забери, оболтус!

Саката, не оборачиваясь, принял в руки ношу, но притормаживать не стал. Отосе едва поспевала за ним, а Хиджиката нагнал его и пошел рядом, пронзительно всматриваясь в неподвижное лицо.

Да, ему уже был известен исход: Саката придет в Гринготтс, после чего очутится в Хогвартсе. Так, значит, Хиджиката все правильно понял, когда решил, что тот был соучастником ограбления? Значит, после этого Отосе вступится за него и уговорит Мацудайру отправить его в школу? Не слишком ли много тебе простили, Саката? Не слишком ли это глупо со стороны директора и декана — впускать в стены Хогвартса пособника убийцы и вора, который не выбирает средств на пути к своей цели? Неужели ты, Саката, тоже их не выбираешь? Испугался убийства, малодушно сбежал, оклемался немного, вспомнил о том, что для тебя действительно важно, и решил снова примкнуть к нему, несмотря ни на что?!

Едкое разочарование растворяло надежду, которая едва начала снова теплиться в душе Хиджикаты. Оно стучало пульсом в висках, оседало горечью на языке. Он отмерял шаги по отсыревшей брусчатке, и с каждой секундой ему становилось все паршивее. «Давай уже, — зло подумал он, возненавидев осточертевший ему Омут памяти. — Хватит томить, перебрасывай меня в банк — и дело с концом. Я уже все понял. Только вот на кой хрен Отосе отправила меня сюда? Чтобы я разжалобился из-за его тяжелого детства и тут же все простил? Отдал себя на растерзание этому психу-обскуру, который хочет уничтожить Статус о секретности? Или чтобы Саката смог попытаться вернуть своего учителя? Да пошел ты, Саката! Брата мне никто не вернет. Окиту ее родителям — тоже… ну же! Унеси меня отсюда, зачем тянешь?!»

Сейчас Хиджиката был бы рад даже самому тошнотворному перемещению, лишь бы не продолжать идти рядом с ненавистным предателем, не подниматься с ним по этим треклятым ступеням, не входить в одну и ту же дверь квартиры…

— Бабуля, — произнес Саката, едва за его спиной щелкнул замок. — Мне надо кое-что тебе рассказать.

Потерявший всякую веру Хиджиката обомлело моргнул пару раз, и тут на него навалилось настолько пьянящее облегчение, что он невольно привалился плечом к косяку — и канул внутрь кирпичного чрева стены. Едва удержав равновесие, он помотал головой и огляделся.

Та же кухня, только за провалами окон — ночная темнота с белыми вкрапинами ламповых огней. На стене между рамами висел тусклый светильник, разбрызгивавший по кухне блеклый желтый свет. В полумраке за столом сидела Отосе, а вместе с ней — необычный гость, директор Хогвартса собственной персоной. Прощупывающим недобрым взглядом из-под совершенно неуместных темных очков он рассматривал Сакату. Тот стоял у двери, будто был нацелен на побег в случае чего. Скрестив руки на груди, он отвечал незнакомцу точно таким же подозрительно-выжидательным взглядом.

— Отосе, — наконец, протянул Мацудайра, не сводя глаз с Сакаты. — Я думал, твой кот немного меньше.

— Простите, что не могла рассказать вам раньше, — Отосе виновато сложила руки на столешнице.

— И глаза у него дикие совсем, — беззлобно продолжил директор. — Неудивительно, что за целый год ты так и не приучила его ссать куда надо.

— Нарываешься, старикан?! — взбесился Саката.

— Не смей так говорить с уважаемым директором прославленной школы магии, негодник! — Отосе вскочила и отвесила Сакате оплеуху, а затем обернула к Мацудайре умоляющий взгляд.

Тот тяжело выдохнул, пожевал губы и спросил:

— С десятого на одиннадцатое, значит? — пронзительные мудрые глаза из-под густых темных бровей с седыми прожилками уставились на декана и ее подопечного. — Не даете же старику спокойно выпить в вечер пятницы. — Он бахнул ладонью по столу. — Отосе! С тебя лучший виски, какой сможешь найти!

— Я принесу вам целую бочку! — просияв, заверила его декан и обеспокоенно добавила. — Как вы думаете, вдвоем мы с ним справимся?

— Вдвоем? — Мацудайра удивленно вскинул бровь. — Отосе, мы учителя. Ловить преступников — работа мракоборцев. Не отнимай у них хлеб.

— Но… — она растерянно моргнула. — Я же вам все рассказала. Нельзя, чтобы Гинтоки видел кто-то из…

— И ты предлагаешь мне самому вломиться в Гринготтс? — название банка отозвалось из уст директора недовольным рычанием. — Я на такое не подписываюсь.

— Говорил же тебе, бабуль, что это была плохая идея, — буркнул Саката. — Выпустите меня отсюда. Я сам разберусь.

Мацудайра посмотрел на него, прищурив глаза, и протянул:

— Да неуже-е-ели? И какой у тебя план, пацан?

— Придумаю что-нибудь, — зло кинул Саката. — Без вашей помощи.

— Какой самоуверенный, шельма, — Мацудайра хмыкнул. — И что, думаешь, я забуду все, что здесь услышал?

— Мне все равно, — нарочито безразлично ответил Саката. — Но это мое дело. Я обещал учителю Шое, что не позволю сеять зло его руками, когда он потеряет волю над телом. И на этот раз я сдержу свое обещание, — он решительно дернул ручку, и за дверным полотном уже привычно выросла кирпичная стена. — Бабуля, — попросил он, не оборачиваясь.

— Отосе, — Мацудайра вытянул из внутреннего кармана мантии сигару, — я запрещаю тебе выпускать своего кота на прогулку, — щелчок пальцев заставил кончик сигары вспыхнуть.

Саката вздрогнул и повернулся к директору, направив на него палочку. Багряные глаза угрожающе сверкнули из-под нахмуренных бровей, губы сжались добела, под светлой кожей щек нервно зашевелились желваки. Мацудайра вновь хмыкнул, оценивающе его разглядывая.

— Либо Слизерин, либо Гриффиндор, — со вкусом растягивая букву «р», сказал он. — Одно из двух. Ставлю на второе. А ты, Отосе? — он перевел взгляд на декана и ухмыльнулся. — Вот как поступим. С министром я поговорю. Продам ему верную наводку на самого разыскиваемого преступника последних лет за твоего пацана. Думаю, это не самая высокая цена, и он охотно согласится.

— Значит, вы хотите, чтобы мракоборцы сами занялись этим Уцуро? — уточнила Отосе. — Мы никуда не идем?

— Ты нет, а я пойду. Интересно посмотреть, во что превратился Ешида за пределами Хогвартса. Ну, и пацан твой идет, конечно.

— Что? — испуганно воскликнула Отосе и дернула Сакату к себе в отчаянной попытке спрятать того за худую спину. — Нет!

— Да-а-а, — кивнул Мацудайра, выдыхая плотные клубы сигарного дыма. — Мы же ловим Ешиду на живца. Без живца не клюнет.

— Гинтоки — ребенок, а не червяк, нанизанный на крючок! — Хиджиката впервые слышал, чтобы декан говорила с директором строго и уверенно. — Это может быть опасно. И я не доверяю министру. Про то, что они убили Ешиду, он нам ничего не сказал. Если они не смогут схватить Уцуро, то что тогда? Они возьмут под стражу Гинтоки, потому что он ценный свидетель. Возможно, будут опаивать его сывороткой правды или даже пытать! Нет! Я не позволю!

— Отосе, — лениво протянул ее имя Мацудайра. — Неужели ты думаешь, что я отдам им твоего пацана после того, как потрачу время на переговоры с министром?

— Еще он может погибнуть от шального заклинания, когда начнется заварушка, — выдала Отосе следующий аргумент. — Взрослые проблемы должны решать взрослые, а не дети!

— Да уж, — Мацудайра качнулся на стуле. — Не думал я, что доживу до того, что увижу тебя матерью… — он покачал головой и продолжил. — Отосе, твоя проблема в том, что ты пытаешься превратить уличного драчливого кота в беспомощную домашнюю кису. Это так не работает. Сколько ни корми его деликатесами, он все равно будет рваться на волю. Ты хочешь до конца своих дней оберегать его и не выпускать из дома? А какие у тебя планы на его жизнь после твоей смерти? — Мацудайра поднялся, и его длинная тень от настенной лампы скользнула на две застывшие у двери фигуры, утопив их во мраке. — Мужчина становится мужчиной, когда он решает мужские проблемы. И никак иначе, — вдруг он резко вскинул палочку и направил ее на Сакату. — Пацан! Ты идешь или нет? Решай сам. Считаю до трех. Один…

— Иду, — не колеблясь, ответил Саката.

Мацудайра одобрительно хмыкнул и убрал палочку.

— Отосе, ты слышала, — в полумраке тлеющий уголек сигары вспыхнул красной точкой. — Он готов.

Декан оторопело перевела взгляд с одного мужчины на другого, после чего горестно выдохнула и, обреченно опустив руки, сказала:

— Я рассчитываю на вас… директор.

Мацудайра кивнул на выдохе, и сигарный дым окутал кухню непроглядной серой завесой. Хиджиката потерялся в ней. На миг ему даже почудилось, что он чувствует знакомый горьковатый терпкий запах, и ему до дрожи в пальцах захотелось курить. Захотелось на родной подоконник в спальне Гриффиндора, где все понятно, где у него есть друзья и ясный план на завтрашний день.

Но вот плотный кумар рассеялся, и он очутился в просторном темном зале. Лунный свет преломлялся сквозь высокие витражные окна и изливался зеленовато-золотистым сиянием, рисуя на витиеватой напольной плитке причудливые узоры. В тенях у стен притаились массивные дубовые столы высотой почти с человеческий рост, а потолок подпирали величественные мраморные колонны.

В пронзительной ночной тишине послышался таинственный шорох. В помещение проник слабый порыв ветра, выдавший себя тонкими нестройными переливами хрустальных подвесок громадной люстры. Из густого мрака выплыли две фигуры и бесшумно двинулись по диагонали зала. Их лица были скрыты накидками мантий, но не узнать их у Хиджикаты не было и шанса. Он затаил дыхание, словно его мог кто-то обнаружить — ему вдруг показалось, что это он сейчас должен сыграть сложную роль двойного агента. Вдвойне сложную, если учесть, что преступник, которого ты должен сдать властям — твой отец.

Фигуры продолжали воровато плыть по залу и почти дошли до неприметной дверцы, ведущей в хранилище. Хиджиката подумал было, что Саката передумал. Но тут фигура поменьше ростом остановилась и подняла вверх руку. Его пальцы сжимали палочку, из которой выстрелил сияющий поток Люмос Максимы, осветивший пространство вокруг. И тут же нашпиленный на ослепительный луч каменный свод потолка задрожал эхом взрывов заклинаний, выстреливших в одну точку. С десяток мракоборцев выскочили из укрытий и удивленно дернулись, увидев, как все их чары утопают в прозрачном магическом щите. Продолжая удерживать Протего, Уцуро без секунды заминки контратаковал. Противники рассыпались обратно по укрытиям, стреляя в ответ. Массивные золотые весы на столах подбрасывало, словно перья, куски мрамора и каменное крошево летели от стен и колонн.

Застрявший на перекрестие огней Саката увернулся от заклинания, скользнувшему в опасной близости от изгиба шеи, и нырнул за ближайший к хранилищу стол. Хиджиката ринулся к нему, рефлекторно пригнулся, выглядывая из засады. Весь зал утонул в непроницаемой для взгляда дымке — Саката происходящего не видел, поэтому и Хиджиката не мог. Оставалось только слушать знакомый до боли шум битвы. Выстрелы заклинаний, разноцветные вспышки вокруг, крики, внезапный оглушительный звон, хрустальные осколки рассыпались по полу — упала люстра. Один волшебник против десятка врагов, а Саката снова вынужден был прятаться по чьей-то указке. Снова. Он не участвовал в битве, невозмутимо смотрел вперед, и лишь по выступившей на лбу венке и колотящимся крупной дрожью пальцам, сжимающим плечи, Хиджиката мог распознать его душевное состояние.

Вдруг раскатистый взрыв, заглушающий все другие звуки, словно страшный финал смертоносной рапсодии, гулко разнесся по залу, с дребезгом выбив фрагменты витража из окон. Стол, служивший прикрытием, отпрыгнул в сторону, будто ни сколько не весил, и Сакату отбросило взрывной волной на несколько метров и распластало по полу.

Все стихло. Хиджиката мог слышать лишь медленно замолкающий звон в голове. Глаза не различали ничего в плотном сером дыму. Саката, кряхтя и постанывая от боли, зашевелился и, с трудом опираясь на разодранные колени, поднялся.

Завеса немного развеялась. Багряные глаза на испещренном ссадинами и порезами лице сощурились в попытке хоть что-то рассмотреть — и вдруг изумленно расширились. Уцуро — невредимый, Мерлин его побери! — стоял у огромной расплавленной по краям дыры, которая раньше была входом в хранилище. Плотный непроницаемый кокон Протего окутывал фигуру Уцуро ровной дугой. Он взглянул на обескураженного сына, и щитовые чары раскинулись шире, поглощая и его.

— Гинтоки, обманывать нехорошо, — ласковым голосом произнес вдруг Уцуро. Черты лица его смягчились, губ коснулась добрая улыбка.

Хиджиката окаменел, не веря глазам, и точно также рядом с ним застыл Саката.

— Я скучаю по тебе, Гинтоки… И все еще надеюсь, что ты вернешься ко мне.

И, не произнеся больше ни слова, Уцуро нырнул в черный провал стены хранилища. Саката оторопело смотрел ему вслед несколько мгновений, а потом рванул за ним:

— Учитель Шое!

— Ни с места, сынок, — остановил его глубокий мужской голос, и прямо под ноги Сакаты бросилась вспышка заклятия. Тот едва успел отпрыгнуть назад и обернулся.

Нацелив на него волшебную палочку, к нему приближался один из мракоборцев — высокий широкоплечий мужчина в темных очках и с густой черной бородкой-эспаньолкой. Его глаз не было видно, но брови были сдвинуты к переносице, а мышцы скул напряжены.

Саката сжал кулаки и с едва сдерживаемым гневом в голосе прорычал:

— Чего тебе, мужик?!

Мракоборец обернулся и резко взмахнул рукой в сторону входа в хранилище.

— Хачи, бери парней! Задержите преступника! — он снова перевел взгляд на Сакату. — Я пока разберусь здесь.

Фигуры в черных мантиях пронеслись мимо и нырнули в дыру. Послышались короткие переругивания и стук колес запускаемой в ход вагонетки.

— Итак, парень, — произнес мракоборец, возвращая к себе его внимание. — Ты ведь сказал «учитель»? Мне не послышалось?

Саката досадливо цыкнул и отступил на шаг, угрожающе подняв палочку.

— Да ты, я смотрю, сварен «вкрутую», — мракоборец насмешливо дернул бровями и хмыкнул. — Маловат ты еще тягаться со мной. Пошли по-хорошему.

— Никуда я с тобой не пойду, мужик! — притворную невозмутимость Сакаты портила лишь презрительно дернувшаяся верхняя губа.

— Что ж, если не хочешь по-хорошему, то придется по-плохо…

— Опустите палочку! — эхом разнесся по залу скрипучий женский возглас.

Мракоборец обернулся. Прямо к нему спешным шагом направлялась разъяренная Отосе в покрытой каменной пылью мантии. За ней следом вальяжно и неторопливо шел Мацудайра в полном безразличии к тому, что кровь с его рассеченного уха стекала за воротник.

— Что вы себе позволяете?! Не смейте угрожать ребенку! — Отосе с неожиданной для мракоборца силой навалилась на его руку. — Он и так сильно рисковал, приводя преступника в вашу западню!

— Где, кстати, Ешида? Или как его там теперь зовут, — поинтересовался Мацудайра, подходя к мракоборцу.

— Директор Хогвартса, полагаю? — надменно задирая подбородок, спросил мракоборец.

— Он самый, — кивнул Мацудайра, не вынимая рук из карманов мантии. — С кем имею честь?

— Козенигата Хейджи, капитан отряда мракоборцев, — горделиво представился мужчина. — Преступник, спрашиваете? Мои люди уже наверняка его настигли.

— Вот ка-а-ак? А почему их капитан не с ними? — Мацудайра вопросительно склонил голову к плечу, запачкав его кровью.

— Я решил разобраться с делом посерьезнее, — Козенигата снова решительно направил палочку на Сакату. — Никчемных преступников развелось столько, что блюстителю порядка некогда отдыхать. Поэтому я должен вырывать сорняк с корнем, пока он не успел разрастись. Опытный мракоборец всегда увидит тьму, которая скрывается за невинной оболочкой. Нельзя недооценивать противника, даже если он выглядит еще ребенком.

— Что вы несете?! — окончательно вышла из себя Отосе и, прикрыв собой Сакату, схватила мракоборца за запястье руки, сжимавшей палочку.

— Мадам, поверьте человеку, который постоянно ходит по лезвию ножа, — пафосно продолжил Козенигата. — Мой опыт позволяет видеть людей насквозь. Ваш шпион, — он кивнул на Сакату. — Не тот, кем кажется. Он назвал преступника «учителем». Понимаете? — свободной рукой он снял солнцезащитные очки и сунул их в карман мантии. — Хотя, конечно, не понимаете. Как вам, простым преподавателям, сваренным лишь наполовину, почуять то, что ощущает полицейская гончая, когда…

— Оч-ч-чень занимательно, но, — оборвал его затянувшуюся речь Мацудайра. — У меня есть договоренность с министром. К этому пацану у вас вопросов быть не может.

Козенигата вытянул губы в манерной полуулыбке:

— Если я всегда буду следовать правилам системы, мне придется постоянно стоять на месте.

— То есть вы хотите ослушаться приказа и проигнорировать сделку, совершенную на высшем уровне? — уточнил Мацудайра, переводя с «крутого» языка на человеческий.

— Возможно, господин министр передумает, когда услышит о некоторых новых зацепках, — предположил Козенигата. — До тех пор мне следует заключить этого мальца под стражу и допро… Ай! Ай-яй-яй! — он внезапно перешел на фальцет, и весь его нуарный антураж с треском рассыпался. — Что ты творишь, ведьма?!

— Хрена с два вы тронете этого ребенка! — сказала Отосе, выкручивая его запястье, с виду даже не применяя излишней силы.

— Козенигата, — неторопливо прожевал имя директор Хогвартса. — Этот пацан учится в моей школе. Если тебе что-то нужно от него, решай это через меня.

— Школа не дает ребенку… ай! — Козенигата скривился, у края глаза выступила слеза. — Не дает официального представительства! Как я понял, опекуна у него нет, и… Ай-ай!

— Я его опекун! Я его мать! Вы и пальцем его тронуть не посмеете! — Отосе презрительно отбросила руку мракоборца, и тот, скорчившись от боли, принялся тереть запястье.

— Как видишь, Козенигата, — глаза Мацудайры улыбались из-под темных очков. — Далеко не все в Хогвартсе сварены лишь наполовину. Не советую связываться с этой женщиной, иначе она превратит тебя в свинью и отхлещет по розовому заду плеткой.

— С… свинью? — переспросил Козенигата и вдруг заинтересованно сощурился. — Плеткой?..

— Шеф! — раздался окрик у входа в хранилище, и из дыры показался невысокий мракоборец с детским лицом, украшенным шрамиком под глазом. — Преступник разворошил банковскую ячейку и ушел!

— Козенигата, — Мацудайра одарил его тяжелым взглядом из-под черных очков. — Вы разве не наложили на Гринготтс заклинание Табу?

— Конечно, я наложил заклинание! — Козенигата справился с болью и горделиво выпрямил спину. — Мракоборец всегда должен думать на шаг вперед. Из этого зала трансгрессировать невозможно.

— А из остальных помещений?

Козенигата тупо уставился на Мацудайру, а затем раздражающе хмыкнул и неторопливым движением достал сигару.

— Кто знает, — философски ответил он так, будто это зависело не от него. — Я знаю только одно. Эта ночь была «вкрутую», и мне невероятно хочется выпить. Директор, — он вскинул на Мацудайру невозмутимый взгляд. — Как насчет пойти в бар и пропустить по стаканчику Камю?

— Не в этот ра-а-аз, — в своей манере растягивая слова отозвался директор. — В школе уже был отбой, надо сопроводить ученика в его гостиную. А завтра утром у меня будет встреча с министром. Мне тоже есть о чем ему рассказать, — он подтолкнул Отосе и Сакату к выходу из банка. — Козенигата! — бросил он через плечо, удаляясь. — Если у тебя остались какие-то вопросы, то жду официальной повестки в суд на имя профессора Отосе.

За спинами удаляющейся троицы главный зал вдруг начал сжиматься, будто стены его ожили. Мраморные колонны склонили головы, опуская потолок, сворачивая его в круг. Пространство стягивалось, словно его сминали чьи-то гигантские ладони. Пол под ногами зашевелился, и Хиджиката, пошатнувшись, присел на одно колено, приготовившись к очередному перемещению. Под закрытыми веками замельтешили белые точки. Он зажмурился сильнее и вдруг услышал крик Сакаты:

— Я на такое не соглашался!

Хиджиката распахнул глаза и ожидаемо обнаружил себя в залитом лунным светом кабинете директора Хогвартса. Серебристые приборы разноголосо брякали и шевелились, оживленные незримым магическим вечным двигателем. Мацудайра с перевязанным ухом колдовал у стены, вытягивая из ее недр массивную чашу Омута Памяти. Отосе убирала распределительную шляпу обратно на полку.

— Бабуля! — Саката вскочил со стула, привлекая к себе внимание декана. — Какой еще к черту Гриффиндор? Какая школа?! Ты не говорила, что отправишь меня сюда!

— Малец, успокойся, пока я сам тебя не успокоил, — пригрозил Мацудайра, не отрываясь от дела. — Твое присутствие в школе входило в сделку с министром.

— Что?! — Саката переводил пораженный взгляд с директора на декана. — Вы меня обманули!

— Никто тебя не обманывал. Ты же не спросил, что будет после того, что произойдет в Гринготтсе? Выбор был между тем, чтобы отправить тебя сюда или отправить тебя к мракоборцам, — Мацудайра со вкусом протянул оба звука «р» в последнем слове и перевел палочку на Сакату. — Только два варианта. Какой тебе больше нравится? Выбирай. Считаю до трех…

— Преступник сбежал! — напомнил Саката, сжимая кулаки так, что на бинтах проступила кровь. — Какой в этом тогда вообще был смысл?

— Министр просчитал, что его сотрудники могут не справиться, — Мацудайра вальяжным жестом указал на Омут Памяти. — А свидетеля отдавать ему я отказался. Поэтому пришлось пообещать ему подробные показания. Вернее, пересказ того, что я увижу в твоих воспоминаниях. А пока они ищут, ты побудешь в Хогвартсе, под моим пристальным надзором.

Саката обреченно выдохнул и посмотрел на Отосе как на предателя.

— Бабуля, как ты могла?

— Прояви уважение! — Мацудайра нахмурился. — Она поручилась за тебя. Если бы ко мне пришел с такой просьбой кто-то другой, я бы сдал мракоборцам и его, и его подопечного. Так что хватит ныть и подойди уже к старику, пока я не вытащил из тебя все воспоминания силой.

— Раз вы так можете, то зачем просите? — подозрительно прищурился Саката.

— Не хочу выуживать важное среди твоих влажных снов и памятных дрочек в сортире, — Мацудайра кивнул декану. — Отосе, приведи сюда Тоши. Пусть проводит его в гостиную Гриффиндора и все ему покажет. И еще, — директор выдержал паузу, закуривая сигару. — Готовь бумаги на усыновление. Я задействую свои связи, решим этот вопрос без проволочек.

Декан кивнула и дернулась к выходу, но Саката поймал ее за рукав мантии.

— Бабуля, — он поднял на нее дрожащие тоской глаза. — Там в банке, сразу после взрыва… со мной заговорил учитель Шое. Это был он, не Уцуро! Что если… — он смешался и замолчал, опустив голову.

Брови Отосе дрогнули вверх. Она подошла к Сакате и крепко обняла его, уткнув лицом в худое плечо.

— Не думай об этом, мальчик мой, — едва слышно сказала она, приглаживая его грязные вздыбившиеся кудри. — Он играет с тобой, обманывает… Возможно, зачем-то ему это нужно.

— А если не обманывает? — прошептал Саката.

— Кончайте свои телячьи нежности, — нетерпеливо позвал Мацудайра. — Я хочу выпить и поскорее лечь спать. Не заставляйте меня начинать считать.

Отосе подтолкнула Сакату к Омуту и торопливо вышла за дверь.

— Какие воспоминания от меня требуются? Все до встречи с бабулей? — уточнил Саката, немного подумав.

— И после тоже, — Мацудайра выдохнул дым, и он заклубился над чашей серыми завитками. — Мне нужно как можно больше информации о Ешиде. Так что делись всем, чем посчитаешь нужным.

— Все, что посчитаю нужным… — отрешенно повторил Саката, нависая над Омутом Памяти.

Хиджиката тоже заглянул в чашу и тут сухое каменное дно, ожив, поплыло ему навстречу, затягивая его лицо внутрь. Взгляд едва ухватил вырезанные на ободе руны, и Хиджикату подхватило и понесло вниз, в каменную утробу вырастающих кольцом стен, словно он падал в бездонный пустой колодец.

Круг замкнулся, понял Хиджиката, он вернулся к тому, откуда начал свое путешествие. Он был уверен, что вот сейчас снова окажется в директорском кабинете, и удивился, когда колени опустились на что-то мягкое, а ладони защекотал пушистый ворс ковра. Распахнутому взору предстала гостиная Гриффиндора. Тьма залепила узкие окна, за стеклами светлячками вился снег. В камине уютно трещало затухающее пламя. Это все еще воспоминание? Значит, где-то здесь должен быть…

Хиджиката обернулся. Саката лежал на диване, привычно закинув руки за голову. Кажется, он дремал или просто думал о чем-то, прикрыв глаза. В гостиной было пусто, голосов сверху слышно не было. Рождественские каникулы, понял Хиджиката, все разъехались.

— Сын… — вдруг прозвучало где-то неподалеку.

Саката подскочил на диване и удивленно заозирался.

— Я здесь. Наконец-то застал тебя одного.

Голос доносился из камина. Ну, конечно! Хиджиката подполз к огню на четвереньках и уставился на чернеющее в углях знакомое лицо. Саката подскочил к нему.

— Как ты… — изумленно начал он, но сам же себя оборвал и спросил другое. — Что тебе нужно?

Зола зашелестела в черном провале рта:

— Я пришел предупредить тебя об опасности.

— Что? — Саката обернулся по сторонам, убеждаясь, что никого больше в гостиной нет, и уточнил. — О какой опасности?

— С тобой в школе учится наш враг, — угольки импровизированных зрачков сверкнули красным. — Ему нужны артефакты, которые хранятся у тебя. Если он узнает, где они, то может попытаться их украсть или выманить хитростью. Не попадись на его уловки.

— О ком ты говоришь? — Саката удивленно вскинул брови.

— У него бузинная палочка…

— Хиджиката?! — воскликнул Саката и, тут же прикрыв рот ладонью, зашептал. — Это бред! Не нужны ему артефакты! Он носит палочку просто как память о брате!

— Так бузинная палочка действительно у него… — расщелина рта дернулась вверх в полуулыбке. — Та женщина не наврала. Круциатус действительно работает отменно.

— Так и знал, что ты имеешь отношение к тому нападению… — Саката нахмурился, во взгляде блеснула ярость.

— Я просто дал юному Ято верную наводку, — пояснил Уцуро. — Он хорошо сработал, пусть и грубовато.

— Ты объединился с этим психом, чтобы добыть последний артефакт?

— Почему бы и нет? Нам нужно одно и то же. Камуи сам нашел меня. Его грубые методы эффективны. В конце концов, он сделал то, с чем не может справиться Министерство уже много лет — нашел меня. Ято жаждет силы, чтобы возродить свой клан. Если он завладеет бузинной палочкой, то достигнет цели.

— А после ты собираешься убить его?

— Кто знает, — усмехнулся Уцуро, подбрасывая в раскаленный воздух клубы пепла. — Посмотрим.

— Я не позволю добраться до Хиджикаты ни тебе, ни ему, — тихим от эмоций голосом сказал Саката.

Черные дыры глаз удивленно округлились:

— Вот как? Вы успели сдружиться? Это даже хорошо. Врагов нужно держать поблизости.

— Хиджиката — не враг мне!

— Сын, не глупи. Ты многого не знаешь. Его семья давно охотится за артефактами, и он наверняка продолжил дело брата. Ты просто запутался.

— Это ты запутался в своих же теориях заговора! Не суди людей по себе!

— Ты так наивен. У семьи Хиджикаты есть деньги и связи. Знаешь, кто подослал тех наемников, которые убили меня?

Саката ошарашенно уставился на огонь. Подбородок его дрогнул, пальцы до побелевших костяшек сжали ворс ковра. Хиджиката смотрел на него в ужасе. Ему хотелось вскочить, схватить кочергу и разворошить ненавистное лживое лицо в пепельную кашу.

— Не верь ему, Саката!

— Я не верю тебе, — завертел он головой, будто услышав призрачный голос Хиджикаты. — Это были мракоборцы… Это случайность была…

— Ты уверен в этом? — проникновенно спросил Уцуро.

Саката безучастно смотрел на вырванные ворсинки ковра в своих пальцах и молчал.

— А если и так… — снова заговорил он, немного оправившись от шока, и Хиджиката вздрогнул. — Даже если и так! Если его семья и была замешана в этом, я уверен — он сам не имеет к этому никакого отношения! Ты не знаешь, что он за человек, а я — знаю!

От его слов у Хиджикаты под сердцем разлилось приятное густое тепло.

— …Он тебя приворотным зельем опоил, что ли? — презрительно донеслось из камина, и Хиджиката с удивлением заметил, как от этих слов у Сакаты запунцовели щеки. — Вот оно что… — задумчиво сказал Уцуро. — Раз уж вы так близки, то мне интересно, как он отнесся к тому факту, что ты принял участие в убийстве его брата? — Саката едва заметно вздрогнул, и Уцуро это заметил. — Значит, ты ему не рассказал? Ну, конечно, ты знаешь, что он сразу же тебя возненавидит и наверняка попытается отомстить. Что ж, развлекайся, пока можешь. Парень все равно не жилец. Юный Ято уже выбрал его своей целью.

— У вас ничего не получится! Хиджиката не настолько глуп, чтобы попасть в ваши ловушки, он не покинет школу. А Хогвартс неприступен. Вы не сможете пробраться сюда и…

— Гинчик, с кем ты говоришь?

Тонкий девичий голос заставил Сакату испуганно дернуться и обернуться. У входа в гостиную стояла Кагура и вопросительно смотрела на него.

— Стихи что ли учишь, чтобы петь Тоши серенады?

Саката встревоженно взглянул в камин — лицо на пепельном холмике уже истлело.

— Просто… повторяю выученный материал, — рассеянно отозвался он, поднимаясь на ноги.

— Фу, ты учишься в каникулы? — скривилась Кагура. — Да ни за что не поверю! Что на самом деле ты…

— Чего пристала?! — прикрикнул на нее Саката, и та обиженно поджала губы. — Да, учусь, — смягчив тон, добавил он. — Пока я не наверстаю курс по сраной истории магии, этот зануда с меня не слезет…

— Будто я не знаю, что ты сам мечтаешь, чтобы он на тебя залез, — заметила Кагура, но Саката, цокнув языком, уже направился мимо нее к выходу. — Эй, ты куда? Я с тобой.

— К директору со мной хочешь? — не оборачиваясь, спросил он.

— Зачем тебе к нему? Натворил что? Бухлом он с тобой не поделится… Эй, не игнорируй меня!

Но портрет Полной Дамы уже шелестел по полу, закрывая выход из гостиной. Хиджиката дернулся было следом, но тут — впервые за все путешествие — почувствовал на плече живое тепло человеческой ладони. И пока он в замешательстве пытался осознать это ощущение, сильная рука цепко впилась пальцами в кожу и дернула его назад. Хиджиката развернулся и резко отшатнулся, когда прямо перед его носом из темноты выплыл белый овал разъяренного старческого лица. На бледной дряблой коже контрастно выделялись глубоко залегшие в морщины мрачные тени, и лишь глаза горели бешеным молодым огнем.

— Хиджиката Тоширо! Как ты посмел меня обмануть?!

Отосе. Точно такая же, какую он видел в ее кабинете… сколько лет назад это было? Сколько времени прошло с тех пор, как он нырнул в Омут Памяти? Отосе крепко стискивала его плечи, и кожа сигнализировала болью от прикосновения. Сердце радостно затрепетало. Он с восторгом, граничащим с безумием, протянул руку к ее щеке: кожа не поплыла туманом под его пальцами, а встретила их теплой шершавостью. Отосе удивленно округлила глаза, и Хиджиката понял: она чувствует его прикосновение! Он облизал пересохшие губы — спертый, пропитанный запахом алкоголя воздух накинулся на них ночной прохладой — и взволнованно прошептал:

— Профессор… вы ведь меня слышите?

Отосе нахмурилась, явно не разделяя его восторга, и пригрозила в ответ:

— Слышу ли я?! — рассвирепела Отосе, и у Хиджикаты поплыло в глазах от облегчения. Ему было все равно, что именно она ответила. Она его слышала — это было главное. Он никогда не думал, что будет счастлив от того, чтобы разговаривать, ощущать запахи, чувствовать прикосновения и боль. Он выкарабкался из тесного пространства чужой памяти. Он был мертв и ожил без всякого воскрешающего камня. Теперь он мог действовать. И осознание этого наполняло разум полубезумной эйфорией.

Отосе нетерпеливо дернула его за плечи:

— Я тебе сейчас уши надеру, поганец! Может, тогда ты меня услышишь?! Приди в себя уже! Где Гинтоки?!

Имя коснулось его слуха и, словно заклинание, моментально привело в чувство, отгоняя пьянящую негу.

— Саката… — с трудом вспоминая, пробормотал Хиджиката. — Я же сказал вам, где его искать… — и только произнеся это вслух, он ужаснулся тому, что сделал. Господи, он оставил его там совсем одного! Раненого! В тот самый момент, когда Уцуро пробивался к Хогвартсу! Что же он наделал?! Как он мог так с ним поступить?!

— Его там нет, — сказала Отосе, и у Хиджикаты защемило сердце. — Нигде нет. Я все исследовала наощупь, прошаркала под каждой статуей. Пусто.

— Он ушел… — упавшим голосом произнес Хиджиката. — Ушел к нему… — мрачная решимость подкралась к нему сзади и толкнула в спину. Он сорвался с места и побежал к двери. — Скорее, профессор! Мы должны найти его!

— Ну уж нет, — Отосе схватила его за руку, притормаживая. — Ты никуда не пойдешь. Ято ищут тебя, так что ты отправишься в гостиную немедленно!

— Профессор, — Хиджиката оглянулся в полоборота. — Вы спятили, раз решили, что я буду сидеть на месте после всего увиденного. Теперь вам придется убить меня, чтобы остановить.

Отосе удивленно моргнула. Затем громко выругалась, поджав губы, и отпустила его руку.

— Горе мне с вами, гриффиндорцы… От меня — ни на шаг! — и она поспешно двинулась к винтовой лестнице из кабинета.

Хиджиката метнулся за ней, сжимая колотящуюся от энергии волшебную палочку брата. Сомнения иссякли, теперь он знал, что должен сделать. Собственными мнительными теориями заговора Уцуро запустил самосбывающееся пророчество, в котором не было ни толики магии. Хиджикате плевать было на артефакты, но теперь он во что бы то ни стало должен помешать Уцуро добраться до Сакаты и заполучить их. После всего, что Хиджиката узнал сегодня, это стало делом чести.

Ему уже не казалось странным, что Саката все понял наперед. Понял, как эгоистично спасти его, обманом заманив к Отосе и разменяв ради этого самое ценное, что у него оставалось. Он сделал все, что мог — теперь настала очередь Хиджикаты вступить в эту затянувшуюся борьбу. Он больше не был безвольным немым призраком, он мог сражаться. И если им суждено погибнуть сегодня, то перед смертью Саката должен узнать, что Хиджиката на его стороне. Это казалось сейчас самым важным.

