Действие социально-политического богословия протоиерея Сергия Булгакова в мире и его влияние на религиозные ценности в обществе

Действие социально-политического богословия протоиерея Сергия Булгакова в мире и его влияние на религиозные ценности в обществе Даниил Кисляков Конференция «Религиозные ценности в современном обществе», ББИ 13-14 декабря 2023 г., Москва Отец Сергий Булгаков – один из более загадочных личностей русского богословия ХХого века, к которому часто возвращается наука благодаря его богословскому синтезу в бурное историческое время. Тем не менее, многие исследователи больше не смотрят на Булгакова исключительно через призму его софиологии, а склонны принимать целостную перспективу, которая принимает во внимание совокупность его интересов, в том числе и тех, которые кажутся идиосинкразическими с современной точки зрения. Одним из этих является политическое богословие Булгакова, которое, благодаря его богословской проницательности, пронизанной философией, и политическим знанием, многое предлагает дискуссии о ценностях в демократическом обществе. Политическое богословие Булгакова, названное «теократией», немало развилось в течение его жизни. Марксистский интерес его юности – увлечение, которое, по его словам, подходило ему примерно так же, как седло подходит корове, – был примечателен, но относительно недолговечен. В связи с этим идеалистическую «фазу» Булгакова можно считать периодом его больших успехов. Одно из впечатлений, которое остается при чтении предметного материала, как в первичных, так и во вторичных источниках, это серьезность происходивших или готовившихся социокультурных и политических изменений. Например, глава Булгакова о Владимире Соловьеве в сборнике «От марксизма к идеализму» 1903-ого года называется «Что дает современному сознанию философия Владимира Соловьева?» 1 Примечательно, что в обороте речи предполагается фундаментальное изменение, переосмысление миросознания. Булгаков выдвинул смелое утверждение, что философия Соловьева что-то предлагает современному сознанию. Далее в примечании говорится, что это было переработкой лекции, которая до этого была прочитана в Киеве, Полтаве и Кишиневе.2 Ранее она тоже была опубликована в журнале по философии и психологии. Мысль Соловьева, хотя не пользующаяся большой популярностью для крупной части интеллигенции, представляла большой научный интерес. В широком смысле также поражает компетентность, которую Булгаков применял в разнообразных дисциплинах. Обычно считается, что он был философом и теологом; однако к этому можно добавить его экономические и политические знания, которые были интуитивно понятны в свете его марксистского прошлого. 1 Сергей Булгаков, «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва», (Санкт Перербург: Товарищество «Общественная Польза», 1903), 195-262. 2 Сергей Булгаков, «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва», 195. 1 Некоторые из идейных пересечений могут показаться идиосинкратичными о современном понимании, однако они оказали существенное влияние на мысль Булгакова. Например, «теократия» Булгакова менялась в течение его жизни. В фазе «идеализма» он вернулся к своим христианским убеждениям – время, которое также проявляло политическую вовлеченность. Большое влияние в это время оказали Павел Флоренский, с которым он поддерживал тесную дружбу, и, конечно же, Соловьев. Независимый депутат Государственной думы при Императоре Николае II-ом, последовавшего за революцией 1905 года, его подход к богословию и действию в мире, начатое в это время, остался неизменным на протяжении всей его жизни, продолжаясь в 1920-х и 1930-х годах. Это в основном поучительно по отношению к вопросу о действии религиозных ценностей в демократическом обществе, и о действии Христа и о Церкви в современном контексте. Во время «идеалистической» фазы Булгаков вторил критике, нередкой в русской мысли о Западе, которое в чем-то, возможно, напоминало славянофильство. Парадокс был в том, что «идеалистическая» фаза Булгакова во многом была критикой немецкого идеализма – эпитет «идеализм» скорее относился к способу рассуждения. В статье «Что дает современному сознанию философия Владимира Соловьева?» он критиковал Иммануила Канта и его утверждение о том, что знание существует во времени и пространстве – «чистый разум»,3 