Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2007
Мы живем на границе двух сред. Это принципиально. Мы не то и не другое. Только птицы и рыбы знают, что такое одна среда. Они об этом, конечно, не знают, а – принадлежат. Вряд ли и человек стал бы задумываться, если бы летал или плавал. Чтобы задуматься, необходимо противоречие, которого нет в однородной среде, – напряжение границы.
…На этой границе – постоянный конфликт и инцидент.
…Но контакта нет.
…Способность человека знать иную природу кажется мне катастрофически малой, но нет ничего благороднее и необходимее для человеческого сознания, чем это буксующее усилие.
Андрей Битов. Птицы (роман “Оглашенные”)
Мне кажется, имеет смысл начать с того, что произведения Битова можно назвать “экологическими.1” Экология занимает его в буквальном смысле этого слова – как необходимость сохранения взаимосвязи частей единой природной экосистемы. Он создает экологическую систему и в тематическом плане и в структурном. Кроме того, сам способ изложения, который он выбирает, рождает ощущение “экологической прозы”. Он пишет рассказ, “путешествия”, стихотворение или эссе, которые существуют как независимые самостоятельные единицы, но которые впоследствии становятся частями нового, более крупного произведения. Битов всегда чуток к тем особым взаимоотношениям, что существуют между отдельным индивидуальным организмом и более крупной экосистемой. Все самостоятельные вещи (его отдельные романы, рассказы, эссе, “путешествия” и стихотворения) – это части более крупного экологического целого (его творчества в целом). Они все переплетены и взаимосвязаны. Каждое отдельное произведение существует одновременно как независимая данность и как неотьемлемая часть общего целого. Границы между произведениями растворены.
На форзаце первого тома его “Империи в четырех измерениях” (1996) – четырехтомника избранных работ, написанных между 1962-м и 1993 годами, – Битов обращается к “Читателю, который прочтет это впервые и подряд – как одну книгу”.2
“Экологический принцип”, несомненно, справедлив и в отношении его романа “Оглашенные. Роман-странствие” (1995). Во-первых, экология – одна из его основных тем. Во-вторых, Битов сконструировал роман так, как если бы это был экологический организм, части которого взаимосвязаны между собой. Первая из трех повестей, составляющих его части, создавалась в 1971-м и 1975 годах, носила название “Птицы, или Новые сведения о человеке” и впервые была опубликована в 1976 году в сборнике “Дни человека” (М., 1976). Вторая повесть, “Человек в пейзаже”, была написана в 1983 году и опубликована одиннадцать лет спустя в журнале “Новый мир” (1987, № 3). В 1988 году обе эти повести были напечатаны под одной обложкой – в сборнике, носящем название “Человек в пейзаже” (М., “Современный писатель”). Еще в 1987 году, беседуя со мной в Принстоне, Битов говорил, что он рассматривает эти два произведения как единое целое. Вместе с третьей повестью, “Ожидание обезьян”, законченной в 1993 году, они составляют роман “Оглашенные” (СПб., Издательство Ивана Лимбаха, 1995). В романе повесть “Птицы” имеет иной подзаголовок – “Оглашение человека”, к ней добавлен эпиграф из Евангелия от Луки “Два человека вошли в храм”, о значении которого речь пойдет ниже. Битов сообщал мне в апреле 1999 года, что рассматривает как единое целое и весь роман.
И это есть одно единое целое, целое, которое продолжает затрагивать несколько основных тем, уже на протяжении десятилетий являющихся для автора центральными, – жизнетворные и жизнеразрушающие силы, процессы роста и умирания человека и природы, размышления о Советском Союзе и России в определенные моменты их истории, связь жизни и литературы, психологическая и духовная борьба, происходящая внутри личности.
В некоторых предыдущих своих произведениях он сосредоточивал внимание на границах, на растворении границ между людьми и между народами, на созидании и разрушении психологических барьеров между одной личностью и другой, между одной подлинной культурой и другой. В “Оглашенных” Битов концентрируется на границах как таковых, на жизни на границе, на жизни в пределах границы, на том значении и тех последствиях, которые имеет жизнь на границе или внутри нее.
