Алфавит Белинского

Русский язык уже много веков неразрывно связан с кириллицей, которая многими народами воспринимается как «русское письмо»^[2]. При этом попытки перевода русской азбуки на латинскую графику также имеют долгую историю. Движение за латинизацию русской письменности стало зарождаться ещё при Петре I^[3] — введённый им в начале XVIII века гражданский шрифт зачастую рассматривается как частичная латинизация старославянской кириллицы^[4][5], в том числе самим Белинским^[6][7][8].

В попытках ввести в России латинизированную систему письма нашло своё отражение западничество — одно из направлений в русской общественно-политической мысли, зародившееся в 30—40-e годы XIX века, которому зачастую противопоставляют славянофильство^[1]. Спор между западниками и славянофилами отражает осмысление вопроса об исторической судьбе России, особенностях её культурно-цивилизационного развития в сопоставлении с опытом Европы и народов Востока^[1]. Западники ратовали за европеизацию России, преодоление культурно-исторической и политической отсталости по сравнению с западной цивилизацией^[9].

 

Проекты латинизации русского письма предлагались и на протяжении XIX века^[10]. Так в 1842 году в Санкт-Петербурге вышла брошюра К. М. Кадинского^{[комм. 2]} «Упрощение русской грамматики», напечатанная на кириллице и латинице одновременно^[14][15]. В ней автор изложил свой взгляд на вопросы русской орфографии и представил свой вариант латинского алфавита из 24 букв, а также довольно экзотические правила правописания, по большей части вдохновлённые французской орфографией^[10].

 

На работу Кадинского обратил внимание его современник, известный литературный критик и публицист В. Г. Белинский^[16][17], также выражавший радикальные взгляды западничества^[1][3]. Белинский с особым энтузиазмом принялся за разбор данной брошюры, так как сам интересовался вопросами русского правописания и имел собственное мнение о том, как его можно было бы улучшить^[18][19]. Его критическая статья на работу Кадинского была опубликована в декабре 1845 года в литературном журнале «Отечественные записки»^[20][21][22]. В ней рецензент выявил ряд недостатков в программе Кадинского, в частности подвергнув критике позиционный (слоговый) принцип чтения букв (приводя пример со звуком /ц/, который у Кадинского мог выражаться как «ç», «cz» или «t» в сочетании -tia)^[23][24], что вкупе с преложенными автором брошюры орфографическими новшествами, Белинский находил скорее «затруднением»^[25][26][8], нежели «упрощением» орфографии^[27] и в пику^[10] Кадинскому выдвинул свой проект замены кириллицы латинским письмом^[1].

Однако, в отличие от Кадинского, Белинский не настаивал на столь радикальном преобразовании алфавита, одновременно с этим признавая, что подобные реформы не могут зависеть лишь от воли одного человека^[28][29]. В заключение автор заявил, что высказал своё мнение о пользе и возможности данной реформы «не больше как мечту»^{[30][31][32][27]}.

Однако сама письменная практика с её запутанным правописанием требовала полноценной графико-орфографической реформы, мечта всё более приближалась к реальности^[33]. В связи с этим Кадинский не стал ограничиваться лишь одной попыткой привлечь внимание к своему проекту^[28][29] и в 1857 году вновь обратился к вопросу латинизации русского письма в своей новой работе «Преобразование и упрощение русского правописания»^{[34][35][10][33]}, вышедшей, однако, уже после смерти Белинского.

Идея ещё больше сблизить русский алфавит с латиницей, за которую ратовал Белинский, высказывалась как до, так и после него^[29]. Обзор попыток латинизации русской письменности в XIX веке представил филолог Я. К. Грот в работе «Спорные вопросы русского правописания от Петра Великого доныне»^[36][10], упоминая в этом контексте и проект Белинского^[37]. Грот весьма критически оценивал все вышеупомянутые работы и ответил тем, кому русская азбука «кажется безобразною», а русское письмо в целом оценивается как самое «неграциозное и неловкое отродье щеголеватого письма греков»^[37].

Ввиду наличия некоторых букв Белинский находил русскую азбуку некрасивой и местами даже безобразной, указывая на малое число букв с выносными элементами, а также малое количество отличий между формой заглавных и строчных букв^[38][39][40]. Некоторые буквы Белинский считал избыточными, в частности употребление буквы «Ѣ» (ять) критик считал основанным на «шатких» правилах и потому необходимым только в окончаниях слов^[41][42][43], однако и в этих случаях он предлагал вместо этой неэстетичной по его мнению буквы писать «ê» (e с циркумфлексом), например: рус. дореф. мнѣ → мнê, рус. дореф. тебѣ → тебê[sic], рус. дореф. всѣ → всê, рус. дореф. тѣ → тê, рус. дореф. водѣ → водê, рус. дореф. дядѣ → дядê и т. д.^[44][45][46]. В связи с вышеперечисленным он предлагал следующие изменения в алфавите:

• изменить начертания строчных букв «п», «ц», «ш» и «щ»: взамен угловатых литер предлагалось сделать их скруглёнными посредством верхней и нижней поперечной черты (как в современной болгарице)^[44][47][48]. Грот упоминает, что спустя примерно двадцать лет эта идея была воплощена в типографии М. Н. Каткова (по крайней мере в отношении буквы «п»)^{[18][19][комм. 3]};
• исключить из алфавита буквы «И» (иже)^[44][50][46], «Ѣ» (ять)^[51][52][53], «Э» (э оборотное), «Ѳ» (фита)^[54][55][56] и «Ѵ» (ижица), вместо них предполагалось использовать, соответственно, «Е», «Ф», «И»; «Й» (и краткое) Белинский предлагал заменить на «J»^{[57][50][46][комм. 4]};
• для выражения трёх способов чтения буквы «Е» (есть) на французский манер использовать надстрочные знаки: э → e (без диакритики), е → è (e с грависом), ё → é (e с акутом)^[44][45][53].

Кроме того, Белинский был недоволен слишком «искусственными», по его мнению, правилами написания имен прилагательных, которые действовали в дореформенной орфографии^[58][59][60]. Критик отмечал, что окончания -ый, -ий (рус. дореф. -ій), возникшие под влиянием церковнославянского языка никогда не соответствовали произношению^[54][61][60]. Белинский предлагал изменить их правописание следующим образом:

• в именительном и винительном падежах прилагательных, причастий и местоименных слов мужского рода единственного числа писать окончания -ой (-oj) и -ей (-еj) вместо -ый и -ий (рус. дореф. -ій), например: славный → славной (славноj), всякий (рус. дореф. всякій) → всякой (всякоj), синий (рус. дореф. синій) → синей (синеj)^[62][61][63];
• во множественном числе для прилагательных всех трёх родов писать окончания -ыи (-ыі), -ии (-іі)^{[комм. 5]} и -еи (-еі) вместо -ые, -ие (рус. дореф. -іе), -ыя, и -ия (рус. дореф. -ія), например: рус. дореф. славные, славныя (ср. совр. славные) → славныи (славныі), рус. дореф. всякіе, всякія (ср. совр. всякие) → всякии (всякіі), рус. дореф. синіе, синія (ср. совр. синие) → синеи (сінеі)^[62][64][65];
• в родительном же падеже единственного числа прилагательных, причастий и местоименных слов мужского и среднего рода в окончании писать −ово и −ева вместо книжных −ого и −его, например: рус. дореф. славнаго → славново (ср. совр. славного), рус. дореф. большаго → большово (ср. совр. большого), рус. дореф. верхнега → верхнева (ср. совр. верхнего), рус. дореф. нижнега → нижнева (ср. совр. нижнего)^[62][66][67].

Таким образом, автор выводил простое педагогическое правило, согласно которому, буквы «о» и «е» неизменно присутствовали бы в окончаниях имён прилагательных единственного числа во всех падежах, за исключением творительного (см. примеры)^{[62][68][комм. 6]}. Грот отмечает, что предложения Белинского частично пересекались с идеями М. В. Ломоносова, который последовательно писал «доброй» и «верхней» (вместо «добрый» и «верхний» соответственно) и не признававшего букв «Э» и «Ѳ», а также В. К. Тредиаковского, который писал во множественном числе «добрыи» и «верхнии» (рус. дореф. верхніи), а вместо буквы «Ѣ» в некоторых случаях ставил «Е»^[69][29]. Автор всерьёз предлагал внедрить эти изменения, так как, по его мнению, они были вполне осуществимы на практике^[30][31][32] (некоторые из них впоследствии были приняты в рамках орфографической реформы 1918 года). При этом Белинский считал вышеупомянутые предложения не «реформой», а лишь небольшими улучшениями кириллической азбуки и правописания^[11][70][68], поэтому решил не останавливаться на них и пошёл ещё дальше, выдвинув свой проект латинизации русского письма^[28][29].

Белинский считал, что букв базового латинского алфавита недостаточно для выражения всех фонем русского языка^{[71][цит. 1]}. Главной же и существенной проблемой латинизации он видел не столько исключение старых букв, сколько необходимость выражать существующими буквами иные звуки, нежели те, которые они обозначают в кириллице^{[цит. 2]}.

Критик имеет в виду буквы, совпадающие по начертанию с латинскими, в частности: «Рр» (рцы), «В» (веди), «ь» (ерь), «Н» (наш), «Сс» (слово), «М» (мыслите), «т» (твердо в письме и курсиве) и «п» (строчный покой), которые имеют сходство с «Pp», «Bb», «H», «Cc», «Mm» и «n» соответственно^[27]. Взамен некрасивых, по мнению Белинского, и неудобных в типографском отношении букв русской азбуки («чудовищное ‘добро’», «широкое, кудрявое и некрасивое ‘живете’», «неудобное строчное ‘твердо’» и т. д.) предлагались к употреблению латинские литеры, в частности модифицированные штрихом латинские буквы «Ꞩꞩ» и «Ƶƶ»^[27].