определяемый законами природы. Дальше он критикует другие аспекты современной ему западной мысли. «Дуализм» субъекта и объекта, установленный философией Канта, был «разрешен» Иоганном Фихте путем поглощения субъекта в объект.4 Георг Гегель добавил к этому то, что сделал себя «Я» чистого мышления5 – проблематичное положение в том смысле, что, используя то, что существует – самого себя – в качестве отправной точки, и «проблема» первого принципа, которая должна была объяснить трансцендентное, оставалась нерешенной. Булгаковским решением этой проблемы в 1903 году было соловьевское «положительное всеединство» – Логос, гармонический синтез, или, говоря идеалистическим языком, «идеал» познания.6 Для контекста следует отметить, что это произошло до возвращения Булгакова к вере, когда он причастился во время посещения старца в 1908 году. Тем не менее, текст поучителен к познанию мировоззрения, которое впоследствии стало решающим в развитии его богословия. Одним из важнейших аспектов, вырисовываемых из исследования Булгакова, является степень, в которой его творчество было евхаристическим. Сергей Булгаков, «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва», Сергей Булгаков, «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва», 5 Сергей Булгаков, «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва», 6 Сергей Булгаков, «Что даёт современному сознанию философия Владимира Соловьёва», 3 4 198. 199. 200. 206. 2 Американский исследователь Марк Русьен указывает на этот аспект в произведении Булгакова «Философия хозяйства», которая «представляет собой кульминацию раннего интереса Булгакова, начиная примерно с 1900 года, к богословскому обоснованию христианского социального действия».7 В этой книге Булгаков: ... описывает человеческую экономику, состоящую из труда и социального действия, как разновидность теургии... процесс, посредством которого человечество воскрешает и «очеловечивает» механизированный мир и наделяет его софийскими качествами жизни и радости.8 Которая, конечно, является евхаристической по своей природе. Русьен продолжает: ... Пища – это не только пересечение между человеком и природой, но и софианское пересечение между людьми, природой и Богом в Евхаристии. В этом плане совершенно легко забыть о том, как это все происходило в историческом контексте. Но, несмотря на это, может казаться, что видимость скрывает контуры теологической проницательности, которую можно заметить вне софиологического контекста. Игнорировать это значило бы отрицать проницательность, которую Булгаков, воодушевленный «уличным» подходом к богословию, привносит в дискуссию о религиозных ценностях в обществе. До возвращения в Церковь и участия в русской диаспоре Булгаков вошел в общественно-политическую жизнь, что дало ему проницательную перспективу. Благодаря синергии мысли и евхаристии, он стал уникальным среди современников. В 1907 году Булгаков стал депутатом второй Государственной думы при императоре Николае II-ом. Регула Цвален пишет, что: Он настаивал на том, что гуманизм и Реформация были правы, отвергая старую насильственную форму теократии во имя свободной личности. Но не нао было отвергать притязания религии как таковой на то, чтобы «охватывать, освящать и освящать» всю жизнь.9 Она продолжает, что для Булгакова: Цель истории состояла не в политической теократии и не в безрелигиозном гуманизме, а в свободном торжестве божественного принципа свободного человеческого творчества.10 Итак, интерес Булгакова к светской политике продолжался примерно до конца того десятилетия, после чего, как отмечает Цвален, он сместился в сторону теологии. 11 Mark Roosien, “The Common Task: Eucharist, Social Action, and the Continuity of Bulgakov’s Thought”, Journal of Orthodox Christian Studies, 3:1 (2020), 77. 8 Mark Roosien, “The Common Task: Eucharist, Social Action, and the Continuity of Bulgakov’s Thought”, 77. 9 Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, Journal of Orthodox Christian Studies, 3:2 (2020), 181. 10 Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 181. 11 Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 181. 