В предыдущих произведениях он говорил о связях, положительных и отрицательных, соединяющих людей. Персонажей его романа “Пушкинский дом” соединяли отрицательные связи. Лева, сидя в кафе “Молекула”, анализирует нити, связывающие его с другими персонажами: “Органическая химия. Цепи. Циклы. Каждый элемент связан с другим одной или двумя связями, и все вместе – связаны…”. В “Оглашенных” Битов изучает отсутствие связей – между человеком и природой, между человеком и Богом.
В рассказе “Сад” он говорил о необходимости для его героя Алеши пройти опыт того, что не есть любовь, для того чтобы понять, в чем любовь состоит. В “Пушкинском доме” показал, что небытие всей страны являлось реальностью жизни в Советском Союзе в шестидесятые и начале семидесятых; но в эти годы в стране продолжало существовать то, что должно было бы отойти в прошлое (психологические последствия революции и сталинской эпохи). Так не-реальность являлась реальностью. Несуществующее есть часть существующего.3 В “Оглашенных” Битов говорит о всякого рода дырах, паузах, трещинах, брешах и об отсутствии связей, о том, какие последствия все это имеет для человечества, для бывшей советской империи, для планеты.
Говоря словами Павла Петровича, одного из персонажей, основные вопросы этого романа – это вопросы “Где человек? кто человек? и зачем человек?” Это странствие экологическое – по девственной природе, по местам разрушения, вызванного агрессией человека по отношению к природе; это странствие физическое – по всему географическому пространству Советского Союза; это странствие историческое – во времени, и это также странствие духовное, в процессе которого исследуется вопрос о сущности человека, об его отношении к природе, к Богу, Творцу, внешней истории, творческому процессу, внутренним переживаниям и самому себе. Таким образом, экология, которую исследует Битов в этом романе, – это одновременно экология нескольких сфер – природной, божественной, художественной – и внутренней экологии человека. Как вписывается человек в контекст природы? Говоря иначе, как он вписывается в пейзаж? Во взаимоотношения с Богом? В чем состоит назначение человека? Чем определяется отношение человека к другому, к самому себе? Как человек входит в “экосистему” жизни – биологически, художественно и духовно?
Битов выбирает для своего романа удачное название – “Оглашенные”. Удачное, поскольку он рассматривает человека с разных точек зрения. Само слово, как объяснил Битов, имеет множество значений. Можно сказать, что человек как неофит, ступивший на путь к Богу, но еще Бога не постигший, есть оглашенный. Иначе можно сказать, что человек всегда находится в переходном состоянии, на границе, он уже не здесь, но еще не там. Он одновременно и в храме и вне храма. Это несовершенный человек, находящийся лишь на пути к Богу (ср.: “Оглашенные, изыдите!”). Подчас он ведет себя “как оглашенный”, “как бешеный”, и эту сторону человечества мы тоже видим в романе. В этом слове слышится отзвук “голоса”, “оглашения”, и, конечно же, оттого, что часть действия в романе происходит в восьмидесятые, возникает ассоциация со словом “гласность”. Все эти ракурсы присутствуют в романе.
В начале повести “Птицы” Битов пишет: “Мы живем на границе двух сред. Это принципиально. Мы не то и не другое. Только птицы и рыбы знают, что такое одна среда. Они об этом, конечно, не знают, а – принадлежат. Вряд ли и человек стал бы задумываться, если бы летал или плавал. Чтобы задуматься, необходимо противоречие, которого нет в однородной среде, – напряжение границы. На этой границе – постоянный конфликт и инцидент. Мы – напряжены…”.