Их прошлое перетасовалось между собой, стало стеклянно-ясным, переплелось в уютном шелесте страниц учебников, в неосторожной россыпи чернильных пятен на пергаменте, в горячечном шепоте взглядов, в трепете ладони под губами. И даже если будущего у них не было, настоящее принадлежало им с Сакатой. Одно на двоих.

Chapter Text

Снаружи творилась настоящая бойня — Хиджиката понял это, еще не покинув замок. Многовековые стены Хогвартса не спасали слух от шума сотен магических выстрелов, сплетения взрывов и криков. Толстый камень поглощал звуки, превращал их в нескончаемый утробный гул, отзывавшийся мерзкой вибрацией в теле всякий раз, когда стопы касались пола. Шум блуждал мелким щекочущим ощущением под кожей, резонировал с внутренностями, нагнетая и наращивая копившееся в мышцах напряжение.

Наконец, подножие Парадной лестницы. Отосе с усилием надавила на исполинскую створку, сдвигая ее в сторону, и осторожно выглянула наружу. Хиджиката привстал на цыпочки и вынырнул лицом над ее плечом. Привыкшие к полумраку глаза тут же заслезились от ослепительного колдовского фейерверка, мерцавшего в веерном вырезе арки крепостной стены. Отосе выскользнула на улицу, вытащив за руку остолбеневшего старосту, и принялась запечатывать за ними дверь. Хиджиката отрешенно наблюдал за сноровистым движением ее запястья, то и дело оборачиваясь на сияющую разноцветными вспышками арку, и, наконец, спросил:

— Думаете, Саката там?

— Не знаю, — встревоженно отозвалась Отосе. — Наверняка он решил сам прикончить Уцуро, что очень глупо, или хочет попробовать договориться с ним… что не многим умнее, — она опустила волшебную палочку и плотно провела ладонью по двери, проверяя результат своего заклинания, но тут же рука ее сжалась в кулак, скрипнув ногтями по металлическому полотну. — Гинтоки, дуралей! И чего тебе стоило… Тоширо?! Стой!

Но Хиджиката не мог торчать на одном месте, нетерпение подгоняло его двигаться дальше. Он бегом пересек двор и, прячась в слепой тени внутренней стены арки, осторожно выглянул за пределы Хогвартса.

Как и во всякую жуткую для Хиджикаты ночь, на чернильном небе светила луна — желтая, налитая, но причудливо зыбкая, словно сотканная какой-то злой магией иллюзия. Ее сумеречный свет тонул в бесконечной пляске молний заклинаний ниже по склону в нескольких ярдах от Хогвартса. Вспышки взрывов тянулись длинной сверкающей рекой, изогнувшейся дугой вдоль внешней стены. Десятки врагов пытались прорвать оборонную линию из преподавателей и старших студентов, которые осмелились выйти против Ято. Среди толпы черных мантий, окруженных плеядой разноцветных всполохов, невозможно было разобрать, кто есть кто. Хиджиката упорно вглядывался в одинаковые фигуры, тщетно пытаясь разглядеть среди них беловолосую макушку. Как вдруг его больно дернули за плечо.

— Сказала же — от меня ни на шаг! — разъяренно зашипела ему на ухо Отосе. — Не забывай, что все эти люди ищут тебя!

— Я его не вижу, — проигнорировав недовольство декана, сказал Хиджиката. — Вы можете его найти?

— Каким образом? — проворчала Отосе в ответ, разглядывая творившуюся у стены неразбериху. — Даже у магии есть пределы.

— Ну не знаю… превратиться в птицу, например, — предложил Хиджиката.

— Я не анимаг.

— Правда? — искренне удивился он.

— А ты думал, все профессора Трансфигурации непременно анимаги? — буркнула Отосе. — Могу превратить в птицу тебя, но ты полетишь строить гнездо и искать самку.

— Зря я оставил мантию-невидимку Сакате! — досадливо отозвался Хиджиката. — Придется подойти ближе.

— Еще чего придумал!

— Вы придумали что-то получше? — едко поинтересовался Хиджиката и услышал в ответ недовольное сопение на ухо.

Вдруг среди натужного монотонного гула битвы раздался пронзительный, до боли знакомый девичий вопль. На краткий миг белая молния выхватила из тьмы взметнувшуюся в воздух копну ярко-рыжих волос. Это видение мелькнуло перед глазами зловещей кровавой вспышкой и разбило рассудок в брызги. В следующее мгновение Хиджиката уже летел вниз по склону под бьющие в спину гневные окрики Отосе, подгоняемый необузданным нутряным чувством, хорошо знакомым всякому гриффиндорцу.

Сырая земля хлюпала под ногами, подошвы скользили по мокрой траве. Подножие холма было крутым, и Хиджиката съехал по нему, как по гребню волны, старательно удерживая себя на ногах. Он смотрел только вперед, на наступавшие на него отблески чужих заклинаний, в свете которых постепенно из безликих фигур проступали знакомые и незнакомые очертания. Он увидел Кагуру, на дрожащих руках с трудом приподнимавшуюся с земли, увидел вступившегося за нее Шимуру-младшего, магическим выстрелом отброшенного в сторону с криком боли, увидел кряжистого мужчину, с грозным видом вырисовывавшего в черном воздухе золотистый узор заклинания, нацеленного в спину Кагуре. Хиджиката прищурился, наметив цель. Его собственная палочка — та, что из тернового дерева — гудела энергией в его ладони с того самого момента, как он шагнул за границу Хогвартса. Времени оставалось мало. Хиджиката слегка наклонился вперед, ускоряя скольжение, и быстро взмахнул рукой сверху вниз.

— Протего!

Коварная золотая стрела, уже летевшая Кагуре в спину, канула в белесом дрожании магического щита. Коренастый Ято нахмурился, грозно оскалился и яростно замахал палочкой:

— Прочь с дороги, мелюзга! — заревел он.

Мощные боевые заклинания ударяли в щит одно за другим, пытаясь пробить преграду. Хиджиката изо всех сил удерживал заслон, но опасался, что его магия иссякнет прежде, чем кто-то другой позади него сможет контратаковать. А отпускать щитовые чары, чтобы ударить в ответ, он не мог — за спиной была Кагура. Черт, вот бы суметь защищаться и нападать одновременно…

И тут шальная мысль стрельнула в разгоряченном сражением разуме. Идея была совершенно дурацкой, но других не было. Свободной рукой он выудил из внутреннего кармана палочку брата. Сможет ли он направить магию в оба потока сразу? Хватит ли ему сил? Попытаться стоило! Он уличил момент сразу после очередного удара Ято и, чуть приспустив магический щит, замахнулся:

— Баубиллиус!

Ярко-желтая молния с белым сияющим хвостом с шипением вырвалась из палочки и полетела в ошарашенное лицо Ято, разбрызгивая искры. Но не успел Хиджиката возликовать, как заклинание, подобно сбитой ураганным ветром стреле, взметнулось куда-то в сторону и угодило в спину сражавшемуся неподалеку врагу — другому Ято. Тот повалился наземь лицом вниз, истошно крича и слепо шаря руками по спине. Сбитый с толку Хиджиката посмотрел на него, затем на удивленно взирающего на него Такасуги, которого он невзначай избавил от соперника. Из секундного замешательства Хиджикату выдернул полный ликования смех:

— Мазила! — и затем — ослепительный красный всполох. Хиджиката едва успел скрыться от него за удерживаемыми щитовыми чарами. По белому мареву заслона расползлись неровные, черные, как ночь, дыры. Всего пара ударов — и Протего не выдержит. «Еще раз! Внимательнее!» — решился он и снова взмахнул палочкой брата:

— Конфринго!

Но наученный предыдущим опытом Ято ловко кувыркнулся в сторону от разящего огненного снаряда. Тот угодил в траву, поднимая ввысь земляные комья, и вспыхнул ярким пламенем.

— Вам еще сто лет тренироваться, прежде чем рискнуть встать против Ято! — самодовольно засмеялся мужчина. Но Хиджиката уже не смотрел на него. Его изумленный взгляд приковала к себе плотная стена огня за спиной врага, с каждым мгновением разраставшаяся ввысь и вширь. Бело-желтые языки, словно живые, замерли на мгновение и вдруг с не свойственной обычному пламени прытью заскользили по траве. Ято перестал хохотать и обернулся, ощутив дышащий в спину жар, но среагировать уже не успел. И вспыхнул факелом, нечеловечески вереща. Огонь мгновенно поглотил его тело и, словно насытившись жертвой, вздыбился выше крепостных стен, превращаясь в настоящее — его ни с чем не спутать, даже если единожды увидел лишь на картинке в книге! — Адское пламя.

Хиджиката оторопело уставился на леденящее душу зрелище, но чувство опасности скользнуло холодной мокрой змеей по позвоночнику, не позволяя и дальше стоять истуканом. На одних рефлексах он отскочил назад от подбирающихся к его ногам голодных рыжих искр, крепко схватил за руку едва успевшую подняться Кагуру и понесся прочь, крича во все горло:

— БЕГИТЕ-Е-Е!

Он летел прочь вдоль подножия холма, не разбирая дороги и не оборачиваясь на разверзшийся позади него ад. От огня ночь превратилась в жуткую пародию дня. Впереди, слева, справа — всюду бежали наперегонки со смертью. Их фигуры мелькали тут и там на периферии взгляда, расплываясь в атакующих со спины слюдяных струях раскаленного воздуха. Друзья, враги, цели наступления, защита Хогвартса — все сейчас было забыто. Толпу гнал одной дорогой общий первобытный инстинкт, перевоплотивший волшебников в обезумевших от страха животных, уносивших ноги от лесного пожара. Но Адское пламя вовсе не было неконтролируемой бесстрастной стихией, пожиравшей все, до чего может дотянуться. Оно было маньяком, жаждавшим спалить дотла все живое. Поэтому оно не расползалось по полю огненным покрывалом, а преследовало по пятам убегавших — целенаправленно и упоительно.

Рядом с Хиджикатой кто-то упал. Краем глаза он успел заметить белый отблеск от линз очков. Узнавание полыхнуло в спятившем мозгу, заставило резко остановиться и толкнуть Кагуру вперед.

— Беги!

— Тоши! Шинпачи!

— БЕГИ, СКАЗАЛ!

На пререкания времени не оставалось: Адское пламя приближалось со скоростью разогнавшегося локомотива. В руке пульсировала колдовской энергией обезумевшая бузинная палочка, вопреки воли хозяина создавшая смертоносный безудержный огонь. И он был уверен — лишь она могла с ним управиться.

Хиджиката развернулся и, сконцентрировав в палочке всю свою магическую силу, резко рассек воздух сверху вниз:

— ПРОТЕГО!

Пламя навалилось на раскинувшийся перед ним гигантский волшебный щит, заскоблило по нему, как хищник когтями по железным прутьям клетки, оглушительно затрещало, стремясь пробить преграду. Хиджиката удерживал палочку двумя руками, подпитывал щитовые чары всей своей жизненной энергией. Никогда прежде он не чувствовал в себе столько мощи, но даже ее, казалось, было недостаточно: огненные клубы ударяли о завесу, словно пушечные ядра, принуждая отступать шаг за шагом. Хиджиката широко расставил ноги и вцепился в палочку, запястья задрожали от напряжения, пальцы свело судорогой. Он закричал от натуги, и в этот момент прозрачный щит задрожал мягкой синевой, а затем — с грохотом взорвался, ударив отдачей в плечо. Хиджикату отбросило на спину, и он рефлекторно прикрыл рукавом лицо.

«Мне конец!» — успел подумать он напоследок, в ужасе ожидая мучительной смерти. Но, не ощутив плавящего кожу убийственного жара, опустил руку и оцепенело посмотрел вперед. Синие огненные потоки цвета индиго окружили их с Шимурой кольцом, взвились до самого неба, оттесняя ненасытные клубы Адского пламени.

— Что это… — раздался рядом ошеломленный выдох Шимуры-младшего.

— Протего Диаболика, — услышал Хиджиката свой голос. — Темная магия.

— Темная магия?! Как ты смог…

— Это не я, это… — он не договорил и, словно околдованный, продолжил не моргая смотреть на две разбушевавшиеся огненные стихии.

Хищно-рыжая и холодно-синяя стены пламени, созданные бузинной палочкой, боролись друг с другом, не смешиваясь, подобно течениям разных температур. Между ними словно пролегла невидимая преграда, которая оттесняла назад Адское пламя. Оно боролось с ней, шипело, как заливаемый водой пожар, постепенно обретая формы гигантских пылающих змей. Синие языки вихрились навстречу, и вдруг из холодного свечения с громогласным рычанием выпорхнули драконы. Сияющие голубыми отблесками лезвия гребней на иллюзорных головах и разверзнутые зубастые пасти взметнулись к огненным змеям, переплелись с ними в тесный клубок. Послышался оглушительный треск, небо вспыхнуло северным сиянием.

Красиво. Мощно. Завораживающе…

Хиджиката с изумлением посмотрел на свою руку с выступившими на предплечье венами. Дрожащие пальцы сжимали палочку брата. Самую смертоносную и необузданную из всех. Она не слушала его, она была сильнее. Она тянула из него магическую энергию и искажала заклинания, превращая все вокруг в огненную преисподнюю. Непревзойденная мощь. Если бы только он смог подчинить ее своей воле, если бы научился использовать…

— Хиджиката, смотри! — испуганный голос Шимуры-младшего выдернул его из пугающего водоворота мыслей. Он очнулся, будто от ночного кошмара, и заозирался. Синее кольцо огня расступалось, обнажая тыл. Голубые завитки тянулись вперед и ввысь, к месту битвы с Адским пламенем, оставляя за собой полосы истлевшей дочерна травы.

Найдя достойного соперника, Протего Диаболика напрочь забыло о волшебнике, на защиту которого было призвано. Хиджиката не был для него хозяином — лишь донором магической силы, не способным собственноручно управлять Темными чарами. Словно подтверждая эту догадку, сверху на них посыпались клочья битвы заклятий — красно-синий метеоритный дождь. Хиджиката быстрым движением спрятал обезумевшую волшебную палочку обратно в потайной карман мантии и достал свою, послушную, из тернового дерева. Коротко переглянулся с Шимурой-младшим, тот кивнул.

— Протего! — выкрикнули они, создавая над собой щитовые чары. Огненные метеориты врезались в него, с шипением истлевая, оставляя тянущиеся трещины на завесе — долго она не продержится. Земля вокруг заполыхала. Позади послышались крики: толпа отбивалась от огненного дождя. Господи, что за ад он создал! Лишь бы никто из Хогвартса не погиб из-за него снова! Неужели никто не сможет совладать с этой свихнувшейся стихией?!

И тут разверзнувшийся перед ними пожар стал сжиматься, превращаясь в узкую воронку торнадо. Сквозь прозрачный щит Хиджиката заметил, как красные струи пламени опоясывают оранжево-синий столб огня, сдавливают кольцами, поднимают высоко, к самой луне. Пылающие бомбы перестали барабанить о завесу, и Хиджиката осторожно отпустил щитовые чары.

И увидел Отосе.

Она стояла в опасной близости к истоку воронки, вскинув руки вверх, в одной из них сжимая палочку. Ее лицо полыхало в огненных отблесках, седые пряди выбились из прически, мантия развевалась парусом. Сияющие глаза Отосе сосредоточенно смотрели вверх, на опутанное колдовское пламя, руки шевелились, неведомой Хиджикате магией заставляя кольца сжиматься туже, запирая Темные чары. Сейчас она напоминала уже не злую ведьму из магловских сказок, а сошедшую на землю всемогущую богиню.

Хиджиката обомлел. Это вот с ней он пытался спорить, ей ставил какие-то условия? Как она только сдержалась, чтобы не растоптать его, как назойливо жужжащего на ухо комара?

Но и могуществу Отосе нашлись границы: лицо ее было напряжено до стисненных зубов и вздувшихся на лбу вен, а уплотнившийся столб огня рвался из оков, не позволял держать себя в узде.

Мимо Хиждикаты пронеслась черная мантия. Кто-то подскочил к Отосе и с размаху воткнул волшебную палочку в землю.

— Финита! — Хиджиката узнал голос профессора Доромизу. Земля перед ним разверзлась, выпуская из расщелины новые струи красного пламени.

И тут, словно по команде, к укрощенному оранжево-синему смерчу бросились еще несколько волшебников. Оборо, Цукуе, Икумацу, Хедоро — профессора Хогвартса окружали огненный столб и на равном расстоянии друг от друга вонзали свои палочки в землю с яростным криком «Финита!». Земля осыпалась у их ног, заговорила глухим гулом, выпуская наружу огненные цепи, оплетая колдовское пламя. Рыжие и синие языки рвались прочь из кольца, шипели и трещали, ревели в предсмертном крике, взрывались в ярких лихорадочных пароксизмах и гасли, обрушиваясь в образовавшийся провал, прямо в ад, где им и было самое место.

Вдруг что-то больно ударило по пальцам, и палочка вылетела из руки. Хиджиката обернулся так резко, что у него хрустнула шея, и наткнулся на помутнившийся взгляд огромных провалов зрачков с голубой каймой радужки.

— Хочу… Теперь я увидел ее силу своими глазами и хочу ее еще больше… — губы Камуи расплылись в улыбке истого маньяка, от которой, несмотря на дрожавший от жара воздух, бросало в озноб.

— Только через мой труп, — выдавил из себя Хиджиката, пытаясь живо сообразить, что делать, не подвергая всех вокруг смертельной опасности снова.

— Верно, — глаза Камуи нехорошо блеснули. Не отрывая жадного взгляда от желанной цели, он взмахнул палочкой. — АВАДА КЕДАВРА!

— Экспеллиармус! — раздался крик откуда-то сбоку, и обзор перекрыла черная мантия. Зеленая стрела, устремившаяся прямиком в грудь Хиджикаты, наткнулась на красный луч. Два магических потока схлестнулись, словно два меча, разметая вокруг пестрые искры. Хиджиката отскочил в сторону и удивленно взглянул на спасшего его от верной смерти Шимуру-младшего. Тот стискивал палочку двумя руками и скрипел зубами от напряжения, силясь удержать смертельное заклятие. Получалось у него плохо: зеленый луч продавливал его магию, постепенно подступая к телу.

«Не справится!» — понял Хиджиката и потянулся за бузинной палочкой.

— Аларте Аскендаре! — вдруг услышал он яростный девичий крик. В Камуи врезалась золотистая вспышка, подбросила его высоко в воздух и затем обрушила на землю. Более не подпитываемый магией зеленый поток иссяк, взметнулся брызгами в сторону и канул в ночном небе. Шимура пошатнулся и оперся руками на колени, тяжело дыша и благодарно смотря прямо перед собой. Хиджиката проследил за его взглядом и заметил Ято Кагуру. На ее щеке багровой пленкой запеклась кровь из рассеченной брови, от чего миловидное девичье лицо выглядело жутко.

— Убрал от моих друзей свою авадакедавру, пока я тебе ее в зад не затолкала, тупой брат! — голос ее дрожал от едва сдерживаемого гнева.

Кучка Ято застыла позади нее, отупело переглядываясь и не решаясь что-то сделать. По всей видимости, они поняли, кто она такая, и теперь не могли понять, кого им стоит бояться больше — наследника клана или его нынешнего главу, который не оставит безнаказанным нападение на любимую дочь.

Пока они медлили, Камуи уже приподнялся на локтях. Его расширенные зрачки сжались в смутную точку, и глаза засияли бешеным огнем, подобному Протего Диаболике. Он слизнул с губы сочившуюся из носа кровь и оскалил испачканные красным зубы в жутком подобии улыбки. Вместо приветствия он резко поднял палочку и выпустил в сестру едко-оранжевый разряд. Ровно за мгновение до этого один из Ято — Хиджиката сразу узнал его, это был тот самый лысый громила с густой бородой, что мучил Кагуру на лесной поляне полгода назад, — выскочил из толпы и решился напасть на нее сзади. Тревога остро кольнула холодком промеж лопаток Хиджикаты, когда он понял: Кагура оказалась заперта в тисках двух атак. Но та вдруг с нечеловеческой прытью подскочила вверх, как отпущенная пружина, ловко кувыркнулась в воздухе, вцепившись в воротник мантии врага, напавшего со спины, и толкнула его вперед — прямо на несшийся к ней луч. Оранжевый свет резко оборвался, поглощенный бурными всплесками крови из груди бородатого Ято. Тот коротко вскрикнул и упал навзничь. Кагура, словно кошка, приземлилась на ноги и даже не изменилась в лице после того, как родной брат несомненно попытался ее убить.

Толпа Ято позади Кагуры пораженно отступила на шаг, и Хиджиката подумал, что ошибся: весьма вероятно, боялись они далеко не только ее отца.

— Забудьте о ней, — приказал Камуи, поднимаясь на ноги и сплевывая кровь. — Приведите мне его, — он указал палочкой на Хиджикату. — Живым, — поспешил добавить он. — Я уничтожу любого, кто убьет его, даже если случайно. А того, кто схватит его…

Кагура не стала дожидаться конца приказа и бросилась на Камуи. Заклинания засверкали всполохами, ударяясь друг о друга и рассыпаясь фейерверками. Их отблеск тут же затмила стена бесформенных силуэтов в черных мантиях, надвигавшаяся прямо на Хиджикату. Он сглотнул и кинулся прочь.

«Что делать? — лихорадочно думал он. — В толпу нельзя, меня они, может, и не убьют, но кого-то другого наверняка могут задеть…»

Взрыв заклятия бросился ему под ноги, смешав и без того спутанные размышления. Он едва успел отпрыгнуть в сторону и обернуться, чтобы заметить две новые взметнувшиеся к нему молнии. Ловко проскочив между ними, он, однако, запнулся пяткой о камень и приземлился на зад.

— Попался, проныра, — ухмыльнулся ближайший к нему Ято и направил на него палочку, но тут неведомая сила ударила тому под колени и заставила рухнуть на землю. Вся орава Ято в недоумении остановилась и обернулась на того, кто выпустил заклинание. В нескольких футах от них стоял Такасуги.

— Просто не хотел оставаться твоим должником, — пояснил он, коротко взглянув на изумленного Хиджикату и запуская новый магический снаряд в другого Ято, тем самым возвращая услугу с процентами. С противоположной стороны вдруг прогремел взрыв, и еще одного из толпы с криком подбросило в воздух, словно петарду.

— Хиджиката, с тебя литр шампуня! — разнесся торжественный возглас Кацуры. — И еще бальзам для волос не забудь!

Поток плотного воздуха пронесся перед глазами, сбивая с ног сразу двух Ято. Хиджиката удивленно посмотрел в сторону источника магического ветра.

— Сасаки?! — окончательно опешил он. — У тебя-то какое оправдание мне помогать?

— Все еще не веришь, что я твой фанат? — спокойно спросил Сасаки, картинно вздернул вверх светлые брови и тут же бросился в бой.

— Вот как? — воодушевившись, Хиджиката подобрал с земли злополучный камень и со всей дури запустил им ближайшему Ято прямо в глаз. Тот явно не ожидал такой по-магловски банальной атаки и с шипением согнулся пополам, прижимая ладони к окровавленному лицу. Секундная заминка и внезапное прикрытие другими старостами позволили Хиджикате вскочить и метнуться к тому месту, где он лишился палочки.

Где же она? Должна была быть совсем рядом… возможно, застряла в сырой траве на холме? Палочка была в правой руке, а справа как раз был склон… Так и есть! Вот она!

Едва сдерживая радостный возглас, Хиджиката со всех ног побежал вверх по холму к заветной находке — и именно в эту секунду потери бдительности угодил под фиолетовую вспышку, ударившую под колени. Земля выскользнула из-под пят, трава прыгнула на встречу ладоням. Боли как таковой не ощущалось, и Хиджиката отчаянно заерзал, пытаясь подняться, но нижняя часть тела отказывалась двигаться так, как ей было положено. Чувствуя себя выброшенной на берег рыбой, он исступленно зашарил рукой по бедрам и похолодел: ноги слиплись от паха до лодыжек. Попасть под Локомотор Мортис в тот момент, когда палочка была всего в десяти футах от него, было обидно. Слишком обидно, чтобы сдаться. И Хиджиката пополз вверх на локтях, упираясь сросшимися коленями в землю, чтобы ненароком не соскользнуть к подножию. Близко! Совсем близко! Почти! Только руку протянуть…

— Ну все, пацан, добегался, — услышал он холодный голос позади себя и вовремя кувыркнулся на спину, чтобы отмахнуться от руки, едва не схватившей его за шиворот. — Давай без дури, — посоветовал незнакомый Ято. — Убивать тебя нельзя, но покалечить не запрещено.

Он смотрел на Хиджикату сверху вниз с угрюмым равнодушием опытного наемника, для которого убийства стали чем-то рутинным, будничным. Этот взгляд заставил Хиджикату смириться с тем, что придется пойти на отчаянные меры, и он юркнул рукой за пазуху. Но ошибся — бузинную палочку он второпях положил в правый карман мантии, а потянулся по привычке в левый. И вдруг нащупал за подкладкой нечто странное — грубую ткань, туго обхватывавшую что-то небольшое и упругое. Времени на раздумья не оставалось и он, выудив находку, ткнул ею в лицо склонившегося к нему Ято.

— Ни с места! — грозно крикнул Хиджиката, демонстрируя в вытянутой руке… куклу Вуду, любовно сшитую Окитой!

— Что это за хрень? — растерянно нахмурился Ято, и именно это вдохновило Хиджикату на дальнейший импровизированный спектакль.

— Прóклятый артефакт. Шевельнешься — и я тебя испепелю.

Ято недоуменно моргнул и недоверчиво растянул губы:

— Как же! Так тебе и поверил.

— А как, по-твоему, я призвал Адское пламя и Протего Диаболику без изучения Темной магии? — блеф был слишком нахальным, и Хиджиката почти не верил, что он сработает.

Но Ято в замешательстве посмотрел на взвивавшийся вверх оранжево-синий огненный столб, который до сих пор пытались укротить выбивавшиеся из сил преподаватели Хогвартса.

«Он купился!» — радостно понял Хиджиката, стараясь не выдать себя ни единым мускулом лица.

Ято перевел взгляд на куклу Вуду, посмотрел в ее несуразные глаза-пуговицы. Глупая тряпичная вещица сама по себе страха не внушала, и Ято, немного осмелев, засомневался.

— Что за бред! Да быть того не может, — и он рванул к себе Хиджикату за ворот мантии.

— Экзорциамус тэ омнис имундус спиритус… — в отчаянии затараторил тот заклинание из любимого с детства сериала про нечисть, тыча противнику в нос куклой Вуду. Услышав незнакомый прононс, Ято в ужасе округлил глаза и, выпустив из руки мантию, сделал неуверенный шаг назад. И тут же получил в голову не пойми откуда взявшейся красной шаровой молнией. Хиджиката в полном изумлении посмотрел на куклу, затем на упавшего ничком Ято — и только тогда догадался взглянуть вверх. Над холмом кружили двое на метлах, прицельно паля заклинаниями по врагам.

— Тоши! Живой? — послышался сверху голос Кондо, и Хиджиката несдержанно расхохотался от облегчения. Он сунул куклу Вуду обратно во внутренний карман, предварительно чмокнув ее в тканевую макушку, затем дотянулся до терновой палочки и благополучно расколдовывал свои ноги. Как вдруг услышал:

— Ах ты… — рассвирепевший Ято едва успел приподняться с земли, как вдруг снова угодил под выстрел заклинания и повалился лицом вниз. Спрыгнувший с метлы Окита совершил мягкую посадку ему на спину и, словно опытный сноубордист, эффектно устремился в развернувшуюся у подножия битву верхом на скользившем по сырой траве безжизненном теле. Хиджиката посмотрел им вслед с мыслью, что такого унижения наверняка еще не испытывал ни один из Ято.

— Тоши, ты в порядке? — Кондо ловко подрулил к нему, спрыгнул с метлы и протянул руку.

— В полном, — кивнул Хиджиката, поднимаясь на ноги и крепко стискивая в руке родную палочку. — Где вы пропадали?

— Заскочили за метлами, — Кондо любовно похлопал ладонью по древку. — Решили, что это поможет. Кстати, Тоши! — обеспокоенно добавил он. — Почему ты здесь? Разве все эти Ято пришли не за тобой? Не разумнее ли тебе будет отсидеться в Хогвартсе?

Хиджиката ощутил болезненный укол под сердцем, когда осознал, что во всей этой безумной круговерти событий он успел позабыть об истинной цели, которая заставила его броситься прямиком в бойню.

— Точно! Саката! — он прищурил глаза и принялся прощупывать толпу у подножия холма взглядом. Беловолосой вихрастой макушки нигде видно не было, и он стал всматриваться в каждую фигуру с покрытой капюшоном головой. После бесчисленных тренировок Хиджиката был уверен, что сможет без труда узнать Сакату по стойке и боевым повадкам. Где же он…

— Так ты пришел сюда из-за Гинтоки? Это многое объясняет, — понимающе кивнул Кондо и задумчиво почесал подбородок. — Не волнуйся, тут его нет. Я его видел в другом месте.

От услышанного Хиджикату так резко повело, что он чуть не поскользнулся на траве.

— Что?! — он схватил друга за лацкан мантии. — Кондо, где ты его видел?! Когда?

— Э? Где-то полчаса назад или меньше того… как раз когда завязалась эта заваруха, — Кондо недоуменно заморгал. — Он шел куда-то в лес, в сторону Черного озера. Я из окна его заметил, но было не до него, сам понимаешь…

— Он был один? — с надеждой перебил его Хиджиката.

— Вроде бы да. По крайней мере, я никого с ним рядом не припомню.

У Хиджикаты внутри что-то возбужденно затрепыхалось. Он может успеть!

— Кондо! — твердо сказал он, манящими чарами призывая к себе брошенную Окитой метлу. — У меня нет времени на объяснения, но я срочно должен найти Сакату. Это важно. Это самое важное.

Кондо всмотрелся в переполненное решимостью лицо Хиджикаты, затем коротко кивнул и оседлал метлу:

— Тогда не будем терять время! — и с этими словами он взмыл в воздух.

Хиджиката тоже запрыгнул на древко и оттолкнулся от земли.

— Я пойду один! — выкрикнул он, нагоняя друга. — Там будет опасно. Опаснее, чем здесь.

— Я так и понял, — кивнул Кондо и демонстративно рванул вперед к черной стене Запретного леса. Хиджиката благодарно выдохнул и, загоняя беспокойство в дальний угол души, устремился за самым лучшим другом, какой человеку вообще может повстречаться в жизни.

Зубчатый контур верхушек деревьев уже вычертился на фоне бесформенной темноты, когда мимо что-то просвистело, ударилось вдалеке о ствол и рассыпалось фиолетовыми искрами. Хиджиката оглянулся — и ладони его едва не соскользнули с упора. Даже в серости ночной мглы, даже на громадной скорости полета, от которой слезились глаза, он узнал гнавшегося за ними человека. Слишком пристально Хиджиката наблюдал за ним в последние месяцы, слишком часто пораженное тревогой воображение рисовало его тень на стенах пустынных коридоров. Одного короткого взгляда вполоборота головы было достаточно, чтобы распознать этот широкий размах плеч и развевавшуюся над древком метлы гриву густых палевых волос. Хиджиката скорее почувствовал, чем увидел очередную настигавшую его молнию заклятия, чертыхнулся сквозь зубы и вовремя поднырнул под разящий луч. Плохо. Очень плохо. На этот раз Абуто его так легко не отпустит. И его не обмануть куклой Вуду и другими глупостями. Но кроме хитрости им нечем одолеть такого сильно противника.

— Кондо! — крикнул Хиджиката, уворачиваясь и от магической атаки, и от кошмарящего разум ощущения дежавю. — Снижайся! Ему нужен я!

— Я тебя не брошу!

— Я не о том! Незаметно обогни его и атакуй сзади! Иначе мы не уйдем!

— Ты хочешь быть приманкой? С ума сошел?!

— У тебя есть план получ… — его оборвала на полуслове коварная оранжевая стрела заклинания, просвистевшая прямо промеж их метлами. Они резко кувыркнулись в разные стороны, едва не задев макушки деревьев. Ночной лес тревожно зашелестел внизу, вытаскивая из памяти жуткое воспоминание о погоне. Хиджиката помотал головой, пытаясь вытряхнуть из разума дурное предчувствие, выровнял метлу и только тогда понял, что больше не видит Кондо. Он заполошно заозирался и вдруг услышал позади пугающую перекличку взрывов. Рванув древко метлы в сторону, он со свистом развернулся и увидел то, чего опасался больше всего. Кондо яростно несся на Абуто, рассекая ночной воздух сиянием зарождающегося на кончике палочки заклинания. Враг летел ему на перехват. Это было больше похоже на рыцарский турнир, нежели на магический поединок. Словно пытаясь соответствовать этому впечатлению, два ярких луча выскочили друг другу навстречу, но не встретились, а пронеслись параллельно и помчались прямиком к своим целям. Ночную тишину разорвали треск дерева и истошный крик — и две фигуры штопорами полетели вниз, в лесную гущу.

Хиджиката и подумать не успел, как его метла уже со свистом рванула к месту падения. Лихо огибая встречные деревья, он не сводил глаз с Кондо, который едва успел ухватиться за попавшийся под руку сук.

«Держись! Только держись!» — умолял про себя Хиджиката, всем корпусом налегая на метлу. Ветер ранил глаза, встречные ветки царапали щеки, но он не смел даже моргнуть, боясь упустить из виду фигуру друга, беспомощно повисшую на огромной высоте. Сук жалобно затрещал под непосильным грузом. Кондо опасно качнулся, раз, другой — и камнем полетел вниз. Хиджиката коротко вскрикнул и устремился к нему, уводя метлу в крутое пике. Он вытянул руку, словно пытался словить рвавшийся в кольцо квоффл, только вот на этот раз цена неудачи была куда выше пропущенного мяча. Земля уже угрожающе раскинулась под их ногами, когда Хиджиката рывком схватил полог мантии. Дополнительный вес дернул его вниз, и тогда он опомнился, изо всех сил попытавшись выровнять метлу, но не удержался. Лес кувыркнулся перед глазами, ткань выскользнула из пальцев, земля обрушилась на спину, выбивая воздух из груди, заскоблила вдоль позвоночника.

Все произошло так быстро, что мозг не успел понять, что случилось, и заволок взгляд чернотой. Хиджиката глубоко дышал, пытаясь прийти в себя, опасливо сжимая пальцы, сгибая локти и колени, на ощупь проверяя тело на переломы. Кажется, ему повезло: ощущались только резь ссадин и сосущая боль гематом. Из черноты перед глазами постепенно вырисовывалась ледяная серость лунного неба, утыканная темными пиками вершин деревьев. Между ними замельтешили черные рваные пятна. Хиджиката быстро заморгал, пытаясь спугнуть галлюцинацию, не раз являвшуюся ему в образе самых страшных фантастических тварей, которых видел свет. Но пятна становились лишь крупнее, четче. На лицо осел морозный, отнюдь не апрельский воздух, пальцы заледенели. И только тогда Хиджиката понял — это ему не кажется.

— Кондо! — позвал он, ощущая растущую внутри панику.

Никто не отозвался. Он с трудом поднялся, охая и озираясь. Кондо обнаружился сразу — он лежал на расстоянии пары футов без каких-либо признаков жизни. Хиджиката, спотыкаясь, бросился к нему, упал на колени, поднес ладонь к приоткрытым губам. Дышит! Слава Мерлину, дышит!

— Кондо! — Хиджиката приподнял и встряхнул его за плечи, вглядываясь в закрытые подрагивающие веки.