7 3 Во время революции, гражданской войны и до отъезда от родины он все больше посвящал себя церковной жизни, участвуя во Всероссийском Соборе 1918 года, реформы которого, как отмечает английский ученый Эндрю Лаут, освободили его для принятия рукоположения в священнический сан. Однако в этой цепи событий примечательно, что, несмотря на постоянно меняющиеся события, его представление о действии божественного в мире осталось неизменным даже в контексте различных ее проявлений. Как отмечает Русьен, «в критические моменты своего творчества – начало, середина и конец – Булгаков размышлял о Евхаристии и через нее развивал некоторые из ее фундаментальных богословских идей.»12 Итак, в общем смысле ощущение божественного присутствия в мире не ослабело даже после его пребывания в диаспору после 1922-ого году. Как я утверждал в другом месте, и как отражено в мастерском эссе Булгакова в журнале «Journal of the Fellowship of St. Alban and St. Sergius» под названием «By Jacob’s Well: on the Actual Unity of the Divided Church in Faith, Prayer and Sacraments», божественная реальность и евхаристический мотив становились все более заметными в богословской перспективе Булгакова, особенно в его экуменическом богословии.13 Тема божественного присутствия и деятельности Бога в мире тоже отражалась в его софиологии. Тем не менее, это была часть нити, которая относилась к его интересу к Соловьеву, дружбе с Флоренским, которая продолжалась в диаспоре. Это не уменьшило его способности говорить о соцкультурном контексте и о религиозных ценностях. Правда, надежда Булгакова на демократию была поколеблена после конституционного эксперимента, о чем он рассказывал в своих «Автобиографических заметках».14 Но это не умаляет ценности вклада, который он внес за недолгий период политической деятельности. Это было неспокойное время – без спокойствия, которого люди обычно хотят, но время, когда важные вопросы пересматривались, требуя ответов. Булгаков не оставил принципы политического богословия. Они переориентировались. В 1927 году он написал: Восстановить старые порядки – плохая утопия и обманчивая надежда. То, что было реализовано государственностью в прошлом, теперь может быть реализовано обществом не сверху, а снизу, и старая принудительная теократия должна стать свободной. В христианском мире идет поиск новых путей, и на ветвях Православия растут молодые ростки. Перед нашим поколением стоят новые задачи: наполнить прежнюю и неизменную идею новым контекстом, искать для нее новые пути.15 Mark Roosien, “The Common Task: Eucharist, Social Action, and the Continuity of Bulgakov’s Thought”, 75. 13 Sergius Bulgakov, “By Jacob’s Well”, Journal of the Fellowship of St. Alban and St. Sergius, 22 (December 1933), 17. 14 Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 182. 15 Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 176. 12 4 Иными словами, прежний подход Булгакова был вынужден смириться с новой реальностью, которая резко подчеркнула отделение Церкви от государства. Преображение человечества только могло произойти на общественном уровне в соответствии с понятием «воцерковления», которое рассматривало Церковь как божественный организм – евхаристическое тело. Примечательно, что это совпало с развитием его экклезиологической перспективы. В 1926 году в журнале «Путь» он опубликовал две экклезиологические статьи на тему ереси16 и о понятии непогрешимого авторитета в Церкви. 17 В 1935 году он опубликовал еще другую на тему церковной иерархии и таинств,18 в которой он утверждал, что церковная иерархия получает свою власть в силе народа Божия – то есть, в соборности. Соборный мотив продолжается у Булгакова на протяжении этой статьи. Все это подтверждает вывод Цвален о политической теологии Булгакова и понятии свободы в социально-политическом контексте. Она пишет: В 1920-е годы Булгаков передал «харизму священной власти» «царственному священству мирян» и, несмотря на некоторые оговорки, выступал за демократическое государство. Чтобы избежать ловушек последних, он особо подчеркнул необходимость верховенства права и важную роль Церкви в предотвращении самообожествления человека и институтов, в том числе и самой Церкви. Поэтому он считал, что Церковь должна отказаться от государственной власти, чтобы дать своим членам возможность содействовать осуществлению Царства Божьего на земле.19 Более того, все это в совокупности указывает на взгляд Булгакова касательно функционирования религиозных ценностей в обществе, особенно в демократической