Рассказчика поражает красота рая, не тронутого рукой человека. Потому человек – лишний по отношению к жизни на планете. Он отрезал себя от природы. Связи с природой нет. В “Птицах” идет речь о том, что у человека нет контакта с птицами: “Но контакта нет”. Человек все более и более удаляется от природы. Рассказчик Битова замечает, что ему известны только три-четыре породы птиц, ему легче перечислить несколько марок машин, чем вспомнить названия пород птиц или деревьев, – и в следующем поколении, к которому принадлежит его дочь, повторяется та же степень невежества.
Не тогда ли понял человек, что у птиц есть крылья и клюв, когда он взглянул на свои собственные руки и нос? – размышляет Битов. Иными словами, человек не способен воспринять то, что находится вне поля его зрения. Ему недоступна птица.
Так же далеки от основных вопросов жизни и ученые, отмечает рассказчик, беседуя на Косе биостанции Fringilla с доктором Д., этологом, изучающим миграцию птиц. Специалисты, размышляет автор, принадлежат узкой нише служителей культа науки, а не природы, и такой взгляд распространяется с узкой области, в которой они работают, на мир вообще. Они видят жизнь сквозь узкие линзы своей узкой специальности. Разучиться, начать с начала – вот что необходимо, пишет Битов.
“Птицы” – в некотором смысле повесть об отсутствии связей, отсутствии понимания между разными людьми. В разговорах друг с другом каждый из собеседников – и рассказчик и доктор Д. – плохо понимает противоположную точку зрения. К примеру, доктор Д. разъясняет идеи Конрада Лоренца, этолога, утверждавшего, что сильно вооруженные животные никогда не используют смертельно опасное оружие против представителей собственного вида. Однако слабо вооруженные способны убить представителей собственного вида. Рассказчик пытается применить эту идею к человечеству. Сильно вооруженная страна не станет объявлять войну другой стране из-за потенциальной угрозы ядерного уничтожения. В ответ доктор Д. говорит, что нельзя проводить подобных аналогий, поскольку именно люди, а не животные создали атомную бомбу. Погружаясь в изучение поведения животных, рассказчик делает заключение о параллелях между миром животных и миром человека. Он говорит о гонке вооружений между Востоком и Западом, одновременно подчеркивая, что на западе и на востоке небо и море равны. (Вспомним подзаголовок к “Птицам”: “Новые сведения о человеке”.)
Тем не менее и рассказчик, и доктор Д. пытаются понять друг друга. В начале повести “Птицы” Битов пишет: “Способность человека знать иную природу кажется мне катастрофически малой, но нет ничего благороднее и необходимее для человеческого сознания, чем это буксующее усилие”.
В конце этой первой повести, после всех глубоких рассуждений о поведении животных и человека, рассказчик повествует о первокласснице Юле, написавшей сочинение от лица мальчика: “Вчера к нам на студию приходил иностранец. Он много рассказывал забавных историй, но мы его не понимали. К счастью, с ним был переводчик. Он обьяснил нам, что иностранец рассказывал о воронах и сороках. Оказывается, эти птицы, такие похожие, очень мало понимают друг друга. Когда я утром пришел домой, то подумал: “Как странно! Мы так плохо понимали его, а он нам рассказывал как раз об этом…”.
Эпиграф “Два человека вошли в храм”, предваряющий повесть “Птицы”, относится к притче о мытаре и фарисее из Евангелия от Луки. Эпиграф связан и с романом “Оглашенные” в целом, ибо он определяет состояние человека, испытываемое им на границе двух сред, биологически и духовно. Писатель существует на границе/внутри границы между жизнью и литературой. Напряжение границы поддерживается тем, что в каждом человеке живут два существа. Так, “экология” человека включает в себя два разных “организма” – Бога и дьявола, Фауста и Мефистофеля, мытаря и фарисея. Наш внутренний мир разделен.