Рядом что-то звонко булькнуло, будто первая крупная капля дождя врезалась в озерную гладь. Хиджиката повернул голову на звук, и у него оборвалось сердце. Под ногой Кондо, растопив тонкую корку льда на траве, горячим истоком расплывалась багряная лужа. Хиджиката рванул с шеи галстук и дрожащими пальцами туго обвязал раненую ногу друга под коленом. Змейка ткани хлюпнула, обтянув вымокшую штанину, оранжевые полоски мгновенно пропитались кровью, окрашивая весь галстук в однотонный жуткий багрово-коричневый цвет. Это заняло считанные секунды, но воздух охладел настолько, что при каждом шумном выдохе из губ вырывалось облачко пара. Хиджиката попытался успокоить себя очевидной ложью про сигаретный дым, но рваные тени заскользили по покрывшейся вуалью инея траве, и спасительный самообман тут же рассыпался.

— Кондо! — тыльной стороной ладони Хиджиката легко пошлепал друга по щеке. — Кондо, очнись! Нам нужен твой Патронус! Кондо!

Веки друга подрагивали, но оставались закрытыми. Хиджиката медленно выдохнул, поднялся и посмотрел страху в глаза. Хотя глаз у страха не было — только густая, кромешная, тянущая ко дну чернота под куполами потрепанных капюшонов. Отгоняя удушливый ужас, Хиджиката достал палочку — терновую. Бузинная могла навлечь еще больше бед, чем уже имелось сейчас, а рядом оставался беззащитный Кондо.

Кондо… возможно, лучший друг — это ключ? Хиджиката собрал в памяти все светлые события, связанные с ним, выцепил одно, еще с первого года обучения, и нацелил палочку на чудовищных тварей.

— Экспекто Патронум! — не обнаружив реакции, он подобрал другое, когда они впервые выиграли матч по квиддичу. — Экспекто Патронум! — может, тот случай, когда Кондо вступился за него перед старшими слизеринцами? — Экспекто Патронум!

Заклинание раз за разом не срабатывало, а черные призраки слетались на пиршество, протягивая к жертвам свои костистые пальцы из прорезей рукавов. Тени мантий, сотканных из мрака и ледяного отсвета луны, сгущались, опускались ниже. Затылок начал неметь, жизненная энергия таяла с каждым выдохом, просачивалась сквозь поры, медленно утекала из тела, сменяясь глухим отчаянием.

«Ты так сильно ненавидишь себя, что даже твой Патронус не приходит, — эхом в голове пронесся голос Сакаты. — Ты больше никого не ждешь. В глубине души ты не веришь, что достоин спасения, именно поэтому он больше не является на твой зов…»

«Пусть так! — разозлился Хиджиката. — Но я не могу позволить им сожрать Кондо! Не хочу снова смотреть в пустые глаза на родном мне лице! Они не посмеют тронуть его душу! Приди и защити ее! Дай мне силу спасти друга! Я жду тебя, защитник! Экспекто Патронум!»

Он произнес это лишь мысленно, но палочка чуть-чуть дрогнула в руке, белое сияние сверкнуло на кончике. Не веря глазам и ничего толком не понимая, Хиджиката уцепился за эту мысль и крикнул:

— Экспекто Патронум!

Палочка издевательски плюнула россыпью светящихся блесток.

— Что ты хочешь от меня?! — от безысходности заорал на нее Хиджиката. — Что мне надо сделать?! Я не понимаю!

Мысль о недостающем звене — счастливом воспоминании — едва коснулась разума, как один из дементоров пролетел за спиной, взметнув черным крылом мантии над лицом Кондо. Ощущая мурашки, бегущие вдоль позвоночника, Хиджиката бросился к другу, подставляясь — и тут же почувствовал, как его засасывает тьма. Весь мир исчез, земля под ногами превратилось в топкую смолу, и он увяз в ней, просочился сквозь густую толщу и ухнул в черное, ледяное, воняющее сырой гнилью небытие. Его понесло вниз с ужасающей скоростью, внутренности сжало нещадным давлением, в голове все закувыркалось, смешалось. Под кожей что-то омерзительно закопошилось, и он закричал, но сам не услышал собственного крика. А его затягивало все глубже, в бесконечную, безвременную, бездонную пропасть, которая мучительно медленно высасывала из него саму жизнь, давила на череп так, что казалось, что он сейчас лопнет, словно яичная скорлупа.

И тут из глубин тьмы выплыло что-то темнее ее самой. Рвань тянущихся к нему плетей рукавов, чернота, скрытая под капюшоном и настигающая его в сумасшедшем падении. Она была единственным, что Хиджиката мог различить в непроглядном мраке, и он потянулся к ней всей своей сутью. Чернота вытянулась навстречу, окутывая плотной, бархатной мглой, укрыла от зубодробительного холода и прижалась к лицу. Сладковатое дыхание кольнуло заиндевевшие губы. Дыхание… Это единственное, что существовало здесь, единственное, что казалось живым в этом аду. Он слышал только его — спешное, глубокое, будто вся планета раскрыла легкие и пыталась наполнить их воздухом, надышаться.

Хиджиката протянул вперед руку — и ослеп от резкой белой вспышки. Его отбросило назад, навстречу спине выпрыгнула невероятно твердая земля. Перед взглядом несколько мгновений висела белая пелена, а затем на периферии зрения стала проступать привычная ночная темнота. Хиджиката сморгнул мутную влагу с ресниц и увидел серебристую землю, черные стволы деревьев и светящийся круг, постепенно сужающийся до точки вокруг острия своей палочки. Черный изорванный силуэт взвился вверх, подальше от излучаемого палочкой света, рванул к мельтешащим меж крон собратьям.

Хиджиката одурело посмотрел на палочку в своей руке, затем заозирался.

— Саката? — неуверенно позвал он. — Саката, ты здесь?

Ночной лес ответил ему тишиной, лишь тьма начала сгущаться под тенью приближающихся черных призраков. Хиджиката с возродившейся надеждой воззрился на собственную палочку. Сомнений не оставалось — не было в этом мире ничего другого, способного спугнуть дементора. Пусть слабый и бесформенный, но это был Патронус! Как он сумел его призвать? На какое воспоминание он откликнулся? Там, в аду затяжного смертельного поцелуя он слышал лишь дыхание… дыхание Сакаты.

Палочка задрожала в его пальцах, наполняясь магической силой. Дыхание Сакаты — это ключ? Что это за воспоминание? Хиджиката напрягся, пытаясь выудить из прошлого нужный фрагмент. Когда он уже слышал это? Что это? Саката, сопящий во сне? Затравленно дышащий после очередной драки? Торжественно пыхтящий после отбитого мяча? Каждую мысль, даже самую несуразную, Хиджиката сопровождал заклинанием, но Патронус не отзывался. Палочка продолжала трепетать в его руке, будто он играл с ней в «Холодно — горячо», подыскивая нужное воспоминание, и она подсказывала ему: «Горячо! Горячо!». Горячо… горячечный, задыхающийся шепот на ухо… сбившееся на стон дыхание Сакаты, когда…

— Экспекто Патронум! — заклинание снова не сработало, и Хиджиката разозлился на себя. О чем он думает в такой момент?! Когда дементоры уже совсем рядом, когда он может разглядеть прогнившие зубы в овалах разинутых ртов? Нет! Это все не то! Должно быть что-то сильнее! Когда он был до слез счастлив, слушая дыхание Сакаты? Хиджиката зажмурился, напрягая память, попробовал воспроизвести то, что уловил в черной бездне. То дыхание не было нормальным. Оно было надрывным и судорожным, воздух входил в легкие со свистом, будто раскрывая их заново… заново… перед глазами возникло полуденное солнце на безоблачном небе. Ветер обдувает холодом мокрое лицо, стягивает губы, острые мелкие камни впиваются в спину. В воздухе висит запах весны, влаги и тины. И рядом заново учится дышать чудом спасшийся Саката. Нет, не спасшийся — спасенный… Ну, конечно!

— Экспекто Патронум! — закричал Хиджиката и сощурился от ударившего в глаза яркого света.

Сияющая магическая белизна распахнула над ним широкие крылья и воспарила ввысь. Дементоры отпрянули от нее и испуганно кинулись врассыпную, как жалкая стайка ворон. Не веря глазам, Хиджиката смотрел на свой новообретенный Патронус, а тот уже обретал четкую форму стремительного и беспощадного к призрачным тварям ястреба. Взрезая лезвиями крыльев мрак и смерть, рассыпая вокруг блестящий свет и черные клочья лохмотьев, он величественно взмыл к чистому ночному небу. Он сражался с тьмой по воле Хиджикаты.

Ради спасенного Сакаты. Ради всех тех, кого ему предстоит спасти, вопреки всему, что он уже потерял…

— Тоши… кто это? — услышал он слабый голос у своих ног.

Вздрогнув, словно от резкого пробуждения, Хиджиката спрятал палочку в рукаве и опустился на колени рядом с другом.

— Тише, молчи, — взволнованно попросил он. — Ты потерял много крови.

— Кто здесь? Чей это Патронус? Никогда его раньше…

— Тише, говорю, — повторил Хиджиката, пытаясь в уме подобрать подходящее целебное заклинание. — Это мой.

— Твой? — удивился Кондо, пытаясь приподняться. — Но ты же не… и форма совсем не та, что прежде… — он надсадно закашлял.

— Молчи, — сказал Хиджиката, только теперь до конца осознавая тот факт, что его Патронус действительно видоизменился. — Сейчас тебя подлечу.

Не прекращая кашлять, Кондо вдруг выпучил слезящиеся глаза и дернул рукой в сторону темноты леса. Хиджиката успел лишь краем глаза заметить какое-то резкое движение справа — и тут же все тело сдавили тугие путы, и он рухнул на бок как подкошенный. Ничего не соображая, он задергался, но веревки только туже впились в кожу. И только когда он услышал удивленный свист, то понял, что попал под Инкарцеро.

— Мощный Патронус, — услышал он одобрительный голос и затаил дыхание. Он узнал говорившего, но, несмотря на это, все равно выгнул шею и уставился в прореху между деревьями. Абуто, щурясь, глядел на небо, приложив ребро ладони к кровоточащему лбу. — Если бы не он, долго бы я вас искал тут впотьмах. Пятьдесят баллов Гриффиндору, — он посмотрел на Хиджикату и без усмешки добавил. — Правда, боюсь, посмертно.

— Тоши! — воскликнул Кондо и подполз ближе к Хиджикате, пытаясь прикрыть его своим телом. Не выражая и тени эмоции на лице, Абуто неспешно подошел к нему и с размаху пнул по голове. Кондо издал сдавленный вопль и отлетел в сторону, из раненой ноги в воздух взметнулись брызги крови.

— Еще плюс пятьдесят баллов, — как будто с сожалением сказал Абуто, подходя к хрипящему и дрожащему на земле Кондо. — За то, что сумел сбросить меня с метлы. Такое немногим удавалось, знаешь ли. А из тех, кому удавалось, в живых не осталось никого, — и с этими словами он медленно направил палочку на Кондо.

— Не смей! — закричал Хиджиката. — Не трогай его! Тебе нужен я, верно? Забирай меня и оставь его в покое!

Абуто обернулся, окинул Хиджикату ледяным взглядом блеснувших в лунном сиянии глаз, и отвернулся. Кончик его палочки расцвел голубоватым светом, раскинувшимся над беззащитным Кондо.

— Нет! НЕТ! — Хиджиката остервенело забился в путах и продолжал кричать, пока не начал захлебываться от давящих на шею веревок. Он не сводил глаз с затравленно дышащего и окутанного магическим сиянием Кондо, каждый миг с ужасом ожидая, что следующий его вдох станет последним. Вот сейчас его грудь перестанет вздыматься, и мертвые глаза уставятся в небо. Опять… Опять из-за него! Под веками запекло, что-то мокрое обожгло кожу под глазами и на виске. Картинка расплылась, и Хиджиката часто заморгал, не позволяя себе упустить из виду драгоценные последние секунды жизни друга. Но мгновения проносились, дыхание Кондо не замирало, а наоборот становилось более размеренным, ровным. Сведенное болезненными спазмами лицо расслабилось. В следующий миг он уже в полнейшем изумлении переводил взгляд со своего «убийцы» на раненую ногу. Абуто в неизменном равнодушии молча опустил палочку, и Кондо резко сел, крепкой ощупью зашарил руками по голени.

— Что… почему… — недоуменно забормотал он.

— А теперь, — Абуто поднес ладонь к его ошарашенному лицу, провел в воздухе пальцами сверху вниз. — Спать.

Лицо Кондо обмякло, глаза закатились, и он смиренно повалился на землю.

Не успел Хиджиката прийти в себя от увиденного, как тень высокой фигуры затмила лунный свет, веревки больно врезались в кожу. Мир кувыркнулся и почернел, что-то твердое уткнулось в живот. Хиджиката задрал голову: покрытая подтаявшим инеем трава покачивалась в полусотне дюймов над ним. И только тогда он осознал, что его, подобно мешок с мукой, тащат на плече. Он с трудом изогнул опутанную веревкой шею и увидел мирно посапывающего Кондо. Фигура друга постепенно отдалилась, скрылась за преградой деревьев, оставив его в одиночестве, и радость неожиданного спасения, едва вспыхнув в душе, тут же омрачилась постижением собственного бедственного положения.

С минуту он молчал, отупело наблюдая, как прах земли вздымается из-под пяток несущего его врага. Затем отстраненно подумал, что каждый шаг приближает его к скоропостижной смерти, и, осознав, что терять ему уже нечего, решился заговорить, тщательно подбирая слова:

— Профессор, неужели вы так просто, без всякой жалости отнесете меня на место моей казни?

Он не ожидал, что ему ответят, но через пару секунд услышал спокойный голос Абуто:

— Увы, на жалости далеко не уедешь.

В его ровных интонациях не было ни торжественности, ни ехидства, ни сочувствия — только сухая констатация факта. Такое мог сказать работник скотобойни. Или же профессиональный убийца, давно привыкший к грязной работе. Этой единственной фразы хватило, чтобы понять: призывать его к состраданию бессмысленно. К тому же, природная гордость не позволила бы Хиджикате молить о пощаде. Однако молча приближаться к своей незавидной участи он не хотел, поэтому сказал:

— Но вы же пожалели Кондо. Не стали убивать его в отместку за то, что он сбросил вас с метлы. Даже исцелили рану, которую сами же нанесли. Почему?

— Что тут сказать, — Хиджиката телом ощутил, как Абуто легко пожал плечами, словно его ноша нисколько не весила. — Я не сторонник бессмысленных смертей.

— А моя смерть имеет смысл?

— Да.

Хиджиката обреченно выдохнул. До боли в груди захотелось курить, и он подумал было попросить напоследок сигарету, но мысленно отругал себя за малодушную покорность судьбе и предпринял попытку переубедить врага.

— Вы всерьез верите, что этот жалкий кусок дерева вернет величие вашему клану? — Хиджиката позволил себе покривить душой: в памяти еще были свежи воспоминания о чудовищном аде, который сотворил этот «жалкий кусок дерева» двумя простыми движениями нетвердой руки.

Абуто помолчал немного и, наконец, ответил:

— В это верит Камуи. Я решил ему довериться.

— Но почему? Он же сумасшедший, — искренне заметил Хиджиката. Безысходность своего положения наделила его толикой почти утерянной смелости.

— Он рисковый, — спокойно поправил Абуто, нисколько не обидевшись на оскорбление своего господина. — Да, пожалуй, немного безбашенный. Но такие как он берут нахрапом и достигают успеха куда чаще, чем ты думаешь. Клану повезло с наследником.

— По мне так ему куда больше повезло с наследницей, — нашелся Хиджиката. — Как думаете, будет ли она рада, когда узнает, что ее родня убила ее друга?

Вот теперь ему явно удалось задеть Абуто: тот раздраженно цыкнул и подбросил его на плече, перехватывая поудобнее. Хиджиката, больно ударившись лицом о каменные спинные мышцы, не сомневался, что тот сделал это намеренно.

— Не пытайся разжалобить меня, упомянув ее, — недовольно сказал Абуто. — Я свое решение не изменю. Такая роскошь, как сострадание, мне недоступна. У меня есть только два варианта — либо продолжать всю оставшуюся жизнь плясать под дудку Министерства магии, которое у меня уже в печенках сидит, либо рискнуть и помочь Камуи сделать Ято сильнее этого треклятого Министерства. И я ему помогу. Пусть и ценой одной жизни, до которой мне, в общем-то, нет дела.

— Хреновый у вас выбор, — сочувственно заметил Хиджиката и тут же всем телом почувствовал, как Абуто вздрогнул в усмешке.

— Вся жизнь — это один хреновый выбор за другим, пацан. Взять, скажем, тебя. Воспользоваться шансом улизнуть и бросить друга или попытаться его спасти и попасться мне?

— Вот как, у меня был такой выбор? — Хиджиката усмехнулся в ответ. — Я и не заметил.

— В юности все мы идеалисты. Потом становишься взрослым и начинаешь замечать, что к цели ведут разные дорожки. Да, порой это грязные звериные тропы, но иначе не выжить.

— В таком случае, я надеюсь, что никогда не стану взрослым.

— Тут ты прав. Не станешь. Ты свой выбор сделал. Поступил по чести, но этот квиз ты, как видишь, проиграл.

— Я не собираюсь принимать это за проигрыш, — категорично ответил Хиджиката. — Даже если бы я знал, как все закончится, поступил бы точно так же.

— Ну и дурак, — благодушно сказал Абуто. — Даром что лучший ученик курса. Даже немного успокоил меня, с такими принципами ты бы все равно долго не протянул.

— Что поделать, я староста Гриффиндора, — напомнил Хиджиката. — Наш девиз — «слабоумие и отвага».

Абуто рассмеялся:

— А мне говорили, что ваш девиз: «Храбрость, честность, благородство»!

— Вам наврали.

Абуто расхохотался еще сильнее, но вдруг его смех оборвался, будто гитарная струна лопнула на кульминации песни. Земля над головой Хиджикаты замерла, а в следующее мгновение трава вспыхнула яркой зеленью, словно в одночасье наступил полдень. Суматошное движение ветра, ослепительный свет и следом — взрыв, чехарда деревьев перед глазами и врезавшаяся в щеку земля. Ничего не понимая, Хиджиката ошалело задергался, рефлекторно пытаясь вскочить, но путы напомнили о себе, глубже вдавившись в кожу. Кое-как он перевернулся на бок — и обомлел.

В каких-то десяти шагах от него в земле образовался огромный дымящийся кратер. Абуто стоял перед ним, припав на одно колено. Едва успел увернуться, понял Хиджиката. Залитую лунным светом траву лизнули длинные быстрые тени. Он вскинул голову и успел заметить только рваное черное крыло. Снова дементоры? Но откуда дыра в земле, они же…

Не успел он толком додумать, как воздух зашевелился, сорвался ветром, сдернул листву с крон, звонко захлопал дюжиной крыльев. Звук становился все громче и возмущеннее. И тут из пролеска к ним навстречу, подобно стае гигантских летучих мышей, вывернул табун парящих фестралов. Они неслись прямиком на Абуто, и тот поспешил кувыркнуться в сторону. Черные лошадиные скелеты замолотили воздух исполинскими кожаными крыльями, подняли клубы пыли и, наконец, приземлились, выкорчевывая тонкими копытами клочья травы. И только в этот момент Хиджиката заметил, что черные черепа были обвязаны уздцами, соединенными длинными кожаными ремешками, и тянули за собой украшенную вензелями и черной росписью роскошную металлическую карету. Дверь ее открылась нараспашку, и из темной глубины сперва вырвались клубы сизого дыма, а затем донесся раскатистый спокойный голос:

— Я смотрю, вы решили устроить вечеринку, пока папочка был в отъезде?

Из черных недр кареты показалась нога, тяжело ударившая по ступени стальной набойкой. Пассажир неспешно спустился на траву, окруженный серым сигарным туманом, блестя серебром седин в лунном свете, и недовольно посмотрел на созданный им же самим дымящийся кратер в земле. — Ну и беспорядок вы устроили в моем доме.

— Профессор! — Хиджиката не помнил, чтобы он хотя бы раз в жизни был так рад видеть Мацудайру.

Абуто его восторга не разделил: под привычным равнодушием черт его лица проступила тень раздражения.

— Ну и, — он вопросительно вскинул бровь. — Что ты тут забыл, старик? Тебя отстранили от управления. Возвращайся обратно на пенсию.

— Отстранили? Меня? — в округлившихся глазах Мацудайры читалось кристально искреннее удивление. — Меня нельзя отстранить, балда, я истинный хозяин этого места. Просто взял небольшой отпуск, — он зажал сигару между средним и указательным пальцами, пыхнул дымом и нахмурился. — Вот я вернулся. И что я вижу? Мой дом в хаосе, у моих ворот что-то полыхает, а моего лучшего ученика куда-то тащит бывший киллер Ято.

— Ты не знал? — в глазах Абуто скользнула усмешка. — Теперь здесь директор я.

Мацудайра одарил его пренебрежительным взглядом с макушки до пят и покачал головой:

— Нет-нет. Был бы ты директором, то знал бы, что скоро СОВ. А без этого парня, — он махнул сигарой в сторону Хиджикаты. — Упадет средний экзаменационный балл. И за это директору Хогвартса, — эти слова он выделил интонацией. — Конторские крысы из отдела образования всю плешь проедят. Директор Хогвартса тащил бы не отличника на убой, а двоечников в библиотеку.

— Паршивая работка, — безразлично заметил Абуто. — Еще хуже моей.

— С виски потянет, — ответил Мацудайра и вдруг вскинул брови так, что на лбу собрались глубокие морщины. — Надеюсь, ты не трогал мой спиртной арсенал в мое отсутствие?

— Я уже несколько месяцев вкалываю на двух работах, директор, — Абуто пожал плечами. — Как бы, по-твоему, я столько протянул без алкоголя?

Мацудайра медленно опустил лицо, скрыв его в тени. Казалось, лунный свет померк, а небо заволокли густые тучи. В образовавшейся темноте прошмыгнул красный взблеск, и в следующее мгновение Хиджиката с удивлением обнаружил, что путы его больше не держат.

— Ну, тогда поздравляю, — в голосе Мацудайры забурлила сталь. — Конец твоим мучениям. Потому что одной работы у тебя уже нет. Вторую ты, может, и сохранишь. Если, конечно, тебе удастся сохранить свою жизнь.

Две ослепительные молнии сверкнули, врезались друг в друга и разлетелись мириадами искр. За ними взметнулись еще и еще. Лес оглох от взрывов, загудел разноголосьем магических выстрелов. Трава вспыхнула красным, луна засияла ярче солнца. Хиджиката рывками отполз в укрытие ближайшего дерева, поднялся, скобля ногтями по стволу — и бросился прочь.

Как только взрывы за спиной стихли, а где-то вдалеке послышался едва различимый шорох волн, Хиджиката унял свое затянувшееся изумление неожиданному спасению и побежал к Черному озеру. «Лишь бы успеть!» — единственная мысль пульсировала в его мозгу, когда он выскочил из пролеска к искрящейся в лунном свете темной воде.

Стояла пасторальная тишина, лишь кроны деревьев шелестели в черном колышущемся зеркале, усыпанном отраженными светлячками звезд. Напрягая зрение, Хиджиката всматривался в ночь, растерянно бредя вдоль берега, но не видел ни души. Где-то в глубине леса тревожно ухнула сова.

— Саката? — неуверенно позвал Хиджиката и закричал, приложив ребра ладоней к губам. — Саката-а-а! Где ты-ы-ы?!

Вдруг озеро откликнулось тихим всплеском. Хиджиката вздрогнул, выудил из рукава палочку и прищурил взгляд. В нескольких ярдах от берега поверхность воды вздыбилась кочкой, посмотрела на него двумя блестящими раскосыми овалами. Бугор застыл над черной гладью на пару мгновений и затем неспешно поплыл к суше, постепенно вырастая, преображаясь, вытягиваясь вверх в пульсирующем дрожании, подобно иллюзии. Уже у самого берега он обрел смутные очертания человеческой фигуры, и тогда Хиджиката осознал, что видит, облегченно выдохнул и спрятал палочку.

— Что ты здесь делаешь, еще и ночью? — озадаченно спросил Ямазаки, на ходу выжимая подол вымокшей насквозь мантии.

Хиджиката увидел искреннее недоумение на его лице и даже не смог найти в себе силы, чтобы разозлиться на него.

— Ты что, с самого утра здесь?

— Ну да, — смущенно ответил Ямазаки, зачесывая пятерней сырые волосы и поглядывая на озеро. — В прошлый раз мы с Тамой договорились, что выходные я провожу с ней.

— Ты вообще не в курсе, что происходит?!

— А… что-то происходит, да? — заморгал он. Вот теперь Хиджикате захотелось ему от души врезать. — Ну, сказать по правде, я заподозрил что-то, когда услышал неподалеку босса мастеров. Мы же с ним условились, что он должен прийти за мной только завтра вечером, но, кажется, у него тут была другая встреча назначена.

— Что?! — Хиджиката схватил Ямазаки за плечи, и тот испуганно вздрогнул. — Здесь был Саката? Когда?!

— Э? Ну… полчаса-час… я не уверен. Знаешь, когда ты счастлив, время…

— Он был один?!

— К-кажется, нет, — пролепетал Ямазаки, и у Хиджикаты внутри что-то болезненно оборвалось.

— Рассказывай, что видел!

— Ну… они далековато стояли, я больше слышал, чем…

— Значит, говори, что слышал! Не тяни!

— Он… он говорил с кем-то. Я не все понял, отвечали ему тихо. Но босс что-то кричал. Что сделает все, что угодно, только пусть этот второй уходит… «Оставь нас в покое!» — вроде того. Он так орал, распугал всех гриндилоу…

— Срал я на гриндилоу! — Хиджиката яростно встряхнул его за плечи. — Что потом?!

— Потом они ушли, — проблеял Ямазаки.

— Вместе?!

— Да.

— И это все?!

— Ну да, они… вроде к замку пошли.

Хиджиката несколько секунд всматривался в обескураженное лицо Ямазаки, а затем толкнул его к воде.

— Плыви обратно и не высовывайся.

— А… а что происходит-то…

Хиджиката взглянул на него так, что Ямазаки резво кивнул и метнулся обратно к озеру.

Время поджимало. Извилистые корни деревьев вздымались под носками ботинок, ветви цеплялись за мантию, ночной ветер свистел в ушах и бил в лицо, пока Хиджиката пулей летел к замку. Казалось, весь мир тормозил его, не пускал. «Я опоздал, — думал он, несясь кратчайшим путем к Хогвартсу. — Но Саката жив. Он не стал сражаться с этим чудовищем, и у меня еще есть возможность вернуть его, вырвать из лап убийцы! Еще есть шанс! Раз я владею бузинной палочкой, то Уцуро будет искать меня, чтобы убить. Надо дать Сакате понять, что я на его стороне. Вдвоем мы сможем… — он завертел головой, вытряхивая из нее наивные мысли. — Стоит надеяться на то, что преподаватели придут нам на помощь! К тому же, Мацудайра вернулся, так что хотя бы прогнать этого монстра мы наверняка сможем!».

Черная громада замка вырастала перед ним, нанизывая звезды на острые шпили башен. С левой стороны от крепостных стен в предсмертных судорогах взвивалось вверх зажатое магическими кольцами оранжево-синее пламя — даже для всех преподавателей Хогвартса этот рожденный бузинной палочкой смертоносный мутант оказался непростой задачей. Хиджиката разозлился на себя за то, что необдуманными действиями надолго вывел из сражения самых сильных союзников, и эта ярость прибавила ему скорости. Продавленные каменные ступени замелькали под подошвами, и через пару минут он оказался в одном из внешних коридоров.

Раскатистое эхо собственных быстрых шагов фонило в ушах, и Хиджикате казалось, что в его разуме было точно так же сиротливо пусто. Млечный свет луны, нашинкованный полосами стен между рядами бесчисленных окон, казался таким призрачным и потусторонним, словно выглядывал в явь из расщелин сна. Хиджиката действительно бывал здесь во сне — бродил в бездушном теле Окиты Мицубы, неукоснительно двигавшейся навстречу собственной смерти. Отгоняя жуткое наваждение, он юркнул в ближайшую приоткрытую дверь и оказался во внутреннем дворе. Безостановочный забег от самого Черного озера лишил Хиджикату сил, и он остановился у фонтана, оперевшись ладонями на колени и загнанно дыша.

Итак, он снова в Хогвартсе. Куда дальше? Большой зал? Гостинная Гриффиндора? Спальни? Хиджиката на миг представил убийцу, бродящего по комнатам, где прятались младшие ученики, и вздрогнул. Он возьмет детей в заложники и будет требовать выдать ему владельца бузинной палочки! Возможно, начнет убивать по одному… Нет, надо срочно выманить его из замка! Так, чтобы никто не пострадал, но… как? Волшебники порой использовали Патронус в качестве сигнала, но его новорожденный защитник еще не был знаком ни убийце, ни Сакате… Как бы проще было, если бы в мире магии были мобильные телефоны! Можно было бы просто позвонить и позвать… позвать…

«Я пришел потому, что ты меня позвал».

Хиджикату осенило так внезапно, что ровно подстриженный газон покачнулся перед глазами. Уцуро нашел Сакату только тогда, когда тот упомянул вслух его имя вне заколдованной квартиры Отосе. И та его за это обругала. А что если на имя наложено табу? Что если любой, кто произнесет его, раскрывает для Уцуро свое местоположение? Что если стоит просто позвать?

Догадка с размаху врезалась в раскаленный разум Хиджикаты, и, прежде чем обдумать план действий, он закричал во все горло:

— УЦУРО! Где ты, паскуда?! Покажись мне, трусливый ублюдок! — он подождал немного, прислушиваясь, набрал в грудь побольше воздуха и продолжил. — Я устал за тобой носиться, Уцуро! Та сила, за которой ты явился, у меня! Хватит прятаться за Сакату и армию Ято! Вылезай из своей засранной дыры и приходи сюда сам! Уцуро! Уцуро-о-о!

Прокричав имя убийцы еще несколько раз, Хиджиката умолк и затаил дыхание. Сквозь частое биение крови в ушах доносились отголосок сражения за воротами Хогвартса и тихое бульканье воды в фонтане — и ничего больше. Казалось, даже ветер, свистевший сквозняком в неостекленных оконных проемах внутреннего двора, затих.

Хиджиката подождал немного, собираясь с мыслями и гадая, что ему делать дальше. Но вдруг услышал быстро приближающиеся шаги. Он обернулся на шум — никого. Но звук усиливался, учащался, отражался эхом от пустых стен. Сначала — топот ног по каменной кладке пола, пауза и затем — нарастающий шорох травы во дворе. Кто-то бежал к нему, но глаза его не видели, а из-за посторонних отзвуков слух не помогал распознать направление возможной атаки. Хиджиката растерянно заозирался — и в следующий момент его сбили с ног мощным ударом. Что-то повалило его прямо в фонтан, затылок больно приложился о бетонное дно, мантия мерзким ледяным саваном прилипла к спине, а сверху навалилась плотная невидимая тяжесть. Холодные ладони нажали на горло, придавливая лимфоузлы и лишая способности дышать. Натужно хрипя, Хиджиката забрыкался, пытаясь спихнуть с себя незримого врага. Под пальцами ощутилась гладкость ткани, и он потянул ее в сторону. Перед слезящимися глазами на фоне чернильного неба вычертились облачные серые контуры серебристых волос, под ними мелькнули бугры плеч. Хиджиката толкнул их ладонями вверх, и под пальцами правой руки что-то горячо хлюпнуло. Сверху зашипели, и пальцы отцепились от его горла. Воздух хлынул в легкие с надрывным кашлем. Хиджиката наспех смахнул кулаком слезы с глаз и успел разглядеть знакомое лицо с хищно заострившимися чертами, скалящимися зубами и мутным, пугающе остекленевшим взглядом. Чуть ниже показались взбугрившаяся венами пергаментная кожа шеи и окровавленная рука, до белых костяшек сжимавшая покалеченное плечо.

Воспоминание о последней встрече полыхнуло под веками кровавым бликом, и Хиджикату осенило.

— Саката! — голос звучал хрипло и шершаво, как наждак, говорить было больно, но он торопился сказать главное. — Послушай, я все знаю! Я не враг тебе! Я хочу помочь! Я на твоей стороне! Поверь же мн… — влетевший камнем в щеку кулак оборвал его на полуслове. Голова отлетела в сторону, словно кукольная, дно фонтана врезалось в лицо, застоявшаяся вода заползла в ухо, в ноздри, в распахнутый от резкой боли рот.

Не успел Хиджиката опомниться, как его дернули за грудки, распахнули мантию и зашарили по внутренним карманам, словно ворье из подворотни. От болевого шока он не сразу вспомнил о драгоценной вещи, которую там хранил, которую обязался беречь и которая стоила жизни двум близким ему людям. Он дернулся было наверх, но острый локоть уперся ему в грудь, припечатав спину ко дну фонтана.

— Спасибо, сын.

От одного лишь звука этого голоса, всплывшего из глубин чужих жутких воспоминаний, по спине Хиджикаты побежал такой леденящий холод, будто вода на дне фонтана вымерзла и застыла, как бывает в самую лютую зиму. Если бы дементоры могли разговаривать, то их голос звучал бы именно так: никакого потустороннего воя, лишь полное отсутствие жизни в глухом сочетании звуков. С трудом справившись с головокружением, Хиджиката сконцентрировал взгляд на том, кто возвышался за спиной Сакаты.

— Как говорят маглы, — верхняя губа презрительно дрогнула. — Легче, чем отнять конфету у ребенка, — Уцуро, наконец, соизволил ответить на взгляд Хиджикаты. — Поэтому с вами, детьми, так легко иметь дело. Я ожидал увидеть здесь засаду, но ты так бездумно позвал меня.

Уцуро воззрился на бузинную палочку в своих изящных пальцах, осматривая ее с разных сторон, и лишь в этот момент в его глазах мелькнула тень приглушенного чувства — вожделения и удовольствия. Хиджикату передернуло, и он в отчаянии уставился на Сакату. После всего увиденного в Омуте памяти у него не оставалось сомнений, что тот не стал бы помогать убийце. Тогда почему он так запросто отдал Уцуро палочку? Он снова притворяется «плохим парнем»? У него есть какой-то план?

— Это было очень наивно с твоей стороны, — отвлек его Уцуро от лихорадочных мыслей, не сводя глаз с заветной палочки. — Если ты хотел сразиться со мной, чтобы отомстить за брата, то зря. Мне даже не придется марать об тебя руки, — и ровным тоном добавил. — Убей его, сын.

Не успел Хиджиката разуметь сказанное, как его горло вновь оказалось в тугих тисках сильных пальцев. Дыхание парализовало, сердце заколошматило о ребра, апатичное лицо с ярко-красными точками зрачков закружилось перед влажными глазами. Хиджиката забился под навалившимся на него всем своим весом Сакатой, пытаясь пнуть его, скинуть с себя, вцепился в его запястья, но не смог сдвинуть их ни на дюйм. В этот миг его агонизирующий разум был способен осознать только одно: никакого притворства тут нет, его действительно пытаются убить.

— Что за примитив, сын, — голос Уцуро прозвучал в ушах гулко и приглушенно, словно Хиджиката был закрыт в закупоренной бочке. — Не уподобляйся маглам. Волшебники убивают заклинанием. Ты знаешь, каким.

Железное кольцо пальцев сорвалось с шеи Хиджикаты, и воздух с хрипом просочился в горло. Рука Сакаты камнем рухнула на плечо, вдавливая его в дно фонтана. Он схватился за покореженную шею, надрывно кашляя и ощущая под ладонью борозды от чужих пальцев. Перед дрожащим взглядом, словно иллюзия в черном отражении ночного озера, покачивалась фигура Сакаты. Рука, сжимавшая волшебную палочку, застыла в замахе, напряженное лицо с омертвелыми глазами пристально смотрело на него.

— Сака-та… — сквозь кашель едва слышно просипел Хиджиката, не веря тому, что видит. — Не… надо…

Он пытался сконцентрировать немного прояснившийся взгляд на лице того, кого он столько искал, ради кого он безрассудно ворвался в эту битву, ради кого сам приманил к себе Уцуро. Он не смотрел на палочку — страшился увидеть расцветающую на ее кончике губительную зеленую вспышку, на которой все и закончится. Всего одно заклинание, всего два слова…

Но Саката не спешил — замер, вытянулся струной, ничего не отражая во взгляде, словно статуя из плоти.