Проект Белинского предполагал следующее:

• исключить из алфавита буквы «Бб», «в», «Гг», «Дд», «Жж», «Зз», «Ии», «Лл», «н», «П», «т», «Фф», «Шш», «Щщ», «Ы», «Ѣѣ», «Ээ», «Ѳѳ» и «Ѵѵ» как избыточные^[75][76][77];
• девять букв: «А», «О», «Е», «К», «М», «Т», «Х» и «Я» — оставить без изменений как начертании, так и в произношении (за исключением введённых надстрочных знаков для «Е»)^[23][78][77];
• ввести четырнадцать новых букв, в частности дифференцировать звонкое и фрикативнное «г» с помощью букв «Gg» (густое га) и «Hh» (тонкое га) соответственно^[23][78][77];
• букву «ъ» (ер) оставить только как разделительный знак после приставок, оканчивающихся на согласные, перед йотированными гласными: «e», «ŋ», «я» (как в современной русской орфографии), при этом автор допускал замену «ъ» на знак апострофа, например: рус. дореф. объявленіе → ob’яvlenie (ср. совр. объявление)^[75][76][79]; букву «ь» (ерь) оставить для обозначения мягкости согласной в конце слова, при этом, как и в случае с ером, допускалась замена «ь» на знак острого ударения, однако над некоторыми высокими буквами, где нет возможности его разместить (например над строчными «t» и «d»), а также в для тех случаев, где «ь» необходим в середине слова (но не после приставок) — для отделения в произношении согласной от следующих за ней «i», «e», «ŋ», «я» предлагалось писать «ı» (ı без точки), например: рус. дореф. видѣніе, видѣнье → vidènie, vidènıe (ср. совр. видение, виденье)^[75][80][79].

Белинский в своем проекте пытался учесть не только эстетический, но и прагматический аспекты, в частности заменяя широкие русские буквы более компактными латинскими^{[81][82][79][27][цит. 3]}. В отличие от аналогичного проекта Кадинского, не допускалось использование диграфов (например «ch», «sch» и т. д.) как «обезображивающих немецкую и польскую азбуки». Опубликованный Белинским алфавит состоял 32 букв^[79][84][27]. Его отличительной особенностью было наличие в нём специфической буквы «Ŋŋ» (энг или энгма), на тот период не встречавшейся ни в латинских, ни в кириллических алфавитах и которую автор предлагал в качестве замены кириллической буквы «Юю»^[10].

В таблице ниже даны соответствия между буквами русского дореформенного алфавита и латиницы Белинского:

Условные обозначения:

• полужирным начертанием обозначены окончания прилагательных;
• подсвечиваемым текстом обозначены отличия от современной орфографии;
• знаки акута (´) и грависа (`) используются как диакритики согласно авторской орфографии и не обозначают ударение.

Склонение прилагательного «большо́й»^{[комм. 8]}:

Склонение прилагательного «славный»:

Склонение прилагательного «всякий» (рус. дореф. всякій)^{[комм. 9]}:

Склонение прилагательного «синий» (рус. дореф. синій)^{[комм. 10]}:

Статья 1 «Всеобщей декларации прав человека»:

• В. Г. Белинский. Упрощение русской грамматики. Uproscenie ruscoi grammatichi : Сочиненіе К. М. Кодинскаго. Санкт-Петербургъ. 1842 : [рус. дореф.] = Упрощеніе русской грамматики. Uproscenie ruscoi grammatichi // Отечественные записки : учено-литературный журнал. — СПб., 1845. — Т. XLIII, Отд. V. — С. 23—36.
• В. Г. Белинский. Упрощение русской грамматики. Uproscenie ruscoi grammatichi : Сочиненіе К. М. Кодинскаго. Санкт-Петербургъ. 1842 = Упрощеніе русской грамматики. Uproscenie ruscoi grammatichi // Сочинения В. Белинского : [рус. дореф.] = Сочиненія В. Бѣлинскаго. — М. : Типография А. И. Мамонтова и К°, 1884. — Т. IX. — С. 484—509. — ББК 83.3(2=411.2)5.
• В. Г. Белинский. Упрощение русской грамматики. Uproscenie ruscoi grammatichi : Сочинение К. М. Кодинского. Санкт-Петербург. 1842 : [арх. 21 октября 2021] // Полное собрание сочинений : В 13 т / АН СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкин. дом); редкол.: Н. Ф. Бельчиков (гл. ред.) и др. — М. : Издательство Академии Наук СССР, 1955. — Т. IX : Статьи и рецензии. 1845—1846 / [тексты подгот. и коммент. сост. В. С. Спиридоновым и Ф. Я. Приймой; ред. В. А. Десницкий]. — С. 328—345. — 804 с., 5 с. ил. — (Полное собрание сочинений. Т. I—XIII).