Вторая повесть “Человек в пейзаже” является своего рода параллелью к первой. В “Птицах” два человека входят в “храм природы”. Автор и доктор Д., ученый, обсуждают вопрос о месте, которое человек занимает в природе. В “Человеке в пейзаже” два человека входят в “храм искусства”. Автор и Павел Петрович – художник-пейзажист, реставратор икон, философ жизни и алкоголик, находясь под Москвой, рассуждают о взаимоотношениях Творца и Его творения, об отношении человека к Творцу, отношении человека к пейзажу. Действие происходит в месте, чем-то напоминающем Коломенское, – “во взаимном переходе, во взаимном обрыве” цивилизации и дикой природы.
Павел Петрович развивает идеи, намеченные в “Птицах”. Человек не способен “вписаться в пейзаж”. Человек всегда разрушает природу. Так, Павлу Петровичу, пейзажисту, никак не удается нарисовать пейзаж без того, чтобы изобразить там свой собственный нос. Есть и другие параллели. Перед нами – ограниченный взгляд человека на жизнь.
Тема напряжения границы возникает и в других местах. Павел Петрович говорит, что пространство, в котором живет человек, подобно тонкому масляному слою. Человек с его узким жизненным кругозором ползает по этому “узкому слою”. Он говорит: “Мы живем совсем не в реальности, а лишь в слое реальности”. Гений же пытается пройти сквозь раму, прорывает дыру в холсте. Борьба художника, гения, совершается на границе того слоя, в котором живет человек. Художник пытается выйти за пределы изображения на другой пласт. Его действия кончаются тем, что он прорывает дыру, и тогда либо сходит с ума, либо достигает веры. Но это перестает быть искусством.
Павел Петрович говорит о Творце и о Творении. Он объясняет, что Творцу, как художнику, для того чтобы оценить свое Творение, нужен человек. Здесь же он излагает миф о Творении, якобы южноамериканского, индейского происхождения, “трактующий Творца нашего как художника”. “Великий Бог” и “Творец” Никибуматва сотворил прекрасные формы жизни. Эсчегуки, “тень-дьявол”, “ревнует и нарочно творит” что-то “уродливое”. Эсчегуки создает карикатуру на Никибуматву, и у него получается “обезьяна”. Никибуматва “…не стал … никак исправлять, а только брызнул на нее слезой своей досады и капелькой своего пота…”. Обезьяна становится человеком. “Оттого человек и двойствен по сию пору, что создан он дьяволом, а одушевлен Богом”. Он “борется с своей дьявольской природой… плоть его от дьявола, а дух от Бога”.
Человек несовершенен. Павел Петрович объясняет, что он пытается вступить в контакт: “Вхожу в контакт”. Объясняет, что человек стремится к божественному. Именно это стремление и определяет жизнь. Несмотря на то что человек несовершенен, борьба за возможность войти в контакт и есть жизнь. И мы видим, как в процессе событий, описываемых в “Человеке в пейзаже”, Павел Петрович (сын Петра) действительно предает рассказчика.
В самом конце второй повести “Оглашенных” есть сцена, в которой автор по мере написания своего рассказа, который мы читаем, вступает в некий контакт. Как и в концовке “Птиц”, в этой сцене говорится о птенцах, на сей раз цыплятах. Два цыпленка (упоминание птиц, разумеется, еще одна нить, связывающая вторую повесть с первой) усаживаются у автора “на ноге как на самом теплом в кухне месте”, … “и кто мне сейчас скажет, что я не жив, если на мне, живом, согреваются цыплята, и мы все втроем сейчас живы, живы и выживаем, борясь пусть с разным, но все – с холодом?” – пишет он.
А конец второй повести вступает в контакт с началом третьей. Последние слова “Человека в пейзаже” – “с цыпленком на правой ноге”, после которых не стоит точки.4 Эти же пять слов служат эпиграфом к части I, “Конь”, из “Ожидания обезьян”. “Ожидание обезьян” отрывается словами: “И не успел я поставить точку”, за которыми следует фраза: “Как он стряхнул цыпленка с ноги…”. Таким образом возникает перспектива, в которой по-новому высвечиваются вопросы о напряжении границы и о “двух людях, вошедших в храм”. Цыплята ищут контакта. Внутри личности автора сосуществуют два человека. Один из них – “я” – отвечает на попытку контакта. Второй – “он” – отвергает ее.