— Что такое, сын? Забыл пронос? — поинтересовался Уцуро. Таким равнодушным тоном учитель на уроке мог спросить студента, запамятовавшего выученный материал.

Саката вдруг отпустил плечо Хиджикаты и крепко ухватил запястье собственной руки, сжимавшей палочку. На пепельной коже щек прочертились острые желваки, глаза выпучились, все его тело задрожало от напряжения. И тут прозрение взорвалось в мозгу Хиджикаты, подобно приступу ярости. Как он сразу не догадался!

— Саката… — с трудом проговорил он, держась за горло так, будто опасался, что если отнимет руку, то его шея рассыпется в прах. Каждое слово стекало с языка с натужным хрипом. — Борись… борись с ним. Он… он не может… управлять тобой… твоя воля… она сильнее…

— Даже не надейся, молодой человек, — бесстрастно заметил Уцуро. — Он просто мало тренировался. Я заставлял убивать своих товарищей даже тех, кто был гораздо могущественнее и опытнее его. Империус не победить какой-то там волей.

— Саката… — Хиджиката не слушал его, он не смел прервать зрительного контакта, от которого зависела его жизнь. — Ты сможешь… Я верю в тебя… Я верю тебе, Саката… — каждый вдох давался все легче, каждое слово звучало тверже предыдущего. — Я знаю… ты не хочешь этого делать. Так не делай. Ты всегда делал только то, что хотел сам… Будь верен себе. Останься собой. Останься Сакатой Гинтоки, которого я знал. Сакатой Гинтоки, которого я…

Саката скрипнул стиснутыми зубами, напрягся сжатой пружиной, натужно застонал.

— Бесполезно, — отозвался Уцуро. — Выполняй приказ, сын. Убей его. Немедленно.

Кончик палочки Сакаты опасно замерцал зелеными искрами. При виде них в голове Хиджикаты что-то щелкнуло, словно тумблер переключился. Он и сам толком не понимал, что делает, когда вцепился в ворот мантии Сакаты, со всей дури дернул на себя и атаковал поцелуем. Это никак нельзя было назвать лаской: Хиджиката свирепо сминал губы Сакаты своими, прикусывал до крови, вторгался языком в приоткрытый от удивления рот, сжимал его голову в тиски пальцев. Он не сдерживал силы, не щадил ни соперника, ни себя, чувствовал, как сердце лихорадочно колотится в груди, в висках, в ладонях, отзывается пульсацией в губах. Саката поначалу брыкался, пытался отстраниться, но с каждым мгновением его сопротивление становилось все слабее, тело обмякало, словно он вот-вот лишится сознания. Заметив краем глаза опущенную руку с погасшей палочкой, Хиджиката разорвал поцелуй. Грудь его надрывно и быстро вздымалась — атака не далась легко его изнуренному асфиксией телу. Борясь с головокружением, он буравил взглядом Сакату: сглаживающуюся остроту черт его лица, набухшие влажные губы с размазанными кровавыми отпечатками, темнеющий и оживающий взгляд.

— Животная возня, — презрительно прокомментировал увиденное Уцуро, и от шершавости его голоса Саката вздрогнул. — Сын, я приказал тебе убить его. С телом потом можешь делать, что захочешь, раз не способен обуздать свои низменные потребности.

Услышав это, Саката застыл. Его ссутуленные плечи напряглись, а глаза снова остекленели, словно покрылись тонкой пленкой льда, и Хиджиката чуть не взвыл от отчаяния. В нем едва начала теплиться надежда на спасение, на то, что ему удалось выдернуть Сакату из власти убийцы, но вся борьба оказалась тщетной. В этот мучительный миг ему явилось жестокое осознание даже не собственной погибели, а дальнейшей жизни Сакаты с его кровью на руках. Это было настолько неправильно, нечестно и несправедливо, что от досады ему хотелось кричать, проклинать и плакать навзрыд.

Но Саката не спешил выполнять приказ. Просидев в немом оцепенении несколько мгновений, он вдруг резко развернулся. Он не целился, но попал: холодный синий всполох, взметнув ветром волосы Сакаты, разорвался ровно на том месте, где стоял Уцуро. Грянул взрыв, затем что-то тяжело рухнуло на траву в нескольких футах от фонтана, прошуршало по ней — и затихло. Саката помедлил буквально пару секунд, всматриваясь в поднявшийся в воздух от взрыва горький туман, и тут же из серых клубов к ним вырвался мощный кроваво-красный луч. Вскочив на ноги, Саката широко замахнулся палочкой:

— Вердимиллиус! — зеленый магический поток отразил вражеское заклинание в землю, ровная гладь газона взбухла и разорвалась, подбросив в воздух клочья земли. — Экспульсо! — мгновенная контратака вспыхнула синей зарницей. Саката не стал ждать ее результата, рванул вперед, в серое марево.

Превозмогая головокружение и обламывая ногти о каменные выступы фонтана, Хиджиката поднялся на дрожащие ноги. Кровь забурлила в адреналиновом вихре, разум забился в эйфории. Они смогут! Вдвоем они все смогут! Шатаясь и то и дело припадая к траве, Хиджиката бросился следом за Сакатой.

Впереди, в сизых тучах дыма, все сверкало и гремело, словно на внутренний двор Хогвартса рухнула взбесившаяся гроза. Хиджиката моргнул и едва не пропустил шальную белесую молнию. Он увернулся от нее, с разворота врезавшись плечом в стену, и едва устоял на ногах, уцепившись пальцами за щели в каменной кладке. Над головой что-то блеснуло и оглушительно бабахнуло так, что зазвенело в ушах. Лунный свет утонул в клубах черного дыма, стена под ладонями завибрировала, заговорила громким глухим гулом. Хиджиката наугад отпрыгнул от нее, кувыркнулся к центру двора и в следующее мгновение понял, что сделал это очень вовремя — на месте, где он только что стоял, из волны густой пыли и разлетевшегося во все стороны каменного крошева вырастала гора обломков обвалившегося свода.

Рядом с ногой Хиджикаты, со свистом расчертив воздух, врезалась шаровая молния, засыпав его ошметками земли с травой. Свихнувшаяся и рушащаяся вокруг него реальность, смешанная с головокружением и ощущением холодящей спину мокрой мантии немного остудили его пыл, и он понял, что нужно действовать умнее. Хиджиката поспешил ретироваться за ненадежное, но хоть какое-то укрытие фонтана и всмотрелся в бешеное скопище вспышек заклинаний. Наконец, взгляд выцепил в сизом тумане две фигуры. Они двигались быстро, беспрерывно перемещались, атакуя друг друга. Хиджикате еще не приходилось видеть, чтобы Саката так сражался: если раньше он думал, что тот его на тренировках не щадил, то теперь прекрасно осознавал, что с ним еще сдерживались. Но даже этих отчаянных взвинченных атак в полную мощь было недостаточно: Уцуро превосходил Сакату, заставлял отступать с каждым новым заклинанием.

Но у них было преимущество — их было двое против одного. И если они не могли победить силой, то нужно было действовать хитростью.

Идея родилась мгновенно и была простой в своей гениальности. Хиджиката смахнул с лица зашторившую глаза мокрую челку, перекрывшую часть обзора, достал палочку и прицелился. Базовое левитационное заклинание, первый курс обучения, самые азы. Главное — не промазать. Уличив момент, когда враг оказался поблизости и на секунду остановился, чтобы отразить атаку Сакаты, Хиджиката отточенным с детства движением начертил в воздухе легкую дугу, затем резко и коротко чиркнул палочкой вниз. Уцуро изумленно выпучил глаза, когда его ноги вдруг оторвались от земли и тело бесконтрольно взмыло вверх легчайшим пером. Саката недоуменно уставился на противника, воспарившего на уровень крыш внутреннего двора.

— Орбис! — заорал ему Хиджиката, удерживая палочкой левитирующее заклинание. — Саката! Орбис!

Криком он выдал свое местоположение. Уцуро кувыркнулся в воздухе и прицелился в Хиджикату, кончик его палочки зардел едко-красным свечением. Саката отмер, размахнулся, накапливая магическую энергию:

— Орбис! — и в Уцуро понесся мощный ярко-голубой поток. Врезавшись в цель, он обволок свою жертву, сгустился, собрался в большой дребезжащий шар, засиял снопами искр и со скоростью молнии устремился вниз. Саката едва успел отскочить, когда голубой метеорит угодил в землю и исчез, заживо хороня свое содержимое. Воодушевившись, Хиджиката перекинул левитационное заклинание на самый огромный булыжник из каменных руин, некогда бывших частью стены, резко махнул палочкой и сбросил его сверху на место погребения.

Во внутреннем дворе воцарилась тишина, которую нарушали лишь неритмичное постукивание мелких камешков в завалах стены и скрежет остаточных искр заклинания из-под булыжника, словно им перебили проводку. Хиджиката поднялся и, слегка покачиваясь направился к тому месту, где исчез под землей Уцуро. Напряжение, скрутившее мышцы в тугие пружины, и не думало уходить. «Слишком просто, — ворошилась мысль в его голове. — Неужели у нас получилось?».

— Как думаешь… — начал было он озвучивать свои сомнения, но замолчал, когда взглянул на Сакату. Тот загнанно дышал приоткрытым ртом, широко распахнутые глаза испуганно уставились на примявший траву огромный камень, под которым они закопали Уцуро. Тело Сакаты склонилось вперед, на выставленную в выпаде ногу, словно он хотел, но не решался броситься на помощь побежденному противнику. И только в этот момент Хиджиката с изумлением вспомнил, что это для него Уцуро — непримиримый враг. Для Сакаты он был и оставался вместилищем того, кого он признавал отцом и учителем, самым важным и самым любимым человеком на всем свете. Мысль о том, что если бы подобное случилось с Тамегоро, на цыпочках прокралась в мозг Хиджикаты. Разве он бы не попытался его спасти? Не положил бы жизнь на то, чтобы вернуть его истинное «я»? Не захотел бы помешать каждому, кто справедливо решил бы его прикончить?

И вот теперь Хиджиката стоял рядом и не мог подобрать слова. «Я хочу помочь?». Или «наверняка есть способ?». Или «давай попробуем вместе найти решение?». Но что если уже поздно, и Уцуро задохнулся там, под землей? Этого Саката сейчас и боится, верно? Не того, что он еще жив, а того, что уже мертв?

— Саката… — тихо произнес Хиджиката, не представляя, что хочет сказать.

Но больше бы ничего и не успел. Земля под их ногами вдруг зарокотала, и в следующее мгновение огромный булыжник разлетелся в пыль. Каменная крошка впилась Хиджикате в лицо и шею. Он рефлекторно развернулся, прикрывая голову рукой — и тут же в спину врезалась сокрушительная взрывная волна. Земля выскочила из-под ног, перед глазами все завертелось, тело заметалось в сбившем его вихре. Затем удар, земля под щекой, ноющая боль ушибов. Неподалеку раздался хлесткий удар и громкий крик. Саката! Это Саката! Крепко стискивая палочку в кулаке, глотая горький воздух и ничего не соображая, Хиджиката приподнялся и ошалело завертел головой. Саката обнаружился в нескольких футах от него раскинувшимся на траве, корчащимся и прижимающим ладонь к ушибленному боку. Хиджиката видел только его: от удара головой зрение почернело по краям, стало туннельным.

— Не смей! — кричал Саката. — Не трогай его!

— А то что? Убьешь меня? — откуда-то совсем рядом ответил ему безразличный голос, и Хиджиката обернулся на звук.

И вздрогнул. Уцуро стоял от него в одном шаге. Величественная фигура, припорошенная каменной пылью, высилась над Хиджикатой, изящно посаженная на шее голова заслоняла луну на небе, и ее желтый свет сияющим абрисом обводил ровную линию идеально лежащих на плечах длинных светлых волос. Он выглядел точно так, будто умер и воскрес снова, в своем завораживающем безупречном обличье и пугающей до дрожи, кажущейся нереалистичной красоте.

Хиджиката окаменел. Это за его жизнь он только что беспокоился? Это его он боялся убить?! Боялся, что этот монстр задохнется, будучи заживо погребенным?! Скорее призрак задохнется при перемещении сквозь стену, чем это чудовище погибнет из-за такой ерунды, как заклинание Орбис!

— Она больше тебе не нужна, сын, — сказал Уцуро, вскинув вверх кулак с зажатой в нем палочкой Сакаты. — Я достал для тебя кое-что получше, — и он переломил ее пальцами, словно трухлявую щепку.

Именно этот треск выдернул Хиджикату из оцепенения. Его верная палочка из тернового дерева все еще вжималась в кожу ладони, и он взмахнул ей, запуская атакующее заклинание наугад. Но не сумел вновь застать Уцуро врасплох: тот провел рукой — просто безоружной рукой! — и магический поток иссяк, испарился фиолетовым мерцанием. Все тем же плавным движением без всякого напряжения, он надавил ладонью на воздух, повел ею вниз, и Хиджиката повалился на землю плашмя. На грудь упала огромная, удушливая тяжесть, не позволявшая и пальцем пошевелить. Палочка предательски выскользнула из его дрожащей раскрытой ладони, скатилась в траву. Хиджиката натужно сглотнул, ощущая, как кадык проскрежетал под натянувшейся кожей шеи, и скосил глаза на Уцуро. Тот небрежно отбросил в сторону деревянные обломки, потянулся за пазуху и вытащил то, за чем охотился долгие годы.

Бузинная палочка.

«Я достал для тебя кое-что получше», — пронеслось в голове Хиджикаты. — «Достал… для тебя…»

— Помнишь тот урок, который я преподал тебе, сын? — не глядя на Сакату, вдруг спросил Уцуро. — Тогда в лесу. Все еще думаешь, что это был урок жестокости? Вовсе нет. Даже маглы усвоили этот урок, придумав эвтаназию. Конец мучениям гораздо лучше мучений без конца. Это был урок милосердия. В эволюционной лестнице ты стоишь гораздо выше маглов, сын. Поэтому, будучи волшебником, ты обязан его усвоить.

Хиджиката смотрел на направленную в его сердце бузинную палочку, смотрел на распускающийся на ее кончике красный цветок. Не зеленый — красный. Он смотрел — и четко осознавал две вещи. Вторая: он — жук на ниточке, намертво прикованный к рассеченному молнией пню. А первая… первая…

— Нет! Черт! — послышался на периферии слуха голос Сакаты. — Нет… Экспеллиармус!

Вдруг бузинная палочка, испуская красные брызги, выпорхнула из руки Уцуро и отлетела в сторону. Тот некоторое время обескураженно смотрел на свою опустевшую ладонь, а затем бросил взгляд на Сакату. Хиджиката сделал то же самое, повернув голову и с удивлением ощутив, что тяжесть больше не вжимает его в землю.

Саката лежал на животе, вытянув вперед безоружную ладонь. Мысль о том, что он голыми руками смог обезвредить одного из самых могущественных магов современности, была беспросветной глупостью, а значит… значит…

Хиджиката услышал внезапный раскатистый хохот Уцуро и неожиданно для себя тоже рассмеялся, вдруг вспомнив то, как Саката обезоружил его в Выручай-комнате на встрече старост полгода назад. «Бузинная палочка! — металось в голове Хиджикаты, вырываясь наружу истерическим смехом. — Тогда в моей руке была бузинная палочка! А значит — этого было достаточно! Экспеллиармуса — достаточно! А значит — брата я не убивал!»

Саката, единственный из присутствующих до сих пор не осознавший, что ныне он — истинный владелец бузинной палочки, растерянно наблюдал за развернувшимся на его глазах истерическим припадком. Затем насупился и решительно крикнул:

— Ты не посмеешь убить его, Уцуро!

— Он и не хочет меня убить, Саката — сплевывая смех, ответил ему Хиджиката. — Все это время не хотел, верно? — он приподнялся на локтях и пристально вгляделся в лицо Уцуро. — Когда он впервые ворвался в Хогвартс полтора года назад, он даже спас меня от дементоров. Это его Патронус я запомнил. Он ведь такой же, как у тебя, Саката. Наверняка он собирался меня похитить, но Мацудайра не позволил.

Уцуро перестал хохотать и молча посмотрел на Хиджикату в ответ.

— И сегодня, — продолжил тот. — У него была куча возможностей меня прикончить, но он не стал. Вместо этого он околдовал тебя и натравил на меня. Не кажется ли тебе это странным, слишком замысловатым? Думаешь, он хотел поиздеваться над нами? — Хиджиката прищурился, разглядывая безжизненное лицо Уцуро, но продолжал говорить с Сакатой, мыслил вслух, и кусочки пазла, наконец, расставлялись сами собой. — Нет. Ему недоступно наслаждение чужими мучениями. Ему все безразлично. Он просто следовал своему изначальному плану. А по нему меня непременно должен убить именно ты. Когда он уверился, что бузинная палочка у меня, он принялся убеждать тебя, что я враг, что ищу артефакты, что твоего учителя убили наемники моего брата. Но ты выдал себя в разговоре по каминной сети, и он понял, что это дохлый номер — ты не убьешь меня. И тогда в Хогвартс за мной пришел Ято Камуи. Если бы он меня прикончил, то ты, возможно, захотел бы отомстить за меня и убил бы его. Неважно каким путем, но ты должен был овладеть бузинной палочкой. Не сам Уцуро, не кто-то иной — ты. Именно ты!

Хиджиката закончил свою обличающую речь, но не сводил глаз с неподвижного лица, пытаясь увидеть в безучастном взгляде хотя бы тень эмоции, подтверждающей его догадки. Напрасно — Уцуро и бровью не повел. Он поднял с земли бузинную палочку, подошел к Сакате и молча вложил ее ему в ладонь.

— Но… зачем? — обескураженно моргая спросил тот.

Хиджиката притих: ответа на этот вопрос он не знал. Вместе с Сакатой он уставился на Уцуро, ожидая хоть какого-то объяснения. Тот выждал немного, будто собирался с мыслями. Затем скрестил руки в замок за спиной и принялся неспешно бродить мимо них, будто объятый ностальгией по былым преподавательским годам в Хогвартсе, выдающей себя прежними повадками:

— Дары смерти, — заговорил он. — Так называют эти удивительные и мало изученные артефакты. Последствия их применения достоверно никому не известны, а случаи использования строго засекречены. Даже я не смог получить доступ к документам о них, пока работал в Министерстве, хоть по счастливой случайности я и наткнулся на сами артефакты — на те два, что хранились в Отделе тайн. Только дурак бы не решился поэкспериментировать с таким даром, как возможность возвращать мертвых в мир живых. Обладая такой силой, я мог бы создать целую армию единомышленников, не согласных с так называемым Статутом о секретности — ведь они не боялись бы умереть под моим началом. Но, — Уцуро с легким раздражением, без всякого размаха пнул лежащий на его пути камешек, и тот пулей врезался в стену напротив. — На мою беду Шое оказался как раз тем самым дураком. Он воспротивился и моему плану, и моим экспериментам. Даже взял на попечение ребенка, чтобы крепче обуздать мою волю. Бесцельно тратил наше время, шатался по стране. А потом и вовсе позволил загнать нас в угол. Где и погиб — бесславно и глупо. И по своей же глупости стал первым, на ком нам удалось провести эксперимент с Воскрешающим камнем. Но вернулся не он, а самая жизнеспособная и целеустремленная часть его души — я. Именно мне пришлось изучать на себе последствия этого эксперимента. И именно мне пришлось искать и выбивать информацию из тех, у кого мог быть доступ ко всем секретам Отдела тайн. И однажды у одного из них я кое-что выяснил, — Уцуро сделал паузу, словно обдумывая, стоит ли говорить дальше. — Как я и думал, далеко не все в Министерстве были наивными гуманистами, как Шое. Отдел тайн проводил эксперименты на узниках Азкабана, до которых никому не было дела. Возвращенные с того света подопытные демонстрировали невероятную живучесть и крайне низкую восприимчивость к боли, однако, убить их повторно все-таки было можно. Тех, кого воскресили одним Даром смерти, можно уничтожить другим Даром смерти, — Шое остановился рядом с Хиджикатой и вперился взглядом в ладонь Сакаты. — Да… Бузинная палочка с сердцевиной из волос фестрала. Непобедимая и пережившая сотню своих хозяев. Но есть нюанс, — Уцуро всмотрелся Сакате в глаза. — Убить воскрешенного может только та рука, которая и вернула его к жизни.

Он замолчал. Где-то в Запретном лесу раздался пронзительный жалобный крик совенка — проснулся и теперь зовет мать, чтобы та вернулась с пищей.

— Но, если… — сбивчиво начал Саката, рассматривая палочку в своей ладони. — Если я — единственный, кто может… то… Ты должен был убить меня, и тогда тебя бы никто не… — он оборвал себя на полуслове. Брови его взметнулись вверх, и он резко посмотрел на Уцуро. Глаза у Сакаты были огромные, влажные, полные безысходной тоски. Он тоже понял — с щемящим сердце сожалением подумал Хиджиката.

— Почему… — прошептал Саката.

— Ты так и не выучил урок, — покачал головой Уцуро. — Посмотри на меня, сын. Я мертвый дух в живом теле. У меня не осталось ни желаний, ни чувств, ни стремлений. Я не ощущаю голода, пока не начинает сводить желудок. У любой пищи привкус тлена, а у воды — помоев. Я не ощущаю свежести ветра и прохлады дождя. Я не вижу снов. Меня не радует утренний свет и пение птиц. Когда я просыпаюсь, меня посещает только одна мысль: «Опять». Ни один узник Азкабана не может себе даже представить той тюрьмы, в которой томлюсь я. И я устал от этого, бесконечно устал. Усвой уже этот урок: лучше конец мучениям, чем мучения без конца. Все чего я хочу, это покой. Подари мне его. Сын.

Саката молча поднялся и бесцветным взглядом продолжил смотреть на бузинную палочку. Рука его мелко дрожала.

— Если мы вернем учителя Шое… — с надеждой начал он.

— Его не вернуть. — Отрезал Уцуро.

— Если убить тебя и попробовать воскресить снова, то… — повысил голос Саката.

— Он никогда не вернется! Пойми это наконец!

В голосе Уцуро, в его надрывных интонациях прозвучал едва различимый страх. И именно эта не свойственная чудовищу эмоция заставила Хиджикату заговорить:

— Саката, не сдавайся, — две пары округлившихся глаз переметнулись к нему. — Мы не знаем всех результатов экспериментов. Тем более, у нас особый случай. Нам стоит все пристальнее изучить. Попросим о помощи Мацудайру и Отосе — может, у них найдутся аргументы для министра. Если нет — попробуем пробраться в архив. Используем мантию-невидимку или оборотное зелье. Возможно, еще есть шанс вернуть твоего учителя к полноценной…

Уцуро ловко выхватил свою палочку из рукава и направил ее в лицо Хиджикаты, заставив его резко замолчать. Саката дернулся вперед, угрожающе прицелившись в Уцуро бузинной палочкой. Оценив иронию, тот невесело хмыкнул:

— Ты ведь дал обещание своему ненаглядному Шое, сын, — тихо напомнил он.

— Я обещал, что не позволю тебе бесчинствовать в его теле, — голос Сакаты дрогнул.

— Любым способом, — подсказал Уцуро.

— Любым способом, — повторил обреченный шепот.

— Значит, если я сейчас убью этого юношу, ты сдержишь свое слово?

Глаза Сакаты отражали такой плотный и запутанный сгусток разрывающих его чувств, что сложно было уловить в них что-то конкретное. Он посмотрел на Хиджикату. Тот собрал всю свою смелость в ответном взгляде.

— Не убью, — наконец, сказал Саката и опустил палочку. — Его это не вернет.

Он блефовал, наверняка блефовал, но Уцуро разочарованно выдохнул и медленно провел свободной рукой сверху вниз. Вокруг него и Хиджикаты из воздуха соткался непроницаемым купол Протего. Саката напряг плечи, во взгляде его мелькнула тревога. Он с размаха ударил заклинанием, но огненно-оранжевый снаряд утонул в бесцветной завесе, даже не поколебав ее поверхность. Совершенно дурное предчувствие чего-то кошмарного и неизбежного отозвалось у Хиджикаты леденящим холодом по всему телу.

— Что ж, — сухо проговорил Уцуро. — Мне ли не знать, что смерть не самое страшное, чем можно запугать. У тебя еще есть время, чтобы принять решение. Этот щит пропустит лишь одно заклинание. Только одно — ты знаешь, какое именно. Посмотрим, что случится раньше — ты передумаешь или твой друг сойдет с ума.

Красная вспышка ослепила глаза, и вдруг все тело сотрясла жуткая, нестерпимая боль. Это не было похоже на перелом, мигрень или что-то еще, ощущения не концентрировались в одном месте, не давали сигнала о каком-либо повреждении — нет. Боль пронзала каждую клетку тела, каждый его участок, с безжалостной щепетильностью не упуская ни одного. Она впивалась во внутренности, скручивала руки и ноги, сдавливала пах, нещадно пульсировала в груди, в легких, в шее, в затылке. Невыносимо, непростительно… На короткий миг его словно парализовало, лишило чувствительности. Надрывный вдох обжег сухое горло проглоченным раскаленным мечом. Красное марево перед глазами засверкало разноцветными вспышками: желтая, фиолетовая, синяя — одна за другой они пытались пробиться к нему, достучаться до него. Хиджиката отупело смотрел на них, пытаясь вспомнить хоть что-то, но тут боль вспыхнула с новой ужасающей силой, плавя кости и заживо сдирая с них острыми когтями мясо и кожу. Тело забилось в конвульсиях, конечности заколотили по земле, словно у погибающего насекомого. Жук на ниточке… Дрожащее хитиновое брюхо, жестоко привязанное к пню… Перестаньте его мучить! Чей-то крик, исступленный, душераздирающий, рвущий живые волокна горла. Слышите его? Слышите?! Дайте же ему умереть! Дайте забыться… Мама… Мамочка… Остекленевшие синие глаза… Откуда это? Обескровленное лицо, грубые мужские черты, безвольно упавшая рука… Что это? Совершенная нежность, русые волосы, багряные глаза… мертвые… тоже мертвые… Что это за жуткие картины? Багряные глаза, белая дрожащая вязь ресниц… тоже мертвые? Нет… Эти нет… К ним? Нет! Отпустите его! Больно! Как же больно! Невыносимо! Дайте забыться от этой боли… Багряные глаза… Держат, не отпускают… Почему? Частое надрывное дыхание… жадное до воздуха, жадное до жизни… вторгается в горло, в легкие, в сердце… заставляет дышать… зачем?! Выпустите отсюда! Вдох… Снова вдох… Зачем оно его держит? Зачем продолжает мучить… простить? Кого простить… Это непростительно… Непростительно… Краснота рассеивается, черные штрихи вырисовывают картину на крови. Карминовое небо перед глазами, темно-багровые шпили башен. И вдруг — яркий зеленый отблеск в разинутых пастях окон на верхних этажах.

Боль отступает. Медленно, пульсирующе выталкивается из тела, вытекает через поры, через выдохи. В голове быстро-быстро что-то стучит, тело слабо подергивается. Холод толстой липкой пленкой падает на лицо и шею, пропитывает руки и ноги. Неужели что-то существует помимо боли? Какое счастье чувствовать что-то кроме нее! Чувствовать, как ноет затылок, как тянет под лопатками, как покалывает в пояснице, как воздух царапает пересохшее горло… это тоже боль, но другая. В ней жизнь. Жизнь тяжело колотится в груди, стучит в висках, пульсирует в кончиках пальцев. Он слышит свое замедляющееся, приходящее в норму дыхание, и начинает что-то вспоминать. Что-то важное, что спасло его от безумия. Саката…

Саката!

Слушая стон шейных позвонков, Хиджиката повернул голову и увидел Сакату. Тот возвышался рядом с ним поставленной на колени алебастровой статуей. Поникшие плечи, занавесившая глаза челка, пропитавшееся мучительной тоской лицо — и лишь рука по-прежнему сжимала палочку. Взгляд его приник к земле, но смотрел он не на Хиджикату, а куда-то мимо, совсем рядом.

В скрипящие шестеренки разума попали песчинки воспоминаний, постепенно скапливаясь и уплотняясь во что-то цельное. Саката. Хогвартс. Внутренний двор. Битва. Бузинная палочка… Уцуро!

Хиджиката подкинулся на локтях — и тут же, упал на бок, болезненно застонав. И тогда увидел то, на что смотрел Саката. Прекрасный точеный профиль с замершей на губах улыбкой и возведенным к луне взглядом. Застывшая, совершенная красота, которую уже ничто на свете не могло нарушить: ни ветер — шелестом волос, ни даже дыхание — слабым шевелением груди.

Саката качнулся вперед, склонился над поверженным телом и невесомо провел пальцами по его ресницам, прикрывая веками мертвые глаза.

— Прости, — прошептал он, не пойми к кому обращаясь, но Хиджикате почудилось, что он говорил это самому себе. По дрожащей щеке одиноко скользнула слеза, словно на большее оплакивание он уже не был способен. — Прости меня…

Хиджиката лежал рядом, закостенев, и не решался сказать ни слова. Только под веками жгло и что-то горячее и мокрое запекалось на лице, туго стягивая кожу щек.

Где-то внутри замка слышались яростные неразборчивые вопли, топот многочисленных ног вспарывал ночную тишину. Несколько мгновений Хиджиката не обращал на эти звуки внимания, но они приближались, становились громче и навязчивее. Саката, в полном безразличии ко всему живому, даже не шелохнулся на шум. Хиджиката заставил себя тяжело приподняться на локтях, ощутив, как заныли все мышцы разом. Подталкиваемый волнами возродившейся тревоги, он подполз ближе к Сакате, с трудом сел, опираясь на подрагивающие руки, и вгляделся в распахнутые двери внутреннего двора.

— Там! Это там! — раздался торжественный возглас.

Топот участился, возрос — и из теней стен на залитом лунным светом дворе показалась горстка людей.

Ято.

Растолкав толпу приспешников руками, вперед вышел Камуи. И обескураженно замер, увидев мертвое тело своего союзника. Однако, расстроенным он не выглядел. Быстро просканировав цепким взором оставшихся в живых, он заметил бузинную палочку, которую Саката все еще сжимал в ладони.

— Ты! — Камуи с готовностью направил на него свою палочку. — Значит, теперь моя цель — ты!

Саката даже не удостоил его взглядом: он все еще смотрел только на своего учителя. На Шое.

Хиджиката скрипнул зубами от ярости. Со смертью Уцуро ничего не изменилось! Палочка! Проклятая бузинная палочка — это все из-за нее! Пока она существует, она продолжит перемалывать жизни волшебников и никогда не насытится их кровью!

Рука Хиджикаты дернулась раньше, чем он успел обдумать свои действия. Он резко выхватил проклятый артефакт из безвольной руки Сакаты и, собрав всю оставшуюся энергию в пальцах, надломил. Под ошарашенным взглядом Камуи, бузинное дерево треснуло, обнажив сердцевину, и Хиджиката мог поклясться, что ему не послышались вырывающиеся из торчащих щепок истошные предсмертные крики.

— Ты… — глаза Камуи смотрели дико, блестели звериной яростью. — Что ты натворил?! — и он бросился к Хиджикате, широко замахнувшись палочкой.

Вдруг земля, словно проснувшись от долгого сна, зашевелилась, застонала протяжным гулом. Тревожно заплескала вода на дне фонтана, натужно заскрипели дверные ставни, капелью застучали мелкие камни в пустых оконных проемах внутреннего двора. Камуи остановился так резко, будто наткнулся на невидимую стену. Хиджиката поднял взгляд и наткнулся им на спину Сакаты, внезапно заслонившего его от врага. Блеклый свет луны застревал меж всклокоченных белых вихров, грязно-белая мантия колыхалась не пойми откуда поднявшимся ветром, словно он был призван некой древней, рожденной на истоке времен ворожбой.

— Уходи.

Это был голос Сакаты, но ему вторило неведомое эхо. Он поднял вверх руку, на обнаженном, покрытом змейками спекшейся крови плече выступили бугры мышц и ленточки вен. Палочки в его ладони не было, но безоружным он вовсе не казался. В щелях между пальцами заколебалось белое свечение, постепенно сгущавшееся, уплотнявшееся в царапавший воздух искрами шар.

— Мы уходим, — громко сказал кто-то.

Саката медленно опустил руку. Разбуженные недра земли умолкли, все разом прекратилось, будто и не было ничего. Горстка Ято послушно расступилась, пропуская вперед Абуто. Его коричневая мантия была наполовину сожжена и свисала с одного плеча рваными лохмотьями. Вымазанное землей и кровью лицо выражало беспросветную усталость. Прихрамывая, он подошел к Камуи и тяжело положил руку ему на плечо.

— Пойдем, — спокойно сказал он. — Того, за что мы сражались, больше нет. Мы найдем другой способ.

Камуи задержал раздосадованный взгляд на Сакате, мельком посмотрел на Хиджикату — и, не вымолвив ни слова, развернулся к выходу. Вся группа Ято покорно двинулась за ним и Абуто.

Хиджиката со смешанным чувством опустил взгляд и только теперь разжал кулаки. На дрожавших, покрытых царапинами, кровью и грязью ладонях лежали щепки бузинной палочки.

«Береги ее… — прозвучал в его памяти предсмертный голос брата. — И, самое главное, Тоширо! Себя береги…»

Хиджиката медленно выдохнул и почувствовал, как на тело наваливается неимоверная усталость. Сжав в кулаках обломки былой силы, которая никого так и не смогла уберечь, он лег на землю, прикрыл глаза и провалился в блаженную темноту.

Chapter Text

— Два трупа, — Отосе воткнула сигарету в переполненную пепельницу. Несколько окурков, торчащих у самого ободка, не выдержали натиска и выпали, рассыпая черный снег по столешнице. — Оба погибших были из Ято. Мы нашли их тела там, где проходила главная битва.

— Трое погибших Ято, — отрешенно поправил ее Хиджиката, уставившись на сигаретный прах. — От одного ничего не осталось, — и под недоуменным взглядом декана добавил. — Я спалил его в Адском пламени. Случайно.

Отосе вскинула брови, потянулась за новой пачкой.

— Тоширо, — участливо сказала она. — Ты не виноват, ты…

— Просто защищался, знаю, — сухо оборвал ее Хиджиката. — Угрызения совести по этому поводу меня не мучают, профессор. Он был убийцей и умер, как убийца.

Декан пристально смотрела на него некоторое время. Затем облокотилась на стол, открыла пачку и молча протянула ему. Хиджиката удивился, но мешкать не стал и осторожно, словно чеку, вытащил сигарету за фильтр.

— В лесу тел не нашли, — продолжила она, щелкая колесиком зажигалки. — Это удивительно, учитывая то, как выглядело место, где сражался директор Мацудайра. Возможно, есть трупы на дне Черного озера, но…

— Там чисто, — блаженно жмурясь от первой затяжки, сказал Хиджиката и тут же мысленно чертыхнулся. Гриф секретности со своего источника информации можно было снять только через два года.

— Откуда ты знаешь?

Медленно выдыхая дым, Хиджиката тем самым дал себе время на размышления и решил резко сменить тему.

— Профессор. Если честно, убитые враги меня мало заботят. Я пришел убедиться, что никто из наших чудом не погиб.

— Верно, — Отосе откинулась на спинку кресла. — Именно, что чудом. Блокировка трансгрессии на территории Хогвартса сыграла нам на руку. Очевидно, Ято не привыкли вести бой без перемещений. А студенты отлично справились, прикрывали друг друга и в итоге задавили врага числом. Но раненых много.

— Знаю, я же только что из больничного крыла. Там койки некуда ставить, только поэтому доктор меня и отпустил.

— Как себя чувствуешь? — поинтересовалась Отосе.

Хиджиката уловил ее внимательный взгляд и ответил без уточнений:

— Лучше, чем ожидал, — говорить о своем состоянии ему не хотелось, поэтому он поспешно добавил. — И явно лучше, чем ваш сын.