системе. Читая богословие Булгакова на протяжении его жизни становится ясно, что понятие свободы человеческой личности во Христе было последовательным и развивающимся принципом, которое сначала характеризовало его политическое богословие – то есть, его «теократию» - и в более позднее время его экклезиологию. И, несмотря на то, что политическая деятельность Булгакова была недолгой, ее богословское прозрение – сначала о свободе Христа в Церкви, действующей в свете государственного института, не пропагандирующем подчинение Церкви государству, а затем проявляющемся на общественном уровне – помогает предположить его взгляд о действии религиозных ценностей в обществе. Здесь речь идет не только о ценностях морально-правового кодекса, определяющего добро и зло человеческого поведения, но о ценностях, основанных на жизни Христа в соборном плане. Однако примечательно что в контекстуальном смысле богословское осмысление, к которому пришел Булгаков, было получено в демократическом обществе – в третьей французской республике, где было четко определено отделение церкви от государства. Сергей Булгаков, “Очерки учения о церкви” Путь 4 (1926), 3-26. Сергей Булгаков, “Евхаристический догмат (окончание)” Путь 21 (1930), 3-33. 18 Сергей Булгаков, “Иерархия и таинства” Путь 49 (1935), 23-47. 19 Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 175. 16 17 5 Роль Церкви состояла в том, чтобы информировать общество и преобразовывать его в соответствии со свободами государства, не подчиняясь ему. Напоминая знаменитое высказывание Уинстона Черчилля о том, что демократия является наихудшей формой правления за исключением всех остальных, Булгаков, осознавая риск «мажоритарной тирании»,20 все-таки отдал предпочтение демократии.21 Это, однако, не умаляет необходимости ответственности за осуществление свободы, предоставляемой демократическим обществом, которое не поддается контролю, но зависит от свободного направления человеческой воли. Прозрение Булгакова легко применимо к жизненному опыту, поскольку оно пережил трудные обстоятельства. Есть также и другая идея, которую Булгаков привел в дискуссию о религиозных ценностях общества, и которая является корректирующей в соответствии с пониманием, которое он почерпнул в Соловьеве. Здоровое общество не способно функционировать там, где цель включена в субъективное, что и является определением тирании. Здоровое демократическое общество предполагает ответственное участие личности. Концептуальное решение этого вопроса следует искать в определении общины, которое было охарактеризовано в одном случае в связи с покойным Джоном Зизиуласом, который, согласно Джону Беру и Джону Хрисавгису: "... сохраняет одновременность единого и многого, тем самым выстраивая гораздо более полную богословскую картину. Он добавляет больше измерений и больше содержания к этой динамике через свое тринитарное богословие «бытия как общения», в котором иерархия и соборность не противоречатся, подобно тому, как монархия Отца не лишает Сына полноты божественности, но дарует ее даром любви.22 Значит, надлежащее функционирование граждан для Булгакова тоже было составной частью функционирующей демократии.23 Это не противоречило его первоначальному философскому прозрению. В свете изменений, произошедших в его жизни, хотя он и не мог применить их на сколько-нибудь значимом структурном уровне по практическим причинам, его соборная концепция была последовательной, продолжая тему политической деятельности в социальной плоскости. Это было одним из наследий «теократии» Булгакова. Его «теократия» также была заявлением о религиозных ценностях в обществе, которое возможно нуждается в некой доработке в современном контексте, но в то же время содержало конструктивный дискурс о религиозных ценностях. Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 177. Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 175. 22 John Behr and John Chryssavgis, “Contemporary Ecclesiology and Kenotic Leadership: The Orthodox Church and the Great Council,” in John Chryssavgis, Primacy in the Church: The Office of Primate and the Authority of Councils, vol. 2: Contemporary and Contextual Perspectives (Yonkers, NY: St. Vladimir’s Seminary Press, 2016), 902–904. 23 Regula M. Zwahlen, “Sergii Bulgakov’s Reinvention of Theocracy for a Democratic Age”, 188. 20 21 6