Теперь действие происходит в Сухуми, в Абхазии. Автор решает, что хочет посетить колонию обезьян и потом написать о ней. В Советском Союзе, утверждает он, обезьянам живется свободнее, чем людям. Разные люди разных национальностей (“два абхаза, два мингрела, один армянин и один грек”, плюс автор (русский) и иностранец (англичанин) мирно разговаривают, попивая кофе. Как пишет Битов: “Не по национальностям, а по чашкам мы делились!”
Движение в “Ожидании обезьян” становится все более исступленным (вспомним, что одно из значений слова “оглашенные” – “бешеные”). Сливается все и вся. Где “я” автора, и где его человеческое “я”? Иногда читателю сложно понять, где кончается “я” (автор) и начинается “он” (герой). Трудно сказать, кто кого ожидает. Человек ли обезьян или обезьяны человека? Произошел ли человек от обезьяны, или обезьяна произошла от человека? Все переплетается. Кто свободнее – обезьяны или люди? Автор едет в машине с подаренным ему черепом обезьянки Люси. Тем самым создается настоящая “обезьянья связь”, “манки линк” (одна из частей “Ожидания обезьян” озаглавлена “Приближение О… (Манки линк)”, а в английском переводе роман “Оглашенные” имеет название The Monkey Link) – окаменелые останки Люси, пролежавшие три миллиона лет и найденные в 1974 году, предположительно являются промежуточным звеном между обезьяной и человеком. У автора на коленях лежит череп, и он “грустно поглаживает Люсю” по лобику. В этой сцене он вспоминает другой эпизод, происходивший после смерти отца автора. Его мать сидела в машине, держа в руках урну с прахом отца. Прах “помещался в небольшом синем кубке у мамы на коленях… и мать нежно гладила его, как живого”. Доктор Д. и Павел Петрович, которых теперь зовут ДД и ПП, оба появляются в повести “Ожидание обезьян”. Они ведут разговоры, и доктор Д. становится все более похож на Павла Петровича и в том, как он мыслит, и в том, как поглощает спиртное и курит травку. В какой-то момент рассказчик говорит: “Как странно они поменялись ролями!”. Вскоре после этого ДД, очумевший от наркотиков, прыгает “как обезьяна”. А в другой сцене рассказчик, порядочно выпив, скачет вокруг него, как конь.
Мы чувствуем энергию деградации, падения империи, падения человека. Из “рая”, описанного в “Птицах”, мы попадаем в “ад”, изображенный в “Ожидании обезьян”. В одной из сцен рассказчик после пьянки, происходившей у него дома, обнаруживает, что кто-то наделал в раковину в ванной. Он чистит раковину. Наутро кто-то приносит розы и кладет их в ту же раковину. Автору приходит в голову название романа “Говно и розы”. В другой сцене описывается смерть кота-эпилептика. Одна из сцен первой части “Ожидания обезьян”, носящая название “Конь”, содержит описание раеподобного сада, в котором живет раеподобное существо “конь”, с луной и яблоком. Далее из романа мы узнаем, что коня пристрелили. Мы узнаем о смерти дельфина. Мы узнаем о загрязнении моря. Мы узнаем об экологической катастрофе, ожидающей Землю. Мы читаем о гостинице “Абхазия”, в которой остановился автор, и пожаре в этой гостинице, где гибнет его рукопись (того романа, что мы читаем?). Мы узнаем о смерти других животных, которые уже упоминались в романе “Оглашенные”.