Отосе глубоко затянулась и на выдохе откинула затылок на спинку кресла. Белесая струя дыма взметнулась к потолку, такая плотная, что висящая за ней на стене картина затерялась в наплывшем тумане.

— Сегодня мы с Гинтоки ходили в Хогсмид за новой палочкой. Ни по дороге, ни в магазине он и слова не произнес. Предложила ему зайти в «Сладкое королевство», а он молча повертел головой. Только перед тем, как вернуться в гостиную, буркнул «Спасибо». Я так и не поняла, за что он поблагодарил: за палочку или за то, что не стала привязываться к нему с расспросами…

Голос Отосе звучал утомленным полушепотом, глаза у нее были красные, припухшие, скулы острые, обтянутые рыхлым пергаментом кожи, усталость глубоко забилась в морщины, а седых прядей, казалось, стало больше. Хиджиката молчаливо смотрел на нее и отстраненно размышлял о том, как, наверное, сложно быть матерью. О чем она, интересно, думает? Может, о том, что убитый горем сын — это не так плохо, как просто убитый?

— С тобой он тоже не говорил? — спросила Отосе.

— Ни с кем не говорил. Как вернулся, забился на подоконник. Сидит и смотрит в никуда. Ребята звали его на ужин, но он просто помотал головой. Шимуры принесли ему немного еды, шоколадный пудинг прихватили, так он даже к нему не притронулся.

— Может, — неуверенно начала Отосе. — Может, если это будешь ты, то он…

— Не думаю, — уклончиво ответил Хиджиката и, аккуратно затушив сигарету о торчащие фильтры других окурков, поднялся. — Я пойду, профессор.

— Отдыхай. Завтра тебя ждать на занятиях?

— Конечно, — удивился он вопросу. — Скоро же СОВ.

Декан в не свойственной ей манере растерянно покивала, словно и сама забыла о важных экзаменах. Хиджиката шагнул к двери и вдруг остановился.

— Профессор, — то ли заторможенное состояние Отосе, то ли собственное смятение заставили его задать один из тех вопросов, что не давали ему покоя весь день. — Вы случайно не знаете? Тот инспектор-магл из воспоминаний Сакаты… он еще жив?

Отосе резко повернулась к нему. Нависший на кончике сигареты пепельный червь отвалился от фильтра и упал мимо стола. Она выругалась и хлесткими движениями стряхнула его с мантии. Это выглядело как случайность, но тем не менее дало ей фору времени на размышления. Наконец, она бросила окурок в пепельницу и ответила:

— Насколько я знаю, он жив. Почему ты спросил?

— Просто так, — Хиджиката зашагал к двери. — Спасибо за информацию.

— Тоширо! — бросила Отосе ему вслед. — Подожди. Я запрещаю тебе заниматься такой летней практикой. Ты все еще студент и не имеешь права колдовать за пределами Хогвартса.

— О чем вы? — изобразил удивление Хиджиката, но осекся, наткнувшись на взгляд декана.

— За дуру меня не держи, молодой человек. Думаешь, я не заметила? Это воспоминание было единственным, не связанным с Ешидой. Ты достаточно хорошо знаешь Гинтоки. Он не стал бы просто так раскрывать руководству школы этот жуткий постыдный эпизод без причины, просто для смягчения своей вины, верно? Зачем, по-твоему, он добавил его в Омут памяти?

Хиджиката не задумывался ни секунды.

— Саката хотел, чтобы кто-то остановил его. Наверняка были и другие жертвы, дети-маглы, которые не были способны поджечь офис и тем самым спастись.

Взгляд Отосе смягчился.

— Были. Я проверила… Что ты на меня так смотришь? Я заглянула в Омут памяти задолго до тебя и давно навела справки. Собрать компромат на это чудовище в людском обличьи было несложно. И, чудесным образом, нужные свидетельства оказался в нужных руках.

Хиджиката опешил:

— Но вы же сказали…

— Я сказала, что насколько знаю, он жив, — Отосе сложила руки на столе. — Наслышана, что узники магловских тюрем не терпят… подобного рода преступников. Особенно если ранее они служили закону. Жив он или нет — одно могу сказать точно: мерзавец получил по заслугам.

Хиджиката почувствовал, что на душе у него стало чуточку легче.

— Спасибо, профессор.

В гостиной Гриффиндора было тихо. Огонь в камине лизал истлевшие дрова и уютно ими потрескивал. Несколько старших учеников, облепив кресла, дремали над учебниками, один из них откровенно похрапывал, уронив на шею раскрытую книгу. По пути к лестнице Хиджиката мимоходом бросил взгляд на Сакату: тот по-прежнему в полнейшей прострации сидел у окна, прижимая колени к груди. В спальню его так никто и не увел — Кондо наверняка пытался — значит, тот сам не пошел.

Хиджиката раздраженно отмахнулся от мысли попробовать заговорить с Сакатой. В самом деле, что он ему скажет? Он думал об этом весь день, порывался подойти, но всякий раз, едва увидев этот бессмысленный взгляд, он вставал столбом, а голова становилась пустой и бестолковой, словно воздушный шарик. Вот и сейчас он впал в ступор. Наверняка Саката не хочет, чтобы к нему приставали. Рано или поздно он сам заговорит. Утешив себя этой мыслью, Хиджиката погнал себя спать, удивляясь тому, что завтра будет новый день и нужно будет идти на уроки.

Все пойдет своим чередом. Так, будто вчера ночью ничего не случилось.

***

Как и ожидалось, через пару дней Саката действительно заговорил. Впервые после той фатальной ночи Хиджиката услышал его голос за обедом в Большом зале.

— Гинчик! Гинчик! — Кагура радостно подскочила к столу и с разбегу шлепнулась на скамью. — Знаешь, что? У нас новый заказ!

Саката уныло ковырял вилкой бифштекс с фасолью и даже не взглянул на нее. Сидевший напротив него Хиджиката был уверен, что он не ответит. Но тот вдруг осознанно моргнул и тоскливо улыбнулся.

— Вот как… Новый заказ, говоришь?

Мрачная манерная усмешка в его голосе не остановила Кагуру:

— Да! Кто-то повадился таскать пончики с ночного столика Нобуме из Когтеврана! Если мы найдем вора, нас обещали щедро наградить.

Саката некоторое время помолчал, затем иронично поинтересовался:

— А что же всевидящее око школы, которое по совместительству как раз староста Когтеврана? Он не может найти вора в собственной обители?

— Видимо, почему-то не может, — пояснил Шимура-младший, подсев к Сакате с другой стороны от Кагуры и аккуратно поправив сбившуюся мантию. — Он к нам и обратился за помощью.

— Серьезно? — на этот раз Саката, похоже, удивился на самом деле.

— Звучит действительно странно, но он выглядел озадаченным. Имаи любит дорогие пончики определенного сорта, которые покупает в «Сладком королевстве». Она оставляет их на столике у кровати, а утром они волшебным образом куда-то исчезают. Имаи это расстраивает.

— И в чем проблема для Сасаки установить слежку в женской спальне?

— Вчера он как раз и попытался это сделать. Но оказалось, что девушки, которые живут вместе с Имаи, перед сном всегда проверяют комнату с Гоменум ревелио. Они обнаружили шпиона в первую же ночь, спустили его пинками с лестницы и после такого даже слушать не стали своего старосту.

— Гинчик, представляешь! — вмешалась Кагура. — Этот элитный дылда каждое утро отправляет кого-нибудь в Хогсмид за свежей порцией пончиков, чтобы утешить Нобуме. Я тоже не хочу, чтобы она расстраивалась! Давай им поможем?

Саката взглянул на Кагуру, потом на Шимуру-младшего. И вдруг схватил нож и принялся с возрастающим энтузиазмом разделывать бифштекс.

— Шинпачи, — в привычной, с ленцой тянущей гласные манере сказал он. — Изучи, с кем у Нобуме были разногласия в последнее время. Кагура, возьми на себя девчонок, которые живут с ней в одной комнате: они — главные подозреваемые. А я узнаю, у кого еще был доступ к их спальне. Займусь этим сегодня же вечером.

— Гинчик! — радостно воскликнула Кагура и облапила его бок, уткнувшись щекой в плечо. — Я так рада, что ты вернулся! — воодушевившись, она вскочила со скамьи и дернула за руку Шимуру, вещая командным тоном на весь Большой зал. — Идем, Шинпачи! Нас ждут великие дела!

Саката подчистую съел весь обед в прикуску с тремя порциями шоколадного пудинга. Затем поднялся и чеканным шагом двинулся к выходу.

***

После того, как Саката воспрял духом, Хиджиката со спокойной душой погрузился в учебу, стараясь больше не думать о недавней жуткой ночи. Получалось у него неплохо, но иногда, когда он терял бдительность, воспоминания внезапно всплывали в его голове безжалостными яркими вспышками. От красных невольно скручивало все тело фантомной болью. Но зеленые были хуже — от них накрывало такой нещадной смесью ужаса, обиды и нестерпимой вины, что он в изумлении застывал над пергаментом или дымящимся котлом и не мог оклематься, пока Кондо не дергал его за плечо.

Хиджиката невольно наблюдал за Сакатой и догадывался, что тот страдает чем-то подобным. Вот он сидит и царапает пером бумагу, а в следующую секунду, вздрогнув, замирает, пустой взгляд пронзает стену и уносится куда-то на две тысячи ярдов вперед.

Хиджиката хорошо понимал, какой хаос овладевает его душой в такие моменты: слишком свежи были в его памяти те ощущения, которые он испытал, когда подозревал, что сам убил своего брата. Саката же был лишен даже сомнений: он знал, что собственной рукой избавил себя от надежды на возвращение Шое. И можно было лишь попытаться представить, насколько больно это знание терзало его душу. Подобные мысли о Сакате заставляли Хиджикату еще больше стыдиться собственных ступоров — ведь он сам по сути ничего не потерял в ужасающей ночной битве. Однако он все равно не мог освободиться от ощущения, что в том бою они проиграли. И, словно в отместку самому себе, Хиджиката невольно изводил себя бессмысленными теориями, как бы можно было поступить иначе, после чего злился на себя за потраченное впустую время и шел спустить пар тренировкой заклинаний.

Однажды вечером он без сил вывалился из Выручай-комнаты и встретил в коридоре разрумянившегося Кондо, возвращавшегося из ванной старост.

— Тоши, ты такой бледный, — встревоженно заметил тот. — Тебе бы тоже не мешало расслабиться в пенной водичке. Там как раз сейчас никого нет. Обязательно сходи! Обещаешь? Вот и славно! Пойдем в нашу башню, тебе же понадобится сменная одежда.

Под будничную болтовню Кондо, ложащуюся на душу Умиротворяющим бальзамом, Хиджиката добрался до спальни, взял свежую пижаму и побрел на пятый этаж. Как же странно, удивлялся он своим ощущениям, идти по знакомым коридорам, в тенях которых долгое время таилась смертельная опасность, а теперь осознавать, что никто больше не хочет тебя прикончить, и даже грустить, что никому до тебя нет дела. Привычка тревожиться играла с ним злую шутку, оседала в груди невнятным разочарованием. «Быть может, дело в другом? — пытался рационализировать свои ощущения Хиджиката. — Может, я так нетерпеливо жду другого нападения? То, которое тоже стало привычным…»

Принять то, что он скучает по поцелуям Сакаты, было стыдно, но хотя бы понятно. Хиджиката дошел до очередной занавешенной тенью ниши в стене — одно из тех мест, где его обычно поджидали цепкие пальцы и жадные губы — и рывком заглянул внутрь. Обнаружение там пустоты вырвалось у Хиджикаты досадным выдохом, а затем отозвалось злой решимостью. Да пошел он, этот мямля! Сколько можно делать вид, что всего этого года не было? Если Саката забыл, что они встречаются, завтра Хиджиката ему об этом напомнит! Да! Сам его подкараулит где-нибудь в темном углу и…

— Как удачно, что я тебя здесь встретил, Саката.

Спокойный, подчеркнуто вежливый голос заставил Хиджикату резко остановиться и затаить дыхание.

— Действительно, удачно, — недружелюбно отозвался Саката. — Если у тебя с собой плата за проделанную нами работу, Сасаки.

Мягким шагом Хиджиката приник к стене и, прогоняя назойливое ощущение дежавю, прислушался — говорили тихо. Отзвуки голосов раздавались из параллельного коридора, соединенного небольшим порталом с тем, в котором притаился Хиджиката.

— Конечно, — в тишине звонким эхом забренчали монеты. — Постой. Я искренне благодарен тебе и твоим маленьким мастерам за работу.

Саката помолчал немного и наконец ответил:

— Раз уж ты такой честный сегодня, то и я признаюсь: это было наше самое глупое дело за год. Поставили под подозрение столько людей, нескольких допросили, кое-кому даже сыворотку правды подлили. Мне и в голову не могло прийти, что твоя подружка страдает лунатизмом и сама ночью подъедает пончики.

— Не называй Нобуме моей «подружкой», — Хиджиката явственно представил, как на этом слове Сасаки надменно поджал губы. — Но твое расследование не прошло даром. Украденная тобой сыворотка правды оказалась очень полезной, я узнал много интересного.

В коридоре воцарилось безмолвие, в котором собственное дыхание показалось Хиджикате оглушительно громким. Он накрыл ладонью нос и рот, боясь обнаружить свое присутствие.

— Так это и были твои истинные намерения? — голос Сакаты был тихим и тяжелым от эмоций. — Ты использовал нас для своих подпольных делишек, а Имаи была просто предлогом?

— Почему же? — по интонациям Сасаки нельзя было решить, врет он или нет. — Я действительно не знал, кто ворует пончики. Теперь мне известно о недуге Нобуме, и мы обратимся к лучшим специалистам. Твоя работа оказалась вдвойне полезной, поэтому в дополнение к ранее оговоренному гонорару я хотел бы дать чаевые. Ты, кажется, упоминал сегодня о том, что хотел бы понежиться в ванной старост.

— Откуда ты…

— Твои увещевания о привилегиях, которыми тебя несправедливо обделили, слышал каждый, кто был в Большом зале. Как староста, я могу провести тебя туда, сегодня как раз мужской день. Мне доподлинно известно, что прямо сейчас там нет ни капитанов команд по квиддичу, ни Кацуры, ни Такасуги. Ни меня, конечно.

Хиджиката порывисто выдохнул, и если б не прикрывающая рот ладонь, он бы непременно себя выдал. Сердце его екнуло и взбудоражено заколотилось, разгоняя по телу разгоряченную кровь.

Сасаки, сам того не ведая, оказал ему большую услугу! Если они окажутся в ванной старост наедине, то смогут поговорить или… или… Хиджиката представил, как они снова сидят вдвоем — только вдвоем! — в горячей пенной воде, как невесомые ароматные пузырьки лопаются на порозовевших плечах и шее Сакаты, как Хиджиката сможет беспрепятственно смотреть долгим, раздевающим взглядом на него, и так уже обнаженного, как осторожно приблизится, ухватит пальцами бортик по обеим сторонам от его тела, скажет глазами все, что не смог воплотить в слова, и…

— Ты не всех старост перечислил.

В голосе Сакаты было столько холода, что возникшая перед внутренним взором Хиджикаты манящая картина моментально покрылась трещинами льда и раскрошилась снежной крошкой.

— Ты верно заметил. Староста Гриффиндора уже направляется в пункт назначения.

Так Сасаки все знает! Как он?.. Кондо! Чтоб тебя и твой громкий голос!

— И с чего ты решил, что меня это интересует?

Слова были пропитаны отчетливым раздражением. Хиджиката опешил. Сасаки, кажется, тоже, потому как ответил не сразу.

— Саката… тебе совсем ни к чему изображать невинность. Всем в школе, а мне и подавно, известно, какие отношения связывают вас с Хиджикатой. Не стесняйся, я плачу чаевые от души. Если хочешь, пришли мне потом благодарность совиной…

— Твоя информация сильно устарела, Сасаки, — и сразу следом — сердитая удаляющаяся поступь, как точка в разговоре.

Хиджиката дождался, когда параллельный коридор опустеет, и неверной походкой инфернала побрел к своей изначальной цели. В голове стоял монотонный белый шум. Он преследовал Хиджикату и по пути в ванную, и в течение тех минут, когда он неподвижно сидел в воде, не ощущая ее температуры, и по дороге обратно в спальню. И только когда влажные волосы коснулись холодной наволочки в темной, погрузившейся в глубокий сон комнате, Хиджикату вдруг накрыло такой яростной обидой, что захотелось заорать в подушку. Какого хрена?! Почему?! Что он сделал?! Или чего НЕ сделал?! Чем заслужил такое пренебрежение? Почему Саката даже не сподобился честно поговорить с ним? Почему трусливо решил просто подождать, пока Хиджиката сам все поймет? Что такого случилось, что он…

От осознания дыхание оборвалось. Сердце тоскливо сжалось в плотный маленький ком в груди, словно пыталось спрятаться или исчезнуть вовсе.

Случилось. Конечно, он знал, что случилось. Случилась зеленая вспышка. Случилась необратимая потеря человека, которого Саката почитал и любил больше, чем саму жизнь. Случилось убийство, которое тому пришлось совершить собственной рукой. Хуже того — убийство через выбор. Пусть и невольно, Хиджиката стал камнем преткновения: если бы его корчащееся в муках тело и агонизирующий, умирающий разум не лежали на пути, то Саката мог бы еще надеяться вернуть своего учителя. Именно Хиджиката стал помехой — так чему он теперь удивлялся? С чего он взял, что между ними ничего не изменилось? Потому что сам так захотел и додумал для себя желаемую реальность? Саката даже ни разу не взглянул на него за эти дни, а он продолжал на что-то рассчитывать! Каким же жалким он был, невыносимо жалким!

Хиджиката укутался с головой, обхватил руками колени и зарылся в них лицом. Ему стало нестерпимо стыдно показывать себя этому миру, даже в темноте, даже в объятой сном спальне, даже в таинственном, окутывающем разум плотном дурмане… все равно…

Вдруг он почувствовал, как матрас позади него прогнулся под чьим-то весом. Одеяло соскользнуло с плеча, прохладный ночной воздух лизнул обнаженную кожу. Хиджиката повернул голову и увидел над собой силуэт с ломаными завитками над головой. В темноте они белели, подобно нимбу с храмовых икон.

— Са… — палец плотно прижался к губам, заставляя его умолкнуть.

Хиджиката почему-то больше удивился мертвой тишине, чем происходящему: ставшее привычным похрапывание Кондо затаилось, никто не сопел во сне, как если бы студентов погрузили в беспробудную летаргию. Мягкие прикосновения к груди отвлекли его от лишних мыслей. Ладони Сакаты скользнули по соскам, любовно обрисовали линии ключиц и легли на шею. Хиджиката завороженно выдохнул, вмиг забывая обо всем, кроме этих рук — он желал их больше всего на свете, мечтал обхватить их своими и жадно целовать кончики пальцев, уткнуться лицом в ладони, прихватить зубами кожу на запястье, хотя бы еще раз — всего один! — почувствовать под губами взбесившийся от возбуждения пульс… Но вместо этого вдруг ощутил, как шею все сильнее сдавливают живые тиски.

— Са… ката… — в изумлении прохрипел он и запоздало начал отбиваться. Сопротивление было тщетным — крепкие пальцы сжали горло, перекрывая воздух и норовя сломать шейные позвонки. Стряхнуть с себя навалившееся тело тоже не получалось — оно было каменно тяжелым, словно ему прибавили веса какой-то неведомой магией. Задыхаясь, Хиджиката смотрел на своего убийцу и мог видеть только омертвелые багряные глаза, а за увенчанной белыми кудрями головой безразличным свидетелем на него взирала круглая зыбкая луна…

Хиджиката подскочил на постели, затравленно дыша и держась за горло. Явь бесстрастно взглянула на него из темной спальни, надежно укрытой потолком и наполненной привычными сонными звуками.

— Что такое, Тоши? — услышал он шепот Кондо. — Кошмар приснился?

— Пустяки, — это не его голос, чей-то чужой. Сиплый, потусторонний. — Прости, что разбудил.

Хиджиката встревоженно посмотрел на следующую за Кондо кровать: белые кудри разлились пролитым молоком по бордово-красной наволочке.

— Может, попросить у эльфов на кухне горячего какао?

— Забей. Спи.

Чтобы успокоить Кондо, Хиджиката лег обратно на противно взмокшую простыню, перевернул одеяло и спеленал себя сухой стороной.

Саката ненавидит его — теперь сомнений не оставалось. Может, неосознанно, может, даже стыдит себя за это, ведь выбор сделал он сам. Но ненавидит — потому и избегает. Хиджикате стоит забыть о нем, смириться и позволить себя ненавидеть. Так будет правильно. Так будет достойно. Так он сможет снова себя уважать.

Поставив точку в размышлениях, он постарался уснуть, но то и дело продолжал просыпаться. Кошмары его больше не мучили: на их место пришли вязкие, мутные грезы, бессмысленные и тревожные интерлюдии, которые не отпускали его из своей бездонной топи до самого утра.

***

— Тоши, вы с Гинчиком расстались?

Хиджиката подавился и насилу заставил себя сделать глоток. Терпкая жидкость неприятным горячим сгустком ошпарила горло. Пожалуй, третья кружка кофе была все же лишней.

— С чего ты взяла? — осторожно поинтересовался он.

— Так Нобуме сказала.

Сасаки! Мерлин его побери!

— Спроси у Сакаты, — посоветовал он.

— Мы так сперва и сделали, — отозвался Шимура-младший. — Но он нас проигнорировал. Он вообще сразу замыкается, когда мы о тебе говорим.

— Так не говорите обо мне! — вспылил Хиджиката, убедившись в своих ночных выводах. — Не лезьте в чужие дела!

— Но мы переживаем за него!

— Если переживаете, то лучше убедитесь, что он достаточно усердно готовится к СОВ.

— За это мы не переживаем, — фыркнула Кагура. — Бабуля так рьяно за него взялась, будто готовит его до кучи еще и к ЖАБА. Из библиотеки не выпускает, стоит над ним с палочкой, чтобы не сбежал.

— И правильно делает, — Хиджиката брякнул чашкой о блюдце. — Может, хоть она сможет втемяшить знания в его пустую кучерявую голову, — он поднялся. — Идем, Кондо. У нас Заклинания через десять минут.

***

Очередное предэкзаменационное тестирование по Заклинаниям было написано. До конца занятия оставалось еще минут двадцать, и Хиджиката решил второй раз пробежаться по своей работе. Он прекрасно знал, что ошибок там нет, поэтому это занятие ему быстро наскучило, и он начал невольно коситься в сторону Сакаты, пыхтящего над своим пергаментом. На скамье их разделяла широкоплечая фигура Кондо, хотя раньше они с Сакатой обычно сидели на занятиях вместе, и в первые дни, приходя на урок заранее, Хиджиката по привычке занимал для него место рядом с собой. Но Саката предпочитал садиться либо рядом с Кондо, если предстояла самостоятельная работа — видимо, рассчитывал при необходимости списать у него — либо вовсе выбирал скамью в другом конце зала, будто Хиджиката был прокаженным. В этой значимой для школьной жизни смене места посадки отчетливо, как чернилами по пергаменту, читалось новое, искаженное отношение Сакаты к нему, и Хиджиката злился на себя, что не обратил на это внимания сразу.

Он теребил зубами кончик пера и с досадой посматривал на Сакату, напряженно кусающего губы и подпирающего ладонью тяжелый от навалившихся знаний лоб. Ну и ладно! Все равно бы у них ничего не вышло! Школьная влюбленность, выросшая в серьезные отношения длиною в жизнь — это сюжет из детских сказок. Пока они студенты, это еще воспринимается сносно — просто подростковые шалости! — но вот представить себе двух взрослых мужчин-мракоборцев, делящих брачное ложе… Смех да и только! Они же не античные воины из магловских мифов.

К тому же, мимолетные поцелуи в пыльных щелях школьных коридоров — для Хогвартса дело привычное. Но рано или поздно дело дошло бы до секса. Хиджиката скривился. Он имел общее представление о том, как двое мужчин могут спать друг с другом, и куда при таком раскладе вставляется член. Это же… больно, наверное? В запоре приятного мало, а тут по сути то же самое. Окита упоминал что-то про простату, но из его уст это звучало как стопроцентная выдумка. Получается, принимающая сторона добровольно терпит, чтобы позволить получить удовольствие активу? Бред какой-то! Мерзость! Разве может быть в кайф, когда любимый человек корчится под тобой от боли? Совать член в те места, которые для этого не предназначены — сущий садизм, развлечение для извращенцев! Да он бы наверняка и кончить не смог в такой ситуации… Стоп! Хиджикату так резко осенило, что он поставил локоть мимо стола и, потеряв точку опоры, едва не упал со скамьи в проход. У Сакаты ведь тоже есть член! К тому же он садист, ему наверняка может доставить удовольствие чужая боль! Что если он рассчитывал… Нет, нет, нет! Хиджиката замотал головой. Он ни за что не позволит так над собой измываться! Без всякой магии пришибет одним ударом кулака в наглую хлебососину!

Он взглянул на Сакату, проверяющего свои ответы в тестовом задании и даже не догадывающегося о душевных терзаниях Хиджикаты. Острый кончик пера бесследно скользнул по пергаменту вниз и вдруг подло капнул чернилами на один из ответов. Саката в немом ужасе уставился на расползающуюся по бумаге кляксу, затем чертыхнулся и принялся второпях переписывать замаранный ответ на свободном месте с краю пергамента. Закончив, он встревоженно прикусил ноготь — похоже, волновался, что за помарку ему снизят балл… Хотя секс же не обязательно должен быть с проникновением, вдруг подумал Хиджиката, отрешенно рассматривая вздернутую верхнюю губу Сакаты. Есть другие способы ублажать друг друга. Например, оральный секс. Но это как-то совсем… унизительно что ли…

— Время вышло, сдаем работы!

Громкий голос профессора Доромизу выдернул Хиджикату из напряженных раздумий, и он тут же устыдил себя за непотребные мысли. О чем он тут расфантазировался на занятии? Гормоны взыграли? Значит, нужно сходить в туалет и снять напряжение, как все нормальные студенты. А с Сакатой они уже расстались! Тот дал ему это понять всеми возможными, кроме слов, способами. Значит, и любовью они никогда не займутся, а все его размышления глупы и беспочвенны. Хиджиката скрутил пергамент и запретил себе впредь думать о Сакате.

— Вижу, вы совсем заскучали, пятый курс? — хмыкнул профессор Доромизу, собирая по рядам свитки. — В преддверии СОВ у вас наверняка одна тестовая работа за другой, и совершенно никакой практики. Сущее издевательство над волшебниками! Ну-ка, кто мне скажет, какое боевое заклинание Финита не поможет расколдовать самостоятельно… Саката? Какая приятная неожиданность! Обычно от тебя скорее дождешься взорванной комнаты, нежели поднятой руки. Ну-ну, спокойнее! — профессор Доромизу жестом утихомирил поднявшийся в классе хохот.

— Левикорпус, профессор, — ответил Саката, не обращая внимания на смешки однокурсников. — Этот сглаз подвешивает жертву вниз головой, и остановить его может лишь тот, кто его наслал.

— С помощью какого контрзаклинания?

— Либеракорпус.

— Отлично! Десять баллов Гриффиндору. Сглаз Левикорпус произносится невербально, так что практика с ним будет полезной вдвойне. Разбейтесь на пары и потренируйтесь. Это поможет вам встряхнуться во всех смыслах. Советую снять мантии. Девушки, придерживайте юбки. Кацура, завяжи волосы, если не хочешь подмести ими пол.

Хиджиката поддел резинкой кончик хвоста и по привычке посмотрел на Сакату: ранее он был его постоянным спарринг-партнером не только в Выручай-комнате, но и на боевой практике в классе. Однако тот встал и молча потянул Кондо за запястье. Хиджиката насупился и собственнически дернул к себе друга за плечо. Саката грозно сдвинул брови и схватился за Кондо обеими руками. Тот удивленно заморгал, словно почувствовал себя большим плюшевым медведем, которого не поделили два ребенка.

— Но… — он покрутил головой, переводя растерянный взгляд с одного товарища на другого. — Вообще-то я хотел с Отае…

— Брось, — Саката хмыкнул. — За весь год она ни разу не выбрала тебя в пару.

— Смотри, Шимура уже пошла тренироваться с Имаи, — отметил Хиджиката и сделал беспроигрышный ход. — Кондо, ты же мой лучший друг вот уже пять лет! Давай попрактикуемся вместе?

Саката по-детски надул губы и, обиженно отбросив руку Кондо, повернулся к первому ряду:

— Эй, Зура! Полевикорпусим?

— Не Зура, а Кацура! И мы всегда практикуем заклинания вместе с Сайто.

— Да ему-то зачем тренировать невербальные сглазы? Как будто от него можно ожидать других… ой, и ладно! — Саката махнул рукой и залихватски крикнул через проход. — Эй, Такасуги!

— Шинске уже согласился тренироваться со мной! — ревниво набросилась на него Киджима.

— Такасуги-и-и, — издевательски протянул Саката. — Что, настолько трусишь со мной сразиться, что прячешься за девчонкой, да-а-а?

— Да кто вообще тебя боится! — вспылил Такасуги, яростно выдернув руку из цепкой хватки Киджимы. — Следи за словами, не то подвешу тебя к потолку и патлы кудрявые подожгу, чтоб светились, как люстра!

— Что ты там вякнул про мои волосы, гладкошерстная демимаска?! — оскорбленно крикнул Саката. — Что, выбрал разок вилку, так думаешь, теперь тебе все можно?!

— Чертов кучерявый жмыр… — Такасуги разъяренно двинулся к нему через ряд, на ходу поправляя пересекающую лицо глазную повязку. — Веко у меня скоро заживет, а ты как был дебилом, так и останешься! Шрамы — гордость для мужчины! Хотя откуда бы тебе знать, что такое гордость? Ты-то сам вилку ни разу не выбрал!

— Так вот чего ты боишься?! Что я тебе надеру зад во всех смыслах?! Не трусь, твоя жопа меня не интересует! Всем и без того известно, сколько в ней накопилось говна!

— Ну все! Ты договорился! — Такасуги достал палочку и свирепо рассек ею воздух. — Готовься познакомиться с моей подошвой, жалкий глизень!

— Иди сюда, лукотрус поганый! — Саката угрожающе взмахнул палочкой. — Будешь у меня до утра отхаркивать мокриц!

— А ну цыц, горячие головы! — профессор Доромизу подошел к спорящим и саданул их собранными снопами свитков по затылкам. — Никакой самодеятельности в моем классе! Тренируем только Левикорпус и контрзаклинание! Приступайте от слов к невербальной практике, пока не списал с вас баллы!

***

— С днем рождения, Тоши-и-и! — лучезарная улыбка Кондо сияла ярче утреннего солнца за окном спальни.

— А что это такое? Огромное… — Хиджиката уже с минуту силился разорвать подарочную упаковку с гигантского бесформенного свертка, представляя, насколько, должно быть, выдохлась сова, тащившая его в Хогвартс.

— Это дакимакура!

— Даки… кто?

— Дакимакура, Тоши! Подушка-обнимашка! Пусть кошмары тебя больше не мучают!

— Спасибо… наверное, — Хиджиката осмотрел свой странный на вид, но приятный на ощупь подарок. — А что за форма такая необычная?

— Это бутылка майонеза! Здорово, правда?

— И правда, здорово, — Хиджиката усмехнулся. — Правда, боюсь, в нашу койку влезет либо она, либо я. Заберу ее домой, пожалуй.

— У меня тоже для тебя есть подарок.

Хиджиката недоверчиво посмотрел на Окиту, тайком пробравшегося в спальню пятикурсников. Тот довольно ухмыльнулся и сунул ему в лицо аккуратно сшитую из мешковины игрушку, одетую в черную мантию с красным капюшоном. Синими нитями были выстрочены угрюмые глаза, черным пунктиром недовольно изгибался рот, а голова была увенчана подозрительно знакомыми темными волосами. Черт, значит, ему не показалось, что одна прядь снова стала короче остальных!

— Одно лицо, правда? — шельмовски улыбнулся Окита и с нахальным удовольствием добавил. — Помню, как тебе предыдущая понравилась. Настолько, что ты даже показывал ее Ято, который пытался тебя схватить. Ну нет! — он отскочил от дернувшейся к нему руки Хиджикаты и быстро спрятал новую куклу Вуду во внутренний карман мантии. — Эту я оставлю себе. Буду на нее смотреть и вспоминать о тебе долгими скучными летними днями.

— В смысле, оставишь?! Тебе вообще знаком смысл подарков?!

— Разве я не подарил тебе прошлую?

— Это было несколько месяцев назад!

— Значит, подарил заранее. Какой ты неблагодарный, Хиджиката! — Окита талантливо изобразил оскорбленную невинность. — Еще скажи, что она тебе не помогла.

Хиджиката поджал губы, не желая ни оспаривать правду, ни тем более подтверждать.

— Тоши! А это от кого? — Кондо указал пальцем на прикроватный столик Хиджикаты, на краю которого скромно приютилась небольшая розовая коробка, перевязанная черным бантом. — Почему ты ее еще не открыл?

— Я ее не заметил, — признался Хиджиката, вращая находку в руках. — Странно, записки нет.

— О! Я знаю, что это! — Кондо с озарением в глазах ударил кулаком по ладони. — Конфеты с приворотным зельем!

— Думаешь? — скривился Хиджиката. Догадка звучала убедительно: возможно, какая-то ведомая коварным замыслом незнакомка решила, что день рождения — идеальное время, чтобы подкинуть такой «сюрприз». Он затеряется среди других подарков, и потерявший бдительность именинник слопает его за милую душу.

— Открой на всякий случай, — посоветовал Кондо. — Если не есть, то ведь ничего не случится.

Хиджиката кивнул и потянул черную ленту. И обомлел. Из-под блестящей розовой упаковки на него смотрели аккуратно сложенные четыре пачки сигарет. Не одна, не две — четыре! И это в тот момент, когда СОВ еще не были сданы, а все никотиновые запасы, даже неприкосновенные, были уже уничтожены! Хиджиката сглотнул вязкую слюну, ощущая непреодолимое желание тотчас же затянуться. Девчонка была кем угодно, только не дурой. В такую и влюбиться не жалко.

— Э? Разве можно пропитать табак или бумагу приворотным зельем? — почесал голову Кондо. — И разве оно сработает при вдыхании?

— Не знаю, — голос Хиджикаты отозвался жадной хрипотцой. — Но на всякий случай я покажу тебе, где взять антидот.

— Ты собираешься это выкурить?!

— У маглов есть поговорка: дареному коню в зубы не смотрят.

— Тоши… — Кондо нахмурился. — Сегодня же дай мне противоядие.

Хиджиката был уверен, что оно не понадобится: пачки сигарет были точь-в-точь похожи на ту, что он недавно видел у Отосе.

Сидя вечером на подоконнике и делая одну приятно щекочущую ноздри затяжку за другой, Хиджиката размышлял, откуда же все-таки взялся таинственный подарок. Казалось бы, самая короткая цепочка, по которой сигареты Отосе могли оказаться у него, и была верной. Но это как-то уж слишком не вязалось с тем убеждением, с которым Хиджиката тщетно старался смириться вот уже больше недели. Может, вручив ему такой подарок, Саката таким образом пожелал ему поскорее скопытиться от рака легких? Хиджиката с наслаждением выдохнул дым и отмел догадку: слишком большое удовольствие сигареты доставляли в этот момент, а если они его и погубят, то очень не скоро. Не так действует тот, кто ненавидит человека и желает ему скорейшей смерти. Не стал бы он дарить такой кайф. Он подарил бы кусок драконьего помета в дешевой упаковке. И красть бы не пришлось — такого добра полно в оранжерее. Тогда, может…

Не успело его возрожденное надеждой сердце радостно ускорить бег, как Саката зашел в спальню. Потерев покрасневшие от беспрестанной учебы глаза, он рывками ног скинул ботинки и завернулся в одеяло. На Хиджикату он даже не взглянул, как если бы тот так и остался призраком в Омуте его воспоминаний.

«…А что если Отосе сама подарила эти сигареты? — мелькнула догадка в голове Хиджикаты. — Она тоже курильщица и хорошо понимает, как сложно обойтись без дозы никотина. Скрученный ломкой отличник и экзамен может завалить, в конце концов! К тому же, она недавно сама предложила мне сигарету. А подложить подарок на стол мог любой пятикурсник Гриффиндора, которому она строго-настрого велела молчать… Да, пожалуй, так оно и есть».

Хиджиката вздохнул, выбросил окурок в приоткрытое окно и юркнул в постель. Спать с дакимакурой на узкой койке оказалось не слишком удобно, но неожиданно уютно: закинутая нога комфортно проминала набитую синтепухом подушку, тонкая шелковая наволочка приятно холодила щеку. А если закрыть глаза, то в ночной тишине сквозь заботливо укутавшую разум пелену сна можно было услышать неразборчивый ласковый шепот…

***

— Профессор, можно мне…

— Нет.

Оборо наградил Сакату не терпящим компромиссов взглядом.

— Но вы же даже не выслушали меня!

— Мне это и не требуется. Я поставил вас в парное занятие с Хиджикатой потому, что он справляется с приготовлением Дурманящей настойки лучше всех, а вы ясно дали понять, что не можете сварить ее самостоятельно.

— Да нет же! — вспыхнул Саката. — Я точно смогу ее приготовить, если пойму рецепт!

— И что же вам не ясно в рецепте? — без интереса спросил Оборо.

— Все! Например… — Саката быстро зашуршал страницами потрепанного учебника, нашел нужный разворот и с трудом, словно привычные буквы превратились в древние руны, зачитал. — Вот! «Сии травы наипаче способны к воспалению ума и посему употребляемы для Смутительных и Дурманных Настоев, ежели волхв пожелал наградить кого горячностью и опрометчивостью…»

Оборо и бровью не повел.

— Я повторю свой вопрос: что вам здесь не понятно?

— Да все! Все непонятно! «Сии» — это какие? Что за «посему», что за «смутительных»? Какой еще «волхв»?! На каком языке это написано? Что за паки, паки, иже херувимы?! Где нормальный рецепт?!

— Вы заставляете меня повторяться, Саката, — грозно заметил Оборо. — Если вы не понимаете написанное, то каким образом можете приготовить зелье? Дурманящая настойка Хиджикаты безупречна, посему я и велел вам прибегнуть к его любезной помощи. Если вы, конечно, хотите получить от меня допуск к сдаче СОВ.

— Неужели нет рецепта, написанного понятными словами?! — продолжил отпираться Саката.

Оборо нахмурился. Хиджикате не нужны были уроки Прорицания, чтобы понять: резкая перемена застывшей, будто высеченной в граните мимики профессора Зельеварения — это очень дурной знак. Сначала он сдвигает брови, а сразу после — без предупреждения сносит с факультета разозлившего его студента изрядное число баллов.

Хиджиката поспешно дернул Сакату за рукав мантии к столу.

— Простите его, профессор. Мы поступим так, как вы велели.

Оборо благосклонно кивнул и двинулся вдоль столов, прозорливо наблюдая за дымящимися котелками других пятикурсников. Саката одернул руку и посмотрел на Хиджикату как на предателя.

— Я тоже не в восторге от этой затеи, чтоб ты знал, — буркнул тот и разложил неподалеку от горелки связки нужных трав. — Смотри, что я делаю, и конспектируй. Потом приготовишь по своим записям.

Саката задержал на нем полный негодования взгляд, будто был возмущен тем, что Хиджиката осмелился заговорить с ним, а затем отвернулся и резкими дергаными движениями принялся разворачивать на столе свиток пергамента.

«Насколько же, должно быть, неприятно принимать помощь от того, кого ненавидишь, — с горечью подумал Хиджиката. — Наверное, даже мой голос ему противен».

С этой мыслью он взял пару поварешек и взмахнул палочкой: вместо инвентаря зельевара на столе появилась пара песочных часов. На тех, что были покрупнее, была выгравирована надпись «2 минуты», на вторых — «1 минута». Саката нахмурился, но по-прежнему ничего не сказал и макнул перо в чернильницу.

Вода в котле закипела. Хиджиката вытащил из связки восемь стеблей Чихотной травы, демонстративно бросил их в ступу по одному, истолок и добавил в бурлящую воду. Саката прищурился, придавил норовящий загнуться край пергамента пустой посудиной и коротко записал наблюдение. Перемешивая зелье, Хиджиката словно невзначай взглянул в его конспект: пока все было верно. Он перевернул двухминутные часы, и мелкие песчинки потекли по узкому горлышку, рассыпаясь по дну золотистыми блестками. С нарочитым безразличием Саката чиркнул по пергаменту: «2 мин».

Дальше следовало ждать, пока Чихотник немного проварится. Над столом зависла густая тишина, нарушаемая только бульканьем кипятка. Вытерпеть ее было сложно, и Хиджиката повернулся было к Кондо, но тому было явно не до разговоров: он метался от своего стола к котлу Шимуры-старшей в попытках помочь ей не превратить зелье в привычную Черную материю.

— Эй, Зура! — услышал вдруг Хиджиката голос Сакаты. — А ты…

— Не отвлекай! — фальцетом крикнул Кацура.

— Что ты…

— Не мешай, говорю! — он выпучил глаза и следил за поверхностью своего зелья не моргая. — У меня тут напряженная работа, не видишь?! Если я отвлекусь, то вдруг зелье взорвется?!

— Но там же в составе только трава… — недоуменно заметил Саката.

— А что если я перепутаю стебли с корнями, и моя настойка кого-то убьет?! — он дрожащими пальцами мял листья Любистока, без ступы и песта превращая их в зеленую кашицу. — А что если я чихну, пока буду добавлять порошок, и случится катастрофа?!

— Какой порошок ты собрался делать из травы?! Что-то незаконное затеял что ли?

— А что если меня самого одурманят пары от зелья?! — Кацура схватился за голову, размазывая ошметки травы и зеленую жижу по густой шевелюре. — А что если я наклонюсь слишком низко, и мои волосы загорятся?!

— Ты и так уже их изгваздал — хоть в котел бросай! Просто собери их, полоумный!

Тем временем верхняя часть песочных часов почти опустела. Саката сложил руки на груди и принялся ждать дальнейших действий.

Хиджиката с подчеркнутым безразличием к происходящему зарывшись лицом в учебник, дотерпел, когда все песчинки окажутся на дне, и перевернул часы. Саката скрипнул зубами и, заляпывая пергамент черными кляксами, исправил в конспекте цифру «2» на жирную и уродливую «4». Хиджиката перелистнул книгу и сделал вид, будто «Расширенный курс зельеварения» — самое увлекательное чтиво на свете. Нужно было подождать еще немного, и Саката явно не знал, куда себя деть, поэтому снова принялся приставать к сокурсникам.

— Эй, Такасуги! Ты так и не нашел противоядие к Уменьшающему зелью?

Староста Слизерина одарил его уничтожающим взглядом исподлобья и парировал:

— А ты бы лучше вазелин использовал не так, как привык, а для Снадобья «Простоблеск». Глядишь — и патлы бы свои укротил, и задницу.

Хиджиката ожидал, что Саката взбесится, но тот потер подбородок и с наигранной обеспокоенностью сказал:

— Такасуги, я заметил, ты проявляешь нездоровый интерес к моей заднице. Если она тебе настолько нравится, так и скажи. К чему эта пассивная агрессия?

— Мне твоя задница понравится только в том случае, если из нее будет торчать вот эта поварешка, — Такасуги угрожающе поднял озвученный инвентарь с длинной металлической ручкой.

— Нет, это исключено, — с серьезным видом покачал головой Саката. — Такие игры для меня недопустимы. Но если тебе так нравится, то я могу вставить тебе поварешку, пест или что-то еще. Вазелин у меня остался.

— Да пошел ты, Саката… — лицо Такасуги начало покрываться красными пятнами.

— Что? А, ну да, вазелин же нужен для Снадобья «Простоблеск». Что ж, могу и насухую. Я рад, что мы обсудили это в начале наших отношений.

— Мы с тобой не в отношениях! — заорал Такасуги. Профессор Оборо и все студенты в помещении обернулись к нему. Он пристыженно замолчал и, бросив на Сакату грозный, блестящий влажными изумрудами взгляд, манерно отвернулся.

— Таймер, — коротко напомнил Хиджиката, гася в себе безотчетные вспышки ревности. И, дождавшись исхода двух минут, он без отрыва от книги перевернул маленькие песочные часы.

— Да ты издеваешься! — вспыхнул Саката.

Но Хиджиката даже не взглянул на него, поэтому он, бормоча под нос проклятья, бешеными росчерками вывел крупную цифру «5» и зацарапал по пергаменту, пытаясь уничтожить вмиг ставшей ненавистной четверку. Не выдержав такого остервенелого напора, пергамент спорхнул со стола на пол. Саката с раздражением бросил перо и нагнулся за упавшим конспектом. Хиджиката усилием воли заставил себя уткнуться в книгу поглубже, заметив, как при наклоне под мантией Сакаты очертились округлости ягодиц.

И именно этот момент Такасуги решил использовать, чтобы отыграться за свой недавний позор.

— Что, Саката, все никак не можешь смириться с тем, что Хиджиката тебя бросил, и ты в жалкой надежде его вернуть продолжаешь показывать ему свой зад?

Саката замер в полунаклоне. В следующий миг пергамент смялся в кулаке. Багряные глаза сверкнули бешеным огнем, рука выхватила волшебную палочку. Хиджиката уронил учебник на стол и едва успел схватить Сакату за запястье.

— Такасуги, — душа в себе злобу, как можно спокойнее сказал он. — Закрой свой ядовитый рот, пока я не запихал тебе в глотку безоар. Для твоей же пользы.

В оцепенении Саката позволил подвести себя обратно к столу, и Хиджиката сообразил, что все еще держит его за руку только в тот момент, когда кожа под его пальцами начала покрываться мурашками. Саката резко дернул плечом, будто обжегшись, и выскользнул из хватки. Хиджиката сделал вид, что ничего не заметил, тайком вытер вспотевшую ладонь о мантию и медленно выдохнул — не хватало еще, чтобы Саката заметил, как у него дрожат пальцы, пока он будет измельчать следующий ингредиент.

Листья ложечницы были мясистые, в форме сердец. Хиджиката небрежно бросил в ступу пять штук, отточенными движениями истолок их пестом и вывалил в котел. Дальше дело пошло немного быстрее. Хиджиката разминал растения, подкладывал связки трав ближе к Сакате, чтобы тот смог списать названия с бирок, и отмерял песочными часами необходимые промежутки времени между добавкой нужных ингредиентов.

Занимались молча. Теперь отвлекаться Сакате было некогда: он ссутулился над столом (присесть в кабинете Зельеварения было некуда) и бежал пером по пергаменту. Хиджиката краем глаза следил за его конспектом, но то и дело поневоле переключал внимание на самого Сакату: замечал, как пальцы осторожно разглаживают заломы на пергаменте, как напряжена согнутая поясница, как под коротким рукавом гуляют плечевые мышцы, пока он пишет. Взгляд притягивал и его профиль с острым углом подбородка и ровным точеным носом с мягко округлым кончиком. Хиджиката обратил внимание, как запали от хронического недосыпа глаза Сакаты — Отосе явно была настроена добиться от него хороших результатов СОВ. Потухший взгляд скользил по строчкам, то и дело взметаясь из-под окаймленных светлыми ресницами тяжелых век к песочным часам и указанным на бирках названиям трав. Губы Сакаты были плотно сжаты: то вытягивались в длинную ниточку, то, когда он хмурился, пытаясь разобрать надпись, собирались в тугое колечко. Верхняя губа при этом забавно топорщилась, пока он не поджимал ее, чтобы сдуть нависшую на глаза пушистую челку.

В простоте этой живой мимики таилась какая-то волшебная притягательность, подобная манящим чарам. Она не позволяла отвести взгляд, приказывала наблюдать, даже когда Саката отложил перо и посмотрел на него в ожидании дальнейших действий. Только тогда Хиджиката сконфуженно моргнул и резким механическим движением вылил в котел превратившийся в мутную жижу толченый любисток. Зелье забурлило в котле, принимая последний ингредиент, но Хиджикате казалось, что бурлит оно у него где-то внутри: в черепной коробке, в грудной клетке, разливается вязкой патокой под кожей, словно это в него самого что-то залили, поставили на огонь и как следует вскипятили. Лицо горело, перед глазами мутилось. Похоже, не зря Кацура опасался паров Дурманящей настойки.

Неверной рукой Хиджиката нащупал большие песочные часы, скользнул пальцами по тонкому гладкому изгибу стекла и перевернул.

— На этом все, — почти шепотом произнес он. — Ждать.

Саката черканул что-то — Хиджиката уже не смотрел в его конспект — на краю пергамента и поставил жирную, растекшуюся кляксой точку. А затем вдруг шагнул к котлу и заинтересованно заглянул внутрь. Хиджиката не успел вовремя отойти и почувствовал почти забытый сладкий запах клубничного мыла. Он без спроса вторгся в ноздри, издевательски обволок с макушки до пят, смешавшись с поднимающимся от зелья паром. Сердце заполошно забилось, воздуха стало не хватать, и Хиджиката в полном смятении отшатнулся в сторону, держась за край стола. Саката, сдвинув брови к переносице и совершенно по-детски поджав губы, посмотрел на него. Неизвестно, чем бы закончилась эта немая сцена, если бы не подоспел профессор Оборо.

— Время вышло. У вас все готово?

— Еще минута — и можно выключать, — отрешенно ответил Хиджиката.

А сам в панике подумал: «Еще целая минута! Я не выдержу!»

— Саката, на сей раз вы все поняли? Сможете самостоятельно сварить Дурманящую настойку сегодня вечером, чтобы получить допуск?

— Профессор Оборо, — не дождавшись ответа Сакаты, сказал Хиджиката. — Профессор Отосе просила меня помочь со списками к допуску. Там много бумажной работы. Если вы позволите…

— Можете идти.

Не поблагодарив его, Хиджиката стремглав вылетел из кабинета. Прочь из подземелья, прочь от дурманящих чувств, срочно на воздух! Он несся по коридорам, но быстро выдохся и юркнул в одну из ниш. Стена легла на спину плотной успокаивающей прохладой, сердце постепенно усмиряло свой бег. Хиджиката часто заморгал, прогоняя с глаз мутную пелену, и только тогда заметил, что случайно оказался в той самой нише, где они с Сакатой целовались в последний раз. Аромат клубники вдруг стал еще отчетливее, навязчивее, словно он преследовал его от кабинета Зельеварения, настиг и теперь ударил полной мощью, окутал его издевательским туманом, в котором отовсюду Хиджикате улыбалась память о Сакате — о том самом прежнем Сакате, который еще не испытывал ненависти к нему. На смену смятению пришли едкая досада и привычная злость. Хиджиката сжал зубы, чтобы не заорать, и принялся колошматить кулаками стену позади себя, выбивая из души, словно пыль, все лишнее — боль, обиду на несправедливость судьбы, презрение к себе и всем тем ненужным чувствам, которым все равно суждено было вскоре умереть.

А мертвое не пытаются оживить. Мертвое хоронят — и идут дальше.

***

Воздух плавился от жары. Над каменным полом двора Хогвартса он дрожал знойным маревом, но здесь, в тени дерева, пустившего корни вплоть до галечного берега Черного озера, он был свежим, пропитанным запахом близкого лета, наполненным усыпляющим щебетом птиц и жужжанием пчел. Даль протяжно перекликалась веселым смехом и взбудораженными свободой голосами. Экзамены были позади, и пятикурсники резвились, как малые дети.

Хиджиката сонно потянулся, поправил сбившуюся под ним мантию, которую он расстелил на земле меж корней, и ослабил галстук. Жарко. Даже в тени жарко! Он встряхнул на себе рубашку, пытаясь немного охладить кожу жалкой имитацией ветра, завернул налипшие на шею волосы в небрежный пучок. Затем снова оперся спиной на ствол дерева и раскрыл книгу. Не учебник или энциклопедию — наконец-то! — а увлекательный магловский детектив. Весь год провалялся на дне саквояжа, и вот пришло его время!

Остросюжетная, полная загадок книга хорошо помогала отвлечься. В последние две недели он мог не думать о Сакате только потому, что безвылазно готовился к экзаменам. Будни и выходные тянулись в едином тоскливом ритме, Хиджиката даже вытеснил из расписания тренировки в Выручай-комнате: уж слишком сильно они напоминали ему о Сакате. Теперь же СОВ остались позади, и самодисциплина больше не спасала. Почуяв запах свободы, мысли безудержной стайкой докси рвались к тому, о ком больше всего тосковала душа. И чтобы лишний раз не увидеть Сакату, Хиджиката забрел подальше от Хогвартса и спрятался под деревом в низине крутого берега Черного озера.

Ничего. Это ничего. Еще несколько тошных дней — и домой… Вернее, в то место, где по документам он прописан. Дом остался в прошлом. Дом все еще гремел раскатистым смехом брата, откликался его шагами, укрывал от непогоды его руками. А теперь… где его дом? В Хогвартсе? Тоже нет — иначе, получается, он хочет сбежать из него, словно обиженный на надоевших родителей ребенок. Где же тогда место, куда ему хочется возвращаться?

«А так ли важны именно стены? — подумал Хиджиката. — Пусть моим домом будет это дерево. Почему бы и нет? Под его тенью легче дышится, и здесь ничто меня не беспокоит…»

— Вот ты где, — донеслось ветром со спины.

Хиджиката раздосадованно закатил глаза, не понимая, зачем теперь он понадобился декану. Он выглянул из-за дерева и в нескольких футах от себя на вершине усеянного дикой травой холма увидел Отосе. Ее сухая, занавешенная трапецией мантии фигура по колени обрубалась изгибом склона. И как она его углядела за стволом? Хиджиката озадаченно прищурился: декан смотрела вовсе не на него. Ее мягкий взор был направлен куда-то вниз, будто в вытянувшейся к солнцу траве она обнаружила свою пропажу.

— Чего тебе, бабуль?

Хиджиката шмыгнул обратно за дерево и затаился между взрывших почву корней, притискивая книгу к груди, словно оберег от Темной магии. Саката был здесь, а он даже не заметил, когда тот пришел!

— Результаты экзаменов узнать не хочешь? — спросила Отосе, и в голосе ее пряталась улыбка.

— Если после всех мытарств я не сдал, то прямо сейчас готов вздернуться вон на том дереве.

— Не утруждайся. У тебя хороший балл.

— Что? — голос дрогнул недоверием. — Даже вопросы по Травологии не завалил?

— На удивление нет. Кстати, профессор Икумацу мне тебя расхваливала. Сказала, посаженная тобой осенью Визгоперка дала чудесные плоды.

Саката цыкнул.

— Ты не рад?

— Рад. А теперь оставь меня в покое. Ты весь месяц меня тиранила. Могу я теперь полежать на траве и вдоволь насладиться солнечным светом, которого ты меня лишала?

— Твое заточение окупилось, как видишь. Подробные результаты узнаешь завтра, когда получишь от Тоширо свой аттестационный лист.

— Почему от него?! — судя по вздыбившемуся голосу, Саката резко приподнялся.

— Потому что он — староста.

— А, — тяжелый вздох. — Ну да.

— Все еще с ним не ладите?

— Бабуль. Отстань.

Зашелестела ткань, чиркнула зажигалка.

— Знаешь, — Отосе выдохнула, и Хиджиката сглотнул: последнюю подаренную ему сигарету он выкурил сразу после экзамена. — Я же показала Тоширо твои воспоминания.

— Я в курсе.

— Это он тебе сказал?

— Нет, сам догадался. Слишком много он знал об… Неважно.

— После той ночи Тоширо спрашивал меня о том человеке. Инспекторе-магле.

— Бабуля… — досадный стон.

— Тоширо спросил меня, жив ли он еще, — Саката ничего не ответил, и она добавила. — Ты не удивлен?

— Нет.

— Почему?

— Бабуль… — раздраженный выдох. — То, что между нами произошло, не меняет его как человека. Я знаю его. Знаю, что он не терпит подлости и несправедливости. Знаю, что не хочет оставлять любое зло безнаказанным. У него уже душа мракоборца, отважная и чистая. Такую ни одна ложь, ни одна грязь на свете не запятнает.

В груди вдруг стало тесно, будто в легкие налили вязкого теста, засыпали дрожжами, и вся эта масса принялась быстро разрастаться, распирать ребра и сдавливать натужно колотящееся сердце. Хиджиката прижал колени к груди и уткнулся подбородком в лезвие обложки, чтобы хоть немного отвлечься от того, что в лоскуты рвалось внутри.

Зачем Саката сказал это сейчас? Почему его голос звучал с мягкой скорбью, с какой поднимают тост на похоронах? К чему это теперь, когда все кончено? От злости свело скулы, ногти неприятно царапнули рельефную обложку книги. Хотелось вскочить, ударить, закричать: «Заткнись, Саката! Не нужны мне твои теплые слова! Хватит лицемерия! Если ненавидишь меня, то раздобудь где-нибудь смелость ненавидеть в полную силу! Скажи мне в лицо, что ты чувствуешь на самом деле! Скажи, что я все испортил! Назови слабаком или грязнокровкой! Заставь меня возненавидеть тебя в ответ!»

Ноющая боль подло затаилась в груди, царапала сердце ядовитыми жвалами Акромантула. Было бы куда проще одним махом разрубить эту до треска натянутую между ними связь, рвущуюся по ниточке, но продолжающую держаться на беспочвенной надежде. Она подпитывалась каждым взглядом на лицо Сакаты, звуком его голоса, пусть он и говорил с кем-то другим, его не заправленной постелью, запахом его чертового мыла… а теперь еще и это!

— Тогда, может, ты попробуешь с ним поговорить?

— Не о чем, — голос Сакаты пропитала едкая досада. — Не о чем нам говорить, бабуль.

Тягостный выдох и шорох травы под ногами. А затем — тишина. Только заблудившийся ветер едва слышно шелестел в кроне дерева.

Все-таки в доме без надежно запертой двери было совсем небезопасно.

***

Отправка Хогвартс-экспресса была назначена на завтрашний полдень.

Весь вечер гостиная Гриффиндора ходила ходуном, гудела голосами, взрывалась смехом. В ожидании трехмесячной разлуки с друзьями студенты говорили торопливо, возбужденно, запасливо, будто стремились напитаться общением на все лето вперед. Хиджиката завистливо цыкнул, заметив в закутке очередную слипшуюся губами парочку, и присоединился к самому большому кругу у камина, где все по очереди ели из огромной пачки конфеты для воспроизведения звуков и ржали над тем, как Кондо пугающе достоверно изображал гориллу.

Сакаты нигде не было видно. «Гинчик сказал, что пошел топить печаль в бутылке», — поделилась Кагура. Значит, опять зависает в комнатушке завхоза Хасегавы. Тем и лучше, решил для себя Хиджиката, старательно игнорируя копошащуюся под сердцем досаду.

После гомона, стоявшего в гостиной всего час назад, тишина спальни казалась неестественной, замогильной. Сон не шел. Хиджиката не мог избавиться от невнятного нутряного чувства, будто стоит ему закрыть глаза, и он больше не проснется. Он в сотый раз перевернулся на другой бок и уставился на пустующую постель Сакаты. В списках на Хогвартс-экспресс его фамилии не значилось.

«Гинтоки поедет домой чуть позже, вместе со мной, — доложила ему Отосе, передавая копию списка, хотя Хиджиката не спрашивал об этом, а потом зачем-то добавила. — У вас остался только один вечер».

Один вечер… для чего? Чтобы вытерпеть друг друга? Или она считает, что он должен пойти и извиниться перед Сакатой? Но разве он виноват в том, что случилось? Или нужно сказать: «Мне жаль»? Тот и так знает, что ему жаль, но это ничего не меняет. Хиджиката утомленно вздохнул и опрокинулся на спину. Отосе ничего не понимает, раз думает, что они могут все решить простым разговором!

Было уже заполночь, когда дверь в спальню скрипнула петлями. Неровные шаги мягко зашуршали по половицам. Хиджиката скосил глаза и проклял свое радостно затрепетавшее сердце, когда увидел Сакату. Тот пытался прокрасться вдоль шеренг кроватей, но его шатало из стороны в сторону. «Вот остолоп! — не пойми с чего разозлился Хиджиката. — Запустить бы в него Локомотор Мортис, чтобы ноги слиплись и он рухнул на мою кровать! Потом затащить под одеяло и отмудохать как следует! А чтоб не возмущался, рот можно залепить с помощью Силенцио! Или поцелуем… так, стоп! Что это за мысли вообще?!».

Однако мертвецки пьяный Саката не нуждался в заклинаниях, чтобы упасть. Немного повыписывав ногами кренделя, он запнулся на ровном месте и полетел вперед. И наверняка поцеловался бы с полом, если бы не ухватился за опору балдахина над кроватью Хиджикаты. Шепча невнятные ругательства, Саката с трудом вернул телу равновесие и замер. Юркнувший в окно лунный луч лизнул его щеку, нарисовал тенями крупную решетку на лице. Хмельной румянец на бледной коже выглядел слишком контрастным, болезненным. Саката тяжело шевелил веками, медленно и устало моргая, пялясь в никуда. А потом лениво перевел пустой взгляд на Хиджикату. Тот занервничал. Изголовье кровати утопало в тени, и, воспользовавшись этим, он притворился, будто спит, наблюдая за Сакатой сквозь узкие щели век. Потом вспомнил, что человек во сне не задерживает дыхание и изобразил размеренное сопение. Импровизация показалась ему никудышной, и он ожидал, что в любой момент Саката нахмурится и раздраженно скажет: «Хрен ли ты прикидываешься? Я же вижу, ты не спишь!». Но тот молча обнял деревянную опору, прижался к ней щекой и продолжил смотреть. Уголки его бровей скользнули над переносицей, спрятались под взъерошенной белой челкой, губы по-детски поджались, а пьяные глаза наполнились такой бездонной тоской и мучительной грустью, что у Хиджикаты сжалось сердце. В них отчетливо читалось «Ты мне нужен» — уже не возможное, но настолько желанное, что хотелось привлечь Сакату в свои объятия, осыпать поцелуями дрожащие веки, ощутить губами пульс крови под кожей висков, зарыться носом в мягкие кудри и шептать что-то утешительное, ласковое, все, что хотелось сказать, но так и не удалось…

«Не обольщайся, — мысленно сказал себе Хиджиката, сминая одеяло в кулаках. — Он вовсе не по тебе тоскует. Наверняка просто увидел твое лицо и вспомнил о той ночи. Представь себе, насколько неприятно ему было бы принимать любовь и жалость от ненавистного человека! Так что и думать забудь».

Саката оцепенело простоял с минуту, буравя взглядом Хиджикату, а затем с усилием оттолкнулся от опоры, побрел к своей кровати и рухнул плашмя. Он не шевелился некоторое время, уткнувшись лицом в одеяло, а затем лениво, не меняя лежачего положения, начал раздеваться. Хиджиката выдохнул, отрешенно наблюдая, как тот выбирается из мантии, стягивает с плеч свою неизменную рубашку с коротким рукавом. На визге ширинки он спохватился, перевернулся на другой бок, уткнулся лицом в дакимакуру и закрыл глаза. Но и в мутных белых разводах, плавающих в темноте под веками, все равно видел Сакату. И когда навалилась дремота, когда явь начала дробиться, погружая в очередной беспамятливый дурман, заменивший Хиджикате сны, где он уже почти привычно падал в бездну — Саката и туда прокрался на цыпочках, переворошив все на своем пути. Он улыбался ему игривым взглядом карминно-красных глаз, скалился раздражающе белыми зубами, увлекал за собой на дно, и Хиджиката не противился. Ему было все равно, куда его несет, пока он мог чувствовать невесомые прикосновения, пока мог безнаказанно тянуться к Сакате. И как только сумел нагнать его, жадно обхватить руками, тот растворился под ладонями серебристым туманом.

Разочарование было таким едким, что резко выдернуло Хиджикату из сна. Перед глазами багряной пеленой разлился балдахин кровати. В комнату скользнул хрупкий проблеск утра, и в темноте вышивка на красной ткани вдруг нещадно брызнула ярким золотом, разгоняя дремоту. Хиджиката рассеянно повертел головой: вокруг еще крепко спали.

Несмотря на то, что ночь едва начала уступать свои права — по всей видимости было 4 утра или около того, в эту пору светлело рано — организм Хиджикаты уже проснулся и окреп в определенном месте. Обычно от утренней эрекции исправно избавляли посещение уборной и освежающий душ — ранний подъем позволял это сделать в мирном одиночестве — но вылезать в предрассветную прохладу из-под одеяла и раньше времени заканчивать последнюю перед каникулами ночь в Хогвартсе не хотелось. Можно было еще немного поваляться в постели и заодно подождать естественного окончания «твердого утра». Хотя это явно заняло бы у него времени больше обычного — красочные видения и приятные ощущения сна налипли на него, словно мокрая рубашка на тело. Хиджиката раздраженно вздохнул, крепко притянул к себе дакимакуру, бессмысленно ища в ней защиту, притерся щекой к скользкой наволочке. Вопреки напряжению в паху и будоражащим голову грезам, настроение было апатичным, будто все осознанные чувства выстыли за ночь. Хотелось эмоций. Хотелось…

Хиджиката знал, что смотреть на Сакату было плохой идеей, но вопреки здравому смыслу сделал именно это. И обомлел.

Он ожидал, что Саката по своему обыкновению раскинулся на кровати «звездой», подметая пол кистью свесившейся руки. Но тот как будто даже в бессознательном состоянии не упустил возможности поиздеваться над Хиджикатой.

Саката лежал на левом боку лицом к нему. Тонкое летнее одеяло облизывало стройный силуэт, затекало тонкими волнами в изгиб талии, обтягивало бедро. Розоватое пламя восхода расцветало на его лице, придавало коже теплый бело-кремовый оттенок. Кудри разлились по подушке и в теплых лучах казались расплавленным серебром, мелкие завитки утопали под ладонью, лодочкой зажатой под щекой. Саката дышал беззвучно и лежал неподвижно, будто позировал, будто требовал, чтобы им любовались. И Хиджиката повиновался, смотрел во все глаза. Дакимакура под ладонями стала влажной. Как будто этого было недостаточно, Саката пошевелился, ведя плечом. Одеяло заскользило вниз, освобождая руку и обнажая выступ ключицы. Майки на нем не было, и Хиджиката отрешенно вспомнил, как тот выбирался ночью из тряпья: наверняка переодеться в пижаму уже не смог, так и уснул в одних трусах. Или даже без…

От одной этой мысли Хиджикату бросило в жар. Он рывком стянул с себя внезапно ставшую слишком плотной футболку, путаясь в волосах и мыслях. Он ведь уже видел Сакату полностью голым в ванной старост, но почему-то именно эта прячущаяся, кажущаяся стыдливой нагота будоражила его сильнее прежнего, искушала, щекотала чувствительное воображение мягким кончиком пера. Почему-то дико вело от скользнувшей из-под одеяла округлой выпуклости коленки, от показавшейся за изгибом руки розовой пуговки соска.

Хиджиката распластался по простыне, пытаясь силой воли расслабить напрягшиеся мускулы. Что-то соскользнуло по его ноге и едва слышно шлепнуло о пол — дакимакура освободила пространство на ставшей тесной постели. От этого слабого звука Саката нахмурился, сонно причмокнул губами, складывая их в колечко, по-детски потянул в рот кончик большого пальца.

Сексуальный гаденыш. Забраться бы к нему под одеяло, приковать к себе перекрестьем рук, притиснуться грудью к голой спине… и там, ниже. Чтоб задницей ощутил все, что Хиджиката о нем сейчас думает. Интересно, как бы тот отреагировал? Нынешний, пожалуй, живо бы ударил локтем в солнечное сплетение и прогнал пинками со своей постели. А тот, прежний Саката? Он всегда так волнительно замирал в его объятиях, словно и подумать не смел, что может быть желанным… Он что, в зеркалах себя не видит? Не отражается, подобно вампиру из учебника ЗОТИ для третьекурсников? А может, он и есть вампир? Это объяснило бы и его бледную кожу, и то, как Саката профессионально сосет его, Хиджикаты, кровь…

Горло на резком вдохе ободрало сухостью. Нет, сочетать слова «Саката» и «сосет» в одном предложении нельзя даже мысленно, ни в каком контексте. Слишком болезненно от этого тянуло низ живота. И вообще нужно было завязывать думать о Сакате, если он планирует успокоиться до побудки. Прекращать фантазировать о том, как тот притерся бы к нему в ответ, поелозил ягодицами о его напряженный пах… Твою ж мать! Хватит! Тут же люди! А вдруг кто-то сейчас проснется!

Взгляд Хиджикаты скользнул туда, где по центру тела красноречиво оттопыривалось тонкое одеяло. Мысль о том, что кто-то обнаружит его в таком виде, обожгла щеки ядовитым стыдом. Не хватало еще старосте Гриффиндора опозориться перед сокурсниками! Хиджиката суматошно перевернулся на живот и тут же осознал патовость этой идеи. Зажатый между телом и матрасом твердый член заныл неприятной свербящей болью. Жалко всхлипнув, Хиджиката уткнулся в подушку лицом.

Хренов Саката! Заставляет его испытывать такое! А сам сладко спит, прикрывшись одеялом и присутствием других людей! Разбить бы эту хрупкую защиту…

Подлое воображение радостно откликнулось на эту идею и красочно нарисовало пустующую спальню, рывком сброшенное одеяло. Одежда, как последняя преграда, тоже волшебным образом истлела на их телах. Хиджиката обмер. «Плохое, плохое воображение! Прекрати сейчас же!» — бились в припадке остатки разума. Но фантазия окрепла и уже его не слушала, без спроса подсовывая из памяти кадры единожды увиденного порнофильма. Он попался Хиджикате случайно, года три назад, когда тот сидя дома перед сном листал каналы кабельного. В том видео была обнаженная девушка, лежащая лицом вниз. Бледность ее кожи и желтизна волос ярко контрастировали с огненно-красным, бликующим от вспышки глянцевым постельным бельем. Ракурс был от первого лица, зритель сверху наблюдал за изящными изгибами ее фигуры, за ритмично скользящими по сбившейся простыне локтями, за колыханием кожи на упругих ягодицах. Камера скользнула ниже, показав крупным планом внушительный пунцовый член, с оттягом толкающийся в хлюпающее отверстие. Затем объектив поплыл вверх, фокусируясь на обернувшемся лице девушки, на блаженно закатывающихся глазах, на обведенных красным приоткрытых губах. Ей нравилось. Черт, неужели ей это нравилось? Словно в подтверждение этой мысли, героиня распахнула рот и наградила партнера и зрителей такими громкими отрывистыми стонами, что Хиджиката в ужасе вырубил телевизор и побежал в ванную. Он смотрел фильм каких-то полминуты, а после остервенело дрочил под душем полчаса.

Он был уверен, что уже давно забыл увиденное, но сейчас этот образ воспроизвелся, извращаясь. В своем уже бесконтрольном воображении Хиджиката стоял на коленях на постели, сжимая в кулаке возбужденный член, а Саката, полностью обнаженный, раскинулся на простыни, проминая коленями матрас, призывно приподняв бедра и по-кошачьи прогнувшись в спине. Он обернулся через плечо. Заволоченный желанием взгляд умоляюще уставился из-под дрожащего пуха светлых ресниц, губы беззвучно складывали по слогам: «Хи-джи-ка-та».