Энергия книги становится все более исступленной. В приложении к роману “Оглашенные”, вышедшему в издательстве Ивана Лимбаха, содержится графический рисунок “Композитор” – один из “22 с лишним способов прочесть эту книгу”. Этот рисунок, очевидно, представляет части романа “Оглашенные” в разных музыкальных темпах. Траектория движения такова: Adagio — Allegro — Allegro barbaro — Allegro furioso — Presto — Prestissimo. И это ускорение темпа чувствуется даже в структуре романа. Во все ускоряющемся бешеном, головокружительном вихре повествования теряется ощущение того, где автор, а где герой. Но и здесь существует раскол, напряжение границы, ибо время от времени попадаются отрывки из религиозных текстов, описание посещения храма, весьма священного, в котором, однако, присутствует некий оттенок бешеного ритма – в сцене, где старушка требовательно просит подаяния.
В пределах границы, в том узком слое жизни, занимаемом человеком, возникает все больше конфликтов. К примеру, мы читаем о том, что если бы обезьяны вздумали выйти за пределы своей колонии, то их уничтожили бы те, кто живет по соседству. Все еще больше закручивается. В конце романа, в последней секции под названием “Петух” (часть раздела, озаглавленного “Огонь”), автор, размышляя о том, чтобы написать “Огонь. Описание пожара”, думает, что, когда горела гостиница, на верхушке пламени он видел “золотого красно-золотого петушка”. Форму петуха имела и его лампа. (Разумеется, у читателя это вызывает ассоциацию с пушкинской “Сказкой о золотом петушке” и с библейским петухом, с той сценой, где Петр предает Христа, со сценой распятия. Битов упоминает и китайский гороскоп, и векторный круг, и год петуха.) Это, конечно же, относит нас к началу романа, к заголовку “Птицы”, так же как и пассаж из “Приближения О…” – это цитата, взятая с тех страниц, что были у отца Торнике, – о мытаре и фарисее. Так роман вновь возвращается к “тем двум”, что “вошли в храм”, к эпиграфу из “Птиц”.
Все продолжает путаться. Где роман, что пишет автор, и где жизнь, что он описывает? Автор находится на границе (внутри границы) между жизнью и книгой. Все сливается. Вместо “Обезьян” автор решает написать “Солдаты империи”. Он говорит, что хочет спасти их, этих самых персонажей, о которых мы, читатели, читаем, и вместе с тем он говорит нам, что он, автор-хан, имеет власть над своими героями. Герои, авторские “живые души”, находятся в состоянии конфликта с ним, автором, – мы опять видим напряжение границы. Что происходит? Пожар. Смерть. Борьба между народами. Борьба между героем и автором. А потом?
А потом – пауза. Автор стоит в роще, ожидая обезьян. Он стоит неподвижно. Он ждет и ждет. Вокруг происходят какие-то изменения. Он хочет умереть, прямо там. Проходит семь лет, с 1984-го по 1991-й. Исторически 1984 – 1991 годы представляют собой паузу перед падением советской империи. Затем, находясь неподалеку от Москвы, он начинает писать “Ожидание обезьян” – 19 августа 1991 года. Мы попадаем в пределы новых границ. Одна из них – творческая пауза, молчание, та дыра, та грань между опытом (жизнью) и началом нового письменного текста. Писатель “преображает” жизнь в литературу. Одно становится другим, но это делается возможным только благодаря тому, что автор живет на границе между жизнью и литературой, между “я” и “он”. Жизнь остановилась для него. Есть смерть, и есть воскресение, второе рождение – через рождение нового текста.
В этом романе жизнь живет на границе и внутри границы со смертью. Жизнь является частью смерти. Смерть тоже живет на границе и внутри границы с жизнью. Смерть является частью жизни. Опять-таки – напряжение границы. В “Оглашенных” Битова занимает то, что происходит непосредственно на границах. (Даже в некоторых описаниях физических действий герои находятся на границах, разделяющих две разные среды. Автор и Павел Петрович идут вдоль стены, с одной стороны которой находится монастырь, а с другой – бетонные советские постройки. В “Ожидании обезьян” автор идет к храму вдоль обрыва. По одну его сторону прекрасная природа, по другую – современный цементный завод.) Герой романа Павел Петрович хочет знать: феникс – в большей степени птица или в большей степени человек? Павел Петрович и доктор Д. рассуждают о мертвом дельфине. Где проходит граница между жизнью и смертью? Они говорят о маятниках и часах. Павел Петрович отмечает, что и маятник, и часы делают остановку, прежде чем совершить следующее движение. То есть остановка – это часть движения. В конце романа Павел Петрович говорит автору о том, что изобретено механическое сердце, что изобретено все, кроме одного, – того, что не позволяет механическому сердцу работать. Ему забыли дать остановку, пульс. Остановка – это часть движения.
Границы, паузы, переходные состояния – все это имеет большое значение, все это часть экологии – как внутренней, так и той, что связывает человека с другими сферами жизни. Нить, связывающая разные части Творения, жива и божественна. Тут важным становится все: попытка контакта, двойственность границ и самих связей. И то, что в каждом существуют “два человека”, “две среды”. Важно все: и человек как обезьяна и обезьяна как человек. Птица как человек и человек как птица. Феникс – одновременно человек/птица и птица/человек. Важно все: смерть как часть жизни и жизнь как часть смерти, автор как писатель и автор как личность и то, что внутри него живут два человека. Ученый как естествовед и как гуманист-художник. Художник как автор и как личность.
В эссе “Попытка утопии. Размышление в конце века”, которое Битов использовал, как он мне объяснил, в качестве “послесловия” к “Оглашенным”, обсуждаются концы, включая конец века и конец советской империи. Он говорит, что в конце можно обнаружить начало чего-то нового. (Впомним использованный в романе Битова образ феникса – полуптицы, получеловека, – вновь обретающего жизнь в смерти, воскресающего в процессе развития циклов жизни и смерти, смерти и жизни.) Мы видим здесь границу, паузу между концом и началом. Мы видим напряжение границы. И мы видим, что напряжение границы в конце существования советской империи, так мастерски описанного в “Оглашенных” на многочисленных уровнях, содержит в себе надежду на новое начало. Более того, обьясняет Битов, – это относится к его книге в целом – внешнее проявление политической силы (например, танки) случается от страха. Человек испытывает “страх самого себя”. Битов призывает к тому, чтобы положить “конец имперскому сознанию”. Мы можем представить себе последствия этого. Мы можем заключить, что внешняя агрессия (человека – колонизатора земли, разрушающего природу, что следует из романа), политическая агрессия и деструктивное поведение в контексте личных отношений – все это идет от внутреннего состояния человека. В своем романе Битов цитирует эпизод из Евангелия от Фомы, где говорится о том, что внутреннее становится внешним, а внешнее внутренним.
В финальной сцене романа, где действие происходит 19 августа 1991 года, в день переворота, автор едет в Москву и видит танки. Внезапно появляется Павел Петрович. Он напоминает автору, что сегодня “Праздник. Преображение”. Автор отвечает: “Шестое августа по-старому … А я и забыл”, – цитируя строчку стихотворения Пастернака “Август” из романа “Доктор Живаго”. И следует их диалог:
“ – Ты что, не церковничаешь больше?
– А я и не церковничал!.. – обиделся я.
– А я сегодня, первое дело, к храму побежал…
– Ты?
– Там у сторожа похмелиться можно”.
Павел Петрович напомнил автору о своем несовершенстве. И что же в ответ ему говорит автор? “Ты – вечен! Ты – Феникс! Слава Богу… И ты, конечно, знаешь, что будет?” Ответ Павла Петровича таков: “Что будет… А ни … не будет! Слава Богу и будет. Великий Праздник”. Автор замечает, что он говорит не об этом, а о танках. Павел Петрович, несовершенный человек, равным образом содержащий в себе двух человек и живущий на границе многих сред, говорит автору, чтобы он смотрел не на танки, а на небо. А сам он, Павел Петрович, тем временем помешивает чифирёк. Следуя совету Павла Петровича, автор переводит взгляд с танков и этой земли на небо… и ангелов. Земное и небесное в этот день Преображения соединяются. Автору и Павлу Петровичу удается найти, вступить в контакт, завязать связи с божественным. Битов пишет: “…это к их (ангелов. – Э.Ч.) крыльям пристал, как куриный помет, небесный мусор русских деревень, прикидываясь патиной: избы, заборы, проселки, колодцы, развалины храмов и тракторов… Они вздрагивали и всхрапывали, как кони, и наш костерок тогда слегка колыхался от их дыхания, а дымок вытягивался к ним, и тогда казалось, что эти ангелы пахнут пожаром своей неустанной битвы”. Последние слова книги:
“ – Господи, помоги им!
– Вот это уже разговор, – …
– Он подумал или я сказал?..5
28 февраля 1993, Прощеное Воскресенье”.
В некотором смысле роман “Оглашенные” можно воспринимать как любовное письмо Битова России, его плач по России, разодранной и истерзанной, по отдельным людям, по каждому человеку, несовершенному, как мы все. Нужно помнить, что Битов закончил свой роман в Прощеное Воскресенье.
Мы все живем на границе двух сред. Напряжение границы во всем человечестве, есть конфликт, но в то же время и возможность контакта, понимания. Есть возможность стремления к контакту с божественным. Вспомним слова, которые Битов поместил в начале повести “Птицы”: “Способность человека знать другую природу кажется мне катастрофически малой, но нет ничего благороднее и необходимее для человеческого сознания, чем это буксующее усилие”.
Битов продолжает создавать экологию человека в литературе и жизни. В интервью, данном им в 2005 году, он говорил о темах, центральных в романе “Оглашенные”, которые я определила бы как темы внутренней экологии человека, конфликта и необходимости попытки понять другого. В этом интервью он сказал: “Может быть, человек и есть борьба с природой, но собственной!”.6 И еще он сказал: “Самый большой труд, который дается на Земле, это попытка понять другого, попытка признать другого, понять, что, кроме тебя, есть другой”. 7
Перевод с английского Ксаны БЛАНК
1. См. мою книгу Ellen Chances, Andrei Bitov. The Ecology of Inspiration (Cambridge,
England: Cambridge University Press, 1993), pp. 9-13. Книга вышла в России под названием “Андрей Битов. Экология вдохновения” (Санкт-Петербург: Академический проект, 2006). Пер. И. Ларионова.
2. Андрей Битов, “Империя в четырех измерениях” (Харьков: Фолио / Москва: ТКО ACT, 1996). Битов исправил цитату в моем экземпляре книги. Неисправленная версия звучит так: “Читателю, который будет [sic] читать это впервые и подряд – как одну книгу”. Первый том “Империи в четырех измерениях” включает произведения “Аптекарский остров”, “Дачная местность (Дубль)” и “Улетающий Монахов”. Второй том включает “Пушкинский дом”. Третий том – “Кавказский пленник” (“Уроки Армении”, “Наш человек в Хиве”, “Грузинский альбом”), и четвертый том – “Оглашенные”.
3. Подробно я обсуждаю это в статье “The Energy of Honesty” (“Энергия честности”), котоrая будет опубликована в 2007 году в специальном выпуске журнала “Russian Literature” (Нидерланды), изданному в честь семидесятилетия Битова).
4. Битов вычеркнул точку в моем экземпляре “Оглашенных” (1995). Эта фраза не заканчивается точкой и в романе, опубликованном в четвертом томе “Империи” (1996), стр. 120.
5. Так в тексте – фраза вычеркнута.
6. Андрей Битов. Ничего не делать дважды (интервью), в: Андрей Битов. Полуписьменные сочинения (Москва: Запасной выход/Emergency Exit, 2006, стр. 9).
7. Там же, стр. 35.