Хиджиката оцепенел. Хиджиката из фантазии — тоже. Они слились в единое целое, и уже трудно было понять, где из них настоящий. Не дождавшись нужных действий, Саката нетерпеливо подался ему навстречу, щель между округлых крепких ягодиц потерлась о головку сдавленного в руке члена. И Хиджиката не выдержал, словно воображение околдовало его непростительным Империо. Качнулся вперед, внутрь, в горячую блаженную тесноту. Протяжный стон Сакаты в голове Хиджикаты перекликнулся с его собственным, нырнувшим в плотный пух подушки. Изнывающий член, зажатый между животом и упругими пружинами матраса, скользнул по ткани пижамных штанов, оголившаяся головка ткнулась в резинку. Это оказалось не просто приятно — это избавляло от нестерпимого мучительного зуда. И Хиджиката сдался этому ощущению, толкнулся еще и еще, шире раздвигая бедра, притираясь к матрасу теснее, продолжая зарывать в подушку сдавленные непрошенные всхлипы наслаждения и глохнуть от непристойных стонов Сакаты в своем воображении. Затвердевшие соски заскользили по взмокшей простыни, и — о-о-о! — это тоже было хорошо. Фантазия ухватилась за это и живо заменила постельное белье на млечную кожу спины, блестящую от испарины. О да! Хиджиката повалился на него, обхватил вместо подушки и короткими размеренными толчками вбивался сзади… сзади?

Где-то на периферии уснувшего разума мелькнула мысль, что Саката — вовсе не девушка, и вбиваться сзади в мужское тело можно только в одно отверстие. Разве Хиджиката не думал, что это, должно быть, больно? Разве в своей фантазии он не насилует сейчас Сакату, эгоистично потакая собственному вожделению?

Но нюансы физиологии его воображение вовсе не волновали, оно удобно подсовывало под него Сакату, задыхающегося от удовольствия и подмахивающего ягодицами навстречу в заданном им ритме. Побелевшие пальцы сминали простынь, серебристые колечки кудрей на загривке колыхались перед лицом вместо черноты внутри подушки. Сакате нравилось, не могло не нравиться. Разве Хиджиката не чувствует, как тот сжимает его внутри себя, плотно, одуряюще горячо… горячо… о, черт! Дыхание сбилось с такта, запрыгало, словно взбесившаяся мелодия, сердце перевернулось под ребрами, дернуло пульсом вены. Давно забытое блаженство разлилось по всему телу, пропитало каждую клеточку. Пару мгновений оно резонировало в мышцах — и вдруг переменилось усталостью и тянущим опустошением.

Хиджиката отлепил лицо от подушки, глотнул свежего воздуха, щурясь от сочившегося в окна мягкого желтого света. Ошалело сморгнул с ресниц выступившие слезы. Контуры реальности стали четче, и только тогда Хиджиката понял, что сейчас произошло. Кровь отхлынула откуда-то снизу к лицу, мысли панически заметались круговертью. Он спятил?! Чем он только что занимался?! Прямо в спальне, в окружении кучи людей!

Он дернулся вверх, опираясь на дрожащий локоть, стряхнул налипшие на лицо волосы, опасливо завертел головой. Вокруг слышалось сонное сопение. Хиджиката замер на несколько секунд, чтобы убедиться, что никто не проснулся и не заметил его позора — и только тогда медленно выдохнул. Повезло, что соседи по спальне привыкли к его регулярным ночным кошмарам.

Рассветная прохлада остудила вспотевшие лопатки, лизнула выбившиеся из-под одеяла пятки и голени, влажные пряди волос приклеились к сырой спине и плечам. В пижамных штанах было противно липко, вспревший матрас казался вязким болотом.

Что-то скользнуло по позвоночнику, рассыпая по коже зябкие мурашки дурного предчувствия. Хиджиката — нет, не увидел — почувствовал буравящий его взгляд. Он пронизывал насквозь, скреб по телу острым хищным коготком, прокрадывался назойливым шевелением под кожу. Глаза сами взметнулись в нужную сторону. И тогда Хиджиката увидел — и похолодел.

Саката.

Взлохмаченная, зависшая над подушкой голова, удивленно приоткрытый рот, пылающее ясной, горячечной краснотой лицо. И глаза. Он смотрел на Хиджикату так, как люди обычно смотрят на пожар. Не мигая, не шевелясь, и только на самом дне рдяного взгляда что-то неуловимо ворочалось, притаившись за пушистой кромкой ресниц. В полнейшем оцепенении Хиджиката смотрел на него в ответ. Косые блеклые лучи дрожали на перекрестьи их взглядов, воздух звенел напряжением.

Это продлилось пару мгновений или растянулось на целую вечность — Хиджиката не понял. Все закончилось в один миг, когда спящий между ними Кондо громко всхрапнул, переворачиваясь на спину. Саката одурело моргнул и кувыркнулся на другой бок, укутываясь с головой.

Хиджиката с трудом сбросил с себя оцепенение, дрожащими пальцами сдернул с крючка мантию, завернулся в нее, не с первого раза попав в рукава. И, радуясь, что накануне вечером подготовил чистый комплект одежды, выскользнул из спальни.

Он летел вниз, в факультетскую душевую. Проснувшиеся портреты вдоль лестницы провожали его осуждающими взглядами.

Хиджиката долго стоял в грохочущих брызгах воды, царапал кожу мочалкой. Пот и присохшая к паху сперма смылись быстро, но он по-прежнему чувствовал себя отвратительно грязным. Что-то мерзкое намертво въелось в него, никак не стиралось, подсыхало черствой тянущей коркой, которую он ощущал при каждом движении. В носу стоял прогорклый запах, он чувствовался откуда-то изнутри, будто что-то застряло в носоглотке и испортилось там. Бесполезная мочалка врезалась в стену и медузой скатилась по мокрому кафелю. Кожа покраснела и саднила. Но это было неважно. Важно — совсем другое.

Саката видел его. Неизвестно, с какого момента, но видел. Понял ли он, что…

Нуждаясь в успокоении, Хиджиката попробовал беспристрастно представить себя в тот момент со стороны. Разрумянившееся лицо, влажные глаза, учащенное дыхание, размазанная по испарине лба челка, слипшиеся, пропитанные потом пряди волос по голым плечам… черт, он же никогда не спал без футболки, и Сакате это прекрасно известно! Сумел ли он догадаться, что творилось под сбившимся на поясе одеялом? Мог ли спросонья решить, что видит человека, которому приснился очередной кошмар? Оставался шанс, что мог…

Ожидаемого облегчения это не принесло, а гнилостный запах в носу лишь усилился. Хиджиката сглотнул, твердый ком прокатился по гортани, как кусок протухшего мяса, которым тешились призраки на своих посмертных праздниках.

Проблема была даже не в том, что Саката что-то видел и мог все верно понять, а в том, что Хиджиката знал, что он сделал. Не удержал свой хваленый самоконтроль. Попустительствовал своим грязным желаниям, как капризный ребенок. Использовал Сакату как секс-игрушку, превратил его в похотливую куклу для персональных утех. Сакату, который больше не хотел быть с ним и который пребывал в трауре по самому близкому человеку. И этим Хиджиката отплатил ему за спасение своей жизни? Грязной порнофантазией, где от Сакаты не осталось ничего, кроме пошлой оболочки? Пусть все и произошло лишь в голове, но легче от этого не становилось. Мысли — начало поступков.

«У него уже душа мракоборца, отважная и чистая. Такую ни одна ложь, ни одна грязь на свете не запятнает».

Вспомнив эти слова, Хиджиката расхохотался и долго не мог остановиться, захлебываясь горьким смехом. Горячая вода хлестала по стертой до царапин коже.

***

Над Хогвартсом раскинулось бледное, обваренное заревом небо. Вдалеке оно утыкалось в синюю зубчатую стену Запретного леса, которая отрезала его от земли, будто вырванный из книги лист. Теплый утренний свет разливался по двору, любопытно заглядывал в темнеющий впереди квадрат арки крепостной стены. Замок смотрел с высоты своих башен ясными бликами сотен окон, мощеный пол главного двора сверкал выпуклыми, стертыми подошвами камнями. Было тихо и красиво. Почему привычные вещи начинаешь замечать только тогда, когда приходит пора с ними прощаться?

За черной металлической вязью ворот слышалось фырканье и нетерпеливое перебирание копыт по камню. Хиджиката не ожидал увидеть здесь кого-либо в такую рань и потому заинтересованно вышел на звук.

У главного входа кого-то дожидался экипаж, запряженный тремя парами фестралов. Карета не была похожа на ту, которая доставила в Хогвартс директора Мацудайру. Она выглядела менее вычурно, но прочно: каркас из бликующего на солнце металлического сплава, обивка из грубых, туго натянутых и соединенных серебристыми клепками полос черной кожи, над стальной рессорной подвеской — несколько медных пластин для надежности. Фестралы широко раздували ноздри, шаркали по камню копытами, томясь без движения, и на контрасте с ними мирно посапывал развалившийся на козлах кучер.

На выдвижной подножке, облокотившись на широко расставленные колени, сидел мужчина в черной мантии. Хиджикате показалось, что где-то он его уже видел, хотя сказать наверняка было сложно: часть лица пряталась под глубоко насаженной, до самых глаз, темно-коричневой трилби. Из-под коротких, загнутых кверху полей шляпы виднелись только редкие пряди темных волос на висках, длинный прямой нос и волевая линия рта. Мужчина еще выглядел довольно молодо, но овала гладко выбритого лица — лишь тонкие усики замерли над верхней губой — уже коснулись первые признаки старости. Наверняка, отец кого-то из учеников, сделал вывод Хиджиката и решился подойти с вопросом, который и выгнал его на эту бесцельную, в общем-то, прогулку.

— Доброе утро! У вас случайно сигареты не найдется?

Улыбка и уверенный голос порой творили магию даже с самыми осторожными взрослыми. Но, вопреки надеждам, мужчина поднял суровое лицо и строго посмотрел на обратившегося к нему студента.

— Не курю. И тебе, парень, не советую.

Хиджиката разочарованно цокнул языком, мигом прогоняя с лица ставшую ненужной приветливую маску. Почему взрослые считают, что имеют право поучать его? Просто потому, что дольше него топчут землю?

— Советы мне не нужны, — без тени былой вежливости ответил он. — Мне нужен никотин.

— Наглый пацан… — мужчина потянулся во внутренний карман, и Хиджиката, напрягшись, сделал то же самое. И медленно выдохнул, когда вместо волшебной палочки из-под мантии показалась фляга. — И куда твои родители смотрят? — проворчал мужчина, откручивая крышку. — Был бы ты моим сыном, выпорол бы тебя давно.

— Для этого вам пришлось бы сперва победить меня в равном бою, — без тени иронии ответил Хиджиката. — Не факт, что вы бы смогли меня одолеть.

— Интересный ты парень, — усмехнулся мужчина, прикладываясь к горлышку фляги. — Прислушайся все-таки к старшему. Не обвешивай себя зависимостями с малых лет.

— Вы бы лучше себе это сказали, — заметил Хиджиката. — На меня уже давно никто не смотрит, а вот на вас, очевидно, смотрит ваш ребенок, за которым вы приехали.

Он развернулся и побрел к Хогвартсу — все-таки прогулка оказалась плохой идеей. Но, уже почти подойдя к воротам, услышал оклик:

— Парень, постой!

Хиджиката раздраженно обернулся. Мужчина смотрел то ему в глаза, то на красную подкладку, пристроченную к внутренней части капюшона его мантии.

— Ты же из Гриффиндора, так? — немного помешкав, спросил он. — Что ты можешь сказать мне о неком Гинчике, который учится на вашем факультете?

Хиджиката удивленно округлил глаза. Озвученное прозвище со всей очевидностью раскрывало, кто стоял перед ним, к тому же Кагуры не было в списках на Хогвартс-экспресс. Но исходя из каких целей глава Ято интересовался Сакатой? Не замешан ли здесь Камуи?

— Почему вы спрашиваете? — подозрительно сощурился Хиджиката.

— Видишь ли… — Ято нервно потеребил пальцами флягу, затем резко глотнул содержимое и спрятал ее во внутреннем кармане. — Моя дочь много упоминала об этом Гинчике в своих письмах. Там было что-то про… про каких-то «мастеров», я не совсем понял, — он обреченно покачал головой. — Ей всего четырнадцать. Сложный возраст. Она взрослеет, становится привлекательной для парней. А я-то уж знаю, что у них в этом возрасте на уме…

Хиджиката выслушивал волнения Ято — нет, сейчас перед ним был просто отец, как и любой другой переживающий за честь своей дочери — и, с первых слов осознав, к чему тот ведет, заскучал.

Сложив руки на груди, он привалился спиной к крепостной стене. Камень был еще холодным, не успел прогреться. Вот после обеда он будет дышать жаром за версту…

«Хотя, после обеда меня здесь уже не будет, — вдруг подумалось Хиджикате, и он удивился, с какой тяжестью на сердце далось это осознание очевидного. — В это время я уже буду наблюдать плывущие мимо шотландские пейзажи по пути к родовому поместью… хотя какое оно мне «родовое»? Полукровка без рода и племени, по случайности унаследовавший приличные богатства. Меня там презирают. Вдова брата добра ко мне только из уважения к памяти своего мужа. Но это ее дом и ее семья. А я снова приеду туда… зачем? Я почти совершеннолетний, почему мне все еще нужен опекун, который меня даже не любит? Зачем мне в будущем заниматься благополучием семьи, которую я не считаю своей? Зачем мне возвращаться туда, куда я не хочу…».

— …боюсь, как бы этот Гинчик не сделал ей дурного, — закончил Ято свою речь и доверительно посмотрел на Хиджикату, ожидая ответа.

Тот настолько погрузился в свои мысли, что почти забыл о нем. Хотя, признаться, была в этом своя ирония: человек, воспитавший монстра, который дважды едва не убил Хиджикату, искренне делился с ним опасениями насчет другого своего ребенка. И при этом наверняка понятия не имел, с кем говорил. В сложившейся ситуации удержаться от острóты было сложно, и Хиджиката не стал отказывать себе в удовольствии.

— Вот как? Кагура мне о вас тоже упоминала, — неспешно проговорил он, и Ято вздрогнул, услышав имя дочери. — И сказала, что мне тоже стоит кое-что у вас спросить, — Хиджиката тайком сжал спрятанную в кулаке волшебную палочку. — Вы случайно не роняли своего сына в младенчестве вниз головой?

Ято недоуменно округлил глаза, очевидно, подумав, что ослышался. Но Хиджиката не стал ничего прояснять, лишь вопросительно вскинул бровь, мол, я жду ответа. И тогда Ято рассвирепел.

— Да как ты…?! — зубы сверкнули яростным оскалом.

Он вскочил с подножки и грозно устремился к обидчику, запуская руку за пазуху. На этот раз он точно тянулся не за флягой, и Хиджиката напряг плечи, крепче ухватив палочку, чтобы выдернуть ее в нужный момент. Щекочущий желудок страх превратился в азарт, в безрассудное желание отыграться на случайном человеке, разогнать скопившуюся в теле желчь славной дракой. Отец Кагуры вряд ли решится убить его на пороге Хогвартса, однако бешеный взгляд черных глаз и звенящая между ними дурная магическая энергия обещала хорошую взбучку, если хотя бы на мгновение ослабить бдительность. Это бодрило.

Подпустив противника ближе, Хиджиката вскинул руку. Атакующее заклинание уже зарождалось искрами на кончике его палочки, как вдруг Ято резко остановился, словно пес, которого дернула назад за ошейник натянутая цепь. Его взгляд устремился куда-то в сторону груди Хиджикаты, и тот мельком посмотрел вниз, чтобы узнать, что на нем так сильно удивило Ято. Ну, конечно! Серебристый значок с выгравированной буквой «С» на фоне красного льва. Полгода назад «Ежедневный пророк» раструбил, что проникший в Хогвартс Камуи напал именно на старосту Гриффиндора.

— Ты… Хиджиката, верно? — догадался глава Ято. Он опустил палочку и вдруг виновато потупил глаза. — Тогда мне все ясно. Я искренне прошу у тебя прощения за поведение моего сына.

Хиджиката ответил не сразу, сомневаясь, как стоит реагировать. Факт извинения был, конечно, похвальным, но прозвучало оно как-то наивно, словно отец просил простить сына за шалость. Хотя кто разберет этих Ято — может, для них попытка убийства действительно воспринималась как детское баловство.

— Для вашего сына будет лучше, если его найдете вы, — искренне сказал Хиджиката. — Тогда у него есть шанс отделаться воспитательной поркой.

— Можешь быть в этом уверен, всыплю по первое число и посажу под домашний арест. У меня появилась зацепка, так что я не собираюсь терять времени зря. Прямо сегодня мы с Кагурой отправляемся на его поиски.

— Рад слышать, — Годриково сердце, как же невыносимо хотелось курить! — Даю вам фору в целых два года.

— Что ты имеешь ввиду, парень?

Хиджиката взглянул на Ято исподлобья, ощущая немыслимую усталость от необходимости пояснять очевидное.

— Через два года я выпущусь из Хогвартса и поступлю в мракоборцы. И я точно не буду с ним так добр, как его отец.

Глава Ято сурово нахмурился, над впалыми щеками хищно заострились скулы.

— Смеешь угрожать моему клану, пацан? — сквозь зубы процедил он.

— Просто предупреждаю. Ваш сын применил на моей родственнице Круциатус, — напомнил Хиджиката. — Вы и сами знаете, какое наказание следует за использование Непростительного заклинания.

Ято просверлил его устрашающим взглядом, но запугать старосту «благородных и храбрых» у него не вышло. Он тяжело выдохнул и отвел глаза.

— Что ж, это справедливо. Два года, да? — уточнил Ято и расправил плечи. — Я отыщу его до конца этого лета.

— Если не сможете, пусть Кагура привезет мне в сентябре пачку сигарет. Майоборо с красной крышкой, — Хиджиката в предвкушении сглотнул, мысленно прося Камуи попасться отцу ровно первого сентября, и настроение его немного улучшилось. — Кстати, насчет «Гинчика». Вы зря переживаете. Саката Гинтоки — хороший парень, он на вашу дочь не покушается. Скорее, относится к ней как к младшей сестре. Ей этого сейчас как раз не хватает.

— Ты уверен? — усомнился Ято. — Может, он просто втирается к ней в доверие?

— Уверен, — кивнул Хиджиката и усмехнулся. — К тому же Сакате нравятся девчонки с большими буферами, так что ваша дочь пока в безопасности.

— Ну уж извините, что не успела отрастить сиськи, — вдруг послышался сзади недовольный девичий голос.

Хиджиката, вздрогнув, обернулся. Кагура показалась в воротах, маня за собой по воздуху приличного размера саквояж. Строгий и чистый взгляд небесных глаз напомнил Хиджикате лик Мадонны с икон в церкви, куда его с малых лет водила мама, и оттого заставил его сконфузиться еще сильнее.

— Кагура! Дочка, давай помогу! — радостно бросился к ней отец, но под суровым взглядом растерянно замер, будто нашкодивший перед матерью ребенок.

— Паппи, как тебе не стыдно? — отчитала его Кагура, заклинанием погружая свою поклажу на багажник. — Я тебе больше ни одного письма не отправлю! А от тебя, Тоши, я вообще такого не ожидала. Все-таки Гинчик был прав, все мужики — козлы.

— Кагура, ты так выросла! — не терял надежды наладить контакт отец. — Красавица, вся в меня!

Хиджиката удивленно вскинул брови. Хоть он и не видел второго родителя Кагуры, но был уверен, что та последовала его примеру и унаследовала внешность от матери. Изобилие на ее миловидном лице проявлений рецессивных генов удивляло и казалось какой-то никому неведомой магией природы.

— Не подлизывайся, — сказала отцу Кагура, выткала из воздуха веревки, перехватившие багаж внахлест и накрепко приковавшие его к металлическому корпусу. — Тоши, раз уж ты здесь, можно тебя на пару слов? Паппи, я на минуту. Иди в карету и не подслушивай.

Отец явно не был рад просьбе, но страшился возразить и снова попасть в немилость. Поэтому он грозно зыркнул на Хиджикату так, что тот явственно понял: за свою дочь глава Ято был готов сокрушить любого.

— Парень, — он ткнул рогаткой пальцев у себя перед глазами и перевел их на Хиджикату. — Я смотрю на тебя в оба из окна. Не дай бог замечу, что ты…

— Прекрати, старый извращенец! — не выдержала Кагура. — У тебя одни мерзости на уме! Тем более Тоши уже кое с кем встречается!

На это ложное утверждение Хиджиката хотел было горячо возразить, но посмотрел на главу Ято и смолчал. Когда отец скрылся за дверцей кареты, а его пристальный взгляд мелькнул за мгновенно запотевшим от его дыхания стеклом, Кагура за локоть отвела Хиджикату в сторонку и с жаром заговорила:

— Мы отправляемся на поиски моего тупого брата. Когда я его найду, то выбью из него все дерьмо, обещаю. Тебе как мракоборцу не придется с ним возиться. Знаю, у тебя с ним личные счеты, но и для меня это личное. Я больше никому не позволю посрамить клан Ято.

В ее голосе сквозила такая рьяная решимость, что Хиджиката только вздохнул и ответил:

— Доверяю это тебе. Хотя слабо представляю, как у тебя это получится.

— Получится! — Кагура резко рассекла воздух ребром ладони, словно без всякой палочки накладывая на брата неразрушимый сглаз. — Он может этого не понимать, но у нас с Камуи одна цель — чтобы Ято снова уважали. А для этого одной силы мало, нужны деньги и связи. Нужен новый лидер. Паппи уже сдал, поэтому я беру все в свои руки.

— Говоришь как студент Слизерина, — поморщился Хиджиката, пряча усмешку.

— Шляпа думала об этом, но, видимо, посчитала, что смелости во мне больше! — Кагура гордо задрала нос. — А потому, как гриффиндорец и как наследница клана Ято, я ни перед чем не остановлюсь. Я больше не желаю видеть свою семью такой жалкой. Я буду жить так, как хочу сама, и делать то, что считаю нужным.

Ее слепая уверенность в себе хоть и казалась напускной, но воодушевила Хиджикату. Что-то заворочалось внутри него, откликаясь на ее слова, сомнительное и волнующее.

— Что ж, успешных вам с отцом поисков, — только и сумел выговорить он. И тут Кагура нахмурила рыжие брови и потянула его ближе к себе за рукав.

— Тоши, я дала тебе обещание. Пообещай мне кое-что в ответ, — она доверительно заглянула ему в глаза. — Пока не уехал, поговори с Гинчиком.

— Нам не о чем с ним говорить, — отрезал Хиджиката и выдернул рукав из ее пальцев. Но Кагуру это не смутило.

— Есть о чем.

— Как ты не понимаешь, что…

— Нет, это ты не понимаешь! Вы напару с Гинчиком — два упертых барана, так что доверься моему женскому чутью. Если не решишься поговорить с ним сейчас, то будешь жалеть об этом до конца своих дней.

— Звучит как глупое предсказание из хрустального шара, — попробовал отшутиться Хиджиката.

— Мне не нужны Прорицания, чтобы это понять, — не унималась Кагура. — Достаточно пары глаз. Я видела, как вы смотрели друг на друга весь месяц, когда думали, что никто этого не замечает.

Хиджиката вздрогнул. Саката тоже наблюдал за ним? До сегодняшнего утра он ни разу не почувствовал на себе его взгляд и потому ощущал себя для него пустым местом. Может, Кагура ошибается? А, может, все же…

— Не знаю, что именно между вами произошло, — продолжила Кагура, заметив его сомнения. — Но Гинчик скучает по тебе. И ты по нему тоже. Мамми всегда говорила: в паре кто-то должен быть умнее. Пусть это будешь ты, Тоши. Просто попробуй, ладно? Обещаешь, что попробуешь?

Кагура тянула его за рукав, заставляя склониться к ней и неотрывно смотреть ей в глаза. Хиджиката мельком увидел искаженное от гнева лицо главы Ято, отделенного от них лишь хрупким листом оконного стекла, и поспешил ответить:

— Ладно-ладно! — он легко толкнул Кагуру в плечо, заставляя идти к карете. — Лети уже, пока твой брат не сорвался с вашего крючка.

— Ты пообещал! — с нарочитой строгостью сказала она и, когда он кивнул, вдруг лучезарно улыбнулась. — Хорошего лета, Тоши!

— И тебе, Кагура.

— Ято, — вдруг поправила она Хиджикату, обернувшись на подножке. — Ты называешь всех по фамилиям, не делай для меня исключения. Эй, остолоп! — она пихнула дремавшего кучера в плечо, качаясь на открытой двери и изящно маневрируя на одной ноге. — Не спи на службе!

Тот очухался с громким всхрапом и встряхнул поводья. Фестралы радостно заржали, вздыбились и рванули вперед, расправив кожистые перепонки крыльев. Подхваченный ими утренний ветер врезался Хиджикате в лицо, и тот зябко поежился, сунул руки в карманы мантии… и вдруг нащупал что-то знакомое в одном из них. Несколько тонких шершавых цилиндриков, плотных и мягких, до боли знакомо ложащихся в пальцы.

Не веря ощущениям, Хиджиката вытащил один из них — сигарета! Ладонь затряслась в счастливом предвкушении. Так у него еще осталось несколько? Но как?! Он же вел учет каждой сигарете! Быть может, выпали из пачки, а он в пылу подготовки к СОВ и не заметил?

Подозрение было сомнительным, но тратить на него время не хотелось, и Хиджиката достал палочку. Создавать магией огонь для сигарет он не любил, но жажду никотина не любил куда больше — да что там, сейчас он готов был прикурить даже от Адского пламени!

Первая затяжка после долгого перерыва была самая волшебная. Он с наслаждением пустил в легкие табачный дым, и его тут же накрыло дурманом чистого наслаждения. Тело как будто стало легче, сбросило с себя лишнее. Он с улыбкой смотрел вслед удаляющемуся экипажу, постепенно превращавшемуся в черную точку на горизонте, и ощущал, как вместе с дымом в груди поднималась беспокойная уверенность, тянущая за собой дух свободы и непреодолимое желание перемен. С каждым вдохом мозг очищался, и это ощущение лишь усиливалось.

Хиджиката докурил сигарету до самого фильтра, глубоко затянувшись напоследок, и рванул в Хогвартс. Он летел вперед по коридорам и вверх по лестницам, словно ничего не весил и не мог почувствовать усталости, а сердце колотилось в груди в предвкушении чего-то нового и важного.

В гостиной Гриффиндора студенты, потиравшие опухшие со сна глаза, посмотрели на него удивленно, почти испуганно.

— Что-то случилось, Тоши? — встревоженно потянулся к нему Кондо.

— Нет, — отмахнулся от него Хиджиката. Нельзя было медлить, нельзя растерять ту решимость, которая толкала его под руку. — Мне срочно нужны бумага и перо.

Прыгнув за один из притаившихся в нише письменных столов, он схватил пергамент и макнул кончик пера в чернила. Подбирать слова не приходилось, они лились откуда-то изнутри, как прописные истины, живущие в нем вот уже пару лет, но запрятанные вглубь души и потому забытые, а сейчас с восторгом обнаруженные. Оставалось лишь сдуть с них пыль и перенести на бумагу.

Как важный экзамен жизни. Как-то самое сокровенное, что удалось выучить за этот долгий, нелегкий путь.

Хиджиката встряхнул пергамент, осушая запекшиеся на пергаменте чернила. Затем перевязал письмо и, плотно зажав губами пальцы, громко свистнул. Сверху послышалось торопливое хлопанье крыльев, короткие коготки царапнули стол.

— Лети, Тецу! — воодушевленно сказал Хиджиката в напутствие маленькому совенку, пока прикреплял свиток к его лапке. — Доставь это раньше, чем я окажусь в поместье. Непременно!

***

Хиджиката стоял и смотрел вниз. Перед ногами возвышалась ступенька повозки. Просто один шаг, просто согнуть колено, поставить подошву на деревянную доску и приподняться. А потом — сесть и смотреть, как мимо трясутся колонны кажущегося бесконечным Запретного леса. Этот лес он уже знал вдоль и поперек, так почему он до сих пор называется «Запретным»? Чтобы дети не лазали. Детям туда соваться опасно. Дети должны делать, что им говорят. А кого должен сейчас слушаться он? У кого спрашивают наставления взрослые, когда не знают, как поступить?

Запряженный в повозку фестрал нетерпеливо фыркнул, словно подгоняя. Показалось странным, что в мире есть столько людей, до сих пор не замечающих этих существ. Хорошо им живется, наверное. Беззаботно. Есть в мире вещи, которые лучше увидеть как можно позже. Глаза другими становятся. Вот, например, от обычной ступеньки оторваться не могут. Странно все это. Он этих повозок, груженных вещами и студентами, сегодня за день насмотрелся десятками, а на этой — прямо-таки залип.

Хотя, конечно, не в ступеньке дело. Дело в шаге. Он один отделяет его от невыполнения обещания, которое поначалу казалось чушью, а теперь фонит указом в голове:

«Если не решишься поговорить с ним сейчас, то будешь жалеть об этом до конца своих дней».

Чушь какая-то… или нет. Или да. Или он просто дождется осени и тогда поговорит. Или за лето они станут друг другу чужими окончательно. Или…

— Тоши, ты чего застрял? Поехали? — голос Кондо вторгся в монотонный гул, но тот не заглох окончательно, лишь притих, притаился где-то в глубине мозга и принялся воспроизводиться оттуда, с помехами и в низком качестве, как затертая, исцарапанная иглой пластинка.

— Я подушку свою забыл.

Странно, голос его, Хиджикаты, но кто это сказал?

— Подушку? — Кондо удивился ничуть не меньше. — Ты про дакимакуру, которую я тебе подарил?

Почему-то его взлетевшие брови и недоуменные взгляды Окиты и Шимур убедили Хиджикату в необходимости срочно вернуться.

— Да, — он сделал твердый шаг назад. — Я без нее спать не смогу, привык уже. Пойду и заберу, а вы езжайте.

— До поезда полчаса осталось, Тоши…

— Я мигом, — бросил Хиджиката, разворачиваясь. — Доберусь последней повозкой.

Кто-то в голове выключил радио с глупым прорицанием, и от этого тело вмиг стало казаться невесомым, ноги сами собой порхали над полом. Торопливые шаги отдавались эхом от опустевших стен, учащались, пока не перешли в бег и прыжки по лестницам через ступеньку. Распахнутая мантия развевалась сзади, подобно крыльям. Срочно в башню Гриффиндора, в безлюдную гостиную, на самый верх.

Резкий взмах рукой — и дверь в мужскую спальню распахнулась, громко бахнув о стену. И лишь в этот момент он понял, что несся сюда со всех ног и запыхался. Припав плечом к стене и отдуваясь, он не сразу посмотрел перед собой.

Саката. Подскочил на кровати, в одной руке — журнал с комиксами, в другой — вырванный кусок страницы. Таких живых эмоций на этом лице с прогрессировавшим за последний месяц взглядом дохлой рыбы уже и припомнить сложно. Удивление, испуг и какой-то робкий намек… на радость?

Хиджиката помотал головой, вытряхивая из головы ненужные надежды, и поплелся по проходу между койками к своей кровати. И, поскольку Саката продолжил на него пялиться глазами выброшенной на берег рыбы, буркнул:

— Забыл кое-что.

Саката пару раз отупело моргнул.

— Эту… — чувствуя себя дико глупо, попытался пояснить Хиджиката. — Как ее… дака… дамаку… подушку, короче.

— Ааа, — бесцветно протянул Саката и улегся обратно. Развалился на кровати с журналом перед лицом, небрежно забросил одну ногу на колено другой. Босая ступня закачалась, словно в такт играющей в его голове мелодии. Глаза намертво уткнулись в страницы. И, пока Хиджиката крепко пеленал забытый подарок наколдованными веревками, тот больше так и не взглянул на него.

«Да и с чего бы ему на меня смотреть? — разозлился на себя Хиджиката, энергичнее шевеля запястьем, заставляя узлы затянуться потуже. — Он наверняка едва терпит мое присутствие… И чего я сюда рванул? Чего вообще ожидал? Сам себе напридумывал ерунды — сам обнадежился. Самостоятельный, блин!».

Он нервно дернул объемный и тугой куль за узлы и, подхватив его под мышкой, направился к выходу. Но чем ближе оказывалась дверь, тем больше шаги, поначалу уверенные и резкие, становились медленнее и короче, пока и вовсе не замерли у самого порога. Какая-то непобедимая магия не выпускала его из комнаты, снова захватила его голос, когда он зачем-то произнес очевидное:

— Саката, я уезжаю.

— Ага, бывай.

Слишком отрывисто, слишком явная пустота в голосе, нарочитая безэмоциональность — для Сакаты это было неестественно. Хиджиката стоял в нескольких шагах от него, но чувствовал, как расстояние ширится между ними, распахиваясь огромной бездной. Это ощущение непреодолимой дистанции отзывалось двойственными порывами. Здравый смысл подсказывал развернуться и уйти, не бередить душу неудобным разговором, но природное упрямство толкало разбежаться и прыгнуть вперед. В конце концов, что он терял? В худшем случае на него наорут или врежут — хоть какое-то проявление честных эмоций.

— Ты же у бабули будешь все лето?

Хиджиката выпалил это и тут же выдал себе мысленную оплеуху. Глупый вопрос! Где же Сакате быть, как не дома?! Еще и голос наигранно бодрый — гадость какая!

— В общем… — теряясь от неловкости, продолжил Хиджиката. — Если вдруг тебе будет нечего делать на каникулах, так ты… заходи в гости. Где я живу, ты знаешь, — он запоздало понял, что это прозвучало ехидным упреком, но сказанного было не вернуть, поэтому он продолжил. — Только звони в парадную дверь на этот р…

— Тебе вовсе не нужно пытаться быть со мной вежливым, — прервал его мучения Саката.

В голосе мелькнуло раздражение, и Хиджиката с готовностью развернулся к нему. Похоже, драки теперь было не миновать, и это было к лучшему. Что угодно — лишь бы не это опротивившее ему напускное безразличие!

— Похоже, что я пытаюсь быть с тобой вежливым? — вплетая в голос привычные грубые нотки, спросил Хиджиката.

— А на что еще это похоже? — Саката громко захлопнул журнал и приподнялся на локте. Теперь он смотрел на Хиджикату неприкрыто враждебно. — Лепечешь какую-то невнятную чушь, будто нихрена не произошло.

— Ты прав. Забудь. Какой же я дурак, раз решился заговорить с тобой…

— Вот именно, полный кретин! — свирепо подхватил Саката, спуская босые ноги на пол. Спина его напружинилась, он оперся на колено ладонью, отведя острый локоть в сторону, словно готовый вскочить и ударить в следующую минуту. — И слова лишнего мне за весь месяц не сказал, а теперь приглашаешь меня на место преступления, где я был соучастником! Ты всерьез думаешь, что мне хватит совести там появиться?!

— Ты тоже молчал! — яростно припомнил ему Хиджиката. — Мог бы мне все высказать в лицо, а не прятаться от меня по углам, как последний трус!

— Что я должен был сказать?! — журнал врезался в стену и, раскрывшись, ударился о пол. — Извиниться за то, что помог убить твоего брата? За то, что целый год скрывал от тебя важную правду?! Или за то, что влюбился в тебя, хоть и знал, что нельзя?! За какое из этих преступлений ты ждал извинений больше?!

— Нахрена мне твои извинения?! — окончательно потерял нить спора Хиджиката.

— Вот именно! — Саката опустил голову, схватился обеими руками за бортик кровати и вдруг заговорил резко, торопливо, словно опасаясь, что его прервут. — За такое не прощают! И я прекрасно знал, с самого начала — все закончится в тот момент, когда ты узнаешь правду! Я думал, что за столько месяцев успел смириться с этой мыслью. Я дал себе обещание, что если нам обоим посчастливится выжить, то я забуду о тебе, но… — он запнулся, рука раздраженно закопошилась в копне кудрей, превращая их в белый вихрь. — Блин, только за ту минуту, пока ты тут перевязывал эту свою фигню, я едва сдержался, чтобы не выхватить эти чертовы путы и не скрутить тебе ими руки, повалить на постель, а потом… Ох, черт! — он резким движением сдвинул ноги и уперся рукой в колено, прикрываясь. И затем внезапно сорвался на крик. — Убирайся домой! Убирайся, пока я не возненавидел себя еще сильнее!

Распирающий грудь гнев мигом сжался во что-то маленькое и горячее. Оно ошпарило нутро вспышкой, подобной заклятию. Связанная дакимакура глухо ударилась о пол.

Невозможно. Он, должно быть, снова не так понял.

— Нет уж, договори, — потребовал Хиджиката, чувствуя горлом вибрацию голоса. — Что ты там хотел сделать? Хоть в этот раз выскажи мне все без утаек.

Саката поднял на него взгляд, затравленный и несчастный настолько, что при виде него заболело бы сердце у каждого, у кого оно вообще имелось.

— И кто еще из нас больший садист… — что-то неуловимо странное было в его голосе и в горькой усмешке, на миг растянувшей губы. — Уходи, — едва слышно повторил он. — Мне достаточно просто знать, что ты жив.

От одной короткой фразы напряжение, повисшее между ними ядовитым облаком, развеялось порывом горячего ветра. Хиджиката вдруг увидел Сакату со всей четкостью, целиком и полностью, будто наблюдал его душу на просвет. И она тянула к себе сильнее, чем самые мощные манящие чары. Пропасть заросла и зацвела, теперь их разделяли всего несколько шагов. И Хиджиката сделал их — подошел вплотную.

— Тебе, правда, достаточно только этого?

Саката отшатнулся, когда он склонился к его лицу. Вскинул руку, словно защищаясь от удара, но Хиджиката перехватил его запястье и отвел в сторону. Теперь Саката был полностью открыт ему, смотрел исподлобья, нахмурив брови, с ужасом дожидаясь своей участи. Его взгляд громче слов говорил: «Я беззащитен перед тобой и позволю тебе что угодно, поэтому мне страшно».

Такое безропотное доверие кружило голову, и Хиджиката не стал сдерживаться. Он приподнял за подбородок его лицо и мягко, но настойчиво прильнул к его губам своими. Саката дернулся, крепко зажмурился и отпрянул назад. Хиджиката удержал его затылок и углубил поцелуй, уперевшись коленом в матрас рядом с бедром Сакаты и нависая над ним. Тот не решался ни ответить, ни воспротивиться, его дрожащие руки зависли в воздухе с готовностью обнять или оттолкнуть. Он весь превратился в сгусток противоречий желаний и страхов, и Хиджиката подался назад, прерывая поцелуй. Он молча смотрел на Сакату, пытаясь уместить во взгляде то огромное чувство, которое мягким теплом оборачивалось вокруг сердца, слой за слоем, заполняло все тело и вырывалось наружу, стремясь заполнить собой пустоту от чужой потери.

Саката смотрел в ответ. Глаза у него были огромные и бездонные. Хиджиката, как в зеркале, видел в них столько всего затаенного: ужас отвержения и обиду на судьбу, недозволенные желания и угрызения совести, неиссякаемое чувство вины и жажду искупления, ощущение собственной ущербности и непреодолимую, извращенную нужду каяться и страдать. Хиджиката продолжал смотреть и чувствовал, как все это внутри него самого отслаивается, отваливается засохшими кусками, словно спекшаяся на солнце грязь, словно треснувшие ошметки скорлупы от сваренного вкрутую яйца.

— Ты мне снова снишься, да? — завороженно прошептал Саката. Он протянул руку к лицу Хиджикаты и осторожно убрал за ухо свесившуюся прядь его волос. — Я проснусь и снова стану для тебя пустым местом? И больше не увижу, как ты смотришь на меня… вот так?

Уголки губ Хиджикаты дрогнули в безотчетной улыбке.

— Если это всего лишь сон, значит, ты можешь делать, что угодно, — он прижался к его лбу своим, обхватил ладонями его лицо. — Чего ты хочешь на самом деле?

Саката приоткрыл рот в несдержанном выдохе, скользнул пальцами в стянутые в хвост волосы на затылке, помассировал кожу головы короткими ногтями. Хиджиката блаженно прищурился, призывно разомкнул губы, скользнул по ним кончиком языка. И тогда Саката привлек его к себе, целуя, сначала робко и опасливо, затем, почувствовав ответ, смелее, потянул его под коленом опорной ноги, усаживая на свои бедра. Хиджиката задохнулся, ощутив промежностью выпуклую упругую твердость. Возбуждение моментально полыхнуло внутри и потекло мурашками вниз по телу, скапливаясь горячей тяжестью в паху. И тогда Хиджиката перехватил инициативу, прижался плотнее, потянул мантию с левого плеча Сакаты, нырнул рукой под его рубашку, тешась парящим жаром на пальцах, принялся целовать глубже и напористее. Голова опустела, внизу живота что-то стягивалось узлом, заставляя ластиться к чужой груди, притираться теснее, толкаться вперед ягодицами волнообразными движениями, сходя с ума от новых ощущений.

Саката застонал сквозь поцелуй, освободил руку из мантии и крепче обхватил Хиджикату, шаря ладонями по спине, затылку, бедрам — словно не знал, где хотел прикоснуться к нему сильнее всего. Теперь он целовал развязнее, прихватывая губы, прикусывая их до легкой боли. Она разливалась по телу Хиджикаты, смешивалась с ярким удовольствием, рождая сладостное предвкушение чего-то неизведанного и запретного. Он навалился на Сакату, принуждая его упасть на кровать, и тот разорвал затянувшийся поцелуй. Щеки, уши и даже шея его пылали пунцово-розовым. Он обалдело смотрел на Хиджикату, удерживая руками его лицо, и долго молчал, глубоко дыша. Затем, наконец, сказал:

— Ты даже во снах не целовал меня так страстно и… так долго.

И только в этот момент Хиджиката осознал, что забытый внутренний метроном молчит, а заветные десять секунд наверняка успели провернуться по кругу несколько раз. Но теперь ему было на это глубоко наплевать — мир сжался до кольца рук Сакаты, до его сомкнутых губ, и ничего другого сейчас не было нужно.

— Я не целовал тебя целый месяц, — ответил Хиджиката с задорной усмешкой. Затем отнял от своего лица ладони Сакаты и склонился ниже, щекоча его ухо кончиком свесившегося набок хвоста. — Хочу вернуть все накопленное с процентами, — шепот в самые губы. — Немедленно.

Саката ошалело распахнул глаза. А затем резко подался навстречу, обхватывая Хиджикату обеими руками и ловя ртом податливые губы.

Что-то вдруг неосязаемо изменилось, что-то в Сакате и вокруг него. Обычный человек, не владеющий магией, мог и не заметить, но от Хиджикаты не утаилось звенящее в воздухе напряжение, подобное статическому электричеству. Он чувствовал всплески возбуждения колдовской энергии, но источаемые не им самим — Сакатой. Тот испускал магию, не контролируя ее потоки, словно неопытный волшебник, еще не способный обуздать то, что пылает у него внутри. Воздух стал плотнее, дыхание усложнилось, в голове помутилось.

Хиджиката почувствовал неладное за миг до того, как Саката оттолкнулся спиной от покрывала и оказался сверху, подминая его под себя и устраиваясь между его разведенных ног. Красный полог балдахина над кроватью колыхнулся не пойми откуда взявшимся ветром, страницы брошенного на пол журнала громко захлопали, перелистываясь сами собой. Чувствуя неестественное давление сверху, Хиджиката сжал плечи Сакаты и дернул его вверх. И сглотнул.

Темный зрачок затопил багряную радужку, взгляд подернулся мутной поволокой. На шее взбугрилась быстро пульсирующая вена, мышцы под короткими рукавами черной рубашки напряженно вздулись.

— Саката…

Тот отреагировал на зов дрожанием век, но ничего не ответил. Пугающая чернота под пушистыми оборками ресниц просканировала тело Хиджикаты, остановившись на красноречиво топорщащихся между раскинутых ног брюках. Кончик языка скользнул по острию зубов. Воздух стал еще тяжелее, удушливее. Гипнотически плавным движением Саката провел пальцами по бедрам Хиджикаты, а затем легко подхватил и резко дернул ближе к себе. Тот ахнул, когда чужая эрекция уткнулась в собственный напряженный пах. Саката толкнулся вперед, и Хиджиката всхлипнул. Назойливое, словно зуд, возбуждение заметалось по телу, начисто выжигая и без того хлипкий самоконтроль. Оно заставляло выгибать спину и двигать бедрами навстречу движениям Сакаты, потираясь в грубой имитации секса. Брюки обтягивали тесно, до боли, хотелось сбросить с себя лишнюю одежду. Хиджиката лишь отстраненно подумал об этом и тут же, вздрогнув, услышал треск ткани. Несколько пуговиц пулями выстрелили в стену и ударили дробью по полу. Рваные края его рубашки распахнулись, растянутый воротник натянул удавку галстука, вжимая ее в горло.

— Какого хрена ты творишь?! — прохрипел Хиджиката и замахнулся, но руки его тут же перехватили и отвели в стороны, с силой вдавливая запястья в покрывало. Он безрезультатно дернулся, наткнувшись на ненормальный почерневший взгляд. В нем чувствовалась какая-то неведомая сила, непревзойденная, подавляющая магия, от ощущения которой сознание цепенело.

Удостоверившись, что попытки сопротивления прекратились, Саката отпустил руки Хиджикаты и по-хозяйски нырнул ладонями за его спину, плотно нажимая пальцами на поясницу и склоняясь к желанному телу. Он провел носом по впадинке между ребрами, ошпарил дыханием грудь, прикусил кожу на ключице, медленно, со вкусом скользя выше. Хиджиката поддавался ласкам, вздрагивая от недозволенной близости, ерзал по покрывалу, и когда Саката добрался до его лица, уже сам потянулся навстречу, с нетерпеливым стоном встречая его губы. От упругого давления языка по всему телу взрывались маленькие колючие искры, еще сильнее раззадоривая. Хотелось больше прикосновений, кожа к коже, и Хиджиката дернул молнию на рубашке Сакаты, пробираясь под ткань. Его гладкая горячая кожа электризовала пальцы и ладонь, а когда он прильнул к нему всем телом и затвердевшие соски скользнули по влажной груди, Хиджиката промычал сквозь поцелуй, уперся пятками в матрас и несдержанно толкнулся бедрами вверх. Сильные руки тут же обхватили его ягодицы, пальцы уткнулись под шов брюк, будто стремились процарапаться сквозь них к заветной цели. И лишь в этот момент Хиджиката со всей явственностью вспомнил о том, как именно мужчины занимаются сексом друг с другом.

Эта мысль ударила по сознанию раскаленным хлыстом, возвращая утраченный рассудок. Он отпрянул, но его держали крепко, не вырваться. Саката явно был не в себе, а его намерения были очевидны. И он уж точно не собирался уступать ведущую роль в этом процессе. Сейчас его не смущала ни неопытность, ни боль, которую он может причинить. Он превратился в одно сплошное голодное желание, подпитываемое бурлящей магической энергией.

Хиджиката напряг остатки воли и увернулся от поцелуя.

— Саката… — вместо запланированного грозного крика получился какой-то жалостный умоляющий стон, будто Хиджиката не противился, а наоборот напрашивался. Желанные прикосновения и влажное ощущение горячих губ, скользящих по щеке и подбородку, действовали на него, как Дурманящая настойка. Хиджиката помотал головой, пытаясь развеять туман в голове. Прежде чем вразумить другого, ему предстояло сперва привести в чувство самого себя.

Неожиданно Саката ему с этим помог, лязгнув пряжкой его ремня и пробравшись горячими пальцами сзади под ткань брюк. «Нельзя!» — мысль хлестнула отрезвляющей пощечиной. Ярость выпущенным заклинанием вспыхнула в теле, моментально сжигая хмельной дурман и придавая сил.

— Приди уже в себя! — Хиджиката ухватил Сакату за ворот рубашки и рывком кувыркнулся на постели, зажимая его под собой. И держал так, придавив руками и тяжелым взглядом.

Дрожащее в воздухе магическое напряжение понемногу рассеивалось, дышать стало легче. Саката, замерев, обескураженно смотрел на Хиджикату, часто моргая. Провалы зрачков медленно сужались, возвращая привычные багряные берега радужки. Похоже, гнев оказался эффективным противоядием.

— Хиджиката? — растерянно произнес Саката. И только в этот миг он заметил, что его руки все еще утопают за кромкой чужих брюк. Он примирительно вскинул ладони над головой. Вид у него был испуганный и виноватый.

Хиджиката выдохнул и выпустил из рук измятый черный воротник. Снимая болтающийся на шее узел галстука, он проследил глазами, как Саката приподнялся и пристыженно отполз от него. Взгляд его оробело забегал по сторонам, уворачиваясь от разбросанных по полу пуговиц, расстегнутой пряжки ремня Хиджикаты и наблюдавших за ним глаз. Тонкая ткань распахнутой рубашки Сакаты змеиной кожей поползла вниз по его руке, открывая картину, от вида которой Хиджиката застыл.

— Что это? — прошептал он.

Саката проследил за его взглядом, поведя левым плечом.

— Ты про шрам? — растерянно уточнил он.

Хиджиката не ответил. Он смотрел только на него — на грубый рубец в форме цветка с острыми стрелами лепестков, почти долетавших до шеи, груди и подмышки. Розовая сморщенная сердцевина под ключицей, обведенная пунцовой припухлостью, а по краям — неровный белый след обожженной кожи.

Никаких сомнений — это был шрам от взрыва.

— Почему ты… — Хиджиката сглотнул, со смешанными чувствами взирая на след своего Экспульсо. — Было же время… Магическая медицина легко позволяет исцелить рану бесследно.

Саката замялся и, немного помолчав, тихим будничным голосом произнес:

— Оставил на память.

Он сказал это так просто, так спокойно, что Хиджиката задрожал от негодования.

— На память о чем?! О том, как я едва не убил тебя?!

Саката недоуменно взглянул исподлобья и произнес:

— Нет. О том, как мне удалось тебя спасти.

Голос Сакаты был мягким и спокойным, но в его глубине плескалась бескрайняя, безутешная тоска, которая копилась внутри него целый месяц. Целый месяц — а то и дольше! — у него не было никакой надежды. Если бы они сразу поговорили, если бы Хиджиката тем же утром донес до него, что по-прежнему хочет быть рядом с ним, вопреки всему произошедшему…

Клякса покалеченной кожи примагничивала взгляд, не позволяла даже моргнуть. Глаза защипало. Что-то всколыхнулось в груди, затопило, переполнило через край, подкатило горечью к горлу. Губы поджались, подборок дрогнул.

— Эй, ты чего? — испуганно воскликнул Саката, на четвереньках подползая ближе к Хиджикате и обхватывая ладонями его щеки. — Тебе настолько не нравится шрам?

Резко захотелось курить. Хиджиката глубоко вдохнул, будто затянулся сигаретой, задержал в себе воздух, досчитал до трех — и медленно выдохнул. Это немного помогло.

— Ну, перестань, — пальцы Сакаты невесомо скользили по влажной коже под глазами. — Если у меня есть настоящий ты, то шрам мне больше не нужен. Хочешь, перекрою его татуировкой?

— Не нужно, — ответил Хиджиката, стыдливо отстраняясь. А потом неожиданно для себя передумал. — Хотя нет. Хочу. Я тоже сделаю.

Саката удивленно уставился на него и вдруг прыснул смехом.

— Парные тату? А ты, оказывается, романтик. Что наколем?

— Не знаю, — буркнул Хиджиката. — Может, Гриффиндорского льва?

— Ну и банальщина! Хочешь всю жизнь носить на теле свой значок старосты? — беззлобно ухмыльнулся Саката и вдруг задумчиво вскинул взгляд к балдахину над кроватью. — Хотя, если найти хорошего мастера и продумать эскиз, то ведь может круто получиться…

Хиджиката не отвечал. Он продолжал завороженно смотреть на шрам и слушать беззаботный голос Сакаты, на ходу придумывающего в деталях дизайн будущих татуировок. Час назад Хиджиката бы не поверил, что сможет когда-нибудь снова вот так сидеть рядом с ним и слушать его болтовню. Потому что не знал, какой он на самом деле сильный. Но и Саката его недооценил. Вот в чем была проблема. Они оба видели друг в друге лишь воспаленные кровоточащие раны и потому боялись прикоснуться, боялись, что любое неосторожное дуновение ветра выхлестнет из покалеченных душ беззащитный остаток жизни. Они так свыклись с этим страхом, что даже не заметили, как раны затянулись, превратившись в огрубевшие рубцы, которые отзывались тянущей фантомной болью на любое проявление бесчувствия — но не на ласковое прикосновение.

Хиджиката качнулся вперед и прильнул губами к стянутой коже шрама. Саката дернулся, словно его ошпарили кипятком, и сразу прекратил болтать, уперся ладонями в его плечи, но не отталкивал.

— Ты чего? — выдохнул он.

— Прости меня, — прошептал Хиджиката, с печальной нежностью зацеловывая зарубцевавшийся след своего проклятья.

— Дурень! За что ты… — голос Сакаты прервался громким выдохом. — Это я должен…

— Не должен.

Он скользнул языком по одному из шершавых «лепестков». Край его утопал в ямке на шее, и Хиджиката остановился, запечатлел на ней поцелуй и скользнул губами обратно, следуя по окантовке рубца. Кожа на вкус была терпкая, немного солоноватая, приятная.

Саката больше ничего не говорил. Уселся на ягодицы, удобно вытянув разведенные ноги. Его руки соскользнули с плечей Хиджикаты, зарылись в волосах, ткнулись под тугую резинку. Она ему мешала, и он стянул ее, встряхнул руками распущенный хвост, ткнулся лицом в висок Хиджикаты. Тот слышал его глубокое напряженное дыхание и продолжил выводить губами узор шрама.

Следующий луч летел к центру груди. Хиджиката проследил языком неровную линию рубца, услышал в ответ громкий выдох. Где-то совсем рядом, чуть ниже, под горячей здоровой кожей билось сердце. Можно было губами ощутить учащенную пульсацию жизни, и Хиджиката не стал отказывать себе в удовольствии: задержался здесь, притерся лицом, припал ухом. Тук-тук. Тук-тук. Гипнотический звук. Насколько же радостно было его слушать, насколько же им обоим повезло! Опьяненный эйфорией он продолжил линию поцелуев. Мурашки послушно следовали за его губами. Он чувствовал, как Саката елозит пальцами в его волосах, блаженно откинув голову назад и предоставляя доступ к своему телу. Хиджиката осмелел: разомкнул губы, сложил их кружком и плотно прижался к живой коже, посасывая ее. Он и сам не сразу понял, что сделал, пока не увидел на месте поцелуя кровоподтек. На сахарно-белой коже он выглядел красиво и распутно и очень шел Сакате. Зачарованный этим зрелищем Хиджиката нырнул выше к шраму, запечатлевая новый след в излучине между двух «лепестков».

Если Саката хотел что-то в память о нем, то он оставит свежие метки. Да, они недолговечны и скоро исчезнут, но всю следующую неделю Саката будет видеть в зеркале не только рубец проклятья, но и эти маленькие любовные послания. Пусть отвлекается на них, пусть вспоминает не ту ночь, а этот день. Пусть прикасается к ним и фантомно чувствует на своем теле его губы.

Эта мысль будоражила, мерцала под веками, пульсировала током крови в ушах в такт учащенному дыханию Сакаты. Хиджиката с упоением стекал губами вниз по его груди, пока не наткнулся на розовую бусинку торчащего соска. Этот вид и раньше сводил с ума, даже при взгляде лишь издали, теперь же это место было в зоне прямой досягаемости. И Хиджиката не сдержался: накрыл сосок ртом. Саката ахнул, выгибаясь под ласками, и оперся рукой позади себя, чтобы не упасть. Его дыхание сбилось, грудь задрожала, судорожно вздымаясь и опадая, но он не противился. Хиджиката воспринял это как разрешение и увлекся, попеременно стискивая твердый сосок губами и теребя языком. Его вело, но не столько от процесса, сколько от реакции Сакаты: тот громко дышал, спазмически сжимал его бедра своими, наматывал на кулак длинные волосы, притягивая к себе. Хиджиката впитывал губами чужое возбуждение и чувствовал, как желание зреет внутри, разливаясь по телу жгучей истомой. Он выпустил изо рта блестящий от слюны сосок, подул на покрасневшую кожу, а затем приник снова и слегка сжал зубами. Саката дернулся и резко потянул его за волосы назад.

Хиджиката растерянно посмотрел на него:

— Больно?

— Нет… — покрасневшие от поцелуев губы едва шевельнулись.

— Тогда в чем дело?

— Просто… не дразни меня больше.

— Почему?

Саката встряхнул головой, отбрасывая с лица светлую вуаль влажной челки. Он резко выдохнул, а затем схватил запястье Хиджикаты и накрыл его рукой свой твердый пах. Выпуклая ширинка царапнула ладонь, торчащий язычок застежки врезался в кожу. Хиджиката шевельнул пальцами, прощупывая очертания того, что скрывалось под туго натянутой тканью брюк, и Саката зашипел, словно от боли.

— Не испытывай меня, — взгляд его блеснул расплавленной киноварью. — Я едва держусь.

Хиджиката и не заметил, как воздух вокруг снова загустел, задрожал магическим жаром, обернулся тяжелым мокрым одеялом вокруг тела… и угрожающе надавил на затылок. Хотя это уже был не воздух, а ладонь Сакаты.

— Сделай с этим что-нибудь, — горячее дыхание опалило губы. — Или уйди. Не могу больше. Мне надо…

Хиджиката не стал дослушивать и с готовностью потянул язычок молнии, пробираясь пальцами под ткань. Саката всхлипнул и обхватил его шею руками. Его стон обжег ухо. Хиджиката шевелил дрожащими пальцами, путался в белье, зубчики расстегнутой ширинки впивались в кожу. Было неудобно, Мерлин бы побрал эти обтягивающие брюки! Повинуясь порыву, Хиджиката опрокинул Сакату на спину, прихватил пояс его штанов вместе с трусами и стащил их до колен, но понял, что так будет еще неудобнее, и просто стянул их полностью. Выдохнув, он лишь краем глаза взглянул на последствия своих действий — и ненужная одежда выпала из его безвольной руки, шлепнувшись на пол бесформенным комком.

Саката лежал перед ним и призывно смотрел, словно предлагая себя. Рубашка черной кляксой растеклась под ним, обернувшись рукавом вокруг локтя. Мантия скомкалась под бедрами, прижимаясь к коже лишь поясом, под которым напряженно дрожал впалый живот. Засосы на жемчужно-белоснежной коже груди налились кровью, сосок под шрамом раскраснелся и набух. Обнаженные ноги раскинулись, открывая волнительный вид.

Хиджиката сглотнул, густая слюна прокатилась по горлу горячей волной, разбрызгиваясь внутри отчаянным возбуждением. C этого ракурса он видел все: потемневший, перевитый венками член, под своей тяжестью склонившийся к животу, туго натянутую кожу раздувшейся мошонки, под ней — напряженные волокна мышц паха, а еще ниже…

— Ты хочешь… — прошептал Саката, обрывая концовку вопроса. Хиджиката провел голодным взглядом по его телу и посмотрел в глаза. Где-то под раскалившим радужку возбуждением плескался затаенный страх. — Если хочешь, возьми меня, — голос дрожал, язык скользил по пересохшим губам. — Я уже твой.

Хиджиката смотрел на него, восхищаясь его беззащитной наготой и отчаянной смелостью: он был готов безрассудно отдать свое тело на растерзание чужой похоти, терпеть боль ради того, чтобы доставить наслаждение. К чему такие жертвы? И каким же ублюдком надо быть, чтобы воспользоваться этим заманчивым предложением?

— Чего хочешь ты? — услышал Хиджиката свой голос.

— Тебя, — быстрый и честный ответ.

Обжигающая вспышка возбуждения полыхнула в мозгу, стекая по позвоночнику, бесконтрольно разгораясь Адским пламенем внизу живота. Ощущая предел терпения, Хиджиката сел, нырнув ногами под широко расставленные бедра Сакаты, затем ухватил его под коленями, подтащив ближе к себе. Тот ахнул, сминая спиной покрывало, и с силой вцепился пальцами в бедра Хиджикаты, неумышленно останавливая. Глаза Сакаты влажно блестели смесью ужаса и решимости, член дернулся, когда мышцы ягодиц резко поджались.

— Не бойся, — поспешил сказать Хиджиката, не в силах смотреть на него такого — податливого, испуганного и безумно желанного. Он потянул Сакату за руки, принуждая сесть. — Я не сделаю тебе больно.

— Я вовсе не боюсь! Я знаю, чт…

Хиджиката прервал его на полуслове, накрыв его губы своими. Саката послушно умолк, позволяя увлечь себя в поцелуй, прильнул, потираясь набухшими сосками и шаря ладонями под распахнутой рубашкой. Хиджиката почувствовал, как член Сакаты скользит по животу, упирается влажной головкой в пупок, и, не в силах терпеть, потянулся рукой вниз.

Прикасаться к чужому члену было необычно, но ощущения на ладони были знакомыми: размер и форма почти не отличались от собственных. Саката разорвал поцелуй стоном, когда Хиджиката дотронулся до обнаженной головки, растер большим пальцем выступившую влагу по стволу.

— Наконец-то… — исступленно пробормотал Саката. — Тоже хочу коснуться тебя там… Можно? — и, не дождавшись ответа, он дернул язычок ширинки Хиджикаты, пробираясь под ткань его трусов.

Тот задохнулся, когда проворные пальцы вытащили наружу его член, любовно оглаживая. Ощущения были невероятными, совсем не такими, как когда трогаешь себя сам: невозможно было предугадать, где и как к тебе прикоснутся в следующий миг. Это захватывало, выдувало из головы ошметки мыслей, стонами выжимая из груди тяжелые эмоции. Единственным живым чувством стало прикосновение.

Саката поерзал, прижимаясь бедрами к бедрам и огибая ногами его ягодицы. Он обхватил рукой оба члена поверх чужих пальцев, стиснул крепче. Хиджиката едва не вскрикнул от ощущения горячей тонкой кожи, прижавшейся к члену, подмахнул ягодицами, нетерпеливо толкаясь в кулак. Саката блаженно прикрыл глаза и часто облизывал губы, наращивая темп. Свободной рукой он зарылся в волосах Хиджикаты, дернул к себе, запуская напористый язык в жаркий влажный рот. Жадный поцелуй разлился по телу, распаляя еще сильнее. Их пальцы внизу путались, сплетались, двигались в едином ритме чистого наслаждения. Поцелуй стал рваным, прерываемым на глотки воздуха, рассыпался по щекам, уголкам ртов, подбородкам. Они слепо тыкались губами куда придется, втискивались друг в друга и продолжали осоловело шевелить руками, словно спятившие, пока дыхание Сакаты не сорвалось. Он весь вытянулся тугой струной, ладонь на затылке Хиджикаты сжалась в кулак, стягивая волосы. Бледные мутные капли брызнули, обжигая сплетенные пальцы.

— Люблю тебя… — горячо шептал Саката, всхлипывая и кончая протяжными судорогами. — Люблю… Черт… Как же сильно я… Хах… Как хорошо…

Хиджиката прикипел к нему голодным взглядом, наблюдал, как тот дрожит, красиво выгибаясь, затем вдруг замирает и расслабленно валится лбом на его плечо, обмякая всем телом. Рука Сакаты шевельнулась внизу.

— Ты еще не…

— Да пофиг, — прервал его Хиджиката.

— Спятил? — неожиданно разозлился Саката. — Наверняка подрочил с утра, вот и держишься!

Хиджиката с удивлением вспомнил свое позорное пробуждение и несдержанно рассмеялся.

— Все так, — необдуманно признался он и тут же пожалел о своей честности.

Саката пораженно округлил глаза и вдруг вытянул губы в жадной улыбке. Во взгляде его мелькнуло веселое безумство.

— Правда-а-а? — протянул он, небрежно отбрасывая руку Хиджикаты и сжимая его член своей ладонью. — И что же ты представлял? Расскажешь?

— Н-нет… — Хиджиката стыдливо отвернулся, но Саката потянул его за подбородок, возбужденно заглядывая в глаза.

— Ты представлял… меня?

Голос его уязвимо дрогнул, и Хиджиката поспешил ответить:

— Да…

— Хорошо… — Саката едва заметно выдохнул и мучительно медленно заскользил по стволу, очерчивая пальцами чувствительную головку. — И что же я там делал, в твоей фантазии, м?

— Ничего, — он дернулся, когда кулак стиснул член у самого основания. Тонкая кожа натянулась, словно вот-вот лопнет.

— Так уж ничего? — довольная улыбка Сакаты приманивала взгляд. — Может, я тебе отсасывал?

Хиджиката повертел головой, волосы скользнули по влажным плечам.

— Тогда, может, — Саката коротко облизнул губы. — Я тебя тра…

— Нет! — взвился Хиджиката, с силой сдавливая его предплечье и заставляя двигать рукой. Пошлые картинки заплясали перед глазами, и томительное возбуждение становилось болезненным.

— Значит, — шепот Сакаты ошпарил ухо. — Это ты меня трахал? В своей фантазии? Да? Толкался в меня вот этим членом?

Подушечка пальца скользнула по уздечке и надавила на уретру.

— Да, — выдохнул Хиджиката, нетерпеливо елозя ягодицами.

— Вот же извращенец, — одобрительный шепот сбивался поцелуями в ухо. — Притворяешься чистеньким, отказываешься, когда я предлагаю тебе себя на блюдечке… — влажные губы заскользили по раковине уха, прихватили мочку и тут же выпустили. — А сам представляешь, как трахаешь меня, и втихую дрочишь на это?

Слова укололи острой иглой вины. Хиджиката обхватил лицо Сакаты дрожащими пальцами и доверительно заглянул ему в глаза:

— Ты злишься?

Саката замер и удивленно воззрился на него. Затем шевельнул головой, ловя губами палец Хиджикаты, блаженно прикрыл глаза, облизывая фалангу кончиком языка, и его, казалось, совершенно не смущало то, где этот палец побывал до этого и чем он был испачкан. Хиджиката вспомнил об этом и отдернул руку. Саката медленно открыл глаза, потемневшие, с тонким багряным ободком радужки.

— Шутишь? — тихо и серьезно спросил он. — Я счастлив.

Он с энтузиазмом принялся двигать рукой, и Хиджиката подавился воздухом. Он думал, что уж дрочить он умел — не велика наука! — но Саката своим отточенным мастерством живо развеял эту уверенность в собственных навыках. Он обхватывал член так, будто знал, как Хиджикате будет приятнее всего, скользил по смазанному своей спермой стволу, то замирал на мгновение, то быстро продергивал в кулаке, то сжимал, пуская в ход вторую руку и натирая головку растопыренной ладонью.

Хиджиката потерялся в ощущениях, шумно и часто дыша. На стоны не хватало легких, он лишь часто сглатывал, в исступлении шарил руками по спине Сакаты, хватался за него, чтобы не провалиться глубже в бездонную негу. Мышцы бедер натягивались, заставляя поджимать ягодицы, сбивать покрывало пальцами ног. Всхлипывая, он ткнулся в шею Сакаты, шаря губами по горячей коже и взъерошивая пальцами тугие кудри. Эти волосы — непослушные, своенравные — лезли в лицо, в ноздрях скапливался одуряющий запах клубничного мыла. Хиджикате казалось, что он мог кончить только от него, но Саката измывался над ним, снова и снова подводил к черте и оттягивал назад.

Когда терпеть это уже не осталось ни сил, ни гордости, Хиджиката сжал зубы и прошептал:

— Са… ката… пожа… луйста…

И в следующий миг время спазмически дрогнуло, замирая. Мурашки побежали по позвоночнику, развязывая в паху тугой болезненный узел. Все тело пронзило таким блаженством, что Хиджиката чуть было не закричал. Что-то взорвалось в опустевшем мозгу, горячее и колючее, хлынуло по телу новой волной удовольствия. Сжатые губы разорвал несдержанный стон.

Когда время снова дрогнуло и зашевелилось, словно пробуждаясь, Хиджиката обнаружил себя неподвижно сидящим на разбросанной постели в объятиях Сакаты. Горячая влажность его кожи запекалась на пальцах, тело устало дрейфовало на приливе усталости — и ничего другого больше не было нужно.

Где-то вдалеке, на другой планете раздался протяжный гудок.

— Кажется, — Хиджиката скорее почувствовал кожей плеча, нежели услышал голос Сакаты, тихий и отстраненный. — Твой поезд ушел.

Воспоминания возвращались постепенно, будто спросонья. Хиджиката окинул пустую спальню утомленным взглядом и безразлично ответил:

— Значит, это был не мой поезд, — он крепче сжал Сакату в своих руках. — Мой бы не ушел.

Тело под ладонями дернулось в короткой усмешке.

— Ты всегда после оргазма становишься философом?

— Не знаю, — честно ответил Хиджиката.

— Тогда, — Саката пошевелил головой, скользя виском по его плечу, и сквозь игривый прищур заглянул ему в глаза. — Может, повторим? Ну, чтобы удостовериться?

— Вот же хитрюга, — хмыкнул Хиджиката и потянулся к лицу Сакаты, ловя ртом его губы.

Хогвартс-Экспресс мчался к конечной станции, увозя в Лондон багаж Хиджикаты, но не его самого. А еще дальше, на опережение поезда, сбривая воздух острием коротких крыльев, летел маленький черный совенок. Он спешил с одной единственной, но очень важной миссией — в самый короткий срок доставить хозяйке письмо. В надежно свернутом листе пергамента после формального приветствия, размашистым и торопливым, но все еще аккуратным почерком было написано следующее:

«…Мы с вами увидимся уже сегодня вечером, но я не хотел откладывать этот разговор ни на минуту. Поэтому написал вам сразу, как только принял решение. Мне стоило сказать это давно, но голову занимали совсем другие мысли. В первую очередь, я хочу искренне поблагодарить вас за то, что заботились обо мне все это время и по своему усмотрению старались уберечь от опасности, которая меня подстерегала. Я знаю, вы лишь выполняли просьбу моего дорогого брата. Мне жаль, что вам тоже пришлось столкнуться с последствиями его решения. Та боль, которую вы испытали, непростительна, и безнаказанной она не останется. Спешу сообщить, что мой хороший друг из клана Ято пообещал мне найти преступника и лично разобраться с ним.

Надеюсь, вы простите мне то, как я поступил с той вещью, которая досталась мне по наследству. Я ни на секунду не жалею о своей выходке. Удивлен, что никто до меня не поступил с этой вещью так же — это не та сила, которая может осчастливить хоть кого-то. Ничего, кроме смерти, за ней нет.

Как видите, я оказался расточителен с тем, что унаследовал от брата, но прошу вас не беспокоиться об остальном. Я уже принял решение. Через год я стану совершеннолетним и смогу распоряжаться вверенным мне имуществом. Семейное поместье, капитал и активы — все это я перепишу на вас. Я благодарен Тамегоро за заботу о моем будущем, но я хочу идти по жизни своим путем. Уверен, будь у меня шанс поговорить с братом, он бы отлично понял меня и сразу оставил все имущество семьи вам. В отличии от меня, вы вложили в него свои силы и свою волю, потому это ваше достояние, не мое. Вы еще молоды и вольны когда-нибудь снять траур, снова выйти замуж и продолжить род Хиджиката. Возможно, сейчас вам кажется это невозможным, но время не стоит на месте. Поэтому я буду рад побывать на вашей свадьбе и увидеть нового наследника.

Для себя я хочу сохранить лишь одно — нашу общую фамилию. Уверяю вас, что не посрамлю ее. Я пройду весь намеченный путь и сделаю так, что нашей фамилии будут страшиться темные маги от мыса Херма-Несс до самого Лизарда. И я буду беречь ее как самое дорогое, что вверил мне брат. Она стала мне по-настоящему родной. Она — мой дом, где бы мне ни пришлось оказаться в будущем. Этой фамилией меня называют те люди, которым я безгранично доверяю и которые стали мне очень близки. И пусть не со всеми из них мне суждено идти дальше рука об руку, я не стану из-за этого унывать. Жизнь долгая, и я убежден, что нужные дорожки обязательно пересекутся. И тогда я попытаюсь снова… Хотя это вам уже, наверное, мало интересно.

Искренне ваш, Хиджиката Тоширо.

P.S.: Совсем забыл написать. Все экзамены сданы